Некоторые общие особенности социальных разновидностей речи

Наряду с весьма существенными различиями, социальные разновидности речи имеют некоторые общие особенности. Одна из таких особенностей состоит в том, что, подобно территориальным диалектам, социальные разновидности речи также имеют территориальные различия. Совершенно очевидно территориальное раз<491>личие так называемых крестьянских диалектов, поскольку различны сами территориальные диалекты. Территориальные различия обнаруживает также профессиональная и жаргонная лексика.

Проф. П. Я. Черных приводит некоторые оленеводческие термины, распространенные в Колымском крае, например, выпороток 'молодой олений теленок не старше двух месяцев от рождения', каргин 'убойный олень чукотской породы', комляк 'олень, еще не достигший одного года', лончак (от лонись 'в прошлом году') 'олень по второму году', третик 'олень третьего года', полетень 'мягкая часть оленьего мяса, снятая с заднего стегна', шастина 'часть оленьего стада в 50—100 голов' и т. д. Русская оленеводческая терминология Печорского края имеет совершенно другой характер, например, неблюй 'молодой олень, не достигший годового возраста', хорь 'олень-производитель в возрасте 3—4 лет', езейка 'скребок для выделки шкур' и т. п. [7]

Вспоминая свои гимназические годы, Е. Д. Поливанов писал: «Я помню, как нам во втором-третьем классе, например, в голову не приходило употребить в разговоре между собою слово «угостить»: оно регулярно заменялось через «фундовать», «зафундовать»... Совершенно не употреблялось и слово «товарищ» в таких, напр., случаях, как «он — хороший товарищ»: надо было сказать кулей, «хороший товарищ» — штрам кулей и т. д.» [50, 161]. По-видимому, это был какой-то местный гимназический жаргон города Риги. Современному молодежному слэнгу эти слова неизвестны. Говоря о воровском жаргоне, Е. Д. Поливанов отмечал, что единого блатного языка у нас (как, вероятно, и в других больших странах) не имеется: кроме наиболее распространенной (но текучей в хронологическом отношении, т. е. с каждым годом претерпевающей значительные изменения) системы криптолалического языка настоящих уголовных преступников и диалектальных ее вариаций — по отдельным районам, часто даже по отдельным тюрьмам — есть еще целый ряд лишь приближающихся к «блатной музыке», но весьма разнообразных жаргонов (или просто совокупностей словарных особенностей), иногда не носящих уже криптолалического характера, из которых каждый объединяет специфическую группу социальных низов (напр., или проституток, или шулеров, или беспризорных и т. д.), притом в данном только географическом районе, иногда в данном только городе [50, 167].

В. Тонков, занимавшийся в 30-х годах исследованием воровского жаргона, отмечал, что в словарях московских тюрем преобладал архаическо-национальный элемент, а в языке воров западных тюрем чувствовалось западное влияние [65, 55].

Существует жаргонная лексика, имеющая значение только<492> для определенного города, например, в жаргоне спекулянтов часть улицы Горького в Москве от гостиницы Москва до площади Моссовета называется Плешка; Аннушка — трамвай «А» в Москве, Павлинка — проспект Павлина Виноградова в Архангельске и т. д.

Профессиональная и жаргонная лексика так же, как все в языке, исторически изменчива. Бытовая профессиональная лексика меняется значительно быстрее, чем специальная техническая и научная терминология, что естественно связано с прогрессом в области техники. Так, например, с изменением техники изготовления плотов, с введением сплоточных машин, связывающих бревна проволокой, а также с устранением широко применявшегося ранее метода самосплава древесины без помощи катеров, исчез целый ряд специфических терминов, например, ромшина 'толстая поперечная жердь, к которой прикреплялись бревна с помощью черемуховых виц и клиньев', прикол 'толстый кол или столбик, к которому прикрепляли канатом плот в случае сильного ветра', лотовка 'большой плот с применением волочащихся по дну реки лотов или металлических грузов' и т. д. В языке архангельских поморов начинает исчезать некогда широко распространенное слово карбас 'большая парусная лодка'. Сейчас, когда на карбасах вместо паруса стали ставить моторы, они уже называются не карбасами, а дарами; исчезло слово стрик или стрики — так назывались раньше с прибавлением более точных определений ветры шестнадцати румбов, отличаемые на компасе между главными румбами и межниками, например: Стрик запада к шолонику 'ветер 258 3/4° 3'.

