Субъект и принцип детерминизма

Эти и все другие многообразные виды и уровни активности субъекта образуют целостную систему внутренних усло­вий, через которые как через основаниеразвития только и действуют любые вне­шние причины, влияния и т.д. [Рубин­штейн, 1958; 1997]. Например, в экспери­ментах, проведенных учениками и пос­ледователями Рубинштейна, показано, что внешняя причина (подсказка экспе­риментатора) помогает испытуемому решать мыслительную задачу лишь в меру сформированности внутренних ус­ловий его мышления, т. е. в зависимос­ти от того, насколько он самостоятель­но продвинулся вперед в процессе ана­лиза и синтеза решаемой задачи. Если это продвижение незначительно, испы­туемый не сможет адекватно использо­вать помощь извне, со стороны другого человека. И наоборот, если он глубже и правильнее анализирует проблемную ситуацию и задачу, он становится более подготовленным к пониманию и приня­тию данной извне подсказки [Абульха-нова, 1973; Брушлинский, 1996; Мышле­ние: процесс, 1982; Процесс мышле­ния.., 1960; Рубинштейн, 1958; 1997].

Итак, отчетливо выступает активная роль внутренних условий, опосредствую­щих все внешние воздействия и тем са­мым определяющих, какие из внешних причин участвуют в едином процессе де­терминации всей жизни субъекта. В та­ком смысле внешнее, действуя через внутреннее, существенно зависит от

него. Следовательно, для Рубинштейна и его школы нет противопоставления и альтернативы между двумя формулами детерминизма:

1) внешнее через внутреннее и 2) внут­реннее через внешнее [Абульханова-Славская, 1989; Леонтьев, 1975; Рубин­штейн, 1997].

В этом проявляется своеобразная диа­лектика умственного развития субъекта, вообще его самоопределения: чем ближе сам индивид подошел к успешному реше­нию задачи, тем, казалось бы, ему мень­ше нужна помощь извне, но тем легче ее реализовать; и наоборот, чем дальше он находится от верного решения, тем боль­ше ему необходима помощь со стороны, но тем труднее ему ее использовать. Дан­ный парадокс саморазвития объясняется и разрешается благодаря непрерывному взаимодействию общественного и инди­видуального в ходе формирования психи­ки человека. Например, помощь со сто­роны (в виде подсказок и т. д.) открывает возможность индивиду ответить на воп­рос, который он уже сам себе поставил. Это одно из проявлений тех внутренних условий как основания развития, через которые преломляются все внешние воз­действия.

При объяснении любых психических явлений личность выступает как целост­ная система внутренних условий, необ­ходимо и существенно опосредствую­щих все внешние причины (педагоги­ческие, пропагандистские и т. д.). Ина­че говоря, не личность низводится до уровня якобы пассивных внутренних ус­ловий (как иногда думают), а, напротив, последние все более формируются и развиваются в качестве единой много­уровневой системы — личности, вообще субъекта. Формируясь и изменяясь в процессе развития, внутренние условия обусловливают тот специфический круг внешних воздействий, которым данное явление, процесс и т. д. могут подверг­нуться. Отсюда важнейшая роль соб­ственной деятельности, вообще актив­ности всех людей в процессе их воспита­ния и обучения. ■

Проблему обучения многие психоло­ги теперь конкретизируют посредством понятия зоны ближайшего развития, разработанного Выготским. По его мне­нию, находясь в этой зоне, школьники получают педагогическую помощь от взрослых и потому в сотрудничестве с ними намного лучше учатся и развива­ются. Например, они успешно осваива­ют научные понятия, принципиально от­личающиеся от житейских, т. е. таких, ко­торые формируются у дошкольников спонтанно, без помощи взрослых [Выгот­ский, 1982-1984, т. 2].

Понятие такой зоны означает, что все дети и вообще обучаемые делятся на две группы — получающие и не получа­ющие педагогическую помощь от обуча­ющих. Тем самым подразумевается, что те, кому эта помощь предоставлена, не­пременно и успешно ее используют (не­зависимо от внутренних условий, опос­редствующих ее использование). Здесь социальность понимается — осознанно или неосознанно — лишь как однонап­равленное и безусловное влияние обще­ства на ребенка, вообще на индивида, беззащитного и пассивного объекта по­добных внешних воздействий.

