Проблема и метод исследования

Проблема мышления и речи принадлежит к кругу тех психологи­ческих проблем, в которых на первый план выступает вопрос об отноше­нии различных психологических функций, различных видов деятельнос­ти сознания. Центральным моментом всей этой проблемы является, ко­нечно, вопрос об отношении мысли к слову. <...>

Если попытаться в кратких словах сформулировать результаты ис­торических работ над проблемой мышления и речи в научной психоло­гии, можно сказать, что все решение этой проблемы, которое предлагалось различными исследователями, колебалось всегда и постоянно — от са­мых древних времен и до наших дней — между двумя крайними полю­сами — между отождествлением и полным слиянием мысли и слова и между их столь же метафизическим, столь же абсолютным, столь же пол­ным разрывом и разъединением. <...>

Вопрос упирается в метод исследования, и нам думается, что если с самого начала поставить перед собой проблему отношений мышления и речи, необходимо также заранее выяснить, какие методы должны быть применимы при исследовании этой проблемы, которые могли бы обеспе­чить ее успешное разрешение.

Нам думается, что следует различать двоякого рода анализ, приме­няемый в психологии. Исследование всяких психических образований необходимо предполагает анализ. Однако этот анализ может иметь две принципиально различные формы. Из них одна, думается нам, повинна во всех тех неудачах, которые терпели исследователи при попытках раз­решить эту многовековую проблему, а другая является единственно верным начальным пунктом для того, чтобы сделать хотя бы самый пер­вый шаг по направлению к ее решению.

Первый способ психологического анализа можно назвать разложе­нием сложных психических целых на элементы. Его можно сравнить с химическим анализом воды, разлагающим ее на водород и кислород. Существенным признаком такого анализа является то, что в результате его получаются продукты, чужеродные по отношению к анализируемому целому, — элементы, которые не содержат в себе свойств, присущих це­лому как таковому, и обладают целым рядом новых свойств, которых это целое никогда не могло обнаружить. С исследователем, который, же­лая разрешить проблему мышления и речи, разлагает ее на речь и мыш­ление, происходит совершенно то же, что произошло бы со всяким чело­веком, который в поисках научного объяснения каких-либо свойств воды, " например, почему вода тушит огонь или почему к воде применим закон Архимеда, прибег бы к разложению воды на кислород и водород как к средству объяснения этих свойств. Он с удивлением узнал бы, что водо­род сам горит, а кислород поддерживает горение, и никогда не сумел бы из свойств этих элементов объяснить свойства, присущие целому. <...>

Нигде результаты этого анализа не сказались с такой очевидностью, как именно в области учения о мышлении и речи. Само слово, представ­ляющее собой живое единство звука и значения и содержащее в себе, как живая клеточка, в самом простом виде все основные свойства, присущие речевому мышлению в целом, оказалось в результате такого анализа раз­дробленным на две части, между которыми затем исследователи пыта­лись установить внешнюю механическую ассоциативную связь. <...>

Нам думается, что решительным и поворотным моментом во всем учении о мышлении и речи, далее, является переход от этого анализа к анализу другого рода. Этот последний мы могли бы обозначить как ана­лиз, расчленяющий сложное единое целое на единицы. Под единицей мы подразумеваем такой продукт анализа, который, в отличие от элементов, обладает всеми основными свойствами, присущими целому, и который является далее неразложимыми живыми частями этого единства. Не хи­мическая формула воды, но изучение молекул и молекулярного движе­ния является ключом к объяснению отдельных свойств воды. Так же точно живая клетка, сохраняющая все основные свойства жизни, прису­щие живому организму, является настоящей единицей биологического анализа.

Психологии, желающей изучить сложные единства, необходимо по­нять это. <...> Она должна найти эти неразложимые, сохраняющие свой­ства, присущие данному целому как единству, единицы, в которых в про­тивоположном виде представлены эти свойства, и с помощью такого ана­лиза пытаться разрешить встающие конкретные вопросы.

Что же является такой единицей, которая далее неразложима и в которой содержатся свойства, присущие речевому мышлению как целому? Нам думается, что такая единица может быть найдена во внутрен­ней стороне слова — в его значении. <...>

В слове мы всегда знали лишь одну его внешнюю, обращенную к нам сторону. Другая, его внутренняя сторона — его значение, как другая сторона Луны, оставалась всегда и остается до сих пор неизученной и неизвестной. Между тем в этой другой стороне и скрыта как раз возмож­ность разрешения интересующих нас проблем об отношении мышления и речи, ибо именно в значении слова завязан узел того единства, которое мы называем речевым мышлением. <...>

