Каков потенциальный размер протестной аудитории

На митинг на проспекте Сахарова вышло, по разным оценкам, от 30 до 100 тыс. человек, беспрецедентно много для постсоветской России. Эти цифры произвели сильное впечатление на всех наблюдателей и участников, особенно, к сожалению, на власти, которые надеялись, что после Болотной протестная активность пойдет на спад и второй митинг соберет гораздо меньше людей. К сожалению — потому, что очевидная растерянность властей продемонстрировала непонимание ими общественных процессов, катализатором которых стали неловко проведенные выборы в Думу. Но каков размер всей протестной аудитории, представители которой вышли на митинги?

Иногда говорят, что это были митинги нового российского среднего класса. Как известно, к нему относится 20–25% населения страны. То есть речь идет примерно о 30 млн человек. Социолог Александр Ослон, когда хочет указать на новый тип граждан, активных независимых городских жителей, использует понятие «люди-21». Он считает, что таких людей примерно 15%, тоже немало. Позволю себе усомниться в тезисе, что весь российский средний класс, или всех «людей-21», следует отнести к активно протестующей группе. Полагаю, она принципиально меньше. Хорошим ориентиром могут быть оценки аудитории тех СМИ — газет, журналов, радио и телеканалов, а также их сайтов, — которые вели агитационную работу по результатам выборов в ГД и при подготовке к митингам (данные легко найти в интернете); именно эти СМИ организовали надлежащую интенсивную коммуникацию, чтобы вывести людей на митинг, в других медиа об этом было мало информации. Анализ дает цифры от 500 тыс. до 1 млн человек. Это может показаться чрезвычайно заниженной оценкой: как же, ведь в рунете уже 60 млн человек, больше, чем в любой европейской стране. Действительно, пользователей интернета в России очень много, но объем политизированного интернета очень невелик, просто его участникам, тем, кто каждый день погружается в интернет для обсуждения актуальных проблем, кажется, что весь мир делает то же самое, что там, в интернете, вся страна.

Совсем недавно группа ученых из Института проблем управления РАНпод руководством Дмитрия Новикова провела по нашей просьбе оценку размеров политизированного сегмента российского интернета (публикация в «Эксперте» готовится). Для этого они проанализировали весь (!) массив записей на русском языке в социальных сетях за две недели и зафиксировали все записи, в которых встречаются слова из политического лексикона, типа «Путин», «Медведев», «Навальный», «Единая Россия» и т. п. Вот результат (боюсь, в него мало кто поверит): создателей исходного контента, заметных блогеров, примерно 1 тыс. человек, комментаторов этого контента примерно 10 тыс. человек; еще примерно 20 тыс. оставляют записи, на которые никто не обращает внимания, записи не комментируются. Пока у нас нет оценки числа чистых читателей, они не оставляют следов и посчитать их в лоб невозможно. Но полагаю, что их несколько сотен тысяч. Надо заметить, что это исследование делалось в «тихое» время, задолго до выборов и событий после них. Декабрьские данные дали бы, конечно, более высокие цифры, но вряд ли масштаб этого сегмента существенно увеличился за несколько недель.

Итак, на митинги пришли активные граждане, читающие газету «Ведомости» или ее сайт, gazeta.ru и подобные сайты, слушающие радио «Эхо Москвы», смотрящие телеканал «Дождь» и активно использующие политизированный сегмент социальных сетей. Складывать аудитории здесь, конечно, нельзя, они очень сильно пересекаются. Повторим, таких граждан от 500 тыс. до 1 млн. Но как же тогда быть с очень низкими показателями «Единой России» в крупных городах, таких как Новосибирск или Ярославль, где партия власти набрала менее 30%, ведь потери ЕР по сравнению с предыдущими выборами составили много миллионов голосов (даже если рассматривать только официальные данные)? Эти потерянные голоса имеют другую природу, большинство городских избирателей, отказавших ЕР в доверии, не следует смешивать с той группой, которую мы здесь описываем, это разные группы. Их смешение, расширение характеристик группы митингующих на весь средний класс приведет к путанице и неправильным выводам.

