Сознание пробужденного существования

Быть пробужденным означает реагировать на любую ситуацию в соответствии с тем, какова она на самом деле, а не какой она ка­жется или какой человек ее хочет видеть. Когда человек пробужден, нет необходимости заботиться о личной тождественности. Это со­стояние единства или аннигиляции (фана), в котором индивидуаль­ное самоопределение кажется растворенным в целом реальности. В этом состоянии человек не воздвигает барьеров между собой и Богом, потому что ясно, что никаких барьеров не существует.

Суфийские учителя описывают стадии на пути духовного раз­вития. Их девять:

1) обращение или покаяние;

2) терпение и благоговение;

3) страх и надежда;

4) отказ от себя и бедность;

5) вера в единственность Бога;

6) любовь, стремление, близость, удовлетворенность;

7) намерение, искренность и правдивость;

8) размышление и самопознание;

9) память о смерти.

Размышление о смерти может быть сильным средством борьбы с нежелательными привычками и положениями. По мнению су­фиев думать о собственной смерти — значит упражняться в том, чтобы более ясно осознавать текущий опыт. Это один из способов, чтобы начать процесс личностного роста.

В некотором смысле Аль-Газали описывает цикл, начинающий­ся с обращения и покаяния и заканчивающийся размышлением о смерти. Цикл может начаться и иначе — с размышления о смерти, ведущего к психологическому, состоянию, предшествующему по­каянию и обращению.

Некоторые суфийские школы используют упражнения, вызы­вающие «тонкую настройку» тела и ума, но лишь в тех случаях, когда это может быть эффективным. Наиболее широко известны так называемые «танцы дервишей», соединение музыки и движе­ний. Цель состоит в вызывании состояния ритуального экстаза, чтобы приблизить контакт ума суфия с мировым умом, частью ко­торого он себя считает. Упражнение может состоять в движении, движении с музыкой или только в музыке. Суфийские Учителя ут­верждают, что хотя музыка может быть полезна в вызывании оп­ределенных состояний для ограниченных целей и в определенное время, но адепт не нуждается в стимулах и не переживает никако­го экстаза. Фактически может считаться само собой разумеющим­ся, что цель экстаза состоит в прохождении за его пределы.

Использование танцев для вызывания этого состояния экстаза описывает Берк: «Такой танец — это движения тела, связанные с мыслью и звуком, или рядом звуков. Движения развивают тело, мысль фокусирует ум, звук соединяет их и ориентирует их на со­знание божественного единения, называемого «хал», что означает «состояние»: «состояние экстаза». Экстаз — это физическое со­стояние, позволяющее пережить и понять определенный опыт; это просто радостное, приподнятое состояние. Тело не является ис­точником опыта; это канал, через который проходит опыт.

В психологии принято (а кроме того, это и реалистично) призна­вать, как мало мы знаем и насколько больше мы должны исследо­вать, прежде чем мы сможем начать понимать человеческое пове­дение. Суфизм же явно утверждает, что знает то, что говорится. Суфии утверждают, что есть Учителя, которые знают, что именно важно, то есть знают, как учить учеников восстановлению своего естественного пробужденного состояния. Задача суфия не состо­ит в понимании всего поведения; нужно лишь знать, как передать то, что Аль-Газали называет «достойным знанием», то есть знание, которое может помочь нам распутать наши личные и культурные осложнения более эффективно [153, 184, 237].

Христианство как духовный путь

Христианство как учение основывается на идеях более древ­них арийских традиций. Ведийский миф, проходящий основной нитью через все религии арийского мира, одушевляет все симво­лы, обряды и формы христианства. Поэтому в христианстве мы снова встречаем те церемонии, кбторые раньше составляли внеш­нее, символическое изображение ведийского мифа: рождество, церемонии пасхи, причащения, обряды, молитвы, процессии, пес­нопения [71, 91, 124, 133, 143, 150].

Ежегодно в день зимнего солнцестояния — 25 декабря — праз­дновалось рождение Агни; в этот день солнце как бы начинало но­вую жизнь. Рождение это возвещалось звездой, появление кото­рой на небе совпадало с поворотом солнца. Когда культ Агни сме­нился культом Христа, этот праздновавшийся повсюду день был признан церковью днем рождения Христа. День летнего солнцес­тояния — 22 июня — христиане назвали Ивановым днем, ссыла­ясь при этом на относящиеся к Христу слова Иоанна Крестителя: «Ему должно расти, а мне умаляться». Действительно, начиная с Рождества Христова, день увеличивается, между тем как после Иванова дня, Рождества Иоанна Крестителя, он убывает.

