Типология личности и стратегия жизни

В данной книге речь шла о типичных особен­ностях организации времени, мышления, инициа­тивы и ответственности личности. Резюмируя, мож­но высказать ряд соображений о том, что же такое типология личности, как она строится, чем отли­чается от индивидуальных различий и, наконец, как связана с жизненной стратегией. В советской пси­хологии (в отличие от зарубежной, где издавна строились различные типологии) долгие годы пре­обладал взгляд на личность, который отвечал опре­деленному социальному стандарту и предполагал, что существует один тип личности — советский че­ловек.

Между тем за последние годы уже за пределами науки возник огромный интерес к гороскопам (сво­еобразным личностным календарям), определяющим индивидуальные черты, особенности поведения (вплоть до любви к власти и умения одеваться). Но, критикуя «научность» этих календарей, следует подумать о том, какой человеческой потребности отвечает это увлечение и, главное, правомерно ли выделять разные типы людей. По-видимому, в этом кроме неистребимого интереса человека к своей судьбе проявляется и потребность в самопознании, желание знать свои психологические особенности и качества личности. Стандартизация общественной жизни, которая долгие годы выравнивала всех лю­дей, все же не сумела до конца истребить этого интереса к индивидуальному, особенному в другом и в самом себе.

Психология обязана давать тот материал, те средства и язык, с помощью которого научно и вместе с тем жизненно могут быть описаны, схва­чены и познаны разные качества разных типов лю­дей, а вместе с ними своеобразные профили их жизни. На наш взгляд, типология не является са­моцелью и тем более не может быть средством простой классификации людей, за которой обычно скрывается желание доказать, что один — лучше, другой — хуже. Типология, или типологический подход, тем отличается от индивидуального, что число индивидуальных различий бесконечно и в своем пределе ведет к утверждению неповторимости каждого. Между тем в разных типах представлено и определенное разнообразие (отличие одного типа от другого) и сходство, поскольку в один тип вклю­чается множество людей с некоторыми вариациями присущих данному типу особенностей. Тип челове­ка — ключ к его истории, жизни, ее коллизиям, удачам. Например, построение типологии актив­ности позволило нам не только констатировать ее отсутствие, но и показать причины пассивности, безынициативности: у одного типа эти причины ухо­дят в далекое детство, у другого они связаны с внут­ренними противоречиями, у третьего — с взаимоотношениями в группе, которые блокируют актив­ность.

Используя научные данные о своем типе органи­зации времени, особенностях мышления, сознания и т.д., каждый человек может строить свою страте­гию жизни. Например, зная свои особенности орга­низации времени (трудности или преимущества ра­боты в одном из многих режимов времени), человек сможет выбирать более адекватные для себя ситуа­ции, предпочитать работу в подходящих для себя режимах, избегать трудных режимов и т.д. Это стратегия учета своих наличных возможностей. Но при тех же знаниях своих особенностей возможна и другая стратегия — стратегия развития способ­ности к рациональной организации времени, стрем­ления к работе в трудных для себя режимах. Это будет своего рода стратегия развития, совершенствования своих психических возможностей, а не просто учета своих особенностей. Возможна и третья стра­тегия — избегание неадекватных для себя условий, трудных ситуаций, видов работы, общения и т.д.

Это же относится к таким качествам, как ини­циатива и ответственность. Человек, зная, что ини­циативные качества у него особенно развиты, а чувство ответственности несколько занижено, может оптимально «использовать» их в жизни, работая там, где нужны инициаторы, и избегая тех участков, где за свои инициативы нужно отвечать. Это стра­тегия использования наличного. Но и в данном слу­чае возможна развивающая стратегия, суть кото­рой — формировать у себя чувство ответственности, искать трудные для себя задачи, брать на себя от­ветственность, подавляя неуверенность.

