Государство и право. €

Шалютин Борис Соломонович

Доктор философских наук, профессор.

Коренные социальные изменения всегда стимулируют переосмысление фундаментальных проблем гуманитарного знания. В постсоветский период этот процесс не мог миновать и юридическую науку. Актуализируется обсуждение философско-правовой проблематики, возрождается философия права как исследовательская область. Интенсивно дискутируется проблема правопонимания – «безусловно, определяющая в юридической науке»¹. В этом контексте заслуживает тщательного анализа категория закона. Оставаясь пока в тени споров относительно сущности права, она кажется многим более ясной и определенной. Думается, такое мнение ошибочно; здесь назрела необходимость в обстоятельном категориальном анализе, что неизбежно скажется на понимании и права, и государства, и соотношения их с законом и друг с другом.

Принято считать, что существует два основных значения термина закон. Прежде всего – это фундаментальная общенаучная категория. В данном смысле говорят о законах природы, общества, мышления и т.п. Второе значение в разного рода энциклопедиях и словарях дается с пометкой «юр.» - юридический.

Получается довольно странная ситуация. Математический и логический, физический, химический и биологический, даже экономический, социологический и исторический законы² – это одно (вариации, модусы одного), а юридический – нечто принципиально другое. Здесь мы сталкиваемся либо с каким-то терминологическим недоразумением (которое, однако же, должно быть прояснено), либо с реальной проблемой, которая тем более требует своего решения.

В первом значении ( в качестве общенаучной категории) закон обычно понимается как «необходимое, существенное, устойчивое, повторяющееся отношение между явлениями»³. Однако имеет смысл внимательно присмотреться к высказываниям типа: «Движение небесных тел подчинено законам механики»; «По второму закону Ньютона удвоение действующей на тело силы влечет удвоение его ускорения» и т.п. Разумеется, под словом «закон» в этих примерах подразумевается и некая связь. Однако, прежде всего, здесь очевидна детерминирующая, регулятивная функция закона. Закон как регулятор есть начало, детерминирующее протекание некоторого процесса⁴. Замечу - пока в предварительном порядке, - что понимание закона в общенаучном смысле слова как регулятора сразу ставит под сомнение корректность противопоставления ему закона юридического⁵.

Специфика детерминации процесса законом, в отличие от других детерминационных механизмов, состоит в ее необходимом характере. Порядок движения, устанавливаемый законом, не может быть нарушен. Процесс, подчиненный некоторому закону, не может происходить иначе, чем этим законом предписывается. Если по закону Ома между напряжением и силой тока существует прямо пропорциональная связь, то с увеличением напряжения сила тока возрастет, а не наоборот. Если по законам природы животному суждено умереть, то оно не будет жить вечно.

Законы, детерминирующие различные сферы и аспекты мирового движения, имеют, наряду с имманентными закону как таковому и потому инвариантными характеристиками, существенные типологические различия. Более того, с восхождением от простых к более сложным процессам фиксируются и определенные тенденции в развитии соответствующих законов. Оставляя их обстоятельный анализ, обратим внимание на два момента.

Первый. Механические законы – вероятно, наиболее простые среди законов природы, – относятся к каждому отдельному телу, «поведение» которого ими определяется. Более сложные процессы часто регулируются законами, детерминирующими интегральные параметры систем и не опускающимися до уровня отдельных элементов. Таковы уже газовые законы. И хотя, например, температура жестко связана со средней скоростью движения молекул газа, но именно со средней, и на скорость движения отдельной молекулы закон не накладывает ограничений.

Второй. Законы классической механики носят однозначный характер. Не касаясь вопроса, насколько точно они отражают описываемые процессы, и нет ли и там какого-либо «допуска», констатируем, что более сложные процессы подчиняются законам иного рода, не предполагающим однозначной детерминации.

Для иллюстрации последнего обратимся к наиболее сложным природным процессам – поведению высших животных. Здесь отдельные особи самостоятельно определяют конкретный рисунок своего поведения. Они способны решать многоходовые ситуативные задачи, могут изготавливать элементарные орудия труда, даже осваивать человеческий язык в пределах сотен лексических единиц, свободно употребляя его вплоть до уровня порождения метафор. Эти потрясающие возможности, открытые в последней трети XX века, подтолкнули некоторых исследователей к слишком сильным выводам: «Данные из области приматологии, накопленные к настоящему времени, существенно подрывают традиционные представления о качественной уникальности человека и делают поиски пресловутой грани между ним и человекообразными обезьянами мало перспективными. Конечно, различия существуют, но они по большей части количественного порядка»⁶.

