Мир познается самостоятельно
С остальным - безопасным - миром малыш знакомится сам, мы не торопимся бежать на помощь, если он может до чего-то додуматься сам, не прерываем его занятий, если он чем-то увлечен. Нас нередко удивляла способность малышей, даже таких крошечных, к длительной сосредоточенной деятельности.
Вот запись мамы в дневнике: "Сегодня Оле исполнилось одиннадцать месяцев, и
она удивила меня своими исследовательскими способностями. Я стирала на низенькой скамеечке, а она больше часа стояла рядом и производила разные операции с пузырьками и огрызком карандаша: то пускала карандаш плавать, то выуживала им пузырьки и наблюдала, как они лопались, то делала речки из лужиц на полу... Время от времени мне только нужно было посмотреть и удивиться: "Ну и чудеса! Вот так Оля!" - и она снова продолжала играть, делая какие-то свои очень важные открытия и делясь со мною своею радостью. Я успела все, что надо, перестирать, а для дочки это время тоже не пропало даром".
Позже мы поняли, что детям как раз и нужно не внимание-опека, а внимание-интерес. И чем дальше, тем нужнее.
Американские психологи обратили внимание на то, что разница в уровне развития, еще незаметная в десятимесячном возрасте, быстро растет и к школе становится огромной: одни дети развиты, понятливы, сообразительны, легко учатся, а другие никак не поймут, что от них требует учитель.
Что же делают с детьми родители, и в первую очередь матери, если к школе дети
становятся столь разными? Психологи составили программу наблюдений и послали
исследователей в семьи с десятимесячными малышами. Оказалось, что одни матери
(и таких большинство) добросовестно и усиленно опекают и охраняют своих младенцев и держат их в кроватках или в манежах, окружая пестрыми и безопасными игрушками. В этих условиях мама спокойно занималась своими делами, не опасаясь, что ребенок ушибется, что-то возьмет или испортит. Зато ребенок находился в положении узника - то же скудное общение с людьми, та же узость деятельности.
А вот несколько матерей отважились пустить детишек самостоятельно ползать по всей квартире. При этом они не оставляли домашних дел, не развлекали своих
малышей, но никогда не отказывали им в "консультации" и помощи в случае необходимости. Малыш получал огромное "поле для исследования" и массу
предметов с самыми разными свойствами. А вместе с тем он имел неизмеримо
больше возможностей общаться с матерью, которая могла позвать его к себе,
дать совет, могла похвалить за какие-нибудь успехи, поддержать в трудном случае, поговорить с ним или просто улыбнуться для поддержания настроения. Таким образом, ребенок здесь был свободным исследователем и имел постоянно мудрого и доброжелательного консультанта. Ученые были поражены, насколько быстро развивались такие дети по сравнению со своими сверстниками, сидящими в манеже. Они и в дальнейшем намного обгоняли бывших "узников" в развитии.
Мы не знали об этих экспериментах американских ученых и в своих действиях
руководствовались не столько педагогическими соображениями, сколько простой
необходимостью. Нашему первому сыну было всего пять месяцев, когда мы построили себе дом и перешли в него жить. Надо было утеплять и оборудовать дом, каждый день готовить дрова, уголь и топить печь, носить из колонки воду. Правда, я тогда работал учителем труда в школе и был занят утром, а мама заведовала библиотекой и работала в основном вечерами, так что кто-то из взрослых был обычно дома. Но работы в доме было столько, что специально сынишкой заниматься было совсем некогда. Зато в каждой работе нам неизменно "помогал" Алеша. Пока мама мыла посуду, он мог перебрать в своей коляске чуть ли не всю кухонную утварь. Когда ему это надоедало, мама умудрялась, держа его на левой руке, все делать в кухне одной правой. Но мне-то для работы нужны были обе руки, потому что ни молотком, ни рубанком, ни пилой одной рукой много не наработаешь. И вот я ставил коляску с малышом поближе к мастерской, и мы оба принимались за дело: я забивал молотком гвозди - сын стучал кубиком по кубику. Я орудовал отверткой или плоскогубцами - сын перебирал моточки разноцветных проводов. К нашей радости, Алеша с шести месяцев уже с удовольствием ползал, а в восемь с половиной начал ходить. С тех пор я использовал его "мобильность" полностью - пускал сына сразу на пол. Его ожидали там разные игрушки и строительные материалы, коробки, из которых можно было что-то доставать или укладывать много-много кубиков или
кирпичиков; ведерко, полное самых маленьких мячиков, которые можно схватить
одной рукой и доставать их оттуда один за другим или, наоборот, бросать туда
и заглядывать внутрь, где же этот мячик там лежит. Этих занятий хватало на полчаса, а потом Алеша приползал ко мне и тянул руки к моему молотку.