Если человек, чтобы не стать инвалидом, не дол­жен поднимать веса, превышающего его физические возможности, то он в такой же мере не имеет права пренебрегать своими психическими особенностями, превышать «нагрузку» на них. Однако часто полу­чается именно так, поскольку психические особен­ности людей сплошь и рядом мало известны даже им самим. Если сегодня так остро встал вопрос об экологии природной среды, то не менее важна про­блема психической экологии — бережного, рацио­нального использования психических возможностей, психических особенностей людей. Такой должна быть не только личная, но и социальная стратегия. Однако бытует представление, что психика — это постоянное средство, которое всю жизнь должно нам безотказно служить. Между тем если старится тело человека, если оно уродуется в результате непра­вильного образа жизни, то психика в еще большей мере подвержена «износу» и даже ломке. При не­подлинной жизни сильные побуждения, стремления, порывы исчезают, глубокие чувства притупляются, при жизни убогой они вообще не развиваются, мыш­ление остается бедным, сознание — поверхностным, а сама личность — грубой, пассивной, примитивной. Психика, которая могла бы возвысить внутренний мир человека до вершин человеческого духа, запи­рает его в мир телесных радостей и элементарных потребностей.

Но пока общество еще недостаточно учитывает психические особенности людей, человек должен сам бережно и разумно расходовать этот потенциал своей жизни, адекватно его использовать и охра­нять. Он должен научиться не только согласовывать свои намерения и действия, но и придавать единст­во, цельность своим разнообразным психическим свойствам. Если у человека есть способности, но нет силы воли, характера, то эти способности в конце концов бездумно растрачиваются. Если мотив, жела­ние не поддержаны волевым усилием, то могут ис­чезнуть, не воплотиться в цель, если чувства выхо­дят из-под власти ума, то человек перестает конт­ролировать свои поступки и т.д. Слаженность, со­гласованность всех модальностей, «инструментов» психической жизни личности умножает его жиз­ненные возможности, и наоборот.

Способность действовать, общаться, познавать (прежде всего мир людей и человеческих отноше­ний), а также способность к организации времени есть высшие жизненные способности. Если способ­ность к организации времени сочетается с интеллек­туальными особенностями оптимальным для данной личности образом, то она действует своевременно и адекватно. Знание человеком своих высших лич­ностных жизненных качеств дает ему возмож­ность стратегически использовать их и наиболее оптимально сочетать. Ум, чувство, воля действуют слаженно или вступают в противоречия, рассогла-суются друг с другом в зависимости от того, на­сколько личность способна к саморегуляции, само­контролю, насколько она стремится к гармонии. Способность к организации времени, использованию особенностей своего мышления, направлению своей активности (инициативы и ответственности) может стать предметом самосознания и самоорганизации, может согласовываться, изменяться, совершенство­ваться. Здесь необходима работа самосознания не только по упорядочиванию своих психологических особенностей, но и по их развитию и использованию для выработки собственного способа жизни.

Человек должен осознавать и свои цели, и особен­ности своей психики, и масштабы своей личности, их соответствие-несоответствие обстоятельствам, оп­ределять, что и как нужно изменить для достиже­ния этих целей, в каких пределах, каким спосо­бом что-то нужно изменить, а чем-то и пожертво­вать. Стратегия жизни и есть составление опреде­ленной композиции того, чем обладает, распола­гает личность, что она использует, потребляет, что создает, что от нее требуется и чего она способна достичь.

Такие задачи большего или меньшего масштаба люди решают всю жизнь — ежедневно. Соглашаясь на новую должность, связанную с руководством людьми и большой ответственностью, человек, осо­бенно молодой, радуется получаемой самостоятель­ности, свободе от подчинения другому. Но всегда ли он предвидит, может представить себе те каче­ства, способности, которые окажутся нужны для но­вых обязанностей, всегда ли учитывает, что его не­зависимость может обернуться гораздо большей зависимостью, если эти качества он в себе не сможет быстро сформировать.

Человек должен предвидеть, что при высоких притязаниях мелкие, но быстрые достижения не­избежно приведут к разочарованию, потере смысла жизни. В этом плане стратегия выжидания своего времени, своего часа, стратегия, противоположная погоне за мелкими успехами, благами, почестями, практически всегда оправдывает себя. Боязнь упустить время, упустить свою выгоду приводит к не­разборчивости и потерям в главном: получая жиз­ненные мелкие удачи, человек начинает обманывать сам себя. Жизненная суетливость не имеет ничего общего со своевременностью, которая как раз пред­полагает точный расчет внешних и внутренних обстоятельств для «главного удара». Обладая яркой индивидуальностью, большими способностями, чело­век должен понимать, что стремление достичь цели, «как все» (самым простым, легким и, главное, быст­рым путем), неизбежно приведет к утрате этой инди­видуальности или к утрате высоких целей. И наобо­рот, завышение жизненных притязаний при слабом характере, неразвитых способностях неизбежно при­ведет либо к разочарованиям, либо к утрате нравст­венных качеств.

