Анализ некоторых конкретных проблем, подлежащих переоценке

После этого детального рассмотрения смысла реин-терпретации христианских оценок я обращаюсь к-анализу са­мих ценностей⁷⁵.

Вначале я указывал на то, что реинтерпретация оце­нок, внутренне присущих традиции, может быть осуществлена лишь в процессе групповой работы, поскольку сами ценности присутствуют только в общем опыте. Поэтому только группы могут надлежащим образом выполнить эту задачу. Я могу лишь привести некоторые примеры, свидетельствующие о том, что переоценка находится в процессе становления, и примерно определить ее задачи. Лишь групповая работа мо­жет показать, какие разногласия существуют между теми, кто был воспитан и жил в условиях общей традиции, и теми, кто не был причастен к ней; насколько эти различные традицион-•ные подходы подвергаются сомнению в новой ситуации, насколько они смогли выработать новые реакции и достичь согласия относительно новых условий с помощью демократи­ческого обсуждения. Если бы такая групповая работа была успешной, она могла бы в значительной степени прояснить возможности демократического регулирования ценностей в меняющемся и смешанном обществе.

Я предлагаю рассмотреть весь спектр оценок, разде­лив их на три основные группы, не претендуя на то, что моя классификация окончательна: 1) общая этика, 2) этика личных отношений, 3) этика организованных отношений. В каждой из них я выделю одну проблему, которая может служить приме­ром для многих других.

К сфере «Общая этика» надо отнести все оценки, ре­гулирующие человеческое поведение вообще, т. е. независи­мо от специфического типа отношений, в которых оно осуще­ствляется. Эти оценки вытекают главным образом из нашего видения человеческого достоинства или из того, что мы счи­таем существенным для человека как такового.

В противоположность сфере общей этики нам надо рассмотреть те оценки, которые регулируют человеческое поведение в особых отношениях - личностных или социаль­но-организованных.

[550]

Так, в области образования мы обращаем внимание на первую группу, поскольку перед нами стоит задача воспитать качества, соответствующие идеалу джентльмена, т. е. свой­ства, которые следует распространить на всю сферу жизни. Мы обращаемся к сфере личных отношений, когда говорим о законных требованиях, предъявляемых женой или другом к нашему поведению; и к сфере организованных социально-упорядоченных отношений, когда определяем адекватность поведения работодателя по отношению к его работникам, и наоборот.

Именно в этой последней сфере деловых социально-регулируемых отношений происходит глубокий переворот, относительно которого церковь, насколько я понимаю, еще не выработала своей точки зрения. Чтобы оценить значение этой сферы отношений, достаточно вспомнить хотя бы тот факт, что достоинство человеческой личности вырабатывается не только в сфере личностных отношений, но в такой же степени и в сфере социально-организованных отношений.

Общая этика

а) Проблема ценностей, необходимыхдля выживания

В качестве наилучшего примера, характеризующего дилемму нашего времени в этой сфере, я предлагаю анализ «ценностей выживания», под которыми я понимаю ценности, характеризующие всю деятельность, гарантирующую и обес­печивающую выживание индивида или группы. Угроза нациз­ма повинна в том, что эта проблема стоит в центре нашего внимания. В то время как в философии нацизма не существу­ет других ценностей, кроме тех, которые служат выживанию «расы» или.«Уо1К»⁷⁶, для нас проблема состоит в том, куда поместить эти необходимые для выживания ценности в общей иерархии ценностей. Мы не можем, конечно, полностью отка­заться от них, хотя аскетические тенденции в христианстве пытались третировать их. Происходящая в наше время борь­ба между ценностями, необходимыми для выживания, и цен­ностями более высокого порядка", такими, как вера или свобо­да, лучше всего выражается в известных афоризмах: «Primum vivere dein philosophari»⁷⁷, «Navigare necesse est, vivere non est necesse»⁷⁸, хотя последнее утверждение может быть интерпре­тировано не только как конфликт между ценностями высшего порядка и выживания, но и как столкновение между потребнос­тями индивидуального и группового выживания. Группа нуж­далась в правильном выборе методов и целей действий и по сравнению с этим требованием потребность индивида в вы­живании считалась менее важной. В настоящий момент это столкновение между ценностями выживания и ценностями

[551]

более высокого порядка часто принимает форму конфликта между эффективностью и демократическим решением. На­пример, в некоторых случаях планирование, основанное на принуждении и раболепстве, может принести лучшие резуль­таты, чем планирование, призывающее к добровольному со­трудничеству и опросу общественного мнения. В самой острой форме стоящая перед нами дилемма может быть сформули­рована следующим образом: «На что нам демократия, если мы не сможем выжить?» или же альтернативный вариант:

«Зачем выживать, если мы потеряем свободу?»