Но с позиций рубинштейновского принципа детерминизма «внешнее только через внутреннее» (т. е. через основание раз­вития) ребенок — это подлинный субъект, опосредствующий своей активностью лю­бые педагогические влияния, а потому су­губо избирательно к ним восприимчивый, открытый для них, но не «всеядный» и не беззащитный. Следовательно, недостаточ­но подразделять обучаемых на 1) получа­ющих и 2) не получающих помощь извне. Нужна дальнейшая дифференциация пер­вых из них на тех, кто а) хочет и может и, наоборот, б) не хочет, не может и т. д. ис­пользовать в процессе саморазвития по­мощь извне (подсказки, советы и т. д.), по­скольку она действует не безусловно, не прямо и непосредственно, а только через внутренние условия, вообще через обуча­емого субъекта [Психологическая на­ука.., 1997; Рубинштейн, 1958; 1997].

Любая личность может быть объек-

том подлинного воспитания лишь по­стольку, поскольку она вместе с тем яв­ляется субъектом этого воспитания, все более становящегося самовоспитанием. Конечно, формирование личности осу­ществляется в процессе усвоения всей человеческой культуры, но такое усвое­ние не отрицает, а, напротив, предпола­гает самостоятельную и все более актив­ную деятельность (игровую, учебную, трудовую и т. д.) каждого ребенка, под­ростка, юноши, взрослого.

Список литературы

Абульханова К.А. О субъекте психической дея­тельности. М., 1973.

Абульханова-Славская К.А. Социальное мыш­ление личности//Психол. журн. 1994. № 4.

Абульханова-Славская К.А., БрушлинскийА.В. Фило-софско-психологическая концепция С.Л. Ру­бинштейна. М, 1989.

Богомолова Е.М. Доминанта в естественном пове­дении животных//Успехи физиолог, наук. 1992. № 2.

Брушлинский А.В., Поликарпов В.А. Мышление и общение. Минск, 1990.

БрушлинскийА.В. Проблемы психологии субъек­та. М., 1994.

Брушлинский А.В. Субъект: мышление, учение, воображение. Москва; Воронеж, 1996.

ВыготскийЛ. С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982-1984.

Гельфанд И.М., Розенфелъд Б.И., Шифрин М.А. Очерки о совместной работе математиков и врачей. М., 1989.

Гуманистические проблемы психологической теории. М.,1995.

Деятельность: теории, методология, проблемы. М., 1990.

Есенин-Вольпш А. С. Об антитрадиционной про­грамме оснований математики//Вопр. фи­лософии. 1996. №8.

Знаков В.В. Правда и ложь в сознании русского народа и современной психологии понима­ния. М., 1993.

Коул М. Культурно-историческая психология. М., 1997.

Курочкин Ю А Систематический анализ перина­тального периода жизни лося. Автореф. дис. канд. биол. наук М , 1989

Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность М.,1975.

Леонтьев А.Н. О творческом пути Л.С. Выготско-го//Выготский Л.С. Собр. соч. М., 1982, Т. 1.

Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии, М., 1984.

Ломов Б.Ф. Беляева А.В., Носуленко В.Н. Вербаль­ное кодирование в познавательных процес­сах, М., 1986.

Митькин А.А., Корж Н.Н. Сенсорно-перцеп­тивные процессы в структуре психики// Психол. журн., 1992, № 4.

Московичи С. Социальное представление ис-то-рический взгляд//Психол. журн., 1995, № 1-2.

Мышление: процесс, деятельность, общение, М., 1982.

Налимов В.В. , Дрогалина Ж.А. Реальность нере­ального, М., 1996.

Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка. М., 1932.

Пиаже Ж. Избранные психологические труды М„ 1969.

Процес мышления и закономерности анализа, синтеза и обобщения. Эксперимент исслед. /ПодредСЛ. Рубинштейна. М., 1960.

Психологическая наука в России XX столетия М., 1997.

Психологический словарь. М., 1996.

Психология и марксизм («круглый стол»)//Пси-хол. журн. 1993. № 1.

Рубинштейн С.Л. Принцип творческой само­деятельности. Учен. зап. Высшей школы Одессы, 1922//Вопр. психологии. 1986. № 4.

Рубинштейн С. Л Основы психологии М., 1935.

Рубинштейн С.Л. О мышлении и путях его иссле­дования М., 1958.

Рубинштейн С.Л. Избранные философско-пси-хологические труды: Основы онтологии, ло­гики и психологии. М., 1997.

Сергиенко Е.А. Антиципация в раннем онтогенезе человека. М., 1992.

Сеченов ИМ. Избранные философские и пси­хологические произведения. М., 1947.

Сознание личности в кризисном обществе. М., 1995.