В действительности, коренное различие существует, но оно состоит не в уровне сообразительности, не в большей сложности предметных или коммуникативных действий, а в характере детерминации индивидуальной жизни в ее соотношении с биологическим видом.

Животная особь способна к выбору лишь на уровне ситуативной задачи. Но ее жизнепостроение в основных моментах генетически предопределено, то есть детерминировано биологическим видом, к которому особь принадлежит. Предопределенность развертывается через систему инстинктов, каждый из которых – и есть отдельный закон. Он задает границы, за которые особь не может выйти. Чем «умней» животное, тем разнообразнее поведение в рамках инстинкта, но стены задаваемого им коридора – это и есть необходимость. Итак, второй момент состоит в том, что, в отличие от простейших законов, здесь необходимым образом задаются лишь пределы, внутри которых ограничений нет; при этом эволюционная тенденция заключается в расширении коридора возможностей. Система инстинктов есть видовой Закон, «на роду написанный» каждой особи, ради исполнения которого она живет; мир живого – царство видов.

Сущность антропосоциогенеза, исторически разделяющего природу и общество, состоит в «обуздании» основных инстинктов⁷. Пока хотя бы один из них остается непреодолимым – общества нет. Лишь когда последний инстинкт «человеческого животного» проигрывает столкновение с системой социокультурной детерминации, происходит прорыв из природного царства необходимости в собственно человеческий мир – царство свободы.

Последнее не означает, что в человеческом мире отсутствуют механизмы регуляции поведения, носящие необходимый характер. Подобно видам в живой природе, единицами социокультурной организации выступают не индивиды, а отдельные общества. Исторически первой единицей социокультурной организации считается род⁸. Хотя отношения «животная особь – биологический вид» и «человеческий индивид – единица социокультурной организации» не тождественны, между ними есть следующее сущностное сходство.

Особи рождаются и умирают, множество поколений сменяет друг друга, а вид продолжает существовать сквозь их череду. То же отношение имеет место между человеческими индивидами и единицей социокультурной организации, к которой они принадлежат.

Если предположить в порядке мысленного эксперимента исключительно эгоистическое поведение особей, то вполне очевидно, что оно привело бы к быстрому исчезновению вида. История и современность более чем наглядно иллюстрируют возможность поведения человека, направленного на его собственную выгоду, независимо от того, совпадает оно с интересами общности или противоречит им. Если, также в порядке эксперимента, представить, что сегодня ничто не ограничивает прагматически ориентированное поведение людей, самоуничтожение общества окажется вопросом дней. Однако исторически длительное существование конкретных обществ является фактом. Значит, есть регулятивные механизмы, определяющие поведение людей таким образом, что оно надежно обеспечивает сохранение этих единиц сквозь череду сменяющих друг друга поколений. Совокупное поведение свободных субъектовоказывается организованным так, что социокультурное целое не распадается, а устойчиво воспроизводится.

Оставим в стороне технико-технологические и иные инструментально-прагматические аспекты культуры. При всей важности, они играют подчиненную роль, ибо более или менее эффективно (в зависимости от собственного совершенства) реализуют ту или иную направленность. Лопата может быть орудием как обработки земли, так и убийства. Нас интересуют механизмы, регулирующие именно направленность поведения людей.

Существуют три типа механизмов, не позволяющих противоборствующим индивидуально-прагматическим поведенческим детерминантам разорвать общество, именно они обеспечивают социокультурную ориентацию поведения.

Первый из них основывается на непосредственном сопереживании. Способность к сопереживанию лежит в основе нравственного отношения к действительности. Если человек желает, чтобы другому было хорошо, а не плохо, и если за этим не стоит утилитарный интерес, то в основе такого желания лежит сопереживание. Нравственная нормативность оформляет, обобщает и структурирует отношения сопереживания между людьми. Непосредственное сопереживание играло особую роль в организации первобытного рода. Сила автономной родовой группы в огромной степени зависела от ее сплоченности. Эта сплоченность надежно обеспечивалась через механизм эмоционального взаимопроникновения и единения, уровень которого был столь высок, что приводил к формированию как бы единой родовой души, единой родовой психики. Сплоченность МЫ была столь велика, что превращала первичную группу фактически в единый супер-организм⁹. Внешнее посягательство на другого члена рода было равносильно посягательству на себя¹⁰.