Приходилось молоток уступать сынишке, а это не всегда было возможно, да и
молоток был ему великоват, поэтому скоро я приобрел целый набор игрушечных столярных инструментов, и Алеша с удовольствием обстукивал маленьким молоточком все, что кругом можно было обстучать. Когда я что-нибудь прибивал, он любил вынимать из банки или коробки по гвоздику и подавать их мне. А еще очень нравилось ему собирать рассыпанные на газете гвозди и укладывать их в коробку или баночку - это увлекало его надолго.
Я был, конечно, доволен "помощником", похваливал его и... высыпал гвозди на газету даже чаще, чем этого требовала необходимость.
А когда Алеша стал подниматься на ножки и, опираясь о стенки, путешествовать
"на двух", я установил в комнате маленький турничок, а потом повесил кольца
(на высоте всего 80 сантиметров от пола). Постепенно появились и канат, и шест, и лесенка. Поднимаясь с четверенек и хватаясь за турник, Алеша улыбался довольный. Дополнительная опора, когда на ноги надежда еще плохая, оказывается как нельзя кстати такому малышу.
Теперь Алеша "изучал" не только стулья, табуретки, диваны и мои столярные инструменты, но мог уже устраивать себе "физкультминутки". Сначала он просто
поджимал ноги и повисал на кольцах, довольно улыбаясь и смотря в нашу сторону
в ожидании похвалы, а потом стал даже покачиваться на них.
Я старался его поддержать и в свободную минуту тоже подходил к турнику или
кольцам - поразмяться. Сколько же удовольствия это доставляло нам обоим!
Так наше простое житейское стремление как-то выкроить время для своей работы
и в то же время не оставлять детей одних оказалось педагогически очень целесообразным: у детей был широкий простор для разнообразной деятельности, и
росли они самостоятельными (подолгу могли играть сами, без руководства и участия взрослых), инициативными (охотно придумывали новые занятия, упражнения, игры), общительными (легко вступали в контакт со сверстниками и взрослыми) и любознательными (интерес ко всему с каждым годом у них только растет).
Однажды к нам приехала мама с двухлетним сыном и жаловалась на то, что она с ним совсем измучилась:
- Кажется, все делала как положено, а он какой-то вялый, ко всему равнодушный. И я ему тоже не нужна. Даже обидно. Может быть, он отстает в развитии?..
- А где вы работаете? - спросил я. - Много ли бываете с мальчиком дома?
- С утра до вечера. Из-за него я ушла с работы, решила до школы с него глаз
не спускать, получше подготовить к школе.
Когда мы понаблюдали за нею и сыном, то довольно скоро убедились, что мама,
ежесекундно "воспитывая" сына (то прогулка, то еда, то обучение по картинкам и т.д.), ни минуты не оставляет ему для самостоятельного познания мира - все
преподносит ему готовым, да притом "перекармливает" его всем: и едой, и заботой, и режимом, и впечатлениями. Мы с грустью наблюдали, как идет это "сверхизбыточное" воспитание, и пришли к единодушному заключению: малышу не
хватает занятой мамы, а от свободной его уже тошнит.
Потом мы узнали, что у нее родился второй ребенок, она стала работать и все
пришло в норму: ее внимание поневоле рассредоточилось и перестало быть гипертрофированным и вредным.
Вот говорят: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Нам кажется, что
это неверно. Очень важно, чем, как, когда занимается малыш. И как относятся к
этому взрослые.
Игры и игрушки.