ЧайлахянЛ.М. Истоки происхождения психики. Пущино, 1992.

Ярошевский М.Г. Л.С. Выготский и марксизм в советской психологии//Психол. журн. 1992. №5. 1994. №1.

Doise W. Logiques sociales dans la rainsonnement Neuchatel, Pans, 1993.

Fan R., Moscovici S. (Eds ) Social representations Cambridge, 1984.

Pavard B. (Ed) Systemes cooperatifs delamode-lisation a la conception Toulouse, 1994.

Pieron H. Aux sources de la connaissance la sen­sation guide de vie Pans, 1955.

Suchman L. Plans and situated actions Cambridge, 1987.

Мотивация и эмоции

Введение

Под мотивацией в психологии понима­ется совокупность факторов, энергети-зирующих и направляющих поведение Проблема мотивации, таким образом, сводится к созданию некоторой теории, позволяющей определить исходные при­чины, а также группы переменных (как внешних, так и внутренних), задающих то или иное направление, траекторию поведения индивида.

Эмоции в свою очередь являются субъективной стороной, переживанием удовлетворения/неудовлетворения по­требности, внутренним индикатором степени достижения цели

Мотивационные и эмоциональные процессы относятся к разряду регулятив­ных компонентов психического фун­кционирования, к тому, что инициирует поведенческий акт и придает ему внут­реннюю, субъективную окраску.

В данном разделе будут рассмотрены основные психологические теории моти­вации и эмоций вместе с полученными в рамках каждого из подходов теоретичес­кими и эмпирическими результатами — эффектами и закономерностями.

Теории мотивации

Бихевиоризм: теории научения.Одним из классических подходов к проблемам мо­тивации в психологии является подход с позиций теорий научения, представлен­ный в работах бихевиористов и необи-хевиористов. Основой активности инди­вида с точки зрения бихевиоризма явля­ется некоторая потребность, нужда организма, вызванная отклонением фи­зиологических параметров от оптималь­ного уровня. Эта нужда в свою очередь создает побуждение, приводящее орга­низм в состояние активности.

Если речь идет о врожденных, фикси­рованных формах поведения типа про­стых рефлексов, то эта активность носит

достаточно специфический, определен­ный характер: мы моргаем, когда в глаз попадает инородное тело, отдергиваем руку от горячего относительно независи­мо от нашего жизненного опыта, харак­тера образования и т. п.

В то же время в случаях, когда рефлек­торное реагирование является недоста­точным для удовлетворения возникшей потребности, ликвидации актуальной нужды, активность организма первона­чально имеет неспецифический, нена­правленный характер. В таких случаях нужда обеспечивает только общую энер-гетизацию поведения. При этом для фор­мирования специфической реакции необ­ходимо научение или обучение, и харак­тер самого поведения, его направлен­ность уже зависят от внешних факторов.

Необходимо пояснить, что основным механизмом функционирования мотива­ции, с точки зрения большинства бихе­виористов (см., например: [Hull, 1929]), является стремление организма снять, снизить напряжение, вызванное возник­шей нуждой. Если та или иная форма поведения привела к снятию напряже­ния, к удовлетворению некоторой по­требности, то вероятность воспроизведе­ния этой формы поведения в дальней­шем (при возникновении соответствую­щей нужды) растет (закон эффекта).

Организм стремится избавиться от на­пряжения, связанного с возникновением нужды, вновь привести значения физио­логических показателей в норму, и имен­но это является основной и по существу единственной движущей силой поведения. Данный механизм функционирования имеет название принципа гомеостаза: при отклонении от нормы система стремит­ся вернуться в исходное состояние.

Процесс научения, или выработки не­которого варианта поведения, возможен при наличии двух основных условий: на­личия потребности и подкрепления, т. е. того, что эту потребность способно удов­летворить. Голодная крыса мечется по клетке в поисках еды, случайно нажимает на педаль, вслед за этим открывается кор­мушка и голодное животное получает еду.

В дальнейшем при возникновении пище­вой потребности вероятность нажатия этой крысой на педаль при условии полу­чения вслед за этим подкрепления (еды) будет все больше и больше. В конце кон­цов животное выработает устойчивое поведение: хочется есть — крыса бежит к педали и нажимает на нее. Легко видеть, что специфика поведения определяется не самой по себе потребностью, а особенно­стями среды, подкреплением: если бы для того, чтобы получить еду, необходимо было встать на задние лапы, крыса научи­лась бы в итоге делать и это. Таким обра­зом, способ поведения не связан однознач­но с той потребностью, на удовлетворение которой он направлен: поведение форми­руется под влиянием факторов среды, структуры подкреплений, а инициируется возникновением физиологической нужды типа жажды, голода, сексуальной деприва-ции и т. п.

