Чтение учащегося юношества (15-18 лет).

Отвечая на вопрос о любимом занятии, 89% юношей и девушек отметили, что это чтение. Число тех, кто назвал просмотр кинофильмов любимым занятием - 49%.

Реальная структура досуговой деятельности юношества такова:

- 97% молодых людей ходят в кино;

- 98% слушают радио;

- 89% смотрят телевизор;

- 100% читают.

Почти все опрошенные молодые люди читали периодические издания. Приоритет завоевала молодежная пресса; лидировала газета "Комсомольская правда". Среди журналов наиболее популярны "Крестьянка", "Работница", "Огонек". Среди научно-популярных журналов лидирует "Наука и жизнь". Затем следуют "Вокруг света" "Техника-молодежи".

В круге чтения доминирует художественная литература. Как и у взрослых, на первом месте советская литература, далее – зарубежная, дореволюционная отечественная и современная зарубежная. Жанрово-тематические предпочтения следующие: литература о Великой Отечественной войне с приключенческим сюжетом, книги о молодежи, о любви, семье, браке, о революции, о гражданской войне.

Один из любимых жанров - фантастика и приключения. В числе наиболее предпочитаемых – книги "Человек-амфибия "А. Беляева, А. Дюма "Граф Монте-Кристо", Жюль Верн.

В исследовании проанализированы также особенности чтения детей разного возраста.

Как уже отмечалось, одной из задач исследования было выявление основных типов читателей художественной литературы. В качестве ведущего признака типологии читателей известный психолог Л.И.Беляева, которая руководила этим фрагментом исследования, выдвинула психологию восприятия литературно-художественного произведения. Каждый читательский тип обуславливается характерными для выделенной группы мотивами, установками, стимуляторами чтения, при этом учитываются особенности восприятия текста и критерии его оценок, последействие произведения. Автором выделено пять типов читателей:

1. Первый тип характеризуется оптимальным эстетическим восприятием;

2. Второй тип воспринимает преимущественно слой фактов;

3. Третий тип характеризуется рассудочным, познавательным восприятием;

4. Четвертый тип характеризуется эмоциональным восприятием, основанным на субъективных ассоциациях;

5. Пятый тип характеризуется поверхностным восприятием всех компонентов произведения.

Анализ типологии ясно показывает их условность; существует точка зрения, что современная наука не в состоянии дать основу для построения универсальной типологии читателей. Очевидно, что читательская аудитория весьма сложна, как сложен и отдельный человек со своими индивидуальными читательскими интересами, потребностями и мотивами чтения. Пока очевидно, что единой универсальной классификации, о которой мечтал Н. А.Рубакин, быть, видимо, не может, однако некоторые читательские характеристики являются общими для определенных читательских групп.

Таким образом, это было действительно комплексное социально-психологическое исследование, которое, несмотря на его идеологическую заданность, можно считать вершинным достижением отечественной социологии чтения.

"Книга и чтение в жизни советского села"(1973-1975).

Что изучалось? В центре внимания находились три группы вопросов:

1. Распространенность чтения на селе, межчитательское общение в сельской местности, влияние на чтение СМИ, состояние сельской библиотеки.

2. Характерные черты чтения сельских жителей, роль периодической печати в их духовном развитии, место чтения в профессиональном становлении селян.

3. Представления жителей села о тенденциях развития чтения.

Выяснилось, что на селе 93% опрошенных читают художественную литературу. Предпочитаемыми оказались следующие жанрово-тематические комплексы:

- о Великой Отечественной войне;

- о революции и гражданской войне;

- исторический роман;

- детектив;

- о сельской жизни;

- о молодежи;

- о любви;

- научная фантастика;

- юмор;

- поэзия.

Между лидирующими комплексами (книгами по истории) и комплексами аутсайдерами (фантастика, юмор, поэзия) разрыв был велик. Главным критерием выбора и оценки книги для жителей села в литературе была ее тема: о чем книга.

На чтение литературы в сельской местности огромное влияние оказывает ТВ. В круге чтения устойчиво лидировали экранизированные произведения: "Семнадцать мгновений весны" Ю. Семенова, "В час дня, Ваше превосходительство" Аркадия Васильева", "Тени исчезают в полдень" Анат. Иванова. Самая популярная – последняя, о ней слышали на селе 60% опрошенных.

Круг читателей научно-познавательной литературы на селе был достаточно широк, ее читали примерно 79% жителей села. Особым спросом пользовалась литература по садоводству, медицине, в помощь авто-и радиолюбительству. Однако выяснилось, что сельские библиотеки укомплектованы этой литературой крайне недостаточно. Мало было и литературы, адресованной малоквалифицированным рабочим сельскохозяйственных профессий.