Давно известно, что первые игрушки младенца - погремушки. Накопилось и у нашего первенца их довольно много - дарили родные и знакомые. Но почему-то они очень недолго занимали сынишку: постучит он ими по кроватке и бросает через минуту. А вот Маша-неваляша, издающая мелодичные и нежные звуки, надолго стала его любимицей. Может быть, секрет здесь был именно в разнице звуков: однообразно шуршащие "погремушечьи разговоры" ребенку надоедали, а чистый, тонкий перезвон Маши-неваляши привлекал и радовал его как голос знакомого человека. Потом мы заметили, что детишки к звукам прислушиваются очень рано, а затем пробуют извлекать их сами с помощью разных предметов: стуча ложкой по кружке, крышкой о кастрюлю и т.д. Наверное, в это время были бы хороши музыкальные игрушки типа ксилофона - только с хорошими, чистыми тонами. К сожалению, в продаже их нет, а мы сами подумали об этом поздновато - ребятишки уже подросли. А вот другое мы обнаружили довольно рано и широко пользовались этим "открытием" в играх со всеми своими малышами. Мы заметили, что ярким и привлекательным игрушкам сын явно предпочитал всякие неигрушечные вещи: разную посуду, дуршлаг, сбивалку-венчик, ершик, крышки, корзинки, нитки, кусочки разной материи, катушки, молотки, колеса, палочки, а из игрушек его больше всего привлекали крупные пластмассовые детали конструктора, кубики...
Постепенно мы поняли, в чем дело. Ну, конечно, малыши предпочитают те предметы, которыми можно что-то делать или манипулировать (надевать-снимать, открывать-закрывать, вкладывать-вынимать, выдвигать-задвигать, возить, кружить, качать, катать и т.п.), причем множество раз и разными способами. Видимо, игрушки быстрее исчерпывают себя в этом отношении. К тому же малыши очень рано пытаются подражать старшим, потому тянутся к тем вещам, которыми пользуются окружающие, и пытаются копировать их движения, их действия.
Заметив все это, мы старались удовлетворить эту потребность ребенка: я пишу
или читаю - и у сына, который сидит за столом на высоком стульчике, тоже лист
бумаги и карандаш или детская книжка; мама посуду моет, а дочка кладет ложки
в мыльную воду. Иногда попадают туда и чистые - ничего, главное, что-то полоскать в воде "как мама". Мы терпели некоторые убытки во времени: надо было вытирать лишние лужи, больше убирать после совместного "труда", но мы шли на это, потому что было интересно наблюдать, как такой кроха чему-то учится.
Л.А.: А еще мы играли, обязательно выкраивая для этого время. И любимой игрой, как и у всех детишек, уже до года становились прятки.
Вот прыгнула ложка в мыльную воду:
- Люба, где ложка? Нету!
Дочка и в третий, и в пятый, и в десятый раз не устает удивляться: куда же делась ложка? Потом шарит ручкой в воде, и вот она! В глазах изумление и восторг. Иногда я хитрила: незаметно вынимала ложку и прятала ее за мисочку.
Снова маленькая ручка ловит что-то в воде, но ничего не находит. Недоумение,
почти обида.
- Любаша, а посмотри-ка сюда. - Показываю ей кончик ложечки из-за миски. -
Ага, нашлась!
Очень любят малыши и сами прятаться. Для этого достаточно отгородить ребенка
пеленочкой или набросить на него пеленку сверху и сказать:
- Ку-ку! Где Любочка? Вы не видели Любашу? - Малышка замирает на несколько секунд. Для нее это так удивительно: мир мгновенно исчез из глаз. Зато сколько радости приносит каждый раз новое открытие этого удивительного мира. Когда малыш все свободнее ползает, а потом ходит, он уже пытается спрятаться сам за стул, за кресло, под стол. При этом он не заботится, чтобы не быть видным (иногда прячет одну голову), главное для него - самому не видеть. Тут уж надо игру не испортить:
- Любочка, где Любочка? Куда она убежала?.. - И искать совсем не в том месте, где сидит дочка, а потом, после долгих стараний, наконец, найти ее, замирающую
от волнения и счастья. Эта игра неизменно вызывает бурю переживаний. Может быть, это шаги к первым самостоятельным решениям, к проявлениям терпения и выдержки. А может быть, это подготовка к будущим расставаниям и встречам?
Когда играешь с детьми, начинаешь лучше их чувствовать и понимать. Именно благодаря игре мы обнаружили, например, что детишки инстинктивно ищут для себя какое-то небольшое пространство: любят забираться под столы, кровати, стулья, в какие-нибудь укромные уголки - им там как-то уютнее, соизмеримее, что ли, с их размерами. Когда ребята постарше сооружали из больших поролоновых подушек с кресел лабиринты и "квартиры" со множеством маленьких "комнаток", как же нравилось там прятаться и "жить" ползункам. И мы не запрещали детям сооружать "дома", "подводные лодки" и "космические корабли" под столами, за креслами и даже в "гнездышке" из старой раскладушки под потолком.