Кто организовывал митинги

Истинными организаторами митинга на проспекте Сахарова были не политики, а журналисты. Мы понимаем здесь эту профессию в широком смысле слова — от реально пишущих людей (говорящих, если речь идет о радио) до главных редакторов и управленцев. Причем собственность здесь не имеет значения. В пул организаторов митинга входили медиа самой разной принадлежности. Телеканал «Дождь», журнал «Большой город» и сайт slon.ru принадлежат Наталье Синдеевой, частному лицу (или, по крайней мере, управляются ею); радиостанция «Эхо Москвы» контролируется «Газпромом»; издательский дом «Коммерсантъ» принадлежит магнату Алишеру Усманову, журнал и сайт «Сноб» — другому магнату Михаилу Прохорову, а «Новая газета» — Александру Лебедеву; «Ведомости» и вовсе англо-американская газета. К этому пулу примыкают такие известные фигуры, как телеведущий Леонид Парфенов, писатель и колумнист Дмитрий Быков, писатель Борис Акунин (Григорий Чхартишвили). Журналисты и писатели организовали что-то вроде профессионального союза, задачей которого стало достижение определенных политических целей, а средством достижения — те СМИ, в которых они работают. Это новое интересное явление. Если телеканал НТВ 1990-х годов был вполне традиционным политическим инструментом в руках его владельца Владимира Гусинского, а «уникальный журналистский коллектив» более или менее талантливо исполнял волю хозяина, то сейчас хозяева отошли на второй план. Фактически реальными собственниками, эксплуатантами этих СМИ стали наемные творческие работники, а не номинальные владельцы (за исключением, вероятно, Натальи Синдеевой). Причем «новых собственников» не интересует финансовый результат работы предприятий, перед коллективами ставятся политические задачи, причем весьма радикальные. Трудно даже подобрать пример столь же энергичной, бескомпромиссной и согласованной пропагандистской работы, как трактовка результатов парламентских выборов в указанных СМИ. Что же касается работы по организации митингов на Болотной и на Сахарова, то, полагаю, она не имеет прецедентов. На одной только радиостанции «Эхо Москвы» призыв прийти на митинг 24 декабря в разных формах прозвучал тысячи раз.

На митинги пришли активные граждане, читающие газету «Ведомости» или ее сайт, gazeta.ru и подобные сайты, слушающие радио «Эхо Москвы», смотрящие телеканал «Дождь» и активно использующие политизированный сегмент социальных сетей

Фото: Дмитрий Лыков

Конечно, то, что мы здесь наблюдаем, имеет весьма отдаленное отношение к журналистике. «Газета — не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор» — знаменитая ленинская формула, которой руководствуются новые политические активисты. В этом контексте несколько иначе выглядят призывы представителей этой группы «общественников» к изменению информационной политики основных федеральных каналов, к равной представленности на них разных точек зрения. Не приведет ли указанная логика перехвата управления (где работаю, то и имею) к полному контролю над каналами, к такому положению дел, что нынешнее их состояние покажется нам расцветом плюрализма? Действительно, представим, что творилось бы в эфире перед митингом на проспекте Сахарова, если бы в руках организаторов были федеральные каналы. И каковы были бы последствия такой массированной тотальной пропаганды.

Впрочем, утешает, что никто из активистов не готов к радикальным действиям, как, впрочем, и абсолютное большинство участников митингов, никто из них не является профессиональным революционером. Но кто же они?

Креативный постмодерн

Большинство участников митингов или, по крайней мере, тех, кто задавал тон событиям, принято относить к так называемому креативному классу. За этим воодушевляющим, несколько пафосным термином скрывается очень простое обстоятельство. В хозяйстве развитых стран все большую долю занимают сегменты финансов и услуг: брокеры, финансовые спекулянты, специалисты по рекламе и общественным связям, дизайнеры, архитекторы, журналисты, продюсеры etc. занимают все больше места в структуре занятых. Причем важна не столько сама доля занятых и размер создаваемого этими людьми продукта, сколько общественная значимость этого сегмента — он создает моду, меняет стиль жизни, внедряет новые ценности. Креативный класс — это стержень эпохи постмодерна, той эпохи, в которой мы, собственно, сейчас живем, он — создатель, носитель и защитник самого духа постмодернизма.