В век всеохватывающей организации эта проблема становится более настоятельной, чем когда-либо ранее. Прежде, в век ремесла и общины, отсутствие эффективности какого-то одного решения могло быть скомпенсировано в дру­гих областях. Теперь мы можем выбирать между такими все­объемлющими решениями, как принудительное нормирование потребления или добровольная экономия, всеобщая воинская повинность или добровольная служба в армии. В обоих слу­чаях принятие неправильного решения имеет колоссальные последствия, которые не могут быть так просто скомпенсиро­ваны, ибо если нам не удастся вовремя ввести карточную сис­тему, то мы можем проиграть войну. Так, эффективность в одной области оказывает непосредственное влияние на вы­живание. Поэтому нам сначала надо сделать первичный вы­бор в нашей иерархии ценностей между эффективностью, необходимой для выживания, и демократией. Когда мы его осуществим, мы сможем обратиться к конкретным проблемам и выработать казуистику индивидуальных решений.

Особая задача теологов или определенных вышеупо­мянутых мною групп будет состоять в выработке этой казуис­тики и представлении ее обществу в форме рекомендаций. В демократическом обществе нет необходимости в навязывании оценок, однако совет и руководство все же требуются, так как обычный гражданин не в состоянии судить по существу дела в таком сложном обществе, как наше.

Абсолютный выбор между эффективностью и демок­ратией имеет место лишь в крайних случаях, ибо очень часто в результате тщательного исследования оказывается, что еще неизведанные демократические пути могут оказаться эффек­тивными. Становится также ясно, что принцип эффективности более или менее уместен в зависимости от характера различ­ных задач; так, на транспорте преобладает измерение эффек­тивности во времени и затратах, в то время как в образова­тельных институтах измерение эффективности по затратам не имеет первостепенного значения. Тщательное исследование показывает, что термин «эффективность» в высшей степени двусмыслен, поскольку невозможна ее оценка, если мы не

[552]

уясним себе, «эффективность в отношении чего». Так, напри­мер, строгие меры по взиманию налогов могут быть эффек­тивными с точки зрения получения от налогоплательщика максимальной суммы в данный момент, однако они в то же время могут нанести удар по его платежеспособности и осла­бить эту способность в будущем. Инфляция может вести к изъятию сбережений у определенных слоев населения, но и вместе с тем навсегда уничтожит их стремление к сбережениям.

б) Проблема аскетизма

В настоящее время происходит революция в общей оценке ценностей выживания в отношении их эффективности, а также всего того, что способствует здоровью и жизнеспо­собности. Эта революция представляет собой одну из сторон антиаскетической тенденции, господствующей в настоящее время во всем мире и несущей особую трудность для протес­тантской традиции. Совсем нетрудно признать за всем, что способствует жизни и здоровью, определенную ценность; другое дело - как пуританская традиция будет реагировать на снятие табу с различных форм и степеней самовыражения. Здесь еще господствуют аскетические тенденции кальвинизма, и вопрос состоит в том, насколько они носят временный и истори­ческий характер и насколько они важны для христианства в целом. В данном случае необходимо провести различие меж­ду многими формами аскетизма, их достоинствами и недо­статками; необходимо также решить, правы ли Макс Вебер и другие, утверждая в качестве результата своих исследований тезис о том, что аскетическая «спасительная» позиция пури­танства была подготовкой к росту духа капитализма. Не ис­ключена возможность того, что табу на самовыражение в большинстве жизненных сфер соответствовало в социологи­ческом выражении фазе «первоначального накопления» на заре капитализма. Мелкий ремесленник мог стать предприни­мателем, только если он был готов пожертвовать немедлен­ным удовольствием ради будущего,. накапливая свои сбере­жения, вместо того чтобы потреблять излишек. Однако появ­ление стремления к накоплению в одной области возможно было только при условии распространения его на другие жиз­ненные сферы. В данном случае аскетизм превратился в со­циальный порядок, оказывающий влияние на способ труда и потребления, модели мышления и характера, а также роль и смысл досуга и культуры.