Поняли мы и еще одну очень важную вещь, которая нам впоследствии помогла играть и с более старшими детьми: игра не терпит принуждения и фальши. Взрослый только тогда "принимается" детьми в игру, когда играет всерьез, то есть так же переживает, чувствует, радуется, живет игрой, а не снисходит к детям и их "пустяковым занятиям" с какой-то там дидактически-воспитательной целью. Этому научиться нелегко, но надо, потому что, общаясь с детьми, надо знать их язык - язык фантазии и игры. Учатся же они понимать нас, почему же и нам у них не поучиться? Так скорее выработается общий язык, который так нужен для дальнейшего взаимопонимания с собственным ребенком.
Мы этому тоже учились. Часто не получалось: то говоришь каким-то назидательным тоном ("Что ты позабыл сделать?", "Что надо сказать, когда выходишь из-за стола?"), то начинаешь повторять, как попугай ("Ты слышишь или нет?", "Сколько тебе повторять?", "Долго мне ждать?"), то вдруг впадаешь в сюсюканье ("Кто у нас такой холесенький да пригозенький?", "Ты уже кушаньки захотел?"). Понемногу мы освобождались от этих фальшивых нот и приобрели язык простой и искренний. В то же время выпустили на волю и свою собственную фантазию из клетки взрослых представлений и ограничений. Мы попробовали фантазировать вместе с детьми.
Как-то у Юли пропал из готовальни циркуль:
- Я им чертила, а потом он куда-то исчез.
- С твоей помощью исчез? - спрашиваю я.
- Ну, мама! - возмущается и смущается Юля одновременно. Проходит день, два...
На третий день в кухню, где собралась вся детвора, входит папа и говорит с озабоченным видом:
- Иду я сейчас по комнате, вдруг слышу: кто-кто плачет, да так горько-горько.
Смотрю - вот он, маленький, жалуется на какую-то девочку и про готовальню
что-то пищит...
Все ребята, даже старшие, широко раскрыли в ожидании глаза: что же дальше?
- Я идти хочу, а он за ноги цепляется - я чуть не споткнулся! - и говорит:
"Возьми меня с собой, пожа-а-луйста, я домой хочу, к маме-готовальне, ей без
меня плохо."
Все весело хохочут, Юля краснеет, но смеется вместе со всеми и, взяв у папы
циркуль, сразу кладет его на место, в готовальню.
Мы вспоминаем сейчас, как мы были (да и бываем еще!) беспомощны в подобных случаях, когда начинаем упрекать:
- Опять на место не положила!
- Сколько же можно?!
- Ну и растеряха ты у нас! И т.д. и т.п.
А результат? Обида, слезы и упрямое: "Ну и пусть!", "Ну и не надо! Да, я такая! Такая! Такая!" "Ну и пусть!"
Б.П.: Вы спросите: при чем здесь годовалый малыш? А при том, что чем раньше начинать, тем лучше.
Зачем так рано?
Такой вопрос нам задают даже после нашего самого подробного рассказа. Особенно мамы.
- Подумать только, - говорят они, - с рождения учить стоять, ходить, плавать, петь, говорить, чуть ли не читать - ведь жалко крошку! А потом: вырастают же
люди и без этого.
Конечно, вырастают, но...
Многие ли встречали человека, свободно говорящего на трех-четырех языках? Такое не каждому дано, нужны особые лингвистические способности, скажут многие и... ошибутся. В интернациональной школе при ООН в Нью-Йорке, где с малых лет, а иногда с рождения живут, учатся и постоянно общаются дети многих национальностей, знание трех-четырех языков - обычное явление. Все полиглоты!
Теперь представьте себе, что ребенок, психически совершенно нормальный, обладающий слухом и зрением, в течение многих лет не в состоянии овладеть даже одним родным языком и остается фактически немым. Невероятно, правда? Однако науке известны трагические случаи, когда дети в младенческом возрасте попадали в логово диких зверей. Если их возвращали к людям позже шести-семилетнего возраста, они не могли научиться говорить, как ни старались этому научить их терпеливые и добрые воспитатели! Не могли!
Еще пример. Может ли абсолютный музыкальный слух быть достоянием каждого человека? Нам представить себе это трудно. Но вот жители Вьетнама - все! -
обладают поразительным музыкальным слухом. Чудо? Нет, просто вьетнамский язык
четырехтональный, и, чтобы понимать друг друга, вьетнамцы должны с младенчества точно отличать высоту звуков.