Каковы основные черты людей постмодерна (будем опираться на Фредрика Джеймисона и Перри Андерсона)?

«Утрата любого чувства истории, и как надежды, и как памяти» (П. Андерсон). Мы легко обнаружим эти аспекты в российской «прогрессивной» общественной среде: с одной стороны, предельно критичное отношение к собственной стране (тем более к властям) и ее перспективам, отрицание любых позитивных изменений, постоянное принижение собственной страны, для сравнения не в свою пользу сгодятся даже Китай или Сингапур; с другой стороны — удивительная забывчивость по отношению к событиям собственной истории, даже совсем недавним, ими пережитым, таким как распад Советского Союза (он прошел бескровно, зато мы завоевали свободу и т. п.).

Укорененность людей постмодерна в структурах капитала, в основном транснационального. Этот тезис кажется парадоксальным, ведь речь идет преимущественно о людях свободных профессий, оригинальных, с независимой политической позицией. Но где материальные источники существования креативного класса, где они работают? Что касается финансов, то здесь и так все ясно — серьезно заработать можно, обслуживая большие потоки капитала, но далее: рекламный бизнес — огромные сетевые международные компании, через которые проходит львиная доля бюджетов; архитектура — для офисов корпораций и жилья миллиардеров; дизайн — для фирменного стиля «Газпрома» или «ЛУКойла».

Равнодушие к прагматическим интересам — рост корпоративных налогов в России, безумные цены на подключение к ресурсам, например к электрическим сетям, рост тарифов на коммунальные услуги — все то, что беспокоит рядового бизнесмена или обычного работника бюджетной сферы, — им не слишком интересно. Показательно в этом отношении позиционирование фигуры Алексея Кудрина в среде постмодерна. Человек, на протяжении всей своей деятельности на посту министра финансов ограничивавший финансовые возможности регионов (все деньги в центр), тормозивший рост инвестиций, всегда выступавший за рост налогов с бизнеса и добившийся их повышения в разгар экономического кризиса вопреки мнению и самого бизнеса, и других министров, в то время как во всех (!) развитых странах налоги на бизнес были снижены, — этот человек оказывается символом либеральной экономической политики. Дело здесь, конечно, не в налогах. Совсем другие признаки считывания «своего» имеют здесь место, они не связаны с экономикой, эти признаки запрятаны глубоко, в области тех базовых ценностей, которые даже и сформулировать трудно.

Включенность в интернет, причем интернет используется не только как средство коммуникации, но и как инструмент самоидентификации. Интернет как глобальный интегратор сегментированных локальных групп, выпавших из каких бы то ни было иерархий (сломавших их?). Интернет как вершина, апофеоз постмодерна, инструмент, давший огромные новые возможности коммуникаций, в то же время порой пошлейшим образом пародирующий эти коммуникации — социальные, культурные или политические. Чего стоят, например, общественные выборы парламента в интернете, когда даже сами инициаторы проектов, увидев, кого сейчас навыбирают, начинают подозревать, что ничего, кроме балагана, из этого получиться не может. Интернет, производящий водопады текстовой и визуальной трескотни.

Расширение характеристик группы митингующих на весь средний класс приведет к путанице и неправильным выводам

Фото: Дмитрий Лыков

Из базовых качеств людей постмодерна следуют актуальные проявления. Например, тема скорейшего встраивания России в группу «цивилизованных» стран, в Запад. Поскольку чувство истории утрачено, игнорируются реальные проблемы кооперации и интеграции, да и проблемы развития самого Запада. Рецепт прост: создать общественно-политическую систему как в ведущих странах — и мы станем Западом. В экономике похожие рецепты. До кризиса доминировала идея: зачем нам свои слабые неэффективные банки, если можно пользоваться услугами ведущих западных финансовых институтов? Кризис отрезвил некоторых, продемонстрировав, что финансовая система все же несколько сложнее банкомата. Однако в том, что касается инвестиций, сдвиги невелики. По-прежнему приоритет отдается иностранным инвестициям, на иностранцев возлагаются надежды, а российский бизнес воспринимается как бесперспективный — он слаб, не инновационен и вороват.