При обсуждении данной проблемы мы должны внима­тельно выслушать тех, кто считает данный тип аскетизма лишь одним аспектом психологии дефицита, которая больше не соответствует нашему времени. Эта психология устарела,

[553]

поскольку мы живем в век потенциального изобилия, а страхи, вовлекающие нас в войны, в конечном счете лишь пережитки того мира, в котором голодная смерть всегда подстерегала нас за углом. Согласно данной точке зрения, устаревшая по­зиция аскетизма мешает нам организовать наш мир разумным образом, так, чтобы каждый мог получить надлежащую долю.

С другой стороны, мы должны прислушаться и к тем, кто подчеркивает тот факт, что наше беспредельное стремле­ние к приобретению все большего количества предметов рос­коши, стремление, охватившее даже низшие классы обще­ства, - противоестественная реакция на непрекращающееся стимулирование желаний, которое вытекает из системы, осно­ванной на конкуренции, где производители стараются пре­взойти друг друга, создавая потребности во все новых видах товаров. Реакцией, противодействующей бесконечному сти­мулированию желаний, могло бы быть движение, основанное на тезисе о том, что человеку необходимы умеренность и ог­раничение желаний.

Я не хочу принимать решений в данном вопросе. Однако возникает следующий вопрос: каковы постоянные и преходящие ценности аскетизма и в чем обнаруживаются их новые аспекты в наш век? Перед министрами, работниками социальной сферы и врачами стоит задача рассказать нам о том, как эти нормы аскетизма выражаются в реальной жизни, какие они вызывают конфликты в индивидуальных и социальных отношениях и какие конфликты возникают, когда аскетические оценки исчезают, не будучи замененными другими ценностями и принципами.

в) Раздвоение личности

При обсуждении ценностей выживания необходимо сделать одно замечание общего типа. Нравится нам это или нет, но жизнь в большой степени представляет собой борьбу за выживание. Защита своих прав есть часть этой борьбы. В этике существуют три подхода к этому факту. Первый из них, нацистский, превращает этот принцип в общий принцип чело­веческого поведения, что в конечном итоге ведет к варвар­ству. Второй представляет собой прямую противоположность первому, он полностью отрицает моральное право и тенден­цию к отстаиванию своих прав. Такой подход часто ведет к лицемерию, так как определенное количество эгоизма и защи­ты своих прав необходимо для выживания, и если наше мо­ральное сознание не признает этого, то возникает раздвоение личности. С моей точки зрения, третий путь должен выдвинуть в качестве цели не полное подавление установки к отстаива­нию своих прав, а сознательный контроль в отношении этого стремления, означающий, что мы признаем его в той степени,

[554]

в какой оно необходимо для выживания индивида или группы, и следим за тем, чтобы не были перейдены границы этой не­обходимости. Конечно, такой контроль возможен лишь тогда, когда мы одновременно развиваем в себе способность осоз­нания. Чем больше мы изучаем современное общество, тем яснее становится, что без возрастания способности к осозна­нию в процессе образования демократический образ жизни не может существовать. Не исключено, что в прошлом установка на подавление самовыражения объяснялась невозможностью быстрого создания рациональных сил, необходимых для са­моконтроля, так что метод наложения табу на самовыражение превращался в обычное средство.

2. Этика личных отношений

а) Проблема уединенности в современном мире

В этой сфере мне хотелось бы обсудить такую общую тенденцию, как постепенное исчезновение уединенности и возникновение привычки получать массовое удовольствие и стремиться к массовому экстазу. Выбирая именно эту тенден­цию в качестве предмета обсуждения, я вовсе не хочу пре­уменьшить плачевные результаты ослабления общего опыта малых групп или исчезновение значимости общественной де­ятельности. Дело в том, что эти две проблемы часто обсуж­дались, в то время как проблема уединенности в сравнении с массовым экстазом нуждается в исследовании.