«Профессиональный диалект русского летчика, — замечает Л. В. Успенский, — не есть, конечно, нечто неизменное во времени и целое по своему составу. Язык, на котором сообщаются (в своем кругу и по профессиональным надобностям) советские летчики до сих пор, далеко не сходен с тем, как изъяснялись летчики-офицеры в Севастополе и Гатчине в 1912—1913 гг.» [66, 165].

Не остается неизменной и жаргонная лексика. Жаргонные слова конкурируют между собой. Все менее выразительное оказывается в большей степени подверженным исчезновению. Любопытно отметить, что из многих названий воровских притонов, как-то: гоп, хевра, хаза и малина — наиболее конкурентоспособным оказалось название малина. Другие названия или суживают свое значение, например, гоп, хевра, или исчезают (хаза).

А. М. Хирьяков рассказывает об уголовном арестанте, который подметил изменения в воровском жаргоне петербургских трущоб Крестовского. «Теперь многое изменилось, — говорил Митька-маляр. — Умственнее язык стал. Прежде, например, бумажник называли: лопата, а теперь говорят кожа; лом у Крестовского называли фомка. Почему фомка Неизвестно. А теперь говорят:<493> Гитара. Умственнее!» (А. М. Хирьяков. Три встречи. «Современник», 1911, №1, стр. 352). Сильно меняется и студенческий жаргон. В прежнее время в среде семинаристов были распространены такие слова, как банка 'удар, побои', банку дать 'побить', взорвать 'получить что-нибудь на чай', выкусывать 'проделать что-нибудь', золотарь 'бродяга, пропойца', кабалиться 'срезаться при ответе урока', ковать 'сочинять, говорить от себя, а не по книге', мылявый 'льстивый, хитрый', скоблить 'учить наизусть', удить 'подглядывать в книгу при ответе урока' и т. п. [8] В современном студенческом жаргоне эти слова уже не употребляются. Исследуя студенческий жаргон, Л. И. Скворцов отмечает, что строгое синхронное описание жаргона затрудняется тем, что его лексический состав во многих своих частях подвижен, непостоянен; иногда даже через год-другой многое воспринимается носителями как устаревшее и перестает активно употребляться, что-то входит в моду как новое; происходит постоянное пополнение синонимических рядов и т. д. [59, 50].

Обычно языковой базой жаргона является просторечный стиль речи. Характерные черты просторечия придают некоторые общие черты жаргонам, например, наличие слов и выражений с ярко выраженной экспрессивной окраской. Кроме того, просторечие способствует переносу слов из одного жаргона в другой.

Проницаемость лексических систем социальных вариантов речи и их взаимовлияние. Связь жаргонной лексики с просторечием. Образование интержаргона

Социальные варианты речи (профессиональные и условные языки, жаргоны) не имеют собственного грамматического строя, отличаясь друг от друга только в области лексики. Поскольку лексика любого языка обладает высокой проницаемостью, то и социальные варианты речи не имеют абсолютно непроницаемых лексических систем. Литературный язык постоянно пополняется за счет диалектной и просторечной речи, просторечие само обнаруживает различные степени приближения к литературной речи. Всюду происходит взаимовлияние и взаимопроникновение различных лексических систем. Слова одного жаргона часто переходят в другой. Слова условных языков странствующих торговцев и ремесленников попадают в жаргон уголовников, оттуда они проникают в жаргоны школьников, студентов, стиляг, спекулянтов и т. д. Проникают в жаргоны также слова из различных профессиональных лексических систем и профессиональных жаргонов.