В день весеннего равноденствия установились особые церемо­нии, которые олицетворяли смерть и воскресение солнца. Во вре­мена язычества эти празднества продолжались целую неделю, ко­торая носила название «святой». В римской церкви церемония вос­кресения огня в страстную субботу представляет собой следующее. Добытый посредством деревянной свастики огонь служит для за­жигания пасхальной свечи; одетый во все белое дьякон берет тро­стник, «ветазу» ведийских гимнов, с тремя прикрепленными к нему свечами, которые соответствуют трем фигурам ведийского цикла, и зажигает их, произнося у каждой свечи: «Свет Христов», затем

зажигается пасхальная свеча, воск которой заменяет жертвенное масло. Наконец, Христос является под именем Агнца (Agnus — пасхальный ягненок), которое представляет собою, по-видимому, латинизированную форму индийского слова «Агни» — «огонь». В древности год начинался весной. Повсюду воскресение солнца праздновалось церемониями, которые напоминали о символичес­кой смерти этого светила и заканчивались радостными возгласа­ми в честь его возвращения. Празднество начиналось в день мар­товского полнолуния, в то время, когда солнце вступало в созвез­дие Овна (ягненка, агнца). Христианская пасха — это не что иное, как продолжение этого древнего обычая.

Молитвам древнейшие народы приписывали особое влияние на таинственные силы природы. Отсюда возникли магия и волшеб­ство. Обожествление слова, отдавшее божественную силу в руки жрецов, послужило для последних средством забрать власть в свои руки. Жестикуляции, сопровождающие молитву, заимствованы из язычества и буддизма. Как свидетельствуют многие древние моне­ты, язычники во время молитвы простирали руки вперед и слегка поднимали их над головой. Буддийские священники становились во время молитвы на колени. Такова же была и молитвенная поза егип­тян. Формулы важнейших молитв, таких как «Отче наш», «Верую», «Исповедую», по-видимому, заимствованы из маздеизма, который в свою очередь почерпнул их из ведийских учений.

Молитва вызвала появление четок, которые облегчают много­кратное механическое повторение одних и тех же слов. По всей вероятности, изобретателями такого способа молитвы были будди­сты. Святой Доминик усовершенствовал четки, утроив первона­чальное число шариков, благодаря чему одни и те же слова в одном и том же порядке можно было повторять 150 раз.

Обычай совершать процессии возник из потребности поддер­жать культ богов посредством одного из его важнейших внешних проявлений. В Риме во время мистерий совершались торжествен­ные процессии — по улицам носили статуи богов и богинь под мо­литвенное пение жрецов и верующих, к которым в равной степени относились мужчины и женщины, рабы и свободные. Апулей в сво­их «Метаморфозах» так описывает процессию в честь Дианы: «Бо­гиню несли в торжественном шествии. Одетые в белое женщины шли впереди, осыпая путь цветами. Сзади них шла толпа народа со свечами и факелами; затем следовала музыка, главным образом флейты и трубы; за ней хор одетых в белые одежды детей, которые декламировали красивые стихи. За ними верховные жрецы и жри­цы, закутанные в белые покрывала, со своими тонзурами подоб­ные земным светилам, несли священные реликвии всемогущих

богов. Другие, одетые в такие же одежды, сзади них несли алтари. Потом шли боги; за ними один из жрецов нес священный ковчег, в котором сокрыты все тайны возвышенной религии. Другой .жрец нес на своей счастливой груди досточтимую статую всемогущей богини». Процессии совершались у римлян каждую четверть года для того, чтобы испросить у богов дождя или хорошей погоды [71, 91, 124, 133, 143, 150].

Все церковные обрядные формы, принятые в христианстве, еще не составляют сущность самого учения. Так, святой Серафим Са­ровский говорил: «Молитва, пост, бдение и всякие другие дела хри­стианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в дела­нии только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Свя­того Божьего. Пост же, и бдение, и молитва, и милостыня... суть средства для стяжания Святого Духа Божьего». Примечательно, что все эти воззрения совпадают с аналогичными представления­ми религий Востока.