Другая популярная тема — эмиграция «лучших людей». Тезис о том, что все (!) способные люди или уже уехали из страны, или хотят уехать, стал общим местом. Никакие рациональные аргументы против этого тезиса не работают, официальная статистика объявляется ложной, а глубокие (именно глубокие, см., например, «Остаться или уехать» в «Эксперте» № 48 за 2010 г.) социологические исследования — продажными. Между тем в среде постмодерна тема эмиграции действительно актуальна, и многие представители этого слоя живут за границей, имеют там недвижимость, или, по крайней мере, у них есть возможность как-то встроиться в западный мир. Поскольку в этом слое считается, что они и есть лучшие люди, картина оказывается логически полноценной.

Реакция власти

Критика постмодерна с моральных позиций непродуктивна. Нельзя остановить объективные процессы развития общества, нельзя сверху создать социальную структуру, если не использовать самые жестокие инструменты. Хотя антипатию Владимира Путина к людям постмодерна понять можно — ментально он чрезвычайно далек от них. И даже его упреки в подкупленности митингующих (а прямой подкуп вряд ли был) имеют определенный метафизический смысл: за людьми постмодерна маячит транснациональный капитал. Однако приходится признавать положение дел таким, каково оно есть. Структура российского общества находится в состоянии интенсивной динамики, она усложняется, в том числе благодаря усилиям самого Владимира Путина за время его руководства страной.

Реакция властей на митинги оказалась довольно быстрой. В послании Федеральному собранию президент Дмитрий Медведев предложил рестайлинг политической системы: вернуть выборы губернаторов (не ясно, прямые ли), создать возможности для регистрации многочисленных политических партий, учредить общественное телевидение. Кроме того, в последний момент в президентскую избирательную кампанию был внедрен Михаил Прохоров как носитель прогрессивных либеральных идей.

Несколько замечаний по поводу реакции властей.

По нашей информации, законопроекты о послаблениях новым партиям и выборам губернаторов были готовы еще летом, их продвигал — кому-то покажется странным — Владислав Сурков. Похоже, Сурков давно почувствовал ветер перемен, необходимость к ним готовиться. В этом же ряду его попытки создать вторую, помимо «Единой России», дееспособную партию. Невозможность повторить феноменальный результат ЕР на предыдущих парламентских выборах, 64%, стала ясна, собственно, сразу после выборов. Отсюда логика: если партия власти не получает большинство на следующих выборах, потребуется коалиция. Такая логика ведет сразу к нескольким позитивным результатам: появляется новый центр силы, система усложняется; растет политическая культура, поскольку коалиционная работа требует некоторой тонкости; наконец, если новая партия занимает место на правой части политического спектра, удается сдвинуть политическую систему от излишней социальной нагрузки и популизма — правая партия будет инициировать проекты развития, а не трат. Именно этой логикой объясняется поспешность в продвижении «Правого дела» под руководством Прохорова — в Кремле хотели успеть раскрутить партию для прохождения в парламент, чтобы создать с ней коалицию в случае необходимости.

Отметим еще два важных аспекта этой схемы. Если есть надежный союзник, нет необходимости продавливать результат ЕР на выборах любой ценой. И наконец, новая партия может втянуть в себя энергию «рассерженных горожан», дать им парламентское представительство, дать им возможность увидеть своих представителей во власти, пусть для начала в парламенте.

Большинство участников митингов или, по крайней мере, тех, кто задавал тон событиям, принято относить к так называемому креативному классу

Фото: Дмитрий Лыков

Как известно, первым кандидатом на роль руководителя «Правого дела» был Алексей Кудрин. С функциональной точки зрения (забудем про реальный либерализм) это был хороший замысел. В той, еще спокойной обстановке Кудрин со своим аппаратным авторитетом, близостью к руководству страны вполне мог обеспечить партии хороший результат на выборах. С точки же зрения исторической, может быть, и хорошо, что во главе партии, призванной отстаивать ценности свободы и развития, не оказался человек, в развитие совсем даже не верящий.

Наконец, последнее замечание относительно президентских предложений. Возможно, возвращение к выборности губернаторов будет полезным. Хотя есть аргументы и против этого шага. Но, на наш взгляд, важно другое: принципиальное решение опять принимается без обсуждения — с региональными элитами, бизнесом, общественностью. Это можно было бы сделать несколькими месяцами ранее, раз уж предложение готовилось. Но сейчас это выглядит как уступка толпе, причем уступка, которую эта толпа не оценит.

