Политическое развитие и модернизация

Политическое развитие

Эволюция политических систем и ре- жимов правления в каждый отдель­ный момент отличается тем или иным состоянием структур управления, степенью включенности граж­дан в отношения с государством и другими показателями, выража­ющими качественные особенности и характер политических из­менений. Оценка этих параметров дает возможность говорить о степени политической развитости данных систем власти.

В политической мысли различные идейные течения сформу­лировали собственные критерии политического развития. Так, в либеральных представлениях политическое развитие выражает воплощенность основополагающих прав человека, подконтрольность государства гражданскому обществу, плюрализм, духовную свобо­ду и т.д. Консерваторы делают упор на преобладании моральных стимулов политического поведения, на обеспечении преемствен­ности с предыдущими формами правления, сохранения базовых норм и принципов организации власти. Марксизм связывает кри­терии развитости политических систем с обеспечением ими гос­подства коллективных форм собственности, гегемонии рабочего класса и лидирующей роли коммунистической партии. Следова­ние данным принципам оценки политической реальности дает воз­можность говорить о предпочтительности, к примеру, демократии над тоталитаризмом или — в марксистском понимании — социа­лизма над капитализмом.

Однако в переходных обществах, в условиях незавершенных политических процессов использование данных критериев не толь­ко затруднительно, но нередко противостоит самой идее развития. К примеру, институализация демократических процедур отправ­ления власти, расширение плюрализма могут вести в этих услови­ях к установлению деспотических форм правления, потере управ­ляемости обществом и другим, явно негативным последствиям. Теоретическое решение этой проблемы было сформулировано в трудах Ф. Тенниса, М. Бебера, Т. Парсонса, заложивших основы т.н. социологии развития. Сторонники этого направления рассмат­ривали все модификации политических систем в рамках обшир­ного перехода от традиционного к современному обществу. При этом первое понималось по преимуществу как аграрное, основан­ное на простом воспроизводстве и отличающееся закрытой соци­альной структурой, низким индивидуальным статусом граждани­на, жестким патронажем государственного правления. Современ­ное общество трактовалось как индустриальное (постиндустриаль­ное), базирующееся на открытости социальной структуры и раци­ональной организации власти.

Поскольку в переходных условиях всегда существует то или иное соотношение элементов традиционной и современной ор­ганизации власти, было предложено различать два типа полити­ческих изменений. Первый тип изменений означает нарушение соотношения элементов, которые выражают равновесие систе­мы и не затрагивают основных структур общества и власти. На­пример могут меняться лидеры, правительства, отдельные ин­ституты, но ведущие ценности, нормы, способы отправления власти сохраняются в прежнем качестве. Второй же тип измене­ний касается модификации несущих элементов, трансформирую­щих базовые институты, нормы и коммуникации, которые в сово­купности способствуют достижению системой нового качествен­ного состояния.

Ученые, конкретизировавшие эту теоретическую схему, при­шли к выводу, что политическое развитие осуществляется в той мере, в какой политические структуры, нормы и институты спо­собны к оперативному, гибкому реагированию на новые социаль­ные, экономические и прочие проблемы, к восприятию общест­венного мнения. Иными словами, формируя механизмы с устой­чивой обратной связью, рациональной организацией звеньев управ­ления, способные к учету мнений населения и реализации решений, политическая система превращается в гибкий механизм для адрес­ного регулирования конфликтов и выбора оптимальных вариантов применения власти. И в этом смысле не имеет никакого значения, какую конкретную национально-государственную форму обретут эти политические изменения (унитарную, федеративную или другую), какая партия получит статус правящей, какая идеология будет оп­ределять политику будущего. Главное, что способность политичес­ких институтов решать все новые и новые проблемы, их открытый характер отношений с обществом будут выражать позитивную дина­мику данной системы власти, обозначать ее переход на качественно новый уровень своего существования.

Таким образом, политическое развитие можно определить как нарастание способностей политической системы к гибкому приспо­соблению к изменяющимся социальным условиям(требованиям групп, новому соотношению сил и ресурсов власти) при сохране­нии и увеличении возможностей для элит и рядовых граждан вы­полнять свои специфические функции в деле управления общест­вом и государством.