Жаргонные слова не только кочуют из жаргона в жаргон, но довольно часто проникают и в обычную разговорную речь. Особенно благоприятной средой для проникновения всякого рода арготизмов является просторечная лексика. Просторечная лексика отличается специфической экспрессивной стилистической окраской фамильярности, иронии, бранности, шутки, ласки, презрения. Слова разговорной бытовой лексики, называя что-либо, дают также и определенную оценку называемого. Будучи не связано строгими нормами, просторечие постоянно создает различные новые образные слова, метафорические выражения и т. п. В нем всегда ощущается нужда в новых средствах экспрессии. Неудивительно, что каждое жаргонное слово, которому часто нельзя отказать в особой образности, оригинальности, экспрессивности и броскости, является находкой для просторечия.

Некоторые исследователи отмечали в 20-х годах как своего рода бедствие необычайное засорение языка школьников блатными словами. Однако это бедствие имело некоторые объективные причины. Дело в том, замечает Е. Д. Поливанов, что у этих «хулиганских слов» более обильное отдельными представлениями содержание, чем у обыкновенных (а потому и пустых в известном отношении) эквивалентов из нормального языка, и этим более богатым содержанием, разумеется, и объясняется то, что их предпочитают обыкновенным словам [50, 161].

В обиходной речи можно найти немало слов и выражений жаргонного происхождения, например: пацан (обращение к несовершеннолетним), стырить 'украсть', подстрелить 'выпросить что-нибудь', припухать 'спать', офонареть 'потерять рассудок, поглупеть', филонить 'бездельничать', загнать 'продать', капать 'доносить', будка 'физиономия', блатной 'принадлежащий к уголовному миру', кумбола 'голова', женатик 'женатый человек', предки 'родители', бабочка 'рубашка-безрукавка', поднять хай 'поднять шум', в ажуре 'в порядке', каюк 'конец, гибель', амба 'окончательно, всё' (например: двадцать пять рублей и амба) и т. д.

Жаргонные слова, проникая в просторечие, часто лишаются своей ярко выраженной социальной окрашенности и зашифрованности, нередко они переосмысляются и образуют так называемый интержаргон, или слой арготической или просторечной лексики, что ведет к известному сближению различных социальных разновидностей речи. Границы между ними становятся менее отчетливыми и определенными.

Пополняя свой лексический запас из самых различных жаргонов, интержаргоны нередко используют и лексику так называемых профессиональных языков, например, шуровать 'энергично работать' взято из специального словаря кочегаров, где оно означает 'бросать дрова или уголь в топку', маскироваться 'бездельничать' заимствовано из армейского жаргона и т. д.<495>

Границы между различными социальными вариантами речи становятся еще более трудноопределимыми, если принять во внимание, что почти каждый человек является носителем нескольких лексических систем, принадлежащих разным социальным вариантам речи. Показательным в этом отношении является язык моряков и летчиков. Квалифицированный моряк безусловно знаком с определенной профессиональной лексической системой, касающейся его специальности. Он отдает себе отчет в том, что означают такие слова, как кнехт, шканец, кильватер, шпангоут, клюз и т. д. Одновременно ему известны слова и выражения морского жаргона, например, пришвартоваться к девушке т. е. 'идти рядом с ней', бросить якорь, т. е. 'жениться' и т. д. Ему, конечно, известен также — как воспоминание о годах студенчества — студенческий слэнг и элементы лексики других жаргонов.

Чего только нет в языке летчиков Здесь и специальные термины, касающиеся авиации, типа штурвал, элероны, шасси, старт, и выражения вроде бабовоз 'летчик пассажирской линии', анюта 'самолет марки АНТ', барахлить 'плохо работать' (о моторе). Некоторые слова специального языка летчиков оказываются общими со словами специального языка шоферов, например, газ 'поступление смеси в цилиндры мотора', газануть 'внезапно увеличить обороты мотора' и т. д.

О стилистических функциях социальных вариантов речи

Социальные разновидности речи, как было показано в предыдущих разделах, представляют далеко не одинаковые по своей природе явления. Так, например, профессиональные языки, если отвлечься от их арготической окрашенности, можно рассматривать как специализированные лексические системы. Различного типа жаргоны — студенческий, некоторые профессиональные жаргоны, воровской жаргон и т. п. — это скорее своеобразные просторечные стили.

