Изображение времени и пространства в повести

Тому, что события повести и сам авторский текст воспринимаются как особое ритуальное действо, способствуют временные и пространственные отношения повести.

Распутин представляет читателю священное время ритуала прощания, и как во всяком ритуале, время в повести имеет особые свойства. Необходимо напомнить, что в современной философии существуют представления о разных способах понимания человеческого бытия в мире. Используя терминологию Мирчи Элиаде, их можно назвать словами «мирское» и «священное». Это противоположные типы мировосприятия, в соответствии с которыми одни и те же события, явления или предметы наделяются разными значениями. То, что для мирского опыта является обычным, объяснимым с помощью научных знаний, принятых в культуре представлений или ограничений, для священного опыта всегда связано с представлением о тайне, об опыте приобщения к тайне и ее постижении.

Если рассматривать события, происходящие на Матере, в обычном, мирском времени, то они будут восприниматься как переселение людей с одного места жительства на другое. Автор же изображает течение священного времени, обладающего особенными свойствами. Священное время - это время праздников и ритуалов. Главное его свойство – обратимость, то есть оно буквально является первичным мифическим временем, преобразованным в настоящее (7,48-74). Ритуал воспроизводит в настоящем какое-либо священное событие, происходившее в мифическом прошлом, «в начале». Участие в празднике или ритуале предполагает выход из «обычной» временной протяженности для восстановления мифического времени, соединенного с настоящим самим ритуалом. Таким образом, священное время - это время круговое, обратимое, восстанавливаемое Время, некое вечное настоящее, которое восстанавливается посредством обрядов.

Время в повести многомерно: в настоящем присутствует прошлое и предвещается будущее. Главной особенностью изображения времени является существование двух временных перспектив: «прямой» и «обратной». Прямая временная перспектива понимается как динамика сюжета, обратная - постоянное знание о надвигающемся конце, проявляюще­еся в речи повествователя и самоощущениях героев. Обратная пер­спектива возникает уже в первом предложении повести: «И опять наступила весна, своя в своем нескончаемом ряду, но последняя для Матеры...» Такое противопоставление - весна... в нескончае­мом ряду, но последняя, означающее одновременное движение жиз­ни и остановку ее, продолжится и дальше: « Опять... понесло лед...», «Опять... зашумела вода...», «Все на месте, да не все так...» (ВР,1,159). Вторая часть первой главы строится также на проти­вопоставлении: начинаясь с рассказа о первом мужике, который триста лет назад основал деревню,и, продолжаясь повествованием о расположении деревни и острова, заканчивается описанием причи­ны переселения людей и ограничением времени: последнее лето. Так соединяется прошлое и настоящее. Обратная временная перспектива - «предчувствие» надвигающихся событий - это как бы «прототип будущих переживаний, тени, отбрасываемые будущим в настоящее.» (8,19) На таком временном противоречии организовано все повествование, и это свидетельствует о наличии мифологической основы в повести.

Такая концентрированность развития в единице времени присуща ритуалу, может восприниматься (и отражаться) религиозным сознанием, различающим мирской и священный человеческий опыт. Настойчивые указания автора на одновременное развитие и завершение времени, о котором говорилось выше, свидетельствуют о необычности переживаемого героями и самим автором моменте.

Точно так же организуется и пространство повести. Изображение острова и реки дается многократно.

«Тот первый мужик, который триста с лишним лет назад надумал поселиться на острове, был человек зоркий и выгадливый, верно рассудивший, что лучше этой земли ему не сыскать. Остров растянулся на пять с лишним верст, и не узенькой лентой, а утюгом, - было где разместиться и пашне, и лесу, и болотцу с лягушкой…» (ВР,1,160).

«Была в деревне своя церквушка, как и положено, на высоком чистом месте, хорошо видная издали с той и другой протоки…» (ВР,1,161).

«Кладбище лежало за деревней по дороге на мельницу, на сухом песчаном возвысье, среди берез и сосен, откуда далеко окрест просматривалась Ангара и ее берега.» (ВР,1,169).