Второй механизм – формирование иррациональных ценностных абсолютов. Непосредственное сопереживание может играть определяющую роль в обеспечении сплоченности и согласованного поведения только небольших внутренне недифференцированных групп. Вопреки по-прежнему распространенному мнению, отнюдь не экономические, технические или иные прагматические факторы формируют принципиальную структуру того или иного общества. Как показал М. Вебер, пока протестантизм не освятил эффективное хозяйствование именем Бога, никакой капитализм был невозможен. Прагматическое, рациональное поведение людей осуществляется в тех рамках, которые задаются системой ценностных абсолютов. Ими определяются, с одной стороны, основные направленности человеческого поведения, а с другой – запреты. Замечу, что второй механизм работает уже и на родовой стадии развития человечества, а первый сохраняется и в более развитых, чем родовое, обществах.

Третий механизм – принуждение, осуществляемое социальным целым в отношении индивида. Этот механизм возникает с возникновением человеческого мира и остается навсегда. Как отмечал П.И. Новгородцев, «условия общественной жизни требуют, чтобы известные предписания исполнялись во что бы то ни стало, все равно, соответствуют они или нет желаниям и мнениям отдельных лиц. Сожитие людей в обществе было бы немыслимо, если бы такие деяния, как воровство и убийство, ставились исключительно в зависимость от добровольного усмотрения отдельных лиц»¹¹. Неизбежность принуждения вытекает из недостаточности механизмов, апеллирующих к свободе. Свобода не может гарантировать необходимый характер воспроизводства социального целого. Регуляторы, опирающиеся на свободу, неизбежно дополняются механизмами принуждения.

Обычно утверждается, что в ряду разнообразных норм (моральных, религиозных и т.д.) принудительный характер присущ только нормам юридическим. Каким образом принуждение, специфицирующее юридическую норму, соотносится с необходимостью, специфицирующей закон в общенаучном смысле этого слова?

Выше отмечалось, что одной из важных тенденций в развитии регуляции поведения посредством закона является расширение коридора поведенческих возможностей. У человека это расширение достигает бесконечности или, что то же самое, внутри индивида стены коридора исчезают вообще. Если животное не в состоянии нарушить инстинкт, то человек способен выйти «за флажки» не только инстинкта, но и юридического закона.

Принципиальная возможность нарушения со стороны индивида любого устанавливаемого обществом закона является выражением свободы как его антропологической сущности. Лишенными такой свободы могут быть только относительно немногие члены общества, иначе общество распадется в силу своего противоречия этой сущности. Но тогда, на первый взгляд, о начале необходимости в регуляции человеческого поведения говорить не приходится. Однако - лишь на первый взгляд.

Обратимся к аналогии. Частным выражением закона всемирного тяготения является запрет падать вверх. Частным выражением законов пищеварения является запрет есть ядовитые грибы. Между этими запретами есть существенные различия. Наиболее очевидное в том, что первый запрет не нарушаем – как и животный инстинкт. Что касается второго, то его в виде шутки иногда формулируют по-другому: «Все грибы можно есть, но некоторые только один раз¹²». Человек в состоянии его нарушить. Однако этим нарушением, совершенным им по свободной воле, он «включает» определенный механизм, с необходимостью приводящий туда, где уже грибы не едят.

Животная особь – не субъект, она не обладает свободой, через ее поведение реализует себя видовой закон. Человек обладает свободой детерминации поведения во всей полноте. Необходимый характер детерминации его поведения может проистекать только извне. Я свободен съесть ядовитый гриб. Я свободен и попытаться с разбега лбом пробить бетонную стену. Но и у химических процессов, запущенных попаданием мухомора в организм, и у стены своя логика, которой нет дела до моей свободной воли. Их железная необходимость, хотя и запущенная моим действием, реализуется помимо нее. Поэтому, если я хочу избежать опасных для своей жизни и здоровьяпоследствий, я принужден отказаться от поедания мухоморов и попыток пробить стену головой. По отношению к свободной воле необходимый характер регуляции обретает форму внешнегопринуждения.