Так же как и многие другие религиозно-этические учения, хри­стианство имеет великолепно сбалансированный психотехничес­кий пласт.

Одним из самых старейших является воздержание от пищи, ко­торое подразделяется на голодание и пост. Установлением Русской православной церкви предусмотрено 220 постных дней: ежене­дельные однодневные посты по средам и пятницам, однодневное голодание в Крещенский и Рождественский сочельник, в день усек­новения главы Иоанна Предтечи, в воздвижение Креста Господ­ня. Многодневные посты — Великий пост (49 дней), Петров пост, Успенский пост, Рождественский пост (40 дней).

Пост — это воздержание от пищи животного происхождения (мясо, молоко, яйца, рыба, растительное масло) и потребление толь­ко хлеба, растительной пищи, воды, сырых овощей и фруктов.

В церковном уставе есть указания о большей или меньшей стро­гости в принятии пищи в некоторые дни поста. Например, в сыр­ную неделю Великого поста можно есть молочные продукты, сыр, яйца, в другие дни разрешается растительное масло и т.д. Боль­ным, беременным женщинам и занятым тяжелым трудом допус­кается некоторое послабление в строгости поста, чтобы пост не привел к упадку сил.

При голодании христианин должен полностью воздерживать­ся от пищи. В Библии сказано, что Моисей, Илья и Христос голода­ли сорок дней. Известно, что царь Давид часто голодал, иногда воз­держиваясь от пищи до 12 дней. Иосафат узаконил голодание как

средство оздоровления по всей Иудее. Каждый желающий при­нять звание священнослужителя проходил долгий период моле­ния и поста.

Голодание и пост являются не столько методами восстановле­ния здоровья, а сколько психопрактиками, приводящими человека к особым духовным состояниям. Огромное количество отцов церк­ви на протяжении всей истории христианства черпали в голода­нии свои духовные силы. Христианские пророки знали, что голо­дание и пост — это путь к внутренней духовной чистоте, воздержа­ние не только от пищи, но и от грехов.

В психотехниках христианства нельзя обойти такой метод ос­воения духовных пространств, как чтение духовной литературы, а именно Библии, жития святых, изречений святых отцов церкви и др. Христианину советуется читать в день хотя бы по строчке из Священного Писания. Духовные писания христианства являют­ся результатом глубоких размышлений о проблемах человечес­кого существования, жизни и смерти, о чести и долге, милосер­дии и доброте, любви и сострадании. Вне сомнения, познание и сопереживание с христианской добродетелью и мудростью на­полняют человека смыслом и помогают решить те вопросы жиз­ни, которые он не может решить самостоятельно. Эта функция остается живой, открытой, надежной для любого православного человека и в XXI веке.

В христианской традиции издревле применяются техники зву-котерапии в нескольких вариантах.

Во-первых — это хоровое пение в церкви. Пение в хоре не толь­ко доставляет удовольствие, но и снимает нервно-психическое на­пряжение, раздражение. Самое главное — даже слушание хоро­вого пения в церкви создавало и создает особый настрой души, благостность.

Во-вторых — колокольный звон, который не только напоминал христианину, что Бог на земле есть и церковь, но и являлся особой поэзией духовных состояний.

Особой формой стяжания истины, осознания и очищающего пе­реживания в христианстве всегда была исповедь, беседа со свя­щенником. Любое переживание, которое мы не можем рассказать другим, бередит душу и является источником тревоги и беспокой­ства, страдания. У христианина всегда была возможность искрен­ней и доверительной беседы со священником, возможность очи­щения души, получения духовного, совета и человеческой поддер­жки, соучастия в трудный час жизни.

Основное место в психотехническом пространстве христиан­ства принадлежит молитве. Святые отцы православной церкви

создали дивные молитвы, благотворно влияющие на душу и тело. Молитвы являются духовными помощниками христианина в лю­бой ситуации. Но есть особые молитвы, которые могут помочь че­ловеку обрести благодать Господню. Среди них наиболее известна Иисусова молитва.

Она произносится так «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Эта молитва обучает со временем непрес­танной молитве и состоянию молитвенности: простая словесная молитва переходит к сознательной, внимательной молитве ума, за­тем к умственно-сердечной молитве, сопровождаемой только мыс­лями и чувствами, без слов. Высшей формой освоения Иисусовой молитвы является постоянная сосредоточенность и созерцатель­ность в молитвенном состоянии.