Очень важно осознать не только свои достиже­ния, но и возможные, иногда даже явно не ощу­щаемые потери, например жизненного времени. Часто такие потери просто неисчислимы. Хорошо, если человек жертвует временем своей жизни, своего цветения, своего восхода, желая уступить дорогу другому, дать ему возможность реализовать себя. Но жаль, когда потоки времени тратятся на пустые разговоры, пустое времяпрепровождение, пустые взаимоотношения, когда люди, обманывая себя, за­полняют этим лучшие часы и годы жизни. Так же бессмысленно и бесцельно тратятся не на того и не на то направленные лучшие человеческие чувства, когда, ничего не получив взамен, человек позже уже оказывается неспособным ни на что высокое и большое. Здесь речь идет не о жертвах ради чего-либо осмысленного, но просто о потерях.

И вместе с тем диалектика жизненных противо­речий требует от личности и способности к риску как значительным, крупным жизненным шагам. Отсутствие чувства ответственности всегда связано со страхом перед таким риском, в результате чело­век хочет только удержать то, что есть и как есть, и разменивает жизнь на «мелкую монету». В зару­бежной психологии существует большое число исследований, посвященных проблеме риска. Конеч­но, проблема риска очень обширна, но для нас су­щественными характеристиками личности является не авантюризм, не тяга к опасностям как тако­вым, а именно смелость, способность отвечать за многое, способность отвечать за радикальные пре­образования, которые особенно ответственны в социальной жизни. Самый глубокий конформизм личность проявляет не тогда, когда соглашается на любые социальные условия, боясь риска, но тогда, когда боится изменить раз и навсегда данные, за­данные условия собственной жизни, придержи­ваясь пассивной стратегии.

Как говорилось выше, среди жизненных условий есть существенные и частные, способствующие и препятствующие целям личности, приятные и не­приятные события, ситуации и т.д. Иногда совер­шенно бессознательно личность вырабатывает осно­вание жизненной стратегии, которое фактически превращается в постоянное условие ее жизни (при­нимать в расчет только приятное, легко достижимое, только полезное и т.д.). Однако тем самым воля личности, активность, устойчивость к трудностям, неожиданностям жизни атрофируются. Таким обра­зом, между складом личности и ее жизненной стра­тегией, позицией и линией существуют прямые и обратные взаимосвязи.

А потери ее не только объективны, но и субъек­тивны, личностны. Подводя итоги проблемы жиз­ненных потерь, о которой шла речь, можно сказать, что личностные потери бывают трех видов. Потери в результате отсутствия условий для развития того или иного качества (его несформированности или последующей утраты сформированного, но не на­шедшего применения качества), потери в результате неадекватного их применения (несоответствия усло­вий жизни или неспособности личности использо­вать свои психические качества), незнания лич­ностью своих особенностей, неумения их развить, направить, соединить с другими, наконец, потери в результате нерешенных жизненных противоречий.

Последний случай потерь может быть исключен, если человек узнает о своих возможностях, типоло­гических особенностях и сумеет компенсировать, правильно использовать в жизни свои сильные и слабые стороны. Но и познание и апробирование их требует особой психологической установки: своеобразной «открытости», готовности к нестандарт­ному, нетрадиционному способу действия.

Способ самовыражения личности, о котором выше шла речь, иногда начинает сводиться к опре­деленному узкому стилю, который человек, подобно покрою платья, боится менять, даже когда он уже вырос из него, когда ему стало тесно в нем. Притя­зания — большие или меньшие — часто также фик­сируются как бы в одном регистре, не позволяя человеку развернуть все разнообразие своей лич­ности, испробовать все ее тональности и тембры. Поэтому познание самого себя, своих личностных особенностей не должно толкать на путь самообре­чения, на путь самоограничения, сведения себя к данному и заданному типу.