С младенчества? Но ведь именно тогда - с первых дней жизни - и окунается маленький вьетнамец в стихию родной речи. С первых дней - вот в чем дело!
Подозреваем ли мы, что, говоря своему несмышленышу ласковые слова, напевая
ему простые песенки, мы уже учим его говорить и понимать язык? Нет, просто так принято, все так делают. Да и нам, взрослым, с ним так интереснее, веселее, занятнее. И никто не думает о перегрузке, о том, что это рано, что ребенку тяжело, вредно, опасно. Наступает момент, и первое слово, еще до года, произносит сам малыш. Как просто! Но как непросто все становится, если мы будем мало говорить с ребенком. Как задерживается сразу его развитие. В доме ребенка, где дети воспитываются со дня рождения и на каждого взрослого приходится 20-25 малышей, дети могут не заговорить и в два и в три года, с большим трудом осваивают речь и нередко долгие годы отстают потом в развитии.
Итак, трудно осваивают язык (или не осваивают вовсе) те, кто начал изучать его слишком поздно (дети Маугли), и те, языковое общение которых было очень бедно. Время начала и условия для развития - вот что определяет успешность овладения родной речью. Но почему не предположить, что точно так же дело обстоит и с остальными способностями?
Чрезвычайно распространено мнение, что способности наследуются, даются от природы. Но вот что утверждают последние работы генетиков: "...в наши дни,
после окончательной победы в генетике принципа ненаследуемости благоприобретенных признаков, стало очевидным, что духовное развитие не
записывается в генах. Оно фиксируется в социальной программе, которая передается путем воспитания, усложняется и развивается с каждым новым поколением". Эти слова находим у академика Н.П.Дубинина (*) (подчеркнуто нами. - Б.П. и Л.А. Н.), Но в первый год жизни ребенка эта социальная программа целиком в руках родителей. И от того, как сумеют родители распорядиться этим временем Начала Всех Начал, будет во многом зависеть будущее развитие их ребенка.
(*) Дубинин Н.П., Шевченко Ю.Г. Некоторые вопросы биосоциальной проблемы
природы человека. М.: Наука, 1976, с. 17.
Л.А.: Подробнее мы расскажем об этом во второй части книги, где речь пойдет о
детях постарше. Но начало нормальных (или ненормальных) отношений с ребенком вкладывается очень рано - пожалуй, даже до его рождения. Известно, что здесь
многое зависит от общего нравственного климата семьи. Но от чего зависит сам
семейный климат? Конечно, на него воздействует многое, зависящее и не зависящее от членов семьи: от жилищных условий до личных настроений. И все это накладывает отпечаток на будущий характер растущих в семье детей. Можно ли все предусмотреть? Нельзя. Можно ли за все отвечать? По-моему, нужно! Часто слышу, с какой легкостью жалуются матери друг другу: "Мой такой неласковый", или "Такая уж она у меня плаксивая", или "А мой упрямый растет, и в кого он такой?" и т.д. и т.п. И никакого намека на то, чтобы поискать причину в собственных своих родительских действиях! Такой, дескать, уродился...
Я же не вспомню ни одного примера, чтобы какой-нибудь недостаток наших детей
не находил своих истоков в непродуманных, безответственных, неправильных действиях окружающих, прежде всего родных, близких людей, и особенно, конечно, нас, родителей. Спохватываешься, мучаешься, думаешь, анализируешь - и начинаешь все сначала, все по-другому. Не выходит. Снова и снова ищешь выхода. И находишь! Это уже завоевание, открытие, маленькая победа. Из многих таких достижений складывается опыт - опыт общения и... опыт ответственности. Хорошо, когда начинаешь накапливать этот опыт как можно раньше.
Без мамы плохо.