Великими учителями в Иисусовой молитве были Иоанн Лествич-ник, блаженный старец Серафим Саровский, священноинок До-рофей, преподобный Нил Сорский. В практике молитвы они учили тишине, остановке мыслей, тонкому дыханию, чтобы в конце кон­цов молитва проникла в сердце блгодатью, просвещающей, оро­шающей, действующей как духовное помазание — любовью к Богу и ко всем людям.

Православной церковью издавна применялись и различные за­пахи для вызывания особых состояний. Ладан, который использу­ется в пространстве церквей, улучшает самочувствие, настроение паствы, мобилизует внутренние силы человека, а также является психологическим якорем особого, молитвенного, возвышенного со­стояния в церкви.

, Дополнительными психотехниками христианства являются и групповое слушание проповедей, и выполнение различных, дос­таточно сложных ритуалов инициатического характера и посвя­щенных значительным событиям в жизни Церкви. Они всегда на­полнены сакральным смыслом и имеют важное значение для при­соединения христианина к психодуховным измерениям бытия, близости его к Богу и вечной жизни в теле Христовом.

Немаловажны в этом отношении молитвенное созерцание икон и огня свечей. Образы при этом вызывают определенный кон­текст переживаний психодуховного характера, а огонь свечи ме­дитативно-трансовое состояние отрешенности и благодати.

Глубинный смысл христианства заключается в образе жизни, упорядоченном церковными праздниками, постами, ежедневны­ми или еженедельными посещениями храма, сосредоточенностью в сознательной молитвенности. Квинтэссенция христианства — морально-этическое пространство общения с добром, истиной,

прекрасным, любви к ближнему, соборности и общинности совме­стного существования людей в любви к Богу и человеку.

Одним из главных корней российской духовности и транспер­сональной психологии на Западе является христианский мисти­цизм, который считается основой христианской теологии и прак­тики. Он включает следующие характеристики:

1. Бог понимается в качестве внутренне присутствующего в че­ловеческом существовании.

2. Люди призваны в качестве своей жизненной задачи разви­вать любовь и служение всему человечеству и всему созданию.

3. Иисус Христос является моделью и внутренним гидом, про­водником для этого личностного развития.

4. Личностный рост понимается в историческом контексте хри­стианского сакраментального служения, теологической рефлек­сии и общинной поддержки. Этот путь обычно включает медита­тивные молитвы (Judy, 1991).

Это направление мышления и практики укоренено в учениях Иисуса и практике ранних отцов-пустынников и матерей-пустын­ниц. В этом значении мудрость христианства была достаточно хо­рошо выражена рядом христианских мистиков Средних веков в Европе, в учении Нового Завета.

Христианский мистицизм провозгласил необходимость разви­тия полноты любви, которую Иисус считал процессом личностной трансформации от ограниченного Эго-сознания до состояния кос­мического сознания. В некоторых случаях этот процесс может быть описан как внутренний брак между человеком и Богом. В других случаях он описывается как подчинение Богу. В попытке церкви описать этот процесс на языке доктрины, он иногда называется «обожанием». Под обожанием христианская церковь понимает возможность человеческого роста навстречу тому, чтобы включить полноту Бога внутри себя, своего собственного ума и сердца.

Христианский мистицизм указывает на пример Иисуса. Хрис­тиане, которые позднее были названы отцами-пустынниками и ма-терьми-пустынницами, проводили свою жизнь в уединенных рай­онах Сирии, Египта и Палестины. Это было широко распростране­но в III столетии и расцвело в последующие 300 лет. Записи внутренней жизни этих людей хорошо представлены в ранних тру­дах из «Добротолюбия». Они строго преследовали искушающих их демонов и представали в эмоциональной полноте перед Богом. Пустынники-отцы и пустынницы-матери культивировали челове­ческий дух с той живостью, которая характеризует также продви­нутых практиков других важных духовных традиций. Их опыт об­наруживает прямую связь с современными трансперсональными

переживаниями, практикой и прозрениями, переживанием-ра­створением в изначальном.