Слово всегда относится не к одному какому-нибудь отдельному предмету, но к целой группе или к целому классу предметов. В силу это­го каждое слово представляет собой скрытое обобщение, всякое слово уже обобщает, и с психологической точки зрения значение слова прежде всего представляет собой обобщение. Но обобщение, как это легко видеть, есть чрезвычайный словесный акт мысли, отражающий действитель­ность совершенно иначе, чем она отражается в непосредственных ощу­щениях и восприятиях. <...>

Качественное отличие единицы в основном и главном есть обобщен­ное отражение действительности. В силу этого мы можем заключить, что значение слова, которое мы только что пытались раскрыть с психо­логической стороны, его обобщение представляет собой акт мышления в собственном смысле слова. Но вместе с тем значение представляет собой неотъемлемую часть слова как такового, оно принадлежит царству речи в такой же мере, как и царству мысли. Слово без значения есть не слово, но звук пустой. Слово, лишенное значения, уже не относится более к цар­ству речи. Поэтому значение в равной мере может рассматриваться и как явление, речевое по своей природе, и как явление, относящееся к области мышления. <...> Оно есть речь и мышление в одно и то же время, пото­му что оно есть единица речевого мышления. Если это так, то очевидно, что метод исследования интересующей нас проблемы не может быть иным, чем метод семантического анализа, метод анализа смысловой стороны речи, метод изучения словесного значения. <...> Изучая развитие, функ­ционирование, строение, вообще движение этой единицы, мы можем по­знать многое из того, что может нам выяснить вопрос об отношении мыш­ления и речи, вопрос о природе речевого мышления. <...>

Первоначальная функция речи коммуникативная. Речь есть преж­де всего средство социального общения, средство высказывания и пони­мания. Эта функция речи обычно также в анализе, разлагающем на эле­менты, отрывалась от интеллектуальной функции речи, и обе функции приписывались речи как бы параллельно и независимо друг от друга. Речь как бы совмещала в себе и функцию общения, и функцию мышле­ния, но в каком отношении стоят эти обе функции друг к другу, <...> как происходит их развитие и как обе структурно объединены между собой — все это оставалось и остается до сих пор не исследованным.

Между тем значение слова представляет в такой же мере единицу этих обеих функций речи, как и единицу мышления. Что непосредствен­ное общение душ невозможно — это является, конечно, аксиомой для на­учной психологии. Известно и то, что общение, не опосредованное речью или другой какой-либо системой знаков или средств общения, как оно наблюдается в животном мире, возможно только самого примитивного типа и в самых ограниченных размерах. В сущности это общение с по­мощью выразительных движений не заслуживает названия общения, а, скорее, должно быть названо заражением. Испуганный гусак, видящий опасность и криком поднимающий всю стаю, не столько сообщает ей о том, что он видел, сколько заражает ее своим испугом

Общение, основанное на разумном понимании и на намеренной пе­редаче мысли и переживаний, непременно требует известной системы средств, прототипом которой была, есть и всегда останется человеческая речь, возникшая из потребности общаться в процессе труда. <...>

Для того чтобы передать какое-либо переживание или содержание сознания другому человеку, нет другого пути, кроме отнесения передавае­мого содержания к известному классу явлений, а это, как мы уже знаем, непременно требует обобщения. Таким образом, оказывается, что общение необходимо предполагает обобщение и развитие словесного значения, т.е. обобщение становится возможным при развитии общения. Итак, высшие, присущие человеку формы психического общения возможны только бла­годаря тому, что человек с помощью мышления обобщенно отражает дей­ствительность. <...>

Стоит обратиться к любому примеру, для того чтобы убедиться в этой связи общения и обобщения — этих двух основных функций речи. Я хочу сообщить кому-либо, что мне холодно. Я могу дать ему понять это с помощью ряда выразительных движений, но действительное пони­мание и сообщение будет иметь место только тогда, когда я сумею обоб­щить и назвать то, что я переживаю, т.е. отнести переживаемое мною чувство холода к известному классу состояний, знакомых моему собесед­нику. Вот почему целая вещь является несообщаемой для детей, которые не имеют еще известного обобщения.

Дело тут не в недостатке соответствующих слов и звуков, а в недо­статке соответствующих понятий и обобщений, без которых понимание невозможно. Как говорит Л.Н.Толстой, почти всегда непонятно не само слово, а то понятие, которое выражается словом <...>. Слово почти все­гда готово, когда готово понятие. Поэтому есть все основания рассматри­вать значение слова не только как единство мышления и речи, но и как единство обобщения и общения, коммуникации и мышления.

Принципиальное значение такой постановки вопроса для всех гене­тических проблем мышления и речи совершенно неизмеримо. Оно заклю­чается прежде всего в том, что только с этим допущением становится впер­вые возможным каузально-генетический анализ мышления и речи. <...>

Л.С. Выготский,