Однажды в скверике мы наблюдали такую трогательную сценку. На скамейке оживленно разговаривают две молодые женщины. К одной из них нет-нет да приковыляет малыш лет двух, ткнется ей в колени, постоит так несколько секунд и топает назад к стайке ребятишек в песочнице. Она не спрашивает его ни о чем, просто положит сынишке руку на головку, погладит вихры, шепнет что-то на ушко, и он, словно глотнув живой воды, снова возвращается к игре. Его никто не обижал, мама ему была хорошо видна от песочницы, но он упорно приходил и приходил к ней, чтобы просто прикоснуться, почувствовать живое тепло ее рук, коленей - без этого он просто не мог играть спокойно. Вот эту жажду не просто видеть меня, но и ощущать близко физически я заметила у своих малышей, к сожалению, не сразу. Только постепенно я поняла, что это не каприз - видеть маму постоянно, чувствовать ее рядом или хотя бы слышать голос ее. Вначале я внимала не собственной интуиции, а расхожей "истине": ребенка не балуй, а то он тебе на шею сядет (помните: к рукам приучишь - руки свяжет). И первенца своего с самого начала пыталась не баловать: плачет - не подходила, пока не перестанет; спать уложу и нарочно уйду - пусть засыпает сам; баюкать, песни петь - ни-ни, а то привыкнет...
Ну и что вышло? Из-за диатеза он плохо спал, часто плакал по ночам, я, очень
стараясь "выдерживать характер", не брала его на руки и... извелась сама вконец. А потом, отчаявшись, махнула рукой на все "нельзя" и "не положено" и положила сынишку спать рядом с собой. За полгода его жизни это была первая ночь, когда мы оба выспались всласть. И все последующие ночи перестали быть для нас проблемой.
Именно после этого мы и днем стали брать чаще его на руки, а потом так же поступали со всеми остальными малышами. Нашего папу бабушки иногда даже "елкой" называли, потому что стоит ему появиться, как на нем виснут все, кто может повиснуть, а кто не может, того он сам берет на руки и носит всех долго-долго или возится с малышами, пока все не устанут. Нет, это не было для нас обременительным. Мы видели, сколько радости приносит это ребятишкам, да и нам, взрослым, было хорошо. А поэтому не огорчались, что нарушили какие-то запреты.
И вот теперь в печати мы все чаще встречаем подтверждение верности своих "неразумных" действий. Оказалось, физический контакт с близкими людьми дает ребенку чувство защищенности и безопасности, что необходимо для нормального развития психики. Описание одного опыта особенно поразило нас, хотя речь шла
в нем не о людях, а об обезьянах. Биологи Харлоу и Суоми рассказывают, что они изучали экспериментально, в каком возрасте маленькие обезьянки лучше всего обучаются. Но для уроков обезьянок приходилось отнимать от матерей, чтобы те не мешали "учебе". Для маленьких обезьянок каждое расставание с матерью становилось трагедией. Это так подействовало на них, что остановилось их психическое развитие: шестимесячные обезьянки остались на уровне трехмесячных (как раз тогда их и начали отрывать от матерей). Картина эксперимента так исказилась, что его пришлось прекратить и начать второй.
Во втором эксперименте обезьянок отняли от матерей сразу после рождения, а в клетку к каждой поставили по креслу с мохнатой обивкой, напоминавшей шерсть
матери. В спинку кресла встроили бутылку с соской и вскармливали обезьянок
искусственно. Обучение теперь шло прямо в клетке, кресло ему не мешало, но, когда для пробы кресло уносили из клетки, детеныш падал на пол, где оно стояло, и горько "плакал" - визжал. Стоило же вернуть кресло в клетку, как он прыгал на нее, крепко впивался в мохнатую обшивку и несколько минут прижимался к нему, не решаясь его оставить.
Эксперимент закончили, а выросших "безмамных" обезьянок пустили в общее стадо
обезьян. Однако они оказались настолько неконтактны, необщительны, что не смогли даже создать семейные пары и были агрессивно настроены по отношению к другим обезьянам. Тогда прибегли к искусственному оплодотворению и дождались от этих обезьян, выросших без мам, потомства. И что же? Они не проявили к собственным детям никаких нежных чувств. Одна оторвала руку своему ребенку, вторая раскусила голову, как кокосовый орех. Они не обращали внимания на то, что малыш "плачет", тогда как в стаде в подобном случае к нему немедленно бросается мать или даже кто-нибудь из других обезьян. Это поразило ученых: у "безмамных мам" совершенно отсутствовал материнский инстинкт, испокон веков считавшийся врожденным.
Вот как страшно - расти без мамы. Как же не болеть детишкам в яслях? Как же
выздоравливать малышам в больницах - без мам? По меткому выражению доктора Б.Спока, теперь нередко превращают грудного ребенка в кроватного. А если еще
добавить сюда и искусственное вскармливание? Что же из этого получится, а?