Возникает вполне естественный во­прос: как можно объяснить такие формы поведения, как помощь другим, сочинение романов или занятие теоретической физи­кой? Неужели теми же физиологическими нуждами? Да, теми же, считают бихевио-ристы. Физиологические нужды являются первичными побуждениями, над которы­ми надстраиваются вторичные. Термин «вторичные» довольно условен: цепочка может быть сколь угодно длинной. Чело­век помогает другим, потому что в этом случае вероятнее всего они помогут ему в аналогичной ситуации, что будет, не­сомненно способствовать его выживанию, а значит, удовлетворению его базовой фи­зиологической потребности. Или — слож­нее: человек помогает другим, потому что это способствует благорасположению ок­ружающих, что позволит ему в дальней­шем занять более высокое социальное по­ложение, пользоваться относительно бес­препятственно разного рода благами, а значит, легко удовлетворять возникающие физиологические нужды. (Такая трак­товка мотивации восходит к воззрениям И.П. Павлова, который полагал, что боль­шинство форм поведения можно объяс­нить, основываясь на механизме условного

рефлекса. Над условным рефлексом пер­вого порядка надстраиваются условные рефлексы более высоких порядков.)

Другой принципиальной особенностью бихевиоризма вообще и мотивационных теорий научения в частности является то, что психическое как таковое не рассмат­ривается в качестве объекта исследования. Отсюда детерминантами поведения ока­зываются, с одной стороны, физиологи­ческие процессы, а с другой — внешние стимулы (подкрепления). Образ, пережи­вание, психическая репрезентация мира исключались из рассмотрения в качестве мотивов поведения не только животных, но и человека. Следует отметить, что та­кая точка зрения в чистом виде была характерна только для самого радикально­го, раннего бихевиоризма в духе Дж. Уот-сона [Watson, 1924]. В дальнейшем, как это случается с большинством крайних воззре­ний, появились ростки компромисса, при­знаки «размывания» радикализма. Все сильнее зазвучали голоса в пользу внут­ренних детерминант поведения.

К. Спенс [Spence, 1960] обратил вни­мание на фактор эмоциональности. С его точки зрения, ответ организма на стимул невозможно достаточно точно описать, не включая в рассмотрение собственно эмоциональный ответ, такой, например, как гнев, который уже может зависеть не только от характеристик стимула, но и от ситуативных и даже индивидуальных особенностей индивида. Неподкрепление вызывает не просто угасание реакции, а особое эмоциональное состояние — фрустрацию, эмоциональный ответ.

Еще в 30-е гг. бихевиористы вплотную подошли к концепциям ожиданий и целей. Стало очевидным, что индивид не только заучивает реакции, но и выучивает зави­симости, последовательности событий; в качестве приобретенных побуждений по­ведением руководит страх (желаемое не произойдет) и надежда (желаемое случит­ся); стимулы же обеспечивают индивида необходимой информацией [Mowrer, 1950].

Ярким представителем «отступничест­ва» в бихевиоризме был Э. Толман [Tol-man, 1950]. Этот известнейший ученый

при объяснении поведения использовал понятия цели и целенаправленности, что было абсолютно чуждо радикальному бихевиоризму, отрицавшему не только внутренние, психические детерминанты поведения, но и целенаправленность (те-леологичность — устремленность в буду­щее) поведения. Считалось, что един­ственным научным методом объяснения поведения является определение его при­чин — материальных наблюдаемых фак­торов, а не идеальных психических кате­горий типа целей и ожиданий.

Психоаналитические теории мотива­ции.Основоположником психоаналити­ческой традиции был Зигмунд Фрейд. Одно из центральных положений его те­ории (см., например: (Фрейд, 1991, 1992]) — убеждение в том, что любое по­ведение человека хотя бы частично обус­ловлено бессознательными импульсами.

Основой мотивации поведения, по мнению Фрейда, является стремление удовлетворить врожденные инстинкты — соматические требования организма. Во-первых, инстинкты по своей природе кон­сервативны, что означает стремление сни­зить напряжение до минимального уров­ня. И в этом плане концепция Фрейда сходна с бихевиористской точкой зрения: тот же принцип гомеостаза и снятия на­пряжения. Во-вторых, инстинкты регрес­сивны: индивид стремится вернуться в не­которое исходное состояние (которое было нарушено рождением и последую­щим развитием) вплоть до небытия.