Повышение адаптируемости полити­ческой системы к новым социальным требованиям на основе рационализа­ции ее строения и организации предполагает нарастающую диф­ференциацию структур и функций органов управления. Чтобы иметь возможность учесть интересы социальных групп, чье поло­жение может достаточно быстро меняться в связи с территориаль­ными перемещениями, ростом образования, профессиональной под­готовки и т.д., политическая система должна формировать соответ­ствующие каналы для артикулирования и агрегирования этих по­требностей (в частности, расширяя возможности действия групп ин­тересов, партий, институализируя прямую демократию и т.д.). Важ­ным условием для осуществления этих изменений является форми­рование и совершенствование нормативной (прежде всего — зако­нодательной) базы, способной обеспечить равенство политичес­кого участия традиционных и новых социальных групп, а также усилить влияние ценностей, предполагающих интеграцию социу­ма и идентификацию граждан.

Из сказанного непосредственно вытекает требование к росту компетентности политических — как правящих, так и оппозицион­ных — элит. По сути, именно от их способности использовать консенсусные, правовые технологии властвования зависит возможность избежать насилия при проведении реформ, исключить издержки политического радикализма. Понятно, что такое требование пред­полагает создание условий для свободной конкуренции элит в борьбе за поддержку населением. В свою очередь, и рядовые граждане должны обладать возможностью контролировать своих избранни­ков, отслеживать, соответствуют ли их профессиональные и личные качества занимаемому общественному положению. Селекция ком­петентных элит важна и для формирования рациональной управ­ленческой бюрократии, ответственной перед правящими элитами и населением, выполняющей свои обязанности на основе действую­щего законодательства и профессиональной этики.

Одним из основных условий успешного эволюционного поли­тического развития является своевременное выделение по преимуществу кратковременных задач в проведении реформ и преобразо­ваний, нацеленных на реальное, а не декларативное продвижение общества вперед. В противоположность этому проекты, сориенти­рованные на длительную историческую перспективу, не могут учесть динамизм текущих изменений и при последовательном их вопло­щении превращаются в фактор, усиливающий сопротивление ре­формам и ведущий к обвальному, неконтролируемому развитию событий. В результате государство, как считал Э. Бёрк, не только лишается средств проведения реформ, но и прекращает свое су­ществование.

Политическая модернизация

Проблемы политического развития стран в переходных условиях наибо­лее полно описываются теорией мо­дернизации, которая представляет собойсовокупность различных схем и моделей анализа, раскрывающих динамику преодоления от­сталости традиционных государств. Теоретическая основа этих кон­цепций заключена в идейном наследии Дж. Локка, А. Смита, а также в трудах уже упоминавшихся основоположников «социоло­гии развития». Многие ученые рассматривают теорию модерниза­ции как альтернативу учению К. Маркса.

Несмотря на различие подходов к описанию переходных про­цессов, все эти теории и модели анализа основываются на призна­нии неравномерности общественного развития, наличия досовременного периода в развитии государств, реальности существова­ния современных сообществ, а также на понимании необходимос­ти преобразования (модернизации) отсталых стран в индустриаль­ные (постиндустриальные). Таким образом, термин «модерниза­ция» означает одновременно и стадию (состояние) общественных преобразований, и процесс перехода к современным обществам.

Неся в себе нормативность, заданность перехода к «модерну», эти теории вынуждены определять критерии современного обще­ства, которые необходимо учитывать недостаточно развитым стра­нам в процессе своего реформирования. При этом страны, достиг­шие высокого уровня развития естественным путем, рассматрива­ются как носители «спонтанной модернизации», а те, которым еще предстояло пройти этот путь, — как государства «отраженной мо­дернизации».

Поскольку первые теории подобного рода возникли в 50—60-е гг. XX в., когда приоритет западных стран, и прежде всего США, в области управления, стандартов потребления и многих других аспектов был бесспорен, то в качестве прообраза «современного» государства поначалу признавалось «свободное» американское об­щество. Иными словами, модернизация понималась как вестернизация, т.е. копирование западных устоев во всех областях жизни (а в политической сфере предполагала воспроизведение парламентских и партийных институтов, разделение властей, выборность законода­тельных и исполнительных органов власти и т.д.). В этом смысле модернизация была предварительным условием социально-эконо­мического и политического развития стран, ибо само развитие ста­новилось возможным только после укоренения основных черт ор­ганизации общественной жизни западного образца.