Итак, ответ на вопрос о соотношении необходимости и принуждения таков: принуждение есть необходимость в ее проявлении относительно свободной воли; необходимость относительно свободной воли проявляет себя как принуждение. А поскольку именно начало необходимости специфицирует закон среди прочих регуляторных механизмов, то, норма, соблюдение которой обеспечивается принуждением, оказывается законом не только в специфически юридическом, но и в общенаучном смысле слова. Противопоставление юридического закона закону вообще не имеет оснований.Юридический закон является специфической разновидностью последнего.При этом его фундаментально значимая специфика вырастает в соответствии с общими тенденциями развития законов: ограничение поля поведенческих возможностей выносится за рамки субъекта.

Впрочем, для скептически настроенного вдумчивого читателя здесь остаются достаточно серьезные вопросы. Рассмотрим наиболее существенные из них.

Приведенная аналогия с грибами может показаться некорректной в силу того, что, в отличие от природных, юридические законы создаются людьми. Однако норма, ставшая законом, превращается в особого рода объективную реальность (точнее, ее элемент). Юридический закон в качестве объективной реальности противостоит обособленному субъекту, вынужденному считаться с ней. Юридический закон создается людьми как внешняя объективная сила и, будучи созданным, таковым и выступает¹³. Если для Иисуса несть ни эллина, ни иудея при условии принятия веры, то для закона несть ни эллина, ни иудея, независимо, верят ли они в него и даже знают ли о его существовании.

Далее. При устном изложении предлагаемой здесь концепции мне неизменно говорили: о какой необходимости может идти речь, если человек способен нарушить закон? Хотя этот вопрос уже затрагивался, ответ на него носит принципиальный характер и должен быть развернут более обстоятельно.

Принято считать, что норма закона включает три элемента: диспозицию, гипотезу и санкцию, отвечающие на вопросы (соответственно) «какое поведение она предусматривает для субъектов правового отношения, при каких условияхэто поведение должно или может иметь место и какими будут последствиядля лиц, не исполняющих или нарушающих установленное правило»¹⁴. На языке логики эту структуру описывают высказыванием «Если А, то В, иначе С», где А – гипотеза, В – диспозиция, С – санкция¹⁵.

Индивиду либо другому обособленному субъекту непосредственно адресована лишь диспозитивно-гипотетическая часть этого высказывания. Что касается части «иначе С», то она необходимым образом определяет функционирование социального целого – внешней по отношению к индивиду объективной реальности.

Диспозиция - элемент, который коренным образом отличает юридический закон от всех остальных законов. Именно она сообщает юридическому закону собственно нормативное содержание. Именно она ставит юридический закон под знак долженствования. Но детерминация через долженствование имманентно предполагает возможность нарушения долга субъектом. Здесь нет необходимого характера детерминации, и потому сама по себе диспозиция не придает норме качества закона.

Качество закона исходит от части «иначе С». В развернутом виде она будет выглядеть следующим образом: «Если при наличии такого-то условия (гипотеза) нарушается такое-то правило (диспозиция), то следует такое-то наказание (санкция)». Для простоты опустим гипотезу, которая здесь не играет решающей логической роли, и получим обычное импликативное высказывание: «Если не-B, то C».

Импликативное высказывание «Если… то» - наиболее адекватная логическая форма выражения любого, в том числе естественнонаучного, закона. Адекватность обусловлена тем, что здесь в самой логической форме заложен необходимый характер связи антецедента и консеквента, конституирующий закон. При этом обеспечение данной связи - применительно к юридическому закону - уже не имеет к частному лицу, которому адресована диспозиция, никакого отношения. Она обеспечивается «включающимся» при нарушении диспозиции объективным надличностным механизмом, который в развитом обществе реализуется прежде всего государством. Именно в этом заключается идея закона. При сопоставлении естественного и юридического законов в аспекте их детерминирующего воздействия на человеческое поведение получаем следующую картину.

