Рустрация или сны разума».
Автор: Улита.
Жанры: Даркфик, Ангст, POV.
Предупреждения: NC - 17.
Описание работы: Тяжелое дыхание за стеной, так дышат диабетики и сердечники. Необработанные деревянные доски уже привычно царапают уже мясо на содранных коленях, а в руках ампула с моим спасением, жизнь уже никогда не станет прежней. Только так можно заглушить крики моих «подружек» и боль, которая останется частью этих проклятых стен навечно.
Неспешные воды дремлющей деревенской речушки уносят в сторону заката опавшие листья яблони, которые в свете заходящего солнца кажутся золотыми. Я хочу, чтобы меня закопали под этим деревом. Приходя в сознание, я содрогаюсь всем телом и испытываю желание содрать с себя кожу, ощущая каждой клеточкой искалеченной души облегчение.
Вам должно быть интересно – кто я? Дайте мне имя, так будет легче, они часто давали мне имена, а я их принимала и благодарила Бога за короткую память. Я помню свое отражение в замызганном зеркале этого дома. Всегда спутанные волосы непонятного каштанового цвета с рыжими искорками, костлявые плечи, осунувшееся лицо, опухоль с которого не сходила неделями, тонкий чуть длинноватый нос и полные губы, потрескавшиеся и со следами скатавшейся помады. О да, красный заставляет «друзей» Хозяина платить больше. Я - часть дома терпимости. Я - покажу вам свой мир.
Каждому из вас, кажется, что он не выдержит насилия со стороны другого человека, просто умрет от стыда и презрения к себе, пару лет назад я тоже питала слабость к мыслям подобного рода. Когда ко мне впервые прикоснулся мужчина, мне было 17. Было страшно, жарко, меня подташнивало от исходившего от него запаха пота и кислятины, но я упорно продолжала тереться о его тело, пересиливая себя. А после за ним захлопнулась дверь, а я так и осталась стоять в темном подъезде – липкая, всхлипывающая и растирающая по лицу мамину тушь.
Я получила то, чего так долго хотела, но это не доставило мне никакого удовольствия, не принесло облегчения, только разбудило любопытство – алчущим зверьком поселившееся в моем хрупком сознании. Я пила, пила и курила, а затем снова пила, пытаясь заглушить обиду и неудовлетворенность молодого организма. В один из моментов я ощутила, что это приносит мне удовольствие, как и боль, что нарастала внутри после каждой удаляющейся в обратную от меня сторону спины. Я ждала взрыва, ждала и копила, ощущая на коже чужие отпечатки губ, ладоней, пальцев. Но взрыва не было, развязка не наступала и в один из осенних пасмурных дней, вылезая из чужой постели завернутая в скомканную простыню, со следами бурной ночи и прожженной в нескольких местах, я вдруг поняла, что мне восемнадцать гребанных лет, а разглядываю ржавое днище ванны с размазанной по ляжкам спермой. Я сидела под обжигающими струйками воды и выла раненым зверем, так должно быть плачут над гробом умершего возлюбленного, но я плакала не по любви, я плакала по себе и моя боль плескалась как остатки в бутылке дешевого коктейля из круглосуточного магазина.
Закончив истерику - поползла на кухню, где уже находился мой вчерашний любовник. Он был худой, болезненно худой и выглядел как ребенок с этими растрепанными пшеничными волосами, синими дорожками вен, пересекающими его тело мириадами магистралей. Я помню тонкие пальцы с грубыми подушечками, истертыми клавиатурой. Этим утром я впервые увидела, как кто-то принимает наркотики. Героин? Слишком дорого и пафосно – сказал он тогда и ввел в кисть мутную и резко пахнущую субстанцию из шприца. Пахло ацетоном. Его глаза выглядели так, будто кисточку, измазанную голубой краской окунули в литровую банку с чистой водой. Вместе с ним, в то злополучное осеннее утро я вколола свою первую дозу и впервые боль, скалящая клыки на мир вокруг меня - утихла.
Это продолжалось неделю, я просто играла, а наркотик приручал меня. Это продолжалось почти три месяца, а потом пришли Они. В комнате было не продохнуть от сигаретного дыма. Я уже давно привыкла, что лучше заткнуться и перетерпеть, переспать, слушая, как он бормочет бред о том, что мои волосы пахнут ветром. Не помню лиц, но помню, как на руках сомкнулись, чьи то пальцы. Больно. Запах жженых листьев.
Очнулась я на грязном дощатом полу, вся в грязи и почему то блевотине. Не помню, чтобы меня тошнило… Обшарпанные стены, на которых кое - где еще оставались следы грязной штукатурки, и картина, на которой художник изобразил яблоню с золотыми листьями. Тело била крупная дрожь, было холодно, думать было больно, мысли теснились внутри черепа пчелиным роем.
Дверь бесшумно открылась, на пороге стоял грузный мужчина с подернутыми сединой волосами, от него пахло лекарствами, этот резкий запах вызвал у меня очередной приступ тошноты. Хозяин. Мне не объяснили ничего, просто сунули в руки помаду….
Два дня меня периодически извивали и насиловали двое «друзей» хозяина, их забавляли мои крики о помощи, рыдания и кровь, которой меня рвало после очередной порции ударов в живот. На третий день дверь открылась снова и в комнату вошла пожилая женщина в белом халате и стоптанных тапках, я пыталась с ней говорить, но она не проронила ни слова, не смотрела в глаза, лишь смыла с моего тела кровь влажной губкой. Она оставила мне несколько ампул с наркотиком и три шприца, а затем так же молча ушла. Я ещё долго слышала шаркающие шаги за дверью.
Это длилось ровно двадцать три дня, я сгорала в лихорадке, а мое тело терзали грязные бродяги. Но тем утром все было иначе, Хозяин вошел в комнату с довольной улыбкой и сев на край кровати, не забыв тщательно скрыть брезгливость, он погладил меня по щеке и прошептал, что я беременна и теперь из стволовых клеток эмбриона, зреющего внутри меня уже четвертый день, получится прекрасное лекарство. Дрожащей рукой я набираю убийственную дозу наркотика в шприц.
Неспешные воды дремлющей деревенской речушки уносят в сторону заката опавшие листья яблони, которые в свете заходящего солнца кажутся золотыми. Я хочу, чтобы меня закопали под этим деревом.