Отношение к себе как к субъекту, как к источни­ку жизненных перемен, как к причине событий и поступков позволяет не ограничивать себя рамками своего типа, а выявлять новые, еще никогда не испробованные личностные особенности, стремления, силы. Если, заострив их различие, сравнить европей­ский и восточный типы человека, то окажется, что (согласно общепринятому мнению) западный чело­век растворяется в деле, в известном смысле теряя ощущение своей личности, тогда как восточный — сосредоточивается на рефлексии, замыкается во внутреннем мире, забывая о действии. Эта дилемма нашла свое отражение и в психологическом тезисе, что осознание наступает тогда, когда невозможно действие, старый его способ. Но возможно и осозна­ние себя как деятеля, как источника действия, что и дает возможность особенно взвешенно, продумы­вая разные варианты, совершать его наиболее адекватно.

Подобный тип связи сознания и деятельности является скорее идеалом, потому что прошедшая эпоха была безальтернативной, она предлагала единственный и притом предписанный вариант пове­дения и жизни. Между тем альтернативность есть сердцевина любой стратегии. Она предполагает на­личие способности мыслить вариантами — моделя­ми объективных ситуаций и субъективных реше­ний, поступков. За подобным сознанием, за осозна­нием себя субъектом выбора, субъектом действий, преобразующих наличные условия, лежит особый способ мышления — диалог. Диалогичность мышле­ния, известная древним философам, составлявшая способ их мышления и образ жизни (сократовские беседы, диалоги), была в значительной мере поте­ряна психологами как важнейшая характеристика мышления. Только недавно в некоторых работах начинает раскрываться все значение этой характе­ристики мышления, особенно роль диалога с самим собой. Последний воплощает в себе самую суть диалектичности мышления: за предположением сле­дует возражение, предположение включает множе­ство альтернатив, каждая из которых взвешивается, обдумывается и проверяется. Продумывание вариан­тов, составление разных композиций действий, си­туаций, шагов составляют ядро не только способ­ности к игре в шахматы, но и способности строить жизненную стратегию. Диалог предполагает взве­шивание и обдумывание не только внешней стороны дела, объективных событий, но и собственно внут­ренней. Человек может отдать себе отчет в своих истинных и неистинных желаниях, отбросить, все взвесив, ложные, ничтожные мотивы и низкие по­буждения, оценить свои силы. Таким образом, диа­лог составляет решающий интеллектуальный центр саморегуляции личности. В таком диалоге выра­батываются оценки своих поступков, когда человек мысленно прикидывает и их оценки окружающими, и возможные последствия и выверяет собственные намерения.

В диалоге человек каждый раз заново открывает себя, выверяет свою правоту, осознает вину. В нем он вырабатывает отношение к происходящему. Чело­век не может одинаково активно действовать по внутреннему убеждению и принуждению. Поэтому, когда возникает такая вынужденная жизненная ситуация (которых множество или большинство в нашей жизни), он вырабатывает к ней свое отно­шение: пока я вынужден этому следовать, я потерп­лю, но потом буду свободен поступать как хочу, такой ценой я заработаю себе свободу в будущем. Во внутреннем диалоге проверяется и то, что ис­ходит от субъекта,— его собственные активные шаги, поступки и начинания, и то, что предлагает или требует от него жизнь (неожиданно или посто­янно). Внезапные внешние события ломают, меняют наши глубокие и важные жизненные планы, наме­рения. Мы должны достаточно быстро преобразовать их в соответствии с новыми жизненными обстоятель­ствами, требованиями, пойти им навстречу или отка­заться и т.д. Здесь также необходим внутренний диалог, глубокое размышление, взвешивающее все «за» и «против», прослеживающее все цепи взаимо­связей, которые могут возникнуть при том или ином варианте. Между тем наше мышление сплошь и ря­дом поверхностно, поспешно, исходит из плоских альтернатив. Либо все внешнее давит, мешает, нега­тивно, либо, напротив, все увлекательно, интересно и значительно, за чем мы устремляемся по «первому зову», забыв свои намерения, цели, убеждения.