Ко всем социальным вариациям речи совершенно неприменимо, на наш взгляд, понятие диалекта, поскольку они не имеют специфической фонетической системы, специфического грамматического строя и существуют на базе обычного языка.

Есть и еще одна характерная черта, которая объединяет между собою почти все социальные разновидности речи: все они выполняют стилистические функции. Уголовник, пользующийся воровским жаргоном в определенной среде, вряд ли будет употреблять его при разговоре со своей женой или с детьми. Трудно представить себе такого студента, который решился бы сдавать государ<496>ственные экзамены, пользуясь студенческим слэнгом. Инженер или ученый, использующий техническую терминологию в своих работах или при разговоре с людьми своей специальности, во всех остальных случаях будет пользоваться обычным разговорным языком. Даже буржуа, которому некоторые социологи приписывают в качестве отличительного «классового» признака использование литературного языка также и в домашнем обиходе, на самом деле непрочь в кругу своих близких перейти на язык, окрашенный просторечными и диалектными элементами.

Отсюда следует, что социальные варианты речи, подобно стилям, употребляются прежде всего в определенных условиях, там, где соответствующий стиль речи оказывается принятым и уместным.

Сама мысль о близости социальных вариантов к стилям высказывалась неоднократно разными исследозателями. Д. С. Лихачев отмечал, что арготирующий может произвольно переходить от употребления обычной речи к арго и обратно, что арго подчиняются, по-видимому, какому-то определенному языковому заданию, что употребление арготических слов может быть рассмотрено как стилистическая организация речи [43, 373].

Е. Д. Поливанов, характеризуя различные жаргоны, приближающиеся к «блатной музыке», склонен был считать их просто совокупостями словарных особенностей [50, 167]. По мнению Л. И. Скворцова, для жаргона в старом понимании (замкнутая речевая система большей частью антиобщественной социальной группы) в нашем обществе вообще нет социальной основы. Жаргон в нашем понимании — это, в сущности, «жаргонно окрашенная лексика». Она возникает и существует в силу установки на интимный, фамильярно-сниженный стиль речи при социально-речевой общности той или иной группы носителей языка [59, 48]. Заметим, что стилистическая функция социальных разновидностей речи проявляется особенно отчетливо, когда говорящий владеет лексическими системами разных социальных варианто в. Таким образом, по своим особенностям социальные варианты речи ближе всего стоят к речевым стиля м, а не к диалектам, как нередко утверждают авторы специальных исследований.

В заключение следует отметить, что вопросы социальной дифференциации языка, несмотря на большой интерес, проявляемый к ним в настоящее время в мировой лингвистике, в целом изучены еще далеко не достаточно. В центре внимания социолингвистических исследований находится вопрос о соотношении социальных и лингвистических структур (в этом плане наиболее существенным представляется вывод о подвижности соотношения структуры общества и социальной дифференциации языка). В них также ставится вопрос о специфическом характере социальной дифференциации языка и ее соотношении с другими типами языковых раз<497>граничений (территориальными и функционально-стилистическими). Обобщенное представление о соотнесенности социальных и территориальных дифференциаций нашло свое выражение в понятиях «вертикального» и «горизонтального» членения языка, которые используются в работах немецких и французских ученых. Имеются, наконец, отдельные попытки перенести социальную проблематику в исторический аспект рассмотрения языка.