Основными инстинктами, по мне­нию Фрейда, являются инстинкты жиз­ни и смерти. Инстинкт жизни может принимать две основные формы: вос­произведения себе подобных (половая потребность) и поддержания жизни ин­дивида (обычные физиологические по­требности). Следует, однако, отметить, что инстинкт жизни первого типа игра­ет в концепции Фрейда особенно важ­ную роль. Инстинкт смерти выступает антиподом инстинкта жизни и выража­ется в таких, например, формах поведе­ния, как агрессия, мазохизм, само­обвинение, самоуничижение. На первый

взгляд постулирование инстинкта смер­ти выглядит странным.

Однако необходимо иметь в виду, что для философских воззрений Фрейда был характерен психический дуализм: подчеркивание борьбы и противостоя­ния двух противоположных начал. Дина­мика этой борьбы является основой развития и функционирования как от­дельного индивида, так и общества, все­ленной в целом.

Цель всякой жизни — это смерть, как говорил заядлый пессимист Шопенгауэр. Все во вселенной стремится к неизбежно­му распаду, исчезновению, превращению в ничто, и жизнь как способ организации, объединения есть тот короткий промежу­ток времени, когда индивид одерживает победу над распадом. Но даже в течение этого периода его увлекает за собой ин­стинкт смерти. Инстинкты жизни (Эрос) и смерти (Танатос) идут рука об руку: лю­бовь соседствует с ненавистью, питание — с обжорством, любовь к себе — с само­истреблением и саморазрушением.

Личность, согласно теории Фрейда, трехуровневое образование. Нижний, ба­зовый, этаж личности составляет Оно (Id) — резервуар инстинктивной энергии, где господствует хаос и отсутствует логи­ка. Основным принципом существования Оно является достижение удовольствия. Оно не отличает образы фантазии от ре­альности. Оно хочет все здесь и теперь.

Над этим этажом надстраивается Я {Ego), которое строит свое «поведение» со­гласно принципу реальности, оно обслу­живает, выполняет функцию «телохра­нителя» по отношению к принципу удо­вольствия, Я— посредник между Id и ре­альностью, Я выполняет свои задачи, вос­принимая реальность, запечатлевая ее в памяти и осуществляя действия в этой ре­альности.

Третий этаж личности — это Сверх-Я (SuperEgo). Сверх-Я вырастает из Я и яв­ляется носителем этики, морали, табу. Сверх-Я стремится к совершенству. Перво­начальная основа развития Сверх-Я— об­щение с родителями.

Вообще говоря, по мнению Фрейда,

первые годы жизни, первые впечатления ребенка имеют большее влияние на всю последующую жизнь индивида, чем более поздние впечатления. Детерминация по­ведения во фрейдизме носит не телео­логический, а причинный характер: пред­шествующие события определяют после­дующее развитие. Даже сами Я и Сверх-Я появляются только потому, что Оно не способно эффективно взаимодействовать с реальностью и самостоятельно разря­дить напряжение инстинктов.

Последователи Фрейда во многом ото­шли от позиций своего учителя. Однако в каждой из последующих психоаналитичес­ких теорий сохранялся некоторый сущест­венный элемент сходства с фрейдизмом: или базовые инстинктоподобные пережи­вания, или бессознательное, а чаще — взгляд на источник мотивации как на борь­бу противоположных и в принципе непри­миримых начал (дуализм).

Карл Юнг, например, считал также, как и Фрейд, что разрядка напряжения есть основной механизм мотивации. Од­нако в отличие от Фрейда он полагал, что организм стремится к самореализации. Общество подавляет не только сексуаль­ные, или «плохие», импульсы, как считал Фрейд, но и здоровые стремления. Од­ной из наиболее известных концепций Юнга является понятие коллективного бессознательного, которое содержит опыт всего человечества, мудрость веков, накопленную за всю историю и переда­ющуюся от поколения к поколению. Коллективное бессознательное — осно­ва индивидуального бессознательного, которое играет существенную роль в де­терминации поведения индивида.

Важно также отметить, что Юнг до­полняет чисто причинную схему детерми­нации поведения целевыми или телеоло­гическими факторами. Цели, притязания и даже предназначение индивида являют­ся такими же важными мотивирующими условиями, как и причины поведения (см., например: [Юнг, 1986,1993]).