Понимаемая как последовательное движение к заданному со­стоянию через ряд промежуточных этапов, модернизация выступала формой догоняющего развития», выражающей зависимость осущест­вляемых реформ от образцов — стран, уже совершивших подобный переход. Главным же средством осуществления преобразований счи­талась экономическая помощь западных государств. Предполагалось, что достижение определенного уровня дохода на душу населения вызовет такие же, как на Западе, изменения в социальной и полити­ческой системах общества. Иначе говоря, основным модернизирую­щим фактором признавался капитал, способный, якобы, транслиро­вать социальные технологии, ценности, демократические институ­ты и тем самым победить низкие стандарты потребления, наруше­ние прав человека, деградацию культуры и т.д.

Однако взгляд на модернизацию как на линейное движение и последовательное освоение афро-азиатскими, латиноамерикан­скими и рядом других стран ценностей и стандартов западной организации власти, отношений государства и гражданина не вы­держал испытания жизнью. В реальности демократизация, институализация либеральных ценностей, установление парламентских систем и прочих стандартов западной организации власти оборачи­вались не повышением эффективности государственного управле­ния, а коррупцией чиновничества, произволом бюрократии, заня­той собственным обогащением, катастрофическим расслоением населения и его политической аморфностью, нарастанием конфликтности и напряженности в обществе. Многие ученые объясняли это неподготовленностью этих стран к демократическому пути разви­тия. Но односторонность, искусственность данных теоретичес­ких схем модернизации была, тем не менее, очевидной.

В результате в 70—80-е гг. связь между модернизацией и раз­витием была пересмотрена: первая стала рассматриваться не как условие второго, а как его функция. Приоритетной целью было названо изменение социальных, экономических, политических структур, которое могло проводиться и вне западной демократи­ческой модели. При этом сам факт существования традиционных институтов и ценностей политологи уже не рассматривали как препятствие к «модерну». При сохранении приоритета универ­сальных критериев и целей будущего развития главный упор стал делаться на национальную форму их реализации.

Переход к «модерну» стали представлять как целостный, от­носительно длительный этап, на котором возможно не только раз­витие, но и простое воспроизводство ранее существующих струк­тур, а также и упадок. Кроме «догоняющей, стали говорить о мо­дернизации «частичной», «рецидивирующей», «тупиковой» и т.д.

Главным элементом, от которого зависит характер переход­ных процессов и преобразований, по мнению ведущих теорети­ков этого направления политической мысли, служит социокультурный фактор, а еще точнее — тип личности, ее национальный характер, обусловливающий степень восприятия универсальных норм и целей политического развития. Стало общепризнанным, что модернизация может осуществиться только при изменении ценностных ориентаций широких социальных слоев, преодоле­нии кризисов политической культуры общества. Некоторые тео­ретики (М. Леви, Д. Рюшемейер) даже пытались вывести некий закон глобальной дисгармонии, раскрывающий несовпадение социокультурного характера общества и потребностей его преоб­разования на основании универсальных целей.

Обобщая условия модернизации раз­личных стран и режимов, многие уче­ные настаивали на необходимости оп­ределенной последовательности преобразований, соблюдения из­вестных правил при их осуществлении. Так, У. Мур и А. Экстайн полагали необходимым начинать реформирование с индустриали­зации общества; К. Гриффин — с реформ в сельском хозяйстве; М. Леви настаивал на интенсивной помощи развитых стран, С. Эйзенштадт — на развитии институтов, которые могли бы учиты­вать социальные перемены; У. Шрамм считал, что главная роль принадлежит политическим коммуникациям, транслирующим об­щие ценности; Б. Хиггинс видел главное звено модернизации в урбанизации поселений и т.д.