Под уединением и внутренним духовным миром мы понимаем желание индивида высвободить свой внутренний опыт из-под контроля внешнего мира и заявить на него свои права. Уединение и духовный внутренний мир, очевидно, наи­более сильные средства утверждения индивидуальности, вно­сящие наибольший вклад в рост независимости личности. Именно в этом царстве уединения и частичной изоляции наш опыт приобретает глубину и мы становимся в духовном отно­шении непохожими на наших сограждан. В тех сферах, где мы постоянно подвержены социальным контактам и где беспре­рывно происходит обмен идей, благодаря взаимному приспо­соблению, действует тенденция, делающая людей похожими друг на друга. Этот процесс социализации нашего опыта несет в себе положительный заряд, пока он сбалансирован сферой личного уединения. Без этого у человека не остается сил, не­обходимых для оказания сопротивления постоянным измене­ниям, и индивид превращается в пучок нескоординированных моделей приспособления.

Не только индивид нуждается в уединении и духовной изоляции, в которую он всегда может уйти с целью взращива-ния и культивирования таких черт личности, которые отличали

[555]

бы его от других людей и представляли бы наиболее ценную часть его самости. Само динамическое общество не может справиться с огромным разнообразием проблем, возникаю­щих в постоянно меняющемся мире, не черпая сил у индиви­дов, преодолевших в своем развитии рамки конформизма и способных к незапрограммированному поведению в ситуаци­ях, когда традиционные формы приспособления устаревают. Неудивительно поэтому, что примитивным обществам не из­вестен феномен уединенности, и даже в современной дерев­не трудно провести различие между личными и обществен­ными делами. Поскольку в деревне большую роль играют добрососедские отношения, дверь каждого дома всегда от­крыта и общественный контроль проникает в любой скрытый уголок семейной и личной жизни.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что источ­ник нашего современного желания к уединенности следует искать в постепенном возникновении буржуазии. Именно в мире промышленности и торговли мастерская и контора отде­лились от дома. По мере того как купцы богатели, у членов их семей появлялась возможность иметь свои комнаты, и так было положено начало разделению наших отношений и чувств на личные и общественные.

В Англии этот культ уединенности достиг наибольшего развития, и одиночество превратилось в добродетель, к кото­рой стремились не только представители буржуазии, но и всех социальных слоев общества. Протестантизм способствовал тому, что религия стала частным отношением между душой и Богом. Исключение той посреднической роли, которую играла церковь между совестью человека и Богом, - это еще одно выражение того же самого процесса превращения наиваж­нейшего опыта в личное дело индивида. Раннесредневековый католицизм соответствует сельскому миру, в котором первич­ные племенные связи еще очень крепки и общинные чувства настолько сильны, что кульминационный пункт человеческого опыта может быть достигнут лишь в общинном опыте. Святая Месса одухотворенно выражает групповой экстаз и древнее стремление к слиянию душ. Идея о том, что глубочайший опыт можно пережить лишь публично, постепенно теряет свой смысл в буржуазном мире, где любое глубокое чувство стано­вится чисто личным делом.

Монахи были первыми людьми в средневековом мире, которые не только осознали значимость духовного мира, процве­тающего в уединении, но и сознательно создали среду, благо­приятствующую расширению внутреннего духовного опыта. Они в совершенстве овладели мастерством социальной изоля­ции. Полная и частичная изоляция в соединении с трудом, мо­литвами и психологическими упражнениями способствовала

[556]

воспитанию духовного состояния, которое совершенно не­мыслимо в деловом мире. Размышление, одухотворенность, возвышение и религиозный экстаз превратились в искусство и привилегию, которыми обладал новый тип специалистов. Так была создана элита духовного мира - новая кастовая систе­ма, в которой лидером признавался тот, кто дальше всех про­двинулся по пути внутреннего опыта, пути, доступного лишь немногим и ни в коем случае тем, кто проявлял наибольшую ловкость в приспособлении к светскому миру. Гордость и упоен­ность внутренним миром, уединением и аскетизмом, культивиру­емая монахами, была, так сказать, секуляризирована протес­тантами⁷⁹, которые требовали от своих лидеров проявления добродетелей аскетизма, духовности и самодисциплины.