Другой ученик, а впоследствии и оп­понент Фрейда — Альфред Адлер, подоб­но Юнгу, в своей теории мотивации при-

держивался телеологического подхода. Адлер рассуждал примерно следующим образом: человек рождается слабым и беспомощным, переживая базовое, уни­версальное чувство неполноценности. Для того чтобы преодолеть беспомощ­ность и чувство неполноценности, инди­вид стремится к превосходству и совер­шенству. Стремление к совершенству, а не к удовольствию, по мнению Адлера, является основным принципом мотива­ции человека [Адлер, 1995].

Карен Хорни исходила из аналогично­го адлеровского тезиса о беспомощности младенца, но делала из этого в общем бесспорного положения несколько иные выводы. Беспомощный младенец, на ее взгляд, ищет безопасности в потенциаль­но враждебном и опасном мире. Чувство незащищенности может породить базо­вую тревожность прежде всего в силу особенностей родительского отношения и поведения, таких, например, как отсут­ствие теплоты в отношении к ребенку или чрезмерная опека. В случае возникнове­ния этой базовой тревожности индивид вырабатывает стратегии поведения, на­правленные на ее преодоление. Каждая из таких стратегий имеет три основных компонента, характеризующие отноше­ние к социальному окружению: 1) к лю­дям, 2) от людей, 3) против людей. Дис­баланс этих трех ориентации приводит к неврозам (см., например: [Ногпеу, 1950]).

Концепция Эриха Фромма в большей степени, чем теории других психоанали­тиков, ориентирована на рассмотрение социальных аспектов человеческого пове­дения. По мнению Фромма, человек в современном обществе чувствует себя в одиночестве, что является результатом его высвобождения из прямой зависимо­сти от природы. Таким образом, свобода привела к одиночеству, которая в свою очередь породила стремление уйти, убе­жать от свободы в конформизм, зависи­мость и даже рабство, однако истинными целями человека оказываются стремле­ния найти свое настоящее Я, использо­вать общество, которое он создал, а не быть использованным им, чувствовать

себя связанным с другими узами братства и любви (см., например: [Fromm, 1955]).

Теория Курта Левина.Теория лично­сти Курта Левина и его концепция мо­тивации по своим общетеоретическим основаниям может быть отнесена к гештальтпсихологии, развившейся в на­чале XX столетия. Гештальтпсихологи, полемизируя с традиционной ассоциа-нистской традицией в психологии, вся­чески подчеркивали принцип целостно­сти психической жизни, несводимости ее качества к качествам отдельных впе­чатлений, мыслей и образов. Большин­ство исследований, проведенных в рам­ках гештальтпсихологии, касалось про­блем восприятия и мышления.

Левин разделял основные положе­ния гештальттеории, однако в своем теоретическом анализе и эмпирических исследованиях он шагнул неизмеримо дальше большинства своих современни­ков, заложив основы огромного количе­ства современных концепций. Кроме того, в отличие от других гештальтори-ентированных психологов Левин зани­мался не познавательными процессами, а регулятивными: мотивацией, целепо-лаганием, контролем поведения. Ука­занные соображения позволяют рас­сматривать его теорию в качестве ори­гинального и независимого подхода.

По мнению Левина, основным меха­низмом мотивации является уравновеши­вание (а не снятие, как в гомеостатичес-ких теориях) локального напряжения, вызванного возникшей потребностью, в рамках и по отношению к более общей системе. Говоря об этой общей системе, Левин использует в качестве метафоры по­нятие «поле». Напряжение в определенной области этого поля (поля личности) и есть потребность. Важно отметить, что потреб­ности Левин подразделяет на два типа: ис­тинные потребности (базовые) и квазипот­ребности (намерения и цели).

Поле содержит разные по локализации и размеру области — различные сферы потребностей и намерений. Области поля могут различаться прежде всего по бли­зости расположения к внешней среде: пе-

риферические и центральные области. Другими параметрами областей поля яв­ляются их взаиморасположение (бли­зость, сходство потребностных сфер), проницаемость (замещаемость, взаимоза­меняемость различных видов деятельно­сти). При возникновении напряжения в некоторой области поля (появление по­требности) система стремится восстано­вить равновесие, распределив напряже­ние. Возможны два основных типа урав­новешивания: через действие (исполне­ние) и посредством замещения другим действием или действием в идеальном плане (см., например: [Lewin, 1935]).