В более общем виде проблема выбора вариантов и путей мо­дернизации решалась в теоретическом споре либералов и кон­серваторов. Так, ученыелиберального направления (Р. Даль, Г. Алмонд, Л. Пай) полагали, что появление среднего класса и рост образованного населения приводят к серьезным изменениям в природе и организации управления. Это не только кладет предел вмешательству идеологии в регулирование социальных про­цессов, но и ставит под сомнение эффективность централизован­ных форм реализации решений (поскольку политически активное население способствует возникновению дополнительных центров властного влияния). В целом же характер и динамика модерниза­ции зависят от открытой конкуренции свободных элит и степени политической вовлеченности рядовых граждан. От соотношения этих форм, которые должны обязательно присутствовать в поли­тической игре, и зависят варианты развития общества и системы власти в переходный период.

В принципе возможны четыре основных варианта развития событий:

— при приоритете конкуренции элит над участием рядовых граждан складываются наиболее оптимальные предпосылки для последовательной демократизации общества и осуществления ре­форм;

— в условиях возвышения роли конкуренции элит, но при низкой (и отрицательной) активности основной части населения складываются предпосылки установления авторитарных режимов правления и торможения преобразований;

— доминирование политического участия населения над со­ревнованием свободных элит (когда активность управляемых опе­режает профессиональную активность управляющих) способст­вует нарастанию охлократических тенденций, что может прово­цировать ужесточение форм правления и замедление преобразо­ваний;

— одновременная минимизация соревновательности элит и политического участия масс ведет к хаосу, дезинтеграции социу­ма и политической системы, что также может провоцировать при­ход третьей силы и установление диктатуры.

В русле этого подхода американский политолог Р. Даль вы­двинул теорию полиархии (о которой уже говорилось в гл. II). По его мнению, применительно к слаборазвитым странам полиархия обеспечивает открытое политическое соперничество лидеров и элит, высокую политическую активность населения, что и создает поли­тические условия и предпосылки осуществления реформ. При этом полиархическая политическая система не всегда легко достижима для стран, двигающихся от «закрытой гегемонии» к системе, ис­ключающей произвол элиты и дающей возможность гражданам контролировать деятельность власть предержащих.

Роберт Даль выделял семь условий, влияющих на движение стран к полиархии: последовательность в осуществлении политических реформ; установление сильной исполнительной власти для социально-экономических преобразований в обществе; достиже­ние определенного уровня социально-экономического развития, позволяющего производить структурные преобразования в госу­дарстве; установление определенных отношений равенства—не­равенства; субкультурное разнообразие; наличие интенсивной иностранной помощи (международного контроля); демократичес­кие убеждения политических активистов и лидеров.

По мнению этого американского ученого, переход к полиархии должен быть постепенным, эволюционным, избегающим рез­ких, скачкообразных движений и предполагающим последователь­ное овладение правящими элитами консенсусной технологии вла­ствования. Авторитаризм же, понимаемый им как неизбежное установление гегемонии лишь одной из сил, участвующих в по­литическом диалоге, может не только иметь отрицательные пос­ледствия но и негативно сказаться на достижении целей модерни­зации. Поэтому эффективность полиархического режима власти, нарастание его политической результативности зависят от обес­печения взаимной безопасности конкурирующих элит, установ­ления сильной исполнительной власти и развития центров само­управления на местах.

Теоретики жеконсервативной ориентации придерживаются иной точки зрения на процесс модернизации. По их мнению, главным источником модернизации является конфликт между мобилизованностью населения, его включенностью в политичес­кую жизнь и институализацией, наличием необходимых структур и механизмов для артикулирования и агрегирования их интере­сов. В то же время неподготовленность масс к управлению, не­умение использовать институты власти, а следовательно, и не­осуществимость их ожиданий от включения в политику способ­ствуют дестабилизации режима правления и его коррумпированности. Таким образом из-за опережающего участия масс модер­низация вызывает «не политическое развитие, а политический упадок»[147]. Иначе говоря, в тех странах, где промышленный, инду­стриальный скачок не ложится на почву демократических тради­ций, на приверженность населения праву, идеи компромисса, любые попытки реформирования системы власти будут иметь негативные для общества последствия.