Между тем даже при отсутствии разнообразия во внешней жизни человек всегда благодаря диалогу и многогранности своего мышления может жить увлекательной внутренней жизнью, не всегда лег­кой, приятной, часто трагичной, в силу оторванности от внешнего мира, но глубокой. Как писал Ромен Роллан, «в одном человеке обитает множество раз­ных людей». Борьба между ними, их спор и проти­воречия не так страшны, как стремление все сгла­дить и примирить в себе, заглушить в себе разные мысли и голоса, свести себя к плоскому, одноли­нейному, живущему однообразной жизнью человеку, для которого в жизни нет проблем. Только внутрен­няя диалектика, борьба побуждений, мотивов, диа­лог с самим собой дают человеку при всей труд­ности внешней жизни чувство внутренней свободы, привычку и способность поступать по внутреннему побуждению, с чем и связано осознание себя как субъекта, способного изменить течение событий. Та­кой диалог с собой, такая потребность в рефлексии, в осознании жизненных проблем даже ценой потери на время темпа жизни, ее продуктивности является свидетельством силы, а не слабости духа. Такая глубоко личная потребность выплеснулась сейчас в формах общественной рефлексии, которую Н. Скатов назвал так верно — «дух взыскующий». Он цити­рует Достоевского, который писал: «Недаром заяви­ли мы такую силу в самоосуждении, удивлявшем всех иностранцев. Они упрекали нас за это, назы­вали нас безличными людьми без отечества, не замечая, что способность отрешиться на время от почвы, чтобы трезвее и беспрепятственнее взгля­нуть на себя, есть уже сама по себе признак вели­чайшей особенности» ⁹.

Отсутствие такой внутренней жизни порождает внутреннюю незрелость, неопределенность, неуве­ренность, которая часто прикрывается нарочитой внешней жесткостью, бравадой, властностью. Не разобравшись в себе, такой человек берется руко­водить другими людьми, решать за них, навязывать им свое мнение. У такого человека может возник­нуть чувство осознания себя субъектом, подобное описанному выше, но это чувство — иллюзия, по­скольку он не обладает ответственностью ни за себя, ни за других. Такой тип также был порожден эпохой застоя, когда определенная категория актив­ных людей, нарушив или разрушив внутренний план своей активности, придала ей прямолинейные, жесткие формы и направила на других.

Внутренний диалог ведет к подлинной цельности и твердости, а не к вечным сомнениям, как это может показаться. Обобщая поступки, события, взве­шивая и оценивая их в своем сознании, человек постепенно вырабатывает внутренние принципы и убеждения. Они не всегда так однолинейны и просты, как нам многие годы рисовала художествен­ная и общественно-политическая литература. И на их основе у каждого формируется своя стратегия отстаивания своих убеждений и принципов — и от самого себя, и от «соблазнов» и давлений жизни. Один человек, желая сохранить свои принципы и честь, стремится от всего в жизни уклониться, остаться в стороне. Другой, наоборот, настойчиво проводит их в жизнь, но хочет строить в соответ­ствии с ними жизнь других людей, а не свою соб­ственную. Такие стратегии довольно часто встре­чаются у стариков, поскольку они уже не могут реализовать выработанные принципы жизни, но настойчиво рекомендуют их молодым, не замечая своей навязчивости, авторитарности.

Однако как согласовать наличие постоянных убеждений и изменчивость жизни, ее требований, изменчивость самого человека? Как согласовать верность своим принципам и адекватность изменяю­щейся действительности? Эта проблема является одной из самых сложных в разработке стратегии жизни. Основной подход к ее решению, на наш взгляд, заключается в следующем. Безусловно, принципы, идеалы, убеждения требуют их отстаива­ния, и не только внешнего, но и внутреннего, по­скольку внешние уступки часто ведут к внутренним компромиссам. Когда человек не может отстоять свои ценности, ему приходится идти на жертвы, потери, о которых выше шла речь, т.е., сохраняя одно, терять что-то другое — дорогое и значитель­ное. Наконец, природа и убеждений, и подлинных ценностей такова, что, будучи постоянными, они отличны от всяческих канонов, жестких правил.

Поэтому, сохраняя и защищая свои ценности, а особенно выбирая путь их реализации в жизни, че­ловек должен уметь одно — каждый раз обдумы­вать, взвешивать, принимать нужные решения в новых обстоятельствах. В этом смысле способность к осознанию, диалогу, размышлению, о которой все время шла речь, отвечает изменчивости, новизне жизни, не предавая убеждений и принципов чело­века. Жизненные принципы — это не рецепты на все случаи жизни. Именно человек, обладающий ими, должен постоянно ставить перед собой проблемы, как поступить в новых, изменившихся условиях, какое решение принять с позиций своих принципов. Сущность жизненной стратегии — решение жизнен­ных проблем в соответствии со своими принципами.