1. И естественный, и юридический законы суть объективная реальность. Соответственно, компетентный индивид учитывает их при построении своего поведения. В том числе он может предпринимать те или иные действия, направленные на реализацию своих целей, отчетливо осознавая негативные для себя последствия, которые неизбежно наступят сообразно закону. Сегодня едва ли не каждый спортсмен, работающий в «большом спорте», осознает, что сверхнагрузки при тренировках и соревнованиях (не говоря уже о применении определенных препаратов) в силу объективных физиологических законов крайне вредны для его организма, но ради достижения спортивных результатов он идет на это.

Аналогично, в юридической практике не уникальны случаи, когда N замышляет, например, убийство M, намереваясь сразу сообщить о совершенном преступлении, что фактически и делает. Мотивы убийства (политические, моральные, бытовые) для него важнее обусловленных законом негативных последствий. В этом плане между юридическим и естественным законами нет принципиальной разницы. Юридический закон оказывает на поведение субъекта детерминирующее воздействие необходимого характера опосредовано - через создание объективной реальности, с которой субъект вынужден считаться.

2. Наряду с этим, юридический закон содержит дополнительное детерминирующее поведение воздействие, специфицирующее его именно в качестве юридического. Это - диспозиция. Она непосредственноадресована субъекту. Диспозиционная детерминация не только не содержит необходимого начала, но прямо противостоит ему, ибо имманентно предполагает возможность нарушения диспозиции. Детерминирующим здесь выступает не начало необходимости, а начало долженствования.

Итак, на уровне идеи закона ответ на вопрос о том, чем объясняется необходимость в юридической регуляции социального мира, ясен: характером связи между нарушением диспозиции и санкцией. Поэтому совершение преступления¹⁶, хотя и есть нарушение закона, само по себе нарушает лишь его диспозициональную составляющую, не претендующую на необходимость. Необходимый характер связи нарушения диспозиции и санкции призвано реализовать социальное целое, в развитом обществе - прежде всего государство. Но реализуется ли он в действительности? На первый взгляд - очевидно, что нет.

Видимо, есть три главных причины разрывов между нарушением диспозиции и санкцией. Первая - наличие латентной преступности. Здесь соответствующий объективный механизм не запускается вообще. Вторая - объективный социальный механизм реализуется через деятельность многочисленных субъектов. Поведение каждого из них в отдельности непосредственно детерминируется процессуальным законом диспозиционно. В отличие от природного мира, здесь необходимость реализуется через свободу. Но она может не реализоваться, поскольку каждый способен нарушить диспозицию и встать «по ту сторону баррикад». Наконец, третья причина состоит в том, что для реализации рассматриваемой связи надындивидуальный механизм, «машина правосудия», должен оказаться сильнее в противоборстве с преступником, что не может иметь место всегда.

Тем не менее, применительно к стабильному обществу, сохраняются основания утверждать, что юридический закон несет в себе общее всякому закону основание - необходимость. Она заключается в том, что общество с необходимостью поддерживает определенный уровень неизбежности наказания¹⁷. Иначе масштаб нарушений переходит критическую черту, общество утрачивает качественную определенность, переходит в хаотическое состояние, характеризующееся отсутствием каких-либо законов, и может распасться. Это сродни «поведению» стареющего организма: клетки и органы перестают подчиняться закону, и организм гибнет. Но для организма социального возможен и иной вариант: преодолев хаос, он обретает новую определенность. Последняя включает в себя новую систему законов и, более того, в значительной мере конституируется ею¹⁸.

Подытожим сказанное.

Закон вообще (в общенаучном значении этого термина) есть начало, необходимым образом детерминирующее некоторый процесс.

Юридический закон несет в себе конституирующие признаки закона вообще, являясь, таким образом, частным случаем последнего.

Диспозитивная часть юридического закона, адресованная обособленному субъекту, не содержит в себе начала необходимости, а, напротив, предполагает возможность своего нарушения свободным субъектом.

Конституирующее юридический закон в качестве закона вообще начало необходимости присутствует в детерминации связи между нарушением диспозиции и санкцией. При этом предметом регулирования здесь выступает не поведение обособленного субъекта, а функционирование социального целого.

Детерминируемая юридическим законом необходимость реализуется в функционировании социального целого не помимо свободы (как в природе), а через свободу - через деятельность свободных субъектов.

Юридический закон необходимым образом детерминирует определенный уровень неизбежной связи между нарушением диспозиции и санкцией.