Как тут не вспомнить выдающегося социолога Чарльза Тилли: демократизация — это широкие, равноправные, защищенные консультации по поводу политического курса. Очередная возможность проведения таких консультаций утеряна.

В защиту «Единой России»

После относительного неуспеха на выборах от этой партии отвернулись, кажется, все. Кандидат в президенты Путин работает с Общенародным фронтом, тем самым косвенно указывая на недееспособность партии как избирательной машины — одного из важнейших качеств любой политической партии. Президент Медведев возглавить ЕР пока отказывается, хотя, казалось бы, вот она, главная парламентская партия, обладающая огромной сетевой структурой, в нее входят почти все губернаторы и много другого начальства. Возможно, здесь имеют место стилистические расхождения, но, на наш взгляд, выбрасывать такую мощную структуру непредусмотрительно. «Единая Россия» может быть использована Дмитрием Медведевым ситуационно, как будущим премьером для работы с парламентом, да и для увеличения собственного политического веса. Но главное даже не это. Партия строилась не один год, она прошла три избирательных цикла, ею накоплен огромный организационный опыт. Скажут: эта партия неэффективна, она чрезвычайно забюрократизирована, привыкла опираться на административный ресурс на выборах и т. д. Это все так. Однако партия «Единая Россия» — реально работающий политический институт, каких у нас не много. Она является парламентской опорой для проведения политики президентом и премьер-министром. С нею связали себя тысячи деятельных людей по всей стране. Ослаблять эту опору политической системы было бы опасно.

В свое время Михаил Горбачев отказался от КПСС как стержня политической системы в надежде быстро создать новые институты. Следствием стал быстрый неуправляемый распад страны. Вряд ли эта аналогия полностью уместна, но она напоминает о важности базовых политических институтов.

Не бояться сложности

Подведем итог.

Общественное бурление прошедшего декабря — феномен, порождаемый узким социальным слоем, и его нельзя путать со средним классом, размер которого на порядок больше. Однако этот активный социальный слой в некотором смысле самый передовой, он носитель духа постмодерна в России. Он гегемон, поскольку постмодерн в современном мире обладает гегемонией, покрывает все поле культурного производства (П. Андерсон). Идеи и ценности транслируются людьми постмодерна, владеющими самыми разнообразными средствами трансляции — искусство, литература, СМИ, реклама, дизайн — в другие общественные слои, в первую очередь в средний класс. Игнорировать его, этот слой, невозможно, он уже здесь, и он силен.

Средний класс гораздо более приземленный слой, он укоренен локально, в почве страны и своего города, он прагматичен, он рационален, а значит, с ним следует говорить на языке интересов.

Если определять грубо, представитель среднего класса — почвенник, человек постмодерна — космополит. Гегемония постмодерна не даст стране ничего построить, поскольку эпоха созидания — это модерн, который Россия прошла не полностью. Постмодерн, кстати, не реализован политически ни в одной развитой стране. Он используется внутри стран для манипулирования политической и социальной структурой, а также, конечно, на экспорт для внедрения в менее развитые страны культурных элементов, полезных для продвижения капитала.

Но с другой стороны, подавление этого гегемона (если оно вообще возможно) выводит страну из поля современности. Эта современность вам может не нравиться, но другой нет, и полный отказ от нее архаизирует страну.

Внезапно возникшие сложности внушают оптимизм — значит, система жива и развивается.

Станислав Кувалдин. Рожденные Болотной //http://expert.ru/expert/2012/02/rozhdennyie-bolotnoj/

Протестное движение, активно заявившее о себе на московских улицах в декабре, к январю оказалось в крайне противоречивой ситуации. Целей, которое оно ставит, трудно достичь без создания осязаемых структур. А перспективы их появления при нынешнем уровне доверия протестующих граждан к политикам-оппозиционерам весьма туманны

Режиму поговорить не с кем

Фото: Дмитрий Лыков

История взрыва митинговой активности в Москве в конце 2011 года, вероятно, долго останется феноменом, который можно более или менее объективно описать, но едва ли можно исчерпывающе объяснить. Согласно одному из определений, политика — это способ принятия гражданами коллективных решений. Как принимаются подобные решения в случае с новым протестным движением, толком еще не обретшим формальных очертаний и, кажется, не особо к этому стремящимся, до сих пор не вполне очевидно.