Если, полагают консерваторы, для экономики главным пока­зателем реформирования является рост, то для политики — стабильность. Поэтому для модернизируемых государств необходим «крепкий» политический режим с легитимной правящей партией, способной сдерживать тенденцию к дестабилизации. Таким обра­зом, в противоположность тем, кто, как К. Дейч, призывал укреп­лять интеграцию общества на основе культуры, образования, ре­лигии, философии, искусства, С. Хантингтон делает упор на орга­низованности, порядке, авторитарных методах правления. Имен­но эти средства приспособления политического режима к изменя­ющейся обстановке предполагают компетентное политическое ру­ководство, сильную государственную бюрократию, возможность поэтапной структурализации реформ, своевременность начала преобразований и другие необходимые средства и действия, ве­дущие к позитивным результатам модернизации.

Ученые консервативного направления указывали на возможность вариантов модернизации, ибо авторитарные режимы весьма неодно­родны. Так, американский ученый X. Линдз полагал, что, во-пер­вых, авторитарные режимы могут осуществлять частичную либера­лизацию, связанную с определенным перераспределением власти в пользу оппозиции (т.е. устанавливать т.н. полусостязательный авто­ритаризм), чтобы избежать дополнительного социального перена­пряжения, но сохранить ведущие рычаги управления в своих руках; во-вторых, авторитарные режимы могут пойти на широкую либера­лизацию в силу ценностных привязанностей правящих элит; в-тре­тьих, режим правления может развиваться по пути «тупиковой либе­рализации», при которой жесткое правление сначала заменяется политикой «декомпрессии» (предполагающей диалог с оппозицией, способный втиснуть недовольство в законное русло), а затем выли­вается в репрессии против оппозиции и заканчивается установле­нием еще более жесткой диктатуры, чем прежде. В принципе не исключался и четвертый вариант эволюции авторитарного режи­ма, связанный с революционным развитием событий или военной катастрофой и приводящий к непредсказуемым результатам.

В целом, несмотря на подтверждение целесообразности уста­новления авторитарных режимов в ряде стран (например в Юж­ной Корее, Тайване, Чили), отрицание значения демократизации несет в себе серьезную опасность произвола элит и перерастания переходных режимов в откровенные диктатуры.

Рассматривая теорию модернизации как специфическую логику политоло­гического анализа, следует признать, что она помогает адекватно описывать сложные переходные про­цессы. Многочисленные исследования, формирующиеся в этом русле, подтверждают общую направленность развития мирового сообщества к индустриальной (постиндустриальной) фазе своей эволюции. Этот глобальный процесс развивается в тесной связи с расширением экономического сотрудничества и торговли между странами, распространением научных достижений и передовых технологий, постоянным совершенствованием коммуникаций, рос­том образования, урбанизацией.

Считается общепризнанным, что модернизация носит альтер­нативный характер. Однако мировой опыт позволил уточнить тот некогда интуитивно формировавшийся образ «современного го­сударства», чьи стандарты в организации экономики, политики, социальных отношений выражают необходимые цели переход­ных преобразований. К таким универсальным требованиям в сфе­ре экономики следует отнести, например, товарно-денежные ре­гуляторы производства, увеличение затрат на образование, рост роли науки в рационализации экономических отношений и т.д. В социальной сфере можно говорить о необходимости формирова­ния открытой социальной структуры с неограниченной мобиль­ностью населения. В области политики — это плюралистическая организация власти, соблюдение прав человека, рост политичес­ких коммуникаций, консенсусная технология реализации управ­ленческих решений и проч.

Признание приоритета универсальных норм и требований мо­дернизации, тем не менее, не является основанием для умозри­тельного навязывания некоей «обязательной» программы для всех развивающихся государств. Универсальные критерии «модерна» — это тот комплекс целей, ориентируясь на воплощение которых стра­ны могут создать политические, экономические и прочие структу­ры, позволяющие им гибко реагировать на вызовы времени. Однако средства, темпы, характер осуществления данных преобразований целиком и полностью зависят от внутренних факторов, националь­ных и исторических способностей того или иного государства.