Уединенная жизнь пустынников была утверждением ценности индивида, что было весьма необычно для того времени. В этом от­ношении весь Запад во многом обязан им за их способность пере­живать и доказывать такую автономность. В дополнении к культи­вации внутреннего Христа и поклонения Богу, подчеркивание хри­стианством распятия и воскрешения Христа установило массовый архетип процесса смерти-возрождения и заняло центральное ме­сто в западном сознании. Этот архетип остается центральным для трансперсональной практики и в наше время. Цикл годовых хрис­тианских праздников фокусируется на рождении, смерти и воз­рождении. Год за годом, через чередование сезонов Рождества, Пасхи, Вознесения это время опять прославляется.

Пустынные отцы и матери практиковали медитативные молит­вы для познания себя и внутреннего роста. Краткие цитаты из «Доб-ротолюбия» показывают важность самоосознания духовного опыта, открытого через эти практики. В VI веке бенедиктинцы составили кодекс жизни монастырей, который известен как «Правило Св. Бе­недикта». Одним из ключевых принципов был особый способ ме­дитации, называемый «lectio divina» (лат.), который включает ме­дитацию на короткой фразе или на отрывке из писания. Направле­ние практики состоит в том, чтобы привнести святую мудрость в практикующего. Медитация на Иисуса или Иисусова молитва ста­новится главным направлением восточной ортодоксальной прак­тики. Это исключительно хорошо описано в «Откровенных рас­сказах странника духовному своему отцу». Медитативное покло­нение Марии также широко распространяется в Европе.

Для современной трансперсональной психологии очень важ­ны «трансперсональные картографии человеческой души», раз­витые рядом средневековых мистиков. В этом смысле весьма ин­тересны работы Бонавентуры, который жил с 1217 по 1274 год и был профессором университета в Париже и общим министром при францисканцах. Его работа «Путешествие души к Богу» задает модель духовного развития и карту человеческого сознания. Связь человеческого сознания с Богом начинается с физической сферы, тела и чувств. Первый уровень сознания для Бонавентуры являет­ся наиболее присутствующим. Он любит сенсорный мир, и мисте­рия проявляется во Вселенной через чувства. Бонавентура направ­ляет читателя взглянуть в естественные силы человеческого ума. Здесь он рассматривает память, воображение, математику, рас­суждение и другие свойства ума и т.д. На картографию Бонавенту­ры опирался Данте в «Божественной комедии».

Западная модель психологического духовного развития проис­ходит из традиций христианского мистицизма. Эта модель имеет свои корни в писаниях греческого философа III в. Плотина, кото­рый концептуализировал духовное развитие как состоящее из 3-х стадий, включающих очищение, просветление и объединение. Очи­щение включает тот же тип эмоционального и мотивационного са­моисследования, который Данте описывает в «Чистилище». Про­светление, как кажется, происходит из прямого восприятия реаль­ности, похожего на созерцание Бога Бонавентуры как бытия и как божественности. Плотиновская стадия объединения включает по­глощение индивидуума в божественном и лежит в области чистого восприятия, иллюстрированного в дантевском слиянии с изначаль­ной любовью и бонавентуровским преодолением рассуждения в экстазе. В своем исследовании мистицизма Э. Андерхилл описы­вает переживания многих христианских мистиков и расширяет эту модель на 5 стадий: пробуждение самости, очищение самости, просветление самости, темная ночь души и объединеняющая жизнь (Уайт, 1996). Эта модель хорошо соответствует курсу духовного раз­вития, описанного св. Терезой Авильской (текст XVI в. «Внутрен­ний замок»). «Внутренний замок» представляет всепоглощающее и зрелое утверждение о прогрессе индивидуальной жизни как ми­стического брака индивидуума с Богом. Такой путь особенно соот­ветствует людям с богатым воображением, психическим осозна­ванием и сильной эмоциональностью [71, 91, 124, 133, 143, 150].

Христианские мистики оправдывают это учение об обожеств­лении человека, представляя его как необходимое последствие воп­лощения —. принятие Богом человеческой формы. В поддержку этого аргумента они ссылаются на авторитет отцов церкви. «Он стал человеком для того, чтобы мы могли стать Богом», — говорит св. Афанасий. «Я слышал, — говорит св. Августин о своем перио­де жизни, предшествовавшем обращению, — Твой голос, взыва­ющий ко мне свыше: «Я — Пища тех, кто полностью вырос; расти и тогда ты станешь питаться Мною. Это не превратит Меня в тебя, подобно тому, как ты превращаешь пищу в свою плоть, но таким образом ты сам превратишься в Меня»». Экхарт лишь излагал точку зрения отцов церкви, когда он писал: «Господь наш говорит каждой живой душе; «Я стал человеком для тебя. Если ты не ста­нешь Богом — ради меня, — ты плохо поступишь по отношению ко мне» (цит. по Уайт, 1996).

