Власть больших: история вопроса

Возвышение, не требующее доказательств

Так когда же начинается эта история? Выбирайте. Быть может, в 1648 году, когда с Вестфальским миром на смену традиционным послесредневековым городам-государствам и княжествам пришло государство современного типа? Или в 1745 году, когда французский аристократ и коммерсант Венсан де Гурнэ, как утверждают, ввел термин “бюрократия”? А может, это случилось в 1882 году, когда несколько небольших нефтяных компаний в Соединенных Штатах объединились в гигантскую монополию Standard Oil в разгар становления новых крупных предприятий, предвосхитив случившуюся на десятилетие позже волну слияний, которая положила конец расцвету капитализма мелких семейных фирм и установила новый порядок, ориентированный на гигантские корпорации?

Как бы то ни было, к началу XX века эти и прочие великие достижения, которыми мы обязаны прогрессу, науке и человеческой изобретательности, укрепили всеобщее мнение о том, как накапливать, удерживать и применять власть. Примерно на середину столетия пришелся триумф “больших”: отныне отдельным лицам, ремесленникам, семейным фирмам, городам-государствам и разрозненным группам единомышленников уже было не выстоять против крупных организаций с их преимуществами. Власть потребовала масштаба, размаха и сильной, централизованной, иерархической системы.

Ответ на практический вопрос о том, каким образом выстроить организацию, будь то General Motors, католическая церковь или Красная армия, чтобы обрести и удержать максимальную власть, оказался очевиден: нужно увеличивать размер.

Чтобы проследить, как идея больших масштабов захватила умы, начнем с какой-нибудь головокружительной истории успеха. В частности, рассмотрим примеры, которые приводят специалист по истории бизнеса, немецкий основатель современной социологии и британский экономист, получивший Нобелевскую премию за доказательство того, почему в бизнесе чем больше, тем лучше. Их труды объясняют не только то, как появление современной бюрократии позволило эффективно использовать власть, но и то, как самые успешные мировые корпорации (а с ними и благотворительные организации, церкви, армии, политические партии и университеты) прибегали к бюрократическому применению власти, чтобы одолеть конкурентов и отстоять собственные интересы.

Зачатки современной бюрократии историки отыскали в системах управления Древнего Китая, Египта и Рима. Так, римляне и в военной, и в административной деятельности рассчитывали преимущественно на широкомасштабные, сложные централизованные организации. Спустя много веков Наполеон Бонапарт и прочие европейские деятели, усвоив уроки Просвещения, пришли к пониманию того, что централизованное специализированное ведомство – прогрессивная и рациональная организация, позволяющая управлять государством. На основе этой модели и с учетом американских и европейских примеров Япония эпохи Мэйдзи создала профессиональную бюрократию (в том числе и министерство промышленности, созданное в 1870 году), чтобы реорганизовать общество и догнать Запад. К началу Первой мировой войны идеальной моделью для всего мира (включая колонии) стало государство с единым правительством и государственной службой. Например, в Индии британские правители учредили государственную гражданскую службу, которая и после обретения страной независимости продолжала существовать в качестве Административной службы Индии, причем многие представители образованной верхушки общества мечтали сделать там карьеру. Социалистические государства и страны со свободной торговлей, с однопартийным управлением или же с демократическим строем, – везде в XX веке имелся большой и разветвленный государственный аппарат, то бишь процветала бюрократия.

То же происходило и в экономике. Из-за все более сложных технологий, требований крупной промышленности и новых нормативно-правовых актов мелкие компании уступали место крупным, многосоставным иерархическим компаниям с администрацией, которых до 1840-х годов попросту не существовало. В тот период, который ученые называют первой большой волной слияний в Америке, то есть с 1895 до 1904 года, в результате консолидаций исчезли не менее 1800 мелких фирм. Знакомые названия многих крупных брендов появились в это же время. Корпорация General Electric возникла в результате слияния в 1892 году. В том же году была основана Coca-Cola, а Pepsi в 1902-м. American Telephone and Telegraph Company (предшественница AT&T) появилась в 1885 году, Westinghouse – в 1886-м, General Motors – в 1908-м и так далее. К 1904 году 78 корпораций контролировали более половины производства в своей отрасли и двадцать восемь компаний – более четырех пятых[33]. О перевороте, который совершили эти новые организации, с досадой писал Генри Адамс: “Тресты и корпорации стояли, как правило, за новую силу, рвущуюся к власти с 1840 года, и внушали отвращение своей неуемной и беззастенчивой энергией. Они круто ломали прежнее, круша все вековые устои и ценности[34]”[35].