Действие, которое выражает отношение человека к миру, к другому человеку, в котором он воплощает свои принципы и убеждения, смелый, открытый шаг человека в сложных жизненных обстоятель­ствах называется поступком. Таковым, например, было обращение Ф. Раскольникова к Сталину с открытым письмом в условиях всеобщего молчания. Своим поступком человек может подписать себе смертный приговор, один лишь поступок может выразить весь смысл его жизни. Одним поступком может быть изменена жизненная позиция самого человека, поскольку он, желая выразить свой протест, закрывает себе возможность дальнейшего благополучия. Можно рассматривать как поступок дарование жизни побежденному врагу и другие проявления великодушия, смелости, принципиальности. Посту­пок отличен от обычного поведения, в котором соеди­няются с перевесом в ту или иную сторону внутрен­ние и внешние, но достаточно обыденные, текущие побуждения. Поступок отражает личность. Глубо­чайший анализ проблемы поступка — его единствен­ности, его смысла, его переживания — предпринял М. М. Бахтин в работе «К философии поступка». «Каждая мысль моя с ее содержанием есть мой инди­видуально-ответственный поступок, один из поступ­ков, из которых слагается вся моя единственная жизнь как сплошное поступление, ибо вся жизнь в целом может быть рассмотрена как некоторый слож­ный поступок: я поступаю всею своею жизнью, каж­дый отдельный акт и переживание есть момент моей жизни — поступления». Такое понимание жизни как поступления совпадает с нашим понятием стра­тегии в подлинном ее смысле — как активной жиз­ненной стратегии.

Поступок как выражение и реализация сущности человека, как борьба за свою сущность в любых жизненных обстоятельствах присущ только субъекту жизни. Поэтому в понимании поступка мы следуем С. Л. Рубинштейну, который видел в нем такое прояв­ление субъекта жизни, которое меняет жизненное соотношение сил, меняет расстановку людей, возвра­щая побежденному нравственное превосходство над победителем, и т.д. Поступком субъект жизни выра­жает свое отношение к происходящему, не совпа­дающее со всеобщей оценкой или позицией.

Смысл поступка определяется не только субъек­том, который выражает им свое отношение к челове­ку, к делу, к событию, но и контекстом (как отме­чает Бахтин), ситуацией, в которой и благодаря ко­торой данный поступок приобретает особую смелость, неординарность, социальное значение (а иногда вопреки намерению субъекта превращается в фарс).

Джавахарлал Неру дал глубокое философское осмысление проблемы поступка как социальной стра­тегии человека, анализируя такие политические по­ступки, как голодовка. Он показал, что бездействие иногда приобретает смысл действия — поступка. Непротивление злу насилием и известная пассив­ность — суть всем известной философии жизни Льва Толстого. Неру доказал, что пассивность (голодовка как пассивное непротивление) в некоторых случаях равносильна активной политической борьбе. Иными словами, и бездействие, неучастие может принять форму поступка, стать выражением социального про­теста в определенном политическом контексте. Но самым страшным и трагическим оказывается такое соотношение, когда люди в силу социальной ситуации оказываются не в состоянии совершить поступок, будучи по природе принципиальными и активными.

Когда люди, подобные Бухарину, боровшиеся за дело Советской власти, вступили в конфронтацию с другими социальными силами, лицами и группами, представлявшими эту власть, они оказались в со­циально трагической, безысходной ситуации: они не могли бороться против своих, тогда как «свои» боро­лись с ними как с врагами. В период 50-х годов Рубинштейн решал сознательно эту задачу: как, не борясь со своими, не уступать своих позиций, сохра­нить верность себе и своим социальным идеалам. Он выработал свою стратегию жизни, свою филосо­фию — «отступая (т. е. не сопротивляясь), не усту­пать». К сожалению, его жизнь сложилась так, что эта стратегия была основной стратегией его жизни *.