Первое, что вытекает из этих сообщений, из того выбора симво­лов, которые мы находим в этих сообщениях, — это то, что великие мистики обеспокоены тем, чтобы любыми способами донести ис­тину до нас, и что под обожествлением они имеют в виду вовсе не

надменную цель своего отождествления с Богом; но это обожеств­ление является переливанием их самости в Его самость и обрете­нием доступа к новому порядку жизни, столь высокому и настоль­ко пребывающему в гармонии с реальностью, что он может быть назван только лишь божественным. Снова и снова они уверяют нас, что личность не утрачивается, а становится более реальной. Так Бёме, пытаясь описать единство между словом и душой, гово­рит: «Я дам вам земное подобие этого. Наблюдай светящийся рас­каленный кусок железа, который сам по себе черный и темный, и огонь, который проявляется и светит через это раскаленное желе­зо, которое само начинает светиться. Железо не перестало быть железом, оно остается всего лишь железом. Источник огня тоже остается самим собой — он не вбирает в себя железо, но он прони­кает в железо и светит теперь через него. Это такое же железо, как было и до того, само по себе свободное от чего-либо, как и источник огня. Так же и душа по отношению к Божеству: Божество проявля­ет себя через душу и сияет в душе, в то время как душа не может постигать все Божество, — это оно, Божество, постигает душу, но не изменяет ее (и она не перестает быть душой) но лишь дает ей божественный источник Величия» (цит. по Уайт, 1996).

Практика христианского мистицизма установила западную мо­дель сознания и духовного развития. Она определила методы для исследования внутренних областей и искания целей жизни. Хрис­тианский мистицизм является одной из изначальных сохранивших­ся традиций на Западе, сознательной, но внутреннего качества рефлексией человеческого ума. Он образует корни и самой психо­логии, и трансперсональной психологии. Многие из находок или традиций остаются очень важными и до наших дней. По мере того как все больше исторических источников становится доступными, богатый диалог с трансперсональной психологией становятся все более и более развернутым.

Святой Григорий Палама (1296 — 1359), афонский монах, явля­ется одной из ярчайших фигур Православного христианского эзо-теризма. Этот эзотеризм более всего известен в традиции исихаз-ма, от греческого слова hesychia — «покой», «мир», «тишина», «оди­ночество», «молчание». Можно сказать, что именно в этом аспекте Православная церковь сохранила самую глубинную связь с осно­вой христианского Откровения, так как традиция исихазма, — как и всякий подлинный и ортодоксальный эзотеризм — настаивала на полной реализации сакральной христианской доктрины через личный опыт практикующего христианина-аскета. Григорий Па­лама во всей цепи исихастической традиции, идущей от Апостолов через отцов-пустынников к афонским монахам XIV века и далее к

традициям русского православного старчества, сохранившегося вплоть до XX века, занимает уникальное место (Мейендорф, 1985).

Взятый из русского перевода греческого «Добротолюбия» текст Григория Паламы является ярким примером доктрин христианс­кой инициации и христианского эзотеризма во всех их отличитель­ных чертах. Этот текст является блистательной отповедью, данной нетерпимой и претенциозной церкви «внешних», стремящейся на­вязать свою ограниченную точку зрения не только пастве, но и активным монахам-эзотерикам, логически принадлежащим к цер­кви «внутренних». Возражая хулителям исихазма, святой Григо­рий перечисляет все те пункты, которые и отличают эзотеризм от экзотеризма. Здесь мы можем обрести ключи, взятые из сердца христианской православной традиции, которые позволяют одно­значно понять разницу между «внешней» и «внутренней» сторо­нами традиции, и, уяснив это на примере христианства, для нас не составит никакого труда увидеть такое же разделение в других тра­дициях (Мейендорф, 1997).