Какова роль семьи в организации чтения на селе? В это время на селе сохранилось обыкновение читать книги вслух, беседовать о прочитанном. Роль читательского общения в семье намного выше, чем в производственном коллективе. Выяснилось, что чтение на селе напрямую зависит от школьной программы; книги, читаемые школьниками по программе, читает вся семья.

Какова же роль библиотеки в организации чтения на селе?

- невысокий уровень развития лит.-худ. вкуса библиотекаря;

- неудовлетв. состояние книжных фондов;

- скудная матер. база.

Именно тогда возникла идея создания "модельных" библиотек.

На этом крупные социологические исследования в области чтения прекратились, т.к., с точки зрения руководства ГБЛ того времени, социология чтения не должна развиваться в рамках библиотечного дела.

Таким образом, в 60-70-е гг. страна сделала существенный рывок в области изучения читателей, причем это были исследования преимущественно в парадигме количественной социологии. Однако присутствовавшая в большей или меньшей мере идеологическая заданность исследований способствовала развитию и такой функции науки о чтении как обслуживание социальных мифов о самом читающем народе, стирании граней между социальными слоями и др. Обратим внимание и на такой значимый для фиксации определенных представлений о читателе факт, как ориентация социологии чтения на усредненного, среднестатистического читателя, портрет которого воссоздавался посредством использования в основном количественных методов социологии.

В 70-е гг. получила импульс и психология чтения, причем в это время наука развивалась преимущественно как психология чтения художественной литературы (О. И. Никифорова, Л. Г. Жабицкая, М. В. Вайну, Е. Семенов, Е. А. Корсунский).

Содержание и выводы проведенных исследований свидетельствуют о перемещении функции руководства чтением из разряда обязательных в разряд факультативных, ее постепенном вытеснении на периферию профессионального сознания. Имеет значение и то, что у институтов книжного дела не было объективных причин добиваться формирования научных представлений о читателях, получения истинной картины читательской деятельности; функционирование названных институтов определялось руководящими решениями, указаниями, постановлениями, рекомендациями методических центров и практически не зависело от показателей их истинной результативности по критериям социальной востребованности, экономической эффективности и др.

Важно отметить, что установки, ограничения, рекомендации, декларируемые предпочтения были лишь видимой частью айсберга читательской деятельности; за чтение запрещенной литературы можно было лишиться свободы, карьеры, жизненного благополучия, но основная масса читателей воспринимала все это как своеобразный информационный шум, который надо было преодолеть, чтобы пробиться к сути. В словесной игре участвовали обе стороны – и читатель, и власть. Высказывания не отражали истины, а часто маскировали ее и, соответственно, воспринимались обеими сторонами как ритуальная часть взаимодействия. Нормой жизни стало двоедушие, противоречие между словом и мыслью, словом и смыслом.

Почему социально-экономическая ситуация этого периода называется "дефицитарной"? Дефицитом в советский период было практически все: еда. обувь, красивая одежда, книги. Приметой времени были очереди; практически вся страна выстроилась в затылок, в том числе, за книгами. Причем не за всеми. Книги, одобренные ЦК КПСС, которые издавались огромными тиражами, как правило, не вызывали интереса. А вот приключенческая литература (собрания сочинений Жюля Верна, Майн Рида, Конан Дойла, Стивенсона, А. Дюма), собрания сочинений отечественных и зарубежных классиков (предметом всеобщего вожделения была серия БВЛ). классиков, книги серий "Зарубежная фантастика", "Золотая библиотека", "Литературные памятники" пользовалась огромным спросом. Однако эти книги либо не доходили до прилавков, либо расхватывались мгновенно. К дефицитным книгам, как правило, имели доступ директора книжных магазинов, работники партийных и советских органов. что позволяет их считать приоритетными читателями того времени.

Пользовались спросом и книги, которые дискриминировались властью по причинам идеологического свойства. Это вызывало различные формы скрытого противостояния власти: люди создавали «самопальные» книги (переплетенный машинописный текст), делали фотокопии произведений. Власть сопротивлялась саморегуляции читательской деятельности «диссиденстов»; в переплетные мастерские не принимались книги, размноженные с помощью копировальной техники, фотоспособом, а также книги и журналы, выпущенные за рубежом и не поступившие в продажу в СССР, документы от посольств, дипломатических миссий. Запрещалось также переплетать книги и документы религиозного характера.

Однако читатели, оппозиционные власти, все же добывали по разным каналам литературу, выпущенную в «тамиздате» и «самиздате». В Самиздате выходили книги политического характера (разумеется, направленные против господствовавшей в то время идеологии), а также малодоступные в то время любовные романы, фантастика, приключения, детективы. Особым вниманием пользовались ранее запрещенные произведения. В частности, в