Если отношение к жизни оказывается пассивным, стандартным, подражательным, то можно говорить о массовом, типичном для людей поведении, способе жизни, стандартных жизненных позициях. Эпоха застоя породила такие социально-психологические стратегии, которые выражали добровольность подчи­нения принуждению. Это проявилось в расцвете пси­хологии «старательности», «угодничества», в посто­янной готовности демонстрировать свою старатель­ность и т.д. Стоящие «наверху» априори наделялись властью. Мало кому приходило в голову требовать доказательств правомерности их власти. Признание власти выражалось в необходимости беспрекослов­ного подчинения. Специфика индивидуального созна­ния была такова, что оно принимало на веру все социальные правила, нормы, распорядки. Личность должна была либо подчиняться существующему пра­вопорядку, либо оказаться вне общества, вне закона.

Построенное на вере в справедливость и «пра­вильность» общественной жизни сознание исключало сомнения, возражения, вопросы — оно было безаль­тернативным. Социальное мышление становилось ри­туальным, констатирующим, «верующим». Поэтому и в личной жизни, личных судьбах исчезала способ­ность людей к поступку. Люди не поступали так или иначе, что предполагает выбор, альтернатив­ность, обоснованность поступка, а «вели» себя как «надо».

Наиболее распространенной среди пассивных стратегий оказалась стратегия психологического ухода. Выше, когда уход рассматривался как не­способность разрешить противоречия жизни, как стратегия перехода в новую область жизни, как бы свободную от противоречий, как бы открывающую возможность «все начать сначала», не был отмечен один принципиальный момент. Стратегия ухода от противоречий как признание поражения в данной области жизни, как признание своей неспособности разрешить сгустившиеся противоречия является тем не менее пусть иногда и иллюзорной, но стратегией надежды, т.е. уход, избежание одного почти всегда связано с новой жизненной перспективой. Это либо новая семья, новая, «хорошая» (в отличие от преж­ней, «плохой»)

* Когда еще в расцвете своих творческих возможностей, в разгар активной общественной деятельности он был вынужден оставить преподавание философии в Одесском университете и уйти (став директором одесской публичной библиотеки) в под­валы-книгохранилища, то он отступил, но не уступил. Он повел свое наступление несколькими годами позже, когда, ознакомив­шись со всем богатством мировой психологической науки в библиотеке, ставшей его вторым университетом, он вошел в совет­скую психологию, чтобы произвести в ней полный переворот, разрешить ее кризис и заложить основы нового здания совет­ской психологической науки. Он оказался вынужден отступать и в пятидесятых годах, когда и его настигли гонения, как и других крупных ученых, но не уступил, не сломился ни физи­чески (несмотря на преклонные годы), ни морально и, лишенный постов и званий, унижаемый «проработками», продолжал еще целых десять лет, до самой последней минуты жизни, создавать труды о личности и человеке. Заложенные в этих трудах идеи способны были поддержать человека тогда, когда социальные условия достигли полной бесчеловечности, посягая на его жизнь, достоинство, внутренний мир.

жена, новая, лучшая работа. Но не всегда уход, т.е. изменение внешней жизни, спасает жизнь внутреннюю. Некоторые формы уходов оказа­лись равносильны внутренней гибели и жизненному тупику. Таким уходом стало массовое пьянство — стратегия забвения реальной жизни и предательство жизни внутренней. И если сотни страниц пишутся о пьянстве как традиции и ритуале, то хотя бы одна должна быть написана о нем как об уходе от жизни.

Поведение людей в эпоху стагнации становилось безличным. За стандартными, типичными дейст­виями, как за ширмой, люди стремились скрыть свои действительные цели и намерения. Мы сегодня много говорим о теневой экономике, но нельзя забывать и теневую психологию. Стратегии состояли не только в том, чтобы достичь своих личных целей, но и в том, чтобы замаскировать их, придать им форму общественно полезных и общественно одобряемых действий. И вероятно, можно вспомнить целую гале­рею лиц, которые в открытую пользовались благами общества, поскольку остальные безусловно призна­вали за ними это право. Смешение правды и реаль­ности поступков и психологической неправды, двой­ственности имело для психологии людей разруши­тельные последствия. Именно поэтому необходима перестройка «рабского» (по выражению Гегеля) со­знания как предпосылка для возрождения и развития способности, умения совершать поступки, строить сознательные стратегии.