Основной претензией к исихастам со стороны экзотериков было обвинение в «обожествлении» тела. Отсюда вытекали и все ос­тальные укоры. Этот вопрос на самом деле не может быть разре­шен простой апелляцией к компетентности или некомпетентности либо критикующих, либо критикуемых. Дело обстоит гораздо глуб­же, так как в двух возможных отношениях к телу, к телесной реаль­ности в целом и особенно к человеческому телу, проявляются две метафизические позиции, определяющие либо «внешних», либо «внутренних». Исихазм настаивал на возможности и даже на им­перативной необходимости преображения плоти, и не только в пер­спективе грядущего всеобщего Воскресения, но здесь и сейчас, в актуальной и конкретной практике, практике монашеского алхи­мического преображения, т.е. в процессе инициации и духовной реализации.

Все учение св. Григория предполагает действие Личного Бога. Не покидая неприступного света, в котором Он обитает вечно, Бог устремляется к человеку и объемлет его Своей Благодатью и дей­ствием. Главная цель богословского учения св. Григория — защи­тить реальность христианского опыта. Спасение — не только про­щение. Это подлинное обновление человека. И обновление достига­ется не высвобождением каких-то природных энергий, присущих тварному бытию человека, но «энергиями» Самого Бога, Который через них встречается с человеком, и объемлет его, и приемлет в общение с Собой. Учение св. Григория затрагивает всю систему бо­гословия, весь корпус христианской догматики. «Природа и энер­гия — не одно и то же». Если Божественная сущность ничем не от-

личается от Божественной энергии, то рождение и исхождение ни­чем не отличаются от творения.

Сейчас нередко утверждают, что богословие св. Григория мож­но описать в современных терминах как «экзистенциалистское». Но оно в корне отлично от тех концепций, что сейчас называются этим именем. В любом случае св. Григорий спорит со всеми «эк­зистенциальными теологиями», которые потерпели неудачу, пы­таясь объяснить Божественную свободу, динамизм воли Божией, реальность Его действий. Св. Григорий прослеживает эту тен­денцию начиная с Оригена. Греческая имперсоналистская мета­физика здесь обречена на поражение. Если у христианской мета­физики есть какие-то корни, то она коренится в метафизике лич­ности (Мейендорф, 1997).

В последнее время в интегративной и трансперсональной пси­хологии произошло существенное расширение поля поиска, и от первоначальной ориентации в сторону Востока она устремились на поиск собственной почвы, вглубь европейской религиозно-фи­лософской и духовной традиции. В новых антологиях по интегра­тивной и трансперсональной психологии мы находим имена от­цов-пустынников из «Добротолюбия», Бонавентуры, Я. Беме, св. Терезы Авильской, Мейстера Экхарта, Э. Сведенборга, исихас-тов православной традиции.

Христианство это особый духовный путь — путь любви и мило­сердия между людьми, когда человек постигает истинный смысл божественного через любящее отношение к другому.

1. Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а люб­ви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий.

2. Если имею дар пророчеств, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так-что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.

3. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожже­ние, а любви не имею, нет мне в том ни какой пользы.

4. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,

5. Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,

6. Не радуется неправде, а сорадуется истине;

7. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

8. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекра­тятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

13. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но лю­бовь из них больше.

(I послание к коринфянам, 1—8, 13)

Все есть в христианстве — и суровые аскетические практики, и молитвы, и песнопения, и созерцания образов, но истинное сердце христианства — ЛЮБОВЬ.

Бог есть любовь.

(Иоан., 4:8)

Да любите друг друга.

(Иоан., 13:34)

И вроде так просто — полюби ближнего и ты уже в райском саду, и господь рядом смотрит любящим взором, и ты уже в теле Христа, и ты уже в изначальном...

Уже третий год пишу эту книгу. Часто, вчитываясь в предыду­щие строки, думаю — христианин ли я? Понимаю ли я, что читаю и пишу в этой книге. Если понимаю, то, сокровенно ли это понима­ние, ведь понять — значит измениться...

«По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Иоан., 13:35).

Много ли в православной стране христиан?!

Но может этот крик души и был гласом вопиющего в пустыне, но может и не это важно.

Важно, что двери христианства открыты каждому.

Важно, что существует открытая возможность найти опору в смыслах, которые проверены миллионами людей, жаждущими Духа.

Важно, что существует возможность вкусить целостность и не­противоречивость бытия в любви и сострадании.