Итак, традиция уединенности и духовности была рели­гиозной в своей основе и в то же время тесно связанной с городской средой. Пока преобладающую роль в обществе играло ремесло, социальные условия способствовали распро­странению этого духовного подхода. Работа в маленькой мас­терской, очень часто в одиночку, побуждала к размышлениям и мечтам. Не случайно, что мистик Якоб Бёме был сапожни­ком, а религиозные секты находили поддержку в среде ре­месленников.

Первый удар по этим условиям, благоприятствующим уединенности и размышлению, нанесла промышленная револю­ция, повлекшая за собой возникновение больших фабрик, меха­низацию труда и рост больших городов с массовым скоплением людей, массовыми развлечениями и политическими демонстра­циями. Существование внутреннего мира, уединенности и размышления находится под угрозой там, где развивается массовое общество, будь то в Америке, Германии или России. Несмотря на политические различия, для массового общества характерно преобладание общих черт. На смену чувству уединенности и размышлению приходит стремление к движе­нию, возбуждению и групповому экстазу. Андре Жид пишет в своей книге «Возвращение из СССР»: «Колхозник получает удовольствие только в общественной жизни. Дома он только спит, все его жизненные интересы сосредоточены в клубе, парке культуры, на собраниях. Чего же еще можно желать? Всеобщего счастья можно достичь лишь за счет отдельного индивида, путем лишения его индивидуальности. Чтобы быть счастливым, соглашайся».

И если в Англии и Франции эти новые черты еще не проявились, то это объясняется тем, что буржуазная основа еще достаточно сильна для поддержания баланса против расту­щего влияния массового общества. Универмаги и фабрики об­служивают людей, которые воспитаны на массовых развлечени­ях, таких, как кино или танцевальный клуб, людей, политическому

[557]

сознанию которых соответствуют массовые собрания и груп­повой подход. Мы достигли такой стадии в нашей передовой цивилизации, на которой восстанавливаются групповые отно­шения, ранее свойственные примитивным экстатическим ре­лигиям. Разве развитие иудаизма не определялось борьбой против экстатической магии сельского бога Ваала и чувствен­ных оргий его служителей? Более аскетическая и рациональ­ная сторона иудейской традиции была позднее воспринята христианством, в котором сохранились лишь небольшие ос­татки магической традиции, позднее уничтоженные протестан­тизмом.

б) Проблема массового экстаза

Именно исходя из этих предпосылок, мы будем обсуж­дать достоинства и недостатки уединенности и духовности, с одной стороны, и смысл возникновения симптомов массовой истерии и массового экстаза - с другой. Во-первых, нам пред­стоит провести четкую грань между различными формами уединения и духовности и решить, в каких случаях их выжива­ние имеет реальное значение. Однако при этом мы не должны забывать, что существование созерцательного отношения к жизни и чувства уединенности зависит не только от нашего желания; существуют определенные социальные условия, способствующие или препятствующие их развитию. Лишь с учетом этих условий можно будет постичь духовную стратегию будущего. Сама идея стратегии указывает на то, что мы не должны ни принимать как должное все негативные тенденции современного общества, ни считать обреченными давние тра­диции уединения и духовности. Наоборот, тщательное изучение социальных факторов, поддерживающих ценимые нами духов­ные обычаи, поможет нам спасти их для будущих поколений.

Что касается современных движений массового экста­за, то полностью негативное отношение к ним было бы повер­хностным. Маловероятно, что совсем нет позитивных ценнос­тей, совместимых с чувствами, объединяющими большие мессы людей. Это своего рода коллективный опыт, и следует задаться вопросом, возможно ли превратить его из чисто эмоционального в одухотворенный. В конце концов, кафедральная месса тоже представляет собой коллективный экстатический опыт. Про­блема состоит скорее в том, чтобы найти новые формы оду­хотворенности, а не отрицать возможности, внутренне присущие новым формам группового существования80.