«Отсюда, с макушки острова, видно было как на ладони и Ангару, и дальние чужие острова, и свою Матеру… И тихо, покойно лежал остров, тем паче родная, самой судьбой предназначенная земля, что имела она четкие границы, сразу за которыми начиналась уже не твердь, а течь. Но от края до края, от берега до берега хватало в ней и раздолья, и богатства, и красоты, и дикости, и всякой твари по паре – всего, отделившись от материка, держала она в достатке, не потому и назвалась громким именем Матера?…Там же, как царь-дерево, громоздилась могучая, в три обхвата, вековечная лиственница (листвень – на «он» звали ее старики), с прямо оттопыренными тоже могучими ветками и отсеченной в грозу верхушкой.» (ВР,1,184)

Детальное описание острова (расположение деревни, кладбища, мельницы, лугов, поско­тины, болота, леса), по которому легко составить топографическую карту, сопрягается с описанием космоса Матеры: течи воды и вре­мени, соединением синевы неба и Ангары, сияния солнца и блеска звезд. Наличие двойного взгляда на время-пространство - частно­го и общего - обеспечивает сосредоточение на смысле событий не только в их конкретном проявлении, но и в более крупном - обще­человеческом - масштабе.

На Матере есть все необходимое для физического существования человека: земля, вода, лес, поля. Одновременно пространство острова является священным пространством, имеющим свой Центр, соединяющий небо и землю. В мифологии разных народов существует представление о космической оси (столб, лестница, гора, дерево), вокруг которой простирается Мир. Эта ось находится посреди священного пространства. Заметим, что сибирские и угро-финские народности сохранили в незамутненном виде миф о древе – «Столпе неба». «Столп неба» представляет ничто иное, как Ось мира, «Древо жизни», произрастающее в центре мира, из «пупа Земли». Вера в «Столп неба» смешивается порой с верой в космическую гору, которую монголы и калмыки именуют Сумур или Сумер, а буряты – Сумбур.(9, 95). Гора, листвень, церковь, - все это координаты не мирского, а священного пространства Матеры, на котором развивается ритуальное действо прощания.

Об этом свидетельствует и особый ракурс изображения (его можно назвать «вживание»), который соеди­няет в себе объективный и субъективный планы выражения. Автор помещает себя и читателей как бы внутрь изображаемого простран­ства, переживает и описывает мир вокруг себя, а не с какой-то отчужденной позиции. Об этом в первую очередь свидетельствует принцип изображения пространства, единый для всей повести: пове­ствователь, главная героиня находятся на острове и видят и ос­мысляют только окружающее их пространство (гл.1,4,15). Так же описывается новый поселок, по улицам которого идет Павел (гл. 22), а наиболее ярко этот принцип выражается в 6 главе при опи­сании Хозяина. Топографическая точность его пути по Матере сли­вается с описанием «мироощущения» этого странного зверька.

Таким образом, повествование отражает особое религиозное сознание автора. Употребляя понятие «религиозное» мы связываем его не с божественным, а с сугубо человеческим, духовным началом. С верой человека «…в «святость» своего существования, явленную ему в той или иной форме и дающую силы преодолеть нечеловеческие условия профанной истории»(9,16). Только для человека с религиозным сознанием мир существует в священном времени и пространстве. Только священный мир участвует в бытии, и религиозный человек жаждет бытия, помещая себя в Центр Мира, в пространство, организованное особым образом. Так создается личностный Космос, противостоящий всеобщему Хаосу. Присутствие в священном мире позволяет не только отыскать точку опоры в зыбком Хаосе, но и осознать разрыв между двумя формами человеческого существования - мирским и священным.

В повести Распутина повествование отражает три разновидности сознания: собственно-мифологическое (Хозяин), религиозное (Дарья) и мирское (Павел). Соединение субъективного и объективного, разные варианты «вживания», отраженные в повествовании, свидетельствуют об особенном состоянии авторского сознания, погруженного в священный мир ритуала, нашедшего, таким образом, точку опоры. Эта точка опоры, точнее, - ракурс видения и изображения, позволяют автору полнее и точнее определиться в оценке происходящих на его родине событий, увидеть их в иных масштабах.

Форма замкнуто-разомкнутой организации времени и простран­ства, найденная автором, позволяет читателю воспринимать события повести как выделенные из ряда обычных, особым образом переорганизованные, несущие в себе законченное выражение главной темы и идеи произ­ведения. Так утверждается мысль о необходимости осознанно-достойного и одухотворенного прощания с матерью-землей, матерью-Матерой, такого прощания, которое проверит и подтвердит в человеке его человечность. Изображение событий дается в двух аспектах, мирском и священном, отражающим два типа мировосприятия, а прощание с островом и деревней воспроизводит ритуал перехода из одной формы существования к другой, из жизни в смерть.

Наши рекомендации