Библиография

1. М. А. Абдрахмано в. К вопросу о закономерностях диалектно-языкового смешения (на материале тюркского говора дер. Эушта Томского р-на). Томск, 963.
2. С. Аманжоло в. Вопросы диалектологии и истории казахского языка. Алма-Ата, 1959.
3. Архив К. Маркса и Ф. Энгельс а, т. IX . 1941.
4. А. Ш. Афлетуно в. Языковые особенности татар западной и юго-западной части БАССР. (Автореф. канд. дисс.). Казань, 1961.
5. Р. В. Бабушкин а. Темяшевский диалект мокша-мордовского языка. — В кн.: «Очерки мордовских диалектов», т. IV . Саранск, 1966.
6. Т. Г. Баише в. Башкирские диалекты в их отношении к литературному языку. М., 1955.
7. А. И. Бараннико в. Цыганские элементы в русском воровском арго. — В сб.: «Язык и литература», т. VII , Л., 1931.
8. Л. И. Баранников а. О внутреннем (диалектном) членении языка.— В сб.: «Язык и общество». Саратов, 1967.
9. Л. И. Баранников а. О некоторых особенностях развития диалектов на территории позднего заселения. Там же.
10. Л. И. Баранников а. О разграничении языка и диалекта. — В сб.: «Язык и общество», М., 1968.
11. Р. М. Баталов а. Оньковский диалект коми-пермяцкого языка. (Автореф. канд. дисс.). Кудымкар, 1962.
12. И. А. Батмано в. Северные диалекты киргизского языка. Фрунзе, 1938.
13. М. Г. Биби н. Говоры наскафтымской мордвы. (Автореф. канд. дисс.). Саранск, 1966.
14. В. Д. Бондалето в. Заимствования из германских языков в лексике русских условно-профессиональных арго. — В сб.: «Вопросы теории и методики изучения русского языка». Саратов, 1965.
15. В. Д. Бондалето в. Условно-профессиональные языки русских ремесленников и торговцев. (Автореф. докт. дисс.), М., 1966.
16. В. Д. Бондалетов. Финно-угорские заимствования в русских условно-профессиональных арго. — В сб.: «Вопросы теории и методики изучения русского языка». Саратов, 1965.
17. В. Д. Бондалето в. Цыганизмы в составе условных языков. Там же.
18. М. А. Бородин а. Проблемы лингвистической географии. М. — Л., 1968.
19. Н. Б. Бурганов а, Л. Т. Махмудов а. К вопросу об истории образования татарских диалектов и говоров. — В сб.: «Материалы по татарской диалектологии». Казань, 1962.
20. Н. Н. Виноградо в. Галивонские алеманы. Условный язык галичан (Костромской губернии). Петроград, 1915.<498>
21. Т. М. Гарано в. Об изучений разговорной речи западных башкир. — В сб.: «Башкирский диалектологический сборник». Уфа, 1959.
22. Н. П. Гринков а. К вопросу о влиянии великорусских говоров на пограничные украинские (Очерки по русской диалектологии, VI ). — «Известия по русскому языку и словесности АН СССР». Л., 1930, т. III .
23. В. Дал ь. Толковый словарь живого великорусского языка, т. I , М. 1955.
24. С. З. Девае в. Диалекты мокша-мордовского языка в фонологическом аспекте. — В кн.: «Очерки мордовских диалектов», т. IV . Саранск, 1966.
25. В. Я. Деряги н. О развитии диалектов Архангельской области по данным истории и географии слов. (Автореф. канд. дисс.). М., 1966.
26. А. В. Десницка я. Албанский язык и его диалекты. Л., 1968.
27. Н. Джунусо в. Казахский переходный говор на территории Каракалпакской АССР (на материале западных и северо-восточных районов). (Автореф. канд. дисс.). Алма-Ата, 1965.
28. Н. К. Дмитрие в. Турецкие элементы в русском арго. — В сб.: «Язык и литература», т. VII , Л., 1931.
29. В. Н. Добровольски й. Некоторые данные условного языка калужских рабочих. СПб., 1900.
30. А. П. Дульзо н. Кетский язык. Томск, 1968.
31. В. М. Жирмунски й. Восточно-средненемецкие говоры и проблема смешения диалектов. — В сб.: «Язык и мышление», тт. VI —VII. М . — Л ., 1936.
32. В. М. Жирмунски й. Национальный язык и социальные диалекты. Л., 1936.
33. В. М. Жирмунски й. О некоторых проблемах лингвистической географии. — ВЯ, 1954, №4.
34. В. М. Жирмунски й. Немецкая диалектология. М. — Л., 1956.
35. В. М. Жирмунски й. Процессы языкового смешения в франко-швабских говорах южной Украины. — В сб.: «Язык и литература», т. VII , Л., 1931.
36. И. Г. Ивано в. К вопросу о происхождении тонашевских марийцев. — В кн.: «Происхождение марийского народа». Йошкар-Ола, 1927.
37. М. И. Исае в. Дигорский диалект осетинского языка. М., 1966.
38. А. С. Канюков а. Чувашская диалектология. Чебоксары, 1965.
39. Карельские народные сказки. Южная Карелия. Л., 1967.
40. Д. Г. Киекбае в. Некоторые вопросы изучения башкирских и татарских диалектов. — В сб.: «Памяти В. А. Богородицкого» («Уч. зап. Казанского ун-та», т. 119, кн. 5). Казань, 1961.
41. П. С. Кузнецо в. Русская диалектология. Изд. 3. М., 1960.
42. Б. А. Лари н. Западноевропейские элементы русского воровского арго. — В сб.: «Язык и литература», т. VII . Л., 1931.