«Встречаться лично ни у кого не было времени, поэтому завели такой чат в Facebook человек на десять — мы все были на Чистых прудах, все собирались идти на площадь Революции и все понимали, что второй митинг в некоторых своих ключевых чертах должен отличаться от первого», — пишет в своем блоге журналист «Коммерсанта» Олег Кашин о том, каким образом на стадии подготовки к митингу 10 декабря в процессе оказались активно задействованы журналисты. Олег Кашин, шеф-редактор компании «Афиша» Юрий Сапрыкин, ряд других известных журналистов и редакторов, в частности Сергей Пархоменко, на тот момент редактор журнала «Вокруг света», действительно приняли активное участие в обсуждении практических вопросов организации митинга и отчасти в ведении переговоров с властями, а также в заседании оргкомитета, образованного после митинга 10 декабря. По данным, приводимым в блоге Кашина, накануне 10 декабря Сергей Пархоменко в переговорах с Борисом Немцовым приложил большие усилия для того, чтобы уговорить заявителей митинга снять конфликтную ситуацию и перенести его с площади Революции на Болотную.

В данном случае на блог Кашина приходится ссылаться как на исторический источник. Приведенные в нем сведения никто специально не опровергал. Когда одним из главных источников сведений становятся вольные заметки журналиста — это показательно само по себе. Показательны и сами сведения — в них описывается путь приобретения влияния на происходящие события: люди стали переписываться в «Фейсбуке», пришли к какому-то общему пониманию, чего они хотят. Дальше, грубо говоря, само это понимание стало ресурсом. И это говорит о предельной разреженности политической протестной среды на момент зарождения новой ситуации, когда несколько десятков тысяч людей неожиданно решили, что теперь необходимо выйти на улицу. А также о том, что внесистемные политики жили, под собою не чуя страны, и готовы были если не схватиться за любую соломинку, то по крайней мере серьезно прислушаться к сочувственному совету со стороны (иными словами, сами они не знали, как действовать).

В какую сторону согнуть

«Кашин немного мифологизирует нашу деятельность, — говорит Юрий Сапрыкин. — Просто есть определенный круг людей, с которыми мы общаемся вне зависимости от выборов, протестов и чего угодно еще. Тогда в центре этого общения оказались митинги, а в процессе общения нам удалось кое-что придумать. Наибольшее влияние оказал Сережа Пархоменко, который влез в этот процесс с головой. Я знаю, как он уговаривал политиков делать разумные шаги и не совершать идиотских — во время нервной истории с переносом митинга на Болотную. Кто-то из нас приложил руку к тому, чтобы этот перенос произошел наиболее комфортным, нетравматичным образом и так далее. В силу особенностей профессии каждый думал о том, как наиболее выгодно об этом рассказать. В какую сторону “согнуть” само мероприятие, чтобы оно стало, извините, ярким и запоминающимся». Как считает Сапрыкин, главная заслуга журналистов, взявшихся участвовать в митинговой активности, в том, что им «удалось, условно говоря, затащить туда Парфенова и Акунина». Эта оценка тоже весьма примечательна.

По большому счету, именно участие Григория Чхартишвили (Бориса Акунина) и Леонида Парфенова стало одним из символов качественно новой ситуации, созданной Болотной площадью. Это означает, что собравшиеся хотели услышать слова поддержки своих настроений от кого угодно, кроме политиков. Факт, что на площадь пришел Акунин — причем не как звезда, а как гражданин, имеющий свое понимание ситуации и свои предложения, — был гораздо важнее того, что с какими-то предложениями выступят Рыжков, Касьянов или Удальцов… Перечислить несистемных политиков здесь можно в полном составе, сделав определенное исключение для Алексея Навального.