В этом смысле можно сказать, что главным противоречием модернизации является конфликт между ее универсальными це­лями (или нормами «мировой политической культуры» — Л. Пай) и традиционными, национальными ценностями и традициями развивающегося государства. Цели и ценности модернизации, проникая в сложившийся менталитет того или иного государст­ва, порождают мощные социальные дисфункции, перенапряже­ние структур и механизмов управления. Поэтому правящие струк­туры, заинтересованные в реализации реформаторской политики, должны максимально снижать взрывную реакцию политического поведения граждан, искать способы встраивания социокультурной архаики в логику общественных преобразований. Только последо­вательность и постепенность использования национальных куль­турных стереотипов могут способствовать позитивному решению стоящих перед обществом проблем. Ни игнорирование прежних традиций, ни гоночный темп реформ психологически непосильны для человека традиционного общества. В противном случае про­тест «массы рассерженных индивидов» (X. Арендт) — даже не возражающих против модернизации как таковой — может быть направлен против реформаторского режима и, как показал опыт ряда стран Восточной Европы и России, вызвать достаточно се­рьезную дестабилизацию в обществе, поставить под вопрос реали­зацию принципиально необходимых целей.

Не менее серьезное значение для процесса модернизации име­ет и противоречие между дифференциацией ролей в политической системе, императивами равенства граждан (на участие в политике, перераспределение ресурсов) и возможностями власти к интеграции социума. В этом смысле, как свидетельствуют многочисленные ис­следования, правящие режимы должны акцентировать внимание на правовых способах решения конфликтов, соблюдении равенства всех граждан перед законом, решительно пресекать политический ради­кализм, противодействовать терроризму.

Важным выводом теории модернизации является положение о двух этапах этого переходного процесса — условно говоря, пер­вичном, когда развитие осуществляется по преимуществу за счет внутренних ресурсов и источников, и вторичном, предполагаю­щем более активное привлечение зарубежной помощи.

Модернизируемые страны, будучи смешанными обществами, т.е. сочетающими элементы традиционного и современного уст­ройств, обладают мощными источниками как внутренних, так и внешних конфликтов. Поэтому характер и интенсивность внеш­ней помощи могут определяться не исчерпанием тех или иных внутренних ресурсов преобразований, а соображениями зарубеж­ных партнеров о собственной безопасности.

Повышенная конфликтность социальных и политических про­цессов в условиях модернизации определяет весьма высокую ве­роятность немирных способов урегулирования общественных преобразований. Более того, как показывает опыт, после непро­должительных периодов либерализации нередко устанавливают­ся диктатуры левого или правого толка. Так, например, в России столыпинскую оттепель сменила диктатура большевиков; приход Муссолини завершил в Италии либеральную эру правления Джолитти; гитлеровский режим разрушил Веймарскую республику; диктатор Франке пришел на смену либерально-демократическому правлению Примо де Риверы и т.д. Таким образом, в модернизи­руемых государствах не только проблематична институализация демократических норм и принципов власти, но и достаточно вы­сока вероятность попятных политических процессов.

В целом для успешного реформирования модернизируемых государств необходимо достичь трех основных консенсусов (меж­ду правящими и оппонирующими политическими силами): по от­ношению к прошлому развитию общества (избежать «охоты на ведьм», стремиться к примирению побежденных и победителей, относительному затишью полемики по поводу переоценки преж­них режимов правления); в установлении временных норм при обсуждении в условиях политической свободы целей обществен­ного развития; в определении правил «политической игры» правя­щего режима[148]. Достижение подобного рода социально-политичес­ких консенсусов зависит не только от искусства правящих и оппо­зиционных элит, их способности вести заинтересованный диалог и находить точки соприкосновения с оппонентами, но и от степени ценностной и идеологической дифференциации общества. Так, на­пример, в России традиционный для общества ценностный раскол существенно затрудняет решение этих задач, постоянно провоци­руя подрыв достигнутого гражданского согласия.

Если же удается достичь этих трех компромиссов, то реоргани­зация политических структур и институтов (обновление функций органов управления, рост партий, укрепление самоуправления на местах и т.д.), обладает значительно большим социальным эффек­том, растет способность власти мобилизовать на проведение ре­форм человеческие и материальные ресурсы, укрепляется стабиль­ность режима правления, шире используются правовые техноло­гии подготовки и осуществления управленческих решений и т.д.

Раскрывая пути развития переходных систем, теория модерни­зации выделяет специфические кризисы, которые обусловливают исполнение политическими субъектами своих функций в отноше­ниях власти.