ГРУСТЬ ПО ПРОСВЕТЛЕНИЮ

Человек — это канат, натянутый между животным

и сверхчеловеком, — канат над пропастью.

Опасно прохождение, опасно быть в пути,

опасен взор, обращенный назад,

опасны страх и остановка.

В человеке важно то, что он мост, а не цель;

в человеке можно любить только то,

что он переход и гибель.

Ф. Ницше

Если вы посмотрите внутрь себя, если вы посмотрите вокруг себя, то увидите свой внутренний и внешний мир как мир ограни­чений. Личность для своего существования всегда придумывает карцер. Для некоторых установленность и однозначность решетки напряжений создает ту гурджиевскую личность, которая была им обозначена тюрьмой сознания.

Устойчивость и возможность самоорганизации, самоидентифи­кация, автономность обеспечивается, как мы указывали выше, не­ким напряжением между «Я» и «не-Я». Эта уникальная архитекто­ника напряжений и создает личность, как некую динамическую систему отношений, оценок, качеств, свойств и состояний.

Личности нет вне этих напряжений. В обыденной жизни толь­ко личность Проявляется и имеет значимость. Если мы будем ис­ходить из определения сознания как «живой открытой системы, наполняющей внутреннюю и внешнюю реальность смыслом, от­ношением и переживанием», то личность мы можем рассматри­вать как некую многоцветную призму, искажающую реальность. Мы можем так же рассматривать личность как некую уникаль­ную разноцветную мозаику, особым образом фильтрующую ре­альность (внутреннюю и внешнюю) и в соответствии с гаммой переживаний дарующую человеческому сознанию состояния души (эйфории, дисфории, скуки, депрессии, экстаза, веселья, умиротворенности, тоски, печали и других, часто даже не пере­даваемых словами).

Я не могу передать свое состояние прямо сейчас: сижу в своем кабинете, за столом компьютера, кресло облегает тело, смотрю по­верх монитора, а там медная статуя Эйфелевой башни, покрытая пылью, а за ней Сергий Радонежский смотрит мне в глаза с какой-то невыразимой грустью над распятием Спасителя; через науш­ники льется музыка Клауса Шульца, моя левая рука устало лежит на столе и капля пота катится на левую бровь и сотни других сиг­налов, пробивающихся сквозь мозаику моей личности создают не­кое состояние, которое я уже не в силах описать словами.

Почему мне так трудно описать свое состояние? Неужели оно настолько глубоко, что не касается языка слов. Неужели 25 лет за­нятий практической психологией сделали мою личность настоль­ко прозрачной, что сознание стало воспринимающим, но не пере­живающим. Имеет ли смысл трансформация, если она ведет к ти­шине, к покою, Равностности? Не лучше ли страдание, чувство вины, страха? Они ведь так реальны и предельно ощутимо связа­ны с жизнью на земле.

Может — «вкусить соль земли» и есть страдание, а кто не стра­дает, тот и не живет вовсе.

Может — благостное смирение и есть Равностность, но из чув­ства полного принятия страдания как факта человеческого суще­ствования, через жизнь, Эго, личность, сопереживание (я говорю не о сознании: сознание не способно к страданию). То, что созна­ние не способно к страданию, я окончательно понял, вернувшись

после конференции в свою квартиру. Я чем-то заболел на этой кон­ференции. Но пик этой болезни пришелся на тот момент, когда я после приезда с конференции лег на свой кожаный диван. Поме­рил температуру — было около 40 градусов. Это меня не удивило, не обрадовало. Это были цифры на градуснике. Я был покрыт ка­ким-то странным, липким потом, все плавало, стягивало, сводило ноги. Нутром я понимал, что где-то рядом блуждает смерть. При этом мое сознание просто наблюдало, что происходит. И с любо­пытством ждало, что произойдет дальше. Не хотелось никого звать, тем более звонить «03». Ничего не хотелось предпринимать. На­блюдалось.

«Только перед лицом смерти рождается «Я» человека» — эти слова принадлежат блаженному Августину. Говорят, что трансфор­мационная сила, заложенная в столкновении со смертью, способ­на совершить огромный сдвиг в жизненных стратегиях человека. Будто смерть действует как катализатор, способный поднять чело­века с одного уровня существования на другой, более высокий. Я не знаю, что бы бы