Борис Акунин и Леонид Парфенов 13 декабря приняли участие в заседании оргкомитета по подготовке нового митинга. Транслировалось оно открыто — это предложил Акунин на митинге. Всего состоялось несколько подобных заседаний. Состав участников частично менялся. Версии того, по какому принципу был образован комитет, есть разные. Депутат «Справедливой России» Илья Пономарев, например, утверждает, что решения принимались Борисом Немцовым. Сам Немцов с этим не согласен: он говорит, что общие принципы создания структуры, в которую войдут как политики, так и представители общественности, были выработаны в ходе обсуждений — своими собеседниками он называет, в частности, Сергея Пархоменко и Владимира Рыжкова. Так или иначе, особых возражений против создания подобной структуры никто не высказывал. Тем не менее параллельно была образована инициативная группа, созданная по предложению Ильи Пономарева, — в ее работе мог принять участие любой желающий (главным образом таковыми стали представители различных политических групп, в частности, активное участие в работе группы приняли националисты, не включенные в оргкомитет), поэтому она оказалась гораздо многочисленнее. Заседания инициативной группы тоже транслировались в интернете. Одним из наиболее активно обсуждавшихся вопросов стало определение состава выступающих на трибуне будущего митинга.

Не в своей среде

Создание подобных параллельных структур — это попытка перехватить инициативу, даже если это не декларируется открыто. Вопрос о том, кто будет иметь наиболее непосредственное отношение к митингу, об участии в котором заявили десятки тысяч человек, — заведомо важный вопрос для любой политической силы. Тем не менее прямо говорить о противостоянии оргкомитета и инициативной группы не приходится. Почему?

Представители либеральных, националистических и любых других оппозиционных групп в своей деятельности последних лет не так уж часто демонстрировали взвешенное и мудрое политическое поведение, чтобы ожидать от них такового в критически важный момент. Поэтому объяснение, видимо, стоит искать в другом. В частности, сомнительно, что каждый из участников подготовки к митингу чувствовал себя способным возглавить процесс — просто не представляя себе его масштабов и не будучи уверенным, что десятки тысяч людей пойдут именно за ним. Кроме того, в процессе участвовали не только политики.

Одним из конфликтных моментов, возникших в последние дни перед митингом 24 декабря, стало формирование списка выступающих. Инициативная группа поставила под сомнение репрезентативность голосования в «Фейсбуке» (на чем настаивал оргкомитет, опираясь на опыт митинга на Болотной). В результате была организована альтернативная площадка для голосования, на которой неожиданно первое место занял скандальный ультранационалист Максим Марцинкевич (Тесак). Все это внесло в ситуацию крайнюю нервозность. И потребовало медиации вышедшего из-под ареста, наложенного на него после митинга на Чистых прудах, и активно включившегося в деятельность оргкомитета и инициативной группы Алексея Навального. Ему, в частности, пришлось решать и вопрос о ряде кандидатур желавших выступить националистов (в частности, Дмитрия Демушкина и Александра Белова), которые вызывали протест у некоторых членов оргкомитета (на тот момент по согласованию с инициативной группой было принято решение, что выступить смогут не только победители голосования, но и представители различных идеологических движений по специальным квотам). Комментируя эту ситуацию, Олег Кашин говорит, что дело не только в Навальном: «На самом деле, если б не Акунин, все бы тоже могло легко развалиться. Было понятно, что если не Акунин, то Навальный не стал бы уговаривать националистов отказаться от выступления. Он понимал, что если Акунин всех пошлет, то митинга просто не будет. Не знаю уж, какими словами он сумел довести эту мысль до Белова».

Впрочем, стоит рассмотреть ситуацию и с другой стороны. «Я и многие из тех, кого я знаю, плотно ввязались в подготовку этого митинга в надежде, что, с точки зрения людей, стоящих на сцене и за сценой, он будет резко отличаться от того, что было на Болотной, — говорит Юрий Сапрыкин. — Но в итоге тот дикий контраст между оппозиционными лидерами и нетрадиционной оппозиционной публикой, которая вышла на улицы, преодолен не был. Они чужие друг другу и говорят на разных языках. Оттого что на Сахарова в силу более качественного звука оппозиционеры сумели докричаться до толпы, понятнее они не стали». По словам Кашина, «объективно все оппозиционные структуры нулевых годов — последняя линяя обороны Путина. Не знаю, насколько намеренно, но фактически они играют на пользу власти».