Эта “управленческая революция”, как назвал ее великий историк бизнеса Альфред Чандлер, распространялась с американской “почвы”, как писал Чандлер, на весь остальной капиталистический мир. В германской промышленности приобретали все большее значение крупные фирмы, такие как AEG, Bayer, BASF, Siemens и Krupp (большинство из них возникло в середине XIX столетия), объединявшиеся в официальные и неофициальные тресты. В Японии при поддержке правительства монополии-дзайбацу разрастались в новые промышленные предприятия – текстильные, сталелитейные, судостроительные и железнодорожные. Чандлер убедительно доказал, что в XIX веке усовершенствованное использование паровой энергии на производстве совместно с широким распространением электричества и нововведениями в сфере управления привели ко второй промышленной революции, породившей куда больше компаний, чем появилось во время промышленной революции в предыдущем столетии. На этих новых промышленных предприятиях было задействовано значительно больше капитала, рабочей силы и управляющих. В результате увеличение масштабов деятельности стало непременным условием успеха в бизнесе, а “большой” превратился в синоним “влиятельного”. В своем фундаментальном труде (под удачным названием “Видимая рука”) Чандлер настаивал на том, что видимая рука влиятельных управляющих заменила невидимую руку рыночных сил в качестве главного двигателя современного бизнеса[36]. Власть и решения профессиональных руководителей, которые возглавляли гигантские корпорации или подразделения компаний, определяли экономическую деятельность и результаты в той же, если не в большей, степени, в какой биржа устанавливает цены.

На основе возвышения и господства этих крупных промышленных компаний Чандлер описал три модели капитализма, каждая из которых связана с одним из трех основных оплотов капитализма времен второй промышленной революции: а) “персональный капитализм”, как в Великобритании; б) “конкурентный (управленческий) капитализм”, как в Соединенных Штатах, и в) германский “кооперативный капитализм”[37]. Чандлер полагал, что семейственность вредит даже успешным крупным промышленным фирмам в Великобритании, каждой из которых владеет и управляет одна и та же династия: им не хватает энергии, динамики и амбиций их американских собратьев. Разделение же владения и управления, которое Чандлер назвал “управленческим капитализмом”, позволило американским компаниям выбрать новые организационные формы – в частности, многофилиальную структуру (М-форма), которая позволяла гораздо эффективнее привлекать и распределять капитал, нанимать способных работников, внедрять новшества и инвестировать в производство и систему сбыта. М-форма, которая подразумевала объединение полуавтономных товарных или территориальных подразделений под руководством центральной штаб-квартиры, позволяла эффективнее осуществлять широкомасштабные операции и создавать быстрорастущие корпорации. В свою очередь, стремление немецких компаний сотрудничать с профсоюзами привело к возникновению системы, которую Чандлер назвал “кооперативным капитализмом”, впоследствии известным как “кодетерминация”. Немецкие фирмы старались включать как можно больше заинтересованных лиц, помимо акционеров и руководителей высшего звена, в управление компанией.

И хотя эти три системы во многом различались, в одном они все же были похожи: в каждой из них корпоративная власть принадлежала крупным компаниям. Размеры компании обусловливали власть, и наоборот.

Будь то большой бизнес, большое правительство или большой профсоюз, триумф крупных централизованных организаций укреплял и поддерживал распространенное мнение о том, что большие размеры – это хорошо и добиться власти в любой важной сфере значительно проще современной рациональной организации, деятельность которой эффективнее в том случае, если организация эта большая и централизованная. Это мнение стало общепринятым в первую очередь потому, что ему нашлись веские интеллектуальные доказательства в экономике, социологии и политологии. А подтверждалось оно главным образом положениями из фундаментального труда замечательного немецкого социолога Макса Вебера.

Наши рекомендации