Даже на простых жизненных примерах легко убедиться в продуктивности «поле­вой» метафоры. Б. В. Зейгарник пишет, что, как-то сидя с группой своих студен­тов в кафе, профессор Левин подозвал од­ного из официантов и поинтересовался у него блюдами, которые заказала недавно пришедшая пара. Официант без всяких затруднений, не заглядывая в блокнот, перечислил заказанные блюда. После это­го Левин спросил официанта, что заказы­вала другая пара, которая только что рас­платилась и собиралась покинуть кафе. В этом случае официант припоминал с тру­дом, задумывался. Левин спросил своих студентов, как объяснить тот факт, что официант лучше запомнил заказ, который еще не выполнен. По закону ассоциации официант должен был лучше запомнить то, что было заказано ушедшими: он при­нимал у них заказ, подавал им блюда, по­лучал от них деньги (явно, что в этом слу­чае число ассоциаций было больше). Как пишет Зейгарник, Левин, отвечая на свой же вопрос, сказал, что у официанта нет потребности запоминать то, что заказы­вали расплатившиеся и покидавшие кафе люди (действие уже закончено).

Иное дело, когда действие в силу тех или иных причин оказалось незакончен­ным. В экспериментах одной из учениц Ле­вина Овсянкиной специально исследовался вопрос о том, как человек реагирует на пре­рывание действия. Экспериментальная си­туация была построена следующим обра­зом: экспериментатор давал испытуемому

различные задания, а потом неожиданно прерывал его, говоря, что в продолжении этих действий нет необходимости, а после этого под каким-нибудь предлогом выхо­дил из комнаты. Во время его отсутствия за испытуемыми велось скрытое наблюде­ние, которое показало, что подавляющее большинство участников эксперимента пытались завершить прерванные действия: испытуемые подходили к столу, где лежа­ли предметы, связанные с выполнением за­дания, приподнимали бумагу, которой они были накрыты, и пытались завершить на­чатое. Примечательно, что эти испытуе­мые, будучи взрослыми, солидными людь­ми (некоторые даже работниками универ­ситета), стремились завершить действие, которое утратило внешнюю необходи­мость. Левин следующим образом интер­претировал этот факт: то, что субъект стал испытуемым и выполнял задание, приводи­ло к возникновению некой квазипотребно­сти (намерения выполнять просьбы экспе­риментатора); обращение к прерванному действию вызвано тем, что система «не раз­ряжена»; завершение же действия приводит к разрядке.

Незавершенность действия, или на­пряженность системы, не только вызы­вает стремление завершить прерванное действие, но и оказывает существенное влияние на мнемические процессы. Дру­гая ученица Левина Б.В. Зейгарник про­вела серию экспериментов, в которых было установлено, что информация, свя­занная с незавершенными или прерван­ными действиями, запоминается лучше той, которая связана с завершенными действиями. Этот эффект получил назва­ние эффекта Зейгарник и был проверен и перепроверен в ряде последующих ис­следований, в ходе которых удалось ус­тановить и некоторые дополнительные эффекты [Хекхаузен, 1986]. Было уста­новлено, что незавершенность действия:

• увеличивает склонность к выбору этого или аналогичного задания в последующем;

• снижает пороги узнавания инфор­мации, связанной с незакончен­ным действием;

• увеличивает относительную при­влекательность прерванного дей­ствия;

• вызывает нейровегетативные изме­нения.

Сила эффекта Зейгарник тем боль­ше, чем более сильной и центральной оказывается соответствующая (стоящая за действием) потребность, чем ближе прерванное действие к завершению и сильнее у испытуемого выражен мотив достижения.

Примечательным является введенное Левиным понятие квазипотребности, под которым имеется в виду намерение или цель. Разделяя понятия «потребность» и «квазипотребность», Левин подчеркивал наличие у человека социальных (не врож­денных и не биологических) устремлений. Квазипотребность — прерогатива челове­ка. С определенной степенью условнос­ти можно сказать, что только человек мо­жет осуществить бессмысленное дей­ствие (см. [Зейгарник, 1981]).

Квазипотребности появляются на ос­нове потребностей, выступая по отноше­нию к последним в качестве своего рода средства удовлетворения. Однако челове­ку присуща высокая степень гибкости в удовлетворении потребностей, с которой связана способность к замещению одно­го действия другим, а также к замещению действия действием в уме, или нереаль­ным действием. Необходимо отметить, что Фрейд в свое время обратил внима­ние на феномены замещения, однако Левин исследовал их экспериментально.