Социологический анализ сегодняшних обществен­ных тенденций — различных форм демократических движений, типов противоречий между старыми, бю­рократическими формами и новыми, критическими и конструктивными — не может дать ответа на основ­ной вопрос: как пойдет перестройка внутренних тен­денций личности, как возродятся ее собственные жизненные силы? Сегодня мы можем лишь констати­ровать, что перестройка психологии, мышления, со­знания одних людей происходит стремительно, тогда как другие сохраняют свой консерватизм, пассив­ность, продолжают действовать по стереотипу. По­этому очевидно, что хотя в целом внутренняя пере­стройка зависит от общественных тенденций и усло­вий, но эта зависимость опосредована самой лич­ностью, ее жизненной позицией. Она будет (или не будет) осуществляться только ей самой.

В период стагнации активность некоторых людей противоречила социальным условиям, тогда как в настоящее время, напротив, обстановка содействует активности, но часть людей отвечает на нее привыч­ной внутренней пассивностью. Это противоречие, или несоответствие, внешнего и внутреннего должно быть устранено. Внутреннее пробуждение возможно только одновременно с ликвидацией такого противоречия.

Все типы людей расположены как бы между двумя полюсами, между которыми находится центр их жиз­ненного равновесия. На одном из полюсов (на кото­ром и оказывались многие люди в предыдущую эпо­ху) происходило неадекватное, бессмысленное расхо­дование активности, способностей, совершалась рас­трата душевных сил. Жизнь людей, оказавшихся на этом полюсе (не уравновешенных с социальными условиями, а в конечном счете и с самими собой), была подобна бессмысленной хищнической растрате природных богатств. Незнание человеком своих осо­бенностей, неумение адекватно (к месту, времени и жизненным задачам) расходовать свои психические данные (или социальная невозможность их полно­ценного применения) приводили в одних случаях к неадекватному перенапряжению, в других — к бес­смысленной растрате сил. Имела место экстенсивная эксплуатация человеком своих психических данных. Например, для достижения трудно дающегося со­циального успеха, положения, как говорилось, чело­веку приходилось поступаться не только своими принципами, но и лишать себя свободы самовыраже­ния, а тем самым ограничивать свои способности, отказывать себе в удовлетворении естественных потребностей, в результате чего и возникали внутрен­ние диссонансы, несоответствия.

Для типов, расположенных на другом полюсе, характерно оптимальное, т.е. разумное, плодотвор­ное, применение способностей и душевных сил. Соот­ветственно этим полюсам строятся оптимальные или неоптимальные жизненные стратегии. При оптималь­ном соотнесении человеком своих возможностей с жизненными задачами происходит не только их разумное использование, применение, но и постоян­ное восстановление, возрождение, умножение.

Таким образом, экстенсивный или интенсивный способы существуют не только в сфере организации экономики, промышленности и земледелия, они явля­ются различными способами организации жизни, благодаря которым по-разному расходуются психиче­ские, личностные и в конечном счете жизненные силы человека.

Неоптимальные жизненные стратегии обнаружи­вают не только отсутствие гармонии, всесторонности личности (которая лишь рекламировалась в годы застоя), но ее дисгармоничность, ее несоразмерность самой себе, ее внутренний разлад. А стратегия жизни в таких случаях являлась своего рода «борьбой с недостатками», поскольку растраты в одном влекли за собой внутренние дисгармонии, которые снова нужно было уравновесить или чем-то компенсиро­вать, и так без конца.

Именно с точки зрения интенсивного или экстен­сивного расходования психических сил человека можно понять процесс развития или антиразвития личности. Психологами обычно подчеркиваются ог­ромные возможности, потенциал психического раз­вития, а в качестве примеров описываются особен­ности развития и совершенствования органов чувств (изощренность вкусовой способности дегустатора, тонкость и совершенство слуха пианиста и т.д.). Однако отсутствует описание процессов совершен­ствования высших жизненных и личностных спо­собностей, не связанных с тем или иным видом профессиональной деятельности. Между тем совер­шенствуются не только психофизиологические спо­собности, но изменяется глубина и сила мысли, возрастают интеллектуальные интересы, а вместе с этим усиливается, оттачивается мотивация жизнен­ных достижений, воля, настойчивос<