43. Д. С. Лихаче в. Арготические слова профессиональной речи. — В сб.: «Развитие грамматики и лексики современного литературного языка», М., 1964.
44. В. И. Лытки н. Диалектологическая хрестоматия по пермским языкам. М., 1955.
45. В. И. Лытки н. Коми-зырянский язык. — В сб.: «Языки народов СССР», т. III . М., 1966.
46. В. И. Лытки н. Коми-язьвинский диалект. М., 1961.
47. P . P . Мингулов а. Особенности чистопольского говора татарского языка. (Автореф. канд. дисс.). Казань, 1963.
48. Немецкая диалектография. М., 1955.
49. М. Н. Петерсо н. Язык как социальное явление. «Уч. зап. Ин-та языка и литературы РАНИОН», 1927, т. I .
50. Е. Д. Поливано в. О блатном языке учащихся и о «славянском» языке революции. — В кн.: Е. Д. Поливанов. За марксистское языкознание. М., 1931.<499>
51. Е. Д. Поливано в. Русский язык как предмет грамматического описания. Там же.
52. Е. Д. Поливано в. Стук по блату. Там же.
53. Е. Д. Поливано в. Узбекская диалектология и узбекский литературный язык. Ташкент, 1933.
54. В. В. Решето в. К вопросу о взаимодействии узбекских и южных киргизских говоров. — «Труды Ин-та языка и литературы АН Киргизской ССР», 1956, вып. 6.
55. Е. Р. Романо в. Катрушницкий лемезень. Условный язык дрибинских Шаповалов. СПб., 1901.
56. М. А. Романов а. К вопросу о формировании сибирских говоров. (Автореф. канд. дисс.). М., 1967.
57. Русская диалектология. Изд. 2. М., 1965.
58. А. М. Селище в. Русские говоры казанского края и русский язык у чуваш и черемис. «Уч. зап. Ин-та языка и литературы РАНИОН», 1927, т. I .
59. Л. И. Скворцо в. Об оценках языка молодежи (жаргон и языковая политика). — В сб.: «Вопросы культуры речи», вып. 5. М., 1964.
60. И. Т. Смирно в. Мелкие торговцы города Кашина Тверской губернии и их условный язык. СПб., 1902.
61. В. А. Сорвачев а. Краткий грамматический справочник по диалектам коми-зырянского языка. — В кн.: «Сравнительный словарь коми-зырянских диалектов». Сыктывкар, 1964.
62. В. В. Страте н. Арго и арготизмы. «Известия комиссии по русскому языку АН СССР», т. I . М., 1932.
63. В. В. Страте н. Об арго и арготизмах. «Русский язык в советской школе», 1929, №5.
64. К. Тихонраво в. Владимирский сборник. Материалы для статистики, этнографии, истории и археологии Владимирской губернии. М., 1857.
65. В. Тонко в. Опыт исследования воровского языка. Казань, 1930.
66. Л. В. Успенски й. Материалы по языку русских летчиков. — В. сб.: «Язык и мышление», т. VI — VII , М. — Л., 1936.
67. А. П. Феоктисто в. Мордовские языки и их диалекты. — В кн.: «Вопросы этнической истории мордовского народа». М., 1960.
68. Ф. П. Фили н. К вопросу о так называемой диалектной основе русского национального языка. — В сб.: «Вопросы образования восточнославянских национальных языков», М., 1962.
69. М. М. Фридма н. Еврейские элементы «блатной музыки». — В сб.: «Язык и литература», т. VII . Л., 1931.
70. М. М. Хамяляйне н. Вепсский язык. — В сб.: «Языки народов СССР», т. III . М., 1966.
71. Г. В. Шайтанов а. Расширение территории окающих говоров в Костромской области. — В сб.: «Материалы и исследования по русской диалектологии», т. III . М., 1962.
72. В. К. Штейни ц. Хантыйский (остяцкий) язык. — В кн.: «Языки и письменность народов Севера», ч. I . М. — Л., 1937.
73. Г. Шухард т. О классификации диалектов. — В кн.: Г. Шухардт. Избранные статьи по языкознанию. М ., 1950.
74. Н . Baumgartne t. Stadtmundart. Stadt und Halbrnundart. Berlin, 1940.
75. I. N otean u. Elemente de dialectologie a limbii romane. Bucure j ti, 1961.
76. Enciclopedia universal ilustrada europeo-americana, Madrid, 1924, t. XXV.
77. Th. Fring s. Rheinische Sprachgeschichte. Essen, 1924.
78. J. E alitsunaki s. Grammatik der neugriechischen Volkssprache. Berlin, 1963.<500>
79. Е . E untz e. Studien zur Mundart der Stadt Saarbrucken. «Deutsche Dialektographie», I . XXXI, Marburg.
80. A. Meille t. Aprecu d'une histoire de la langue grecque. Paris, 1930.
81. A. Meille t. Linguistique historique et linguistique generale. Paris, 1926.
82. G. Pari s. Les Parles de la France (1888). — В сб .: «Melanges linguistiques», III. Paris, 1907.
83. H. Pau l. Prinzipien der Sprachgeschichte. 1880. (Русск. пер.: Г. Пауль. Принципы истории языка. М ., 1960).
84. A. Ran n, A. Saarest e. Introduction to estonian linguistics. Wiesbaden, 1965.
85. J. Schmid t. Die Verwandtschaftsverhaltnisse der indogermanischen Sprachen. Weimar, 1872.
86. I . Schuchard t. Vokalismus des Vulgarlatains, Bd. III. 1869.
87. U. Weinreic h. Is a structural dialectology possible — «Word», 1954, v. 10, 2—3.
88. Alonso Zamora Vicent e. Dialectologia espanola. Madrid, 1960.<501>

[1] По материалам, представленным Р. М. Баталовой.

[2] Пример заимствован из статьи: Т. И. Жилина. О говоре села Слудка. Историко-филологический сборник, вып. 3. Сыктывкар, 1956, стр. 79—86.

[3] Примеры взяты из книг: И. М. Дуро в. Опыт терминологического словаря рыболовного промысла Поморья. Соловки, 1929; В. И. Макаро в. Рыболовецкая лексика говоров Нижнего Дона. Автореф. канд. дисс. Ростов-на-Дону, 1967.

[4] Примеры лексики ямского промысла взяты из кн.: О. И. Блино в. О лексике ямского промысла в говорах Томской области, «Труды Томского гос. ун-та им. В. В. Куйбышева», т. 138, 1960, стр. 37—39.

[5] См. об этом: Л. И. Скворцо в. Взаимодействие литературного языка и диалектов. (Рукопись канд. дисс.), стр. 322.

[6] Большое количество примеров подобного рода содержится в канд. дисс. Л. И. Скворцова «Взаимодействие литературного языка и социальных диалектов», стр. 268—271 .

[7] Примеры оленеводческой лексики взяты из книг: П. Я. Черны х. Сибирские говоры. Иркутск, 1953, стр. 49—50; Л. А. Ивашк о. Лексика печорских говоров. (Автореф. канд. дисс.). Л., 1958, стр. 12.

[8] Примеры взяты из работы: С. Т. Ахумян. Лексика «Очерков бурсы» Н. Г. Помяловского. (Автореф. канд. дисс.). Ереван, 1957, стр. 18.

Глава восьмая
Литературный язык