Важное положение теории Левина — понятие об основных детерминантах человеческого поведения. По мнению Левина, поведение есть функция двух пе­ременных: личности и окружения. Такая постановка вопроса не является пустым звуком, а задает определенный подход к исследованию проблемы мотивации чело­века, при котором обязательно рассмот­рение взаимодействия личности и окру­жения. Левин во многом опередил не только свое, но и наше время. До сих пор во многих исследованиях мотивации на­блюдается пренебрежение или фактора-

ми личности, или, наоборот, факторами ситуации, что существенно обедняет, а порой и дезориентирует исследование. Так, в первом случае помещенные в ак­тивную, кипучую среду действуют одно­образные в своем безличии субъекты, а во втором — разнообразные личности реали­зуют себя на фоне статичных, «омертв­ленных», как на некоторых полотнах средневековой живописи, пейзажей.

Однако тот факт, что в целом поведе­ние осуществляется под влиянием двух основных переменных — личности и ок­ружения — не означает, что оба этих фак­тора во всех случаях оказывают на пове­дение одинаковое по степени воздействие. Наоборот, можно наблюдать, что порой действия конкретного человека в основ­ном определяются ситуацией, полем. Та­кое поведение Левин называл полевым. В противоположном случае человек дейст­вует под влиянием собственных потреб­ностей, преодолевая силы поля. Это по­ведение можно назвать волевым.

Другой важный конструкт теории Ле­вина (с ним так или иначе связано боль­шинство современных теорий мотивации достижения, принятия решения и целе-полагания) — понятие результирующей мотивационной тенденции, которая опре­деляется двумя основными факторами: валентностью (привлекательностью цели или исхода действия) и ожиданием, или психологической удаленностью, степе­нью достижимости цели. Чем больше валентность и меньше психологическая удаленность (достижимость) цели, тем выше соответствующая мотивация. В рамках концепции Левина разработаны классические Методы исследования уров­ня притязаний (эксперименты Хоппе), динамики ожиданий (исследования Юк-нат) и др. (см. [Хекхаузен, 1986]).

Проблемы мотивации в гуманистичес­кой психологии. Гуманистическая тради­ция в психологии, оформившаяся в основ­ном в 50-х гг. нашего века, является сво­его рода антиподом психоаналитических воззрений. Но, как всякие противополож­ности, психоанализ и гуманистическая доктрина имеют много общих черт.

Философской основой гуманистичес­кой психологии считается экзистенциона-лизм (см., например: [Cofer, Appley, 1964]), декларирующий самоценность индивида в противовес стремительно нараставшей с начала XX столетия стандартизации циви­лизованного общества; призывающий принимать вещи такими, какими они есть; требующий разрешить индивиду са­мому определять свой путь; отрицающий возможность аналитического, рациональ­ного познания человеческой сущности. Теоретические построения психологов, представителей гуманистического направ­ления, перекликаются с перечисленными положениями экзистенционализма.

Г. Олпорт (Allport, 1943], например, считал, что для исследования уникаль­ности личности необходимы принципи­ально иные, отличные от традиционных, методы. По мнению Олпорта, нормаль­ный взрослый человек функционально автономен, независим от нужд тела, в ос­новном сознателен, высокоиндивидуа­лен (он не находится во власти вечных, неизменных инстинктов и бессознатель­ного, как полагали психоаналитики).

По мнению К. Роджерса [Rogers, 1955], нормальная личность открыта опы­ту, не нужно контролировать ее или уп­равлять ею. Необходимо наблюдать лич­ность и участвовать в процессах, проис­ходящих в ней. Человек в свою очередь должен доверять своим чувствам, прислу­шиваться к ним. Реализация индивидом своих способностей и потенций — вот ос­новная мотивирующая сила человеческо­го поведения. Стремление к самореализа­ции, самоосуществлению — главное в че­ловеке. Люди стремятся к тому, чтобы приблизить ^-идеальное к ^-реальному.

В психологической литературе часто упоминается теория иерархии потребнос­тей (мотивов) [Maslow, 1954]. А. Маслоу, ее автор, выделяет пять основных групп мотивов человеческого поведения: 1) фи­зиологические; 2) мотивы безопасности; 3) мотивы принадлежности и любви (стремление принадлежать к некоторой социальной группе, быть любимым и лю­бить); 4) мотивы оценки (стремление к

достижению, приобретению мастерства и компетентности, потребность в престиже и высоком социальном статусе); 5) моти­вы самореализации (познавательные и эстетические).

Маслоу считает, что все мотивы ин-стинктоподобны, имеют врожденный ха­рактер. Однако актуализация мотивов за­висит от того, удовлетворены ли потреб­ности более низкого уровня, поскольку их удовлетворение является необходи­мым условием перехода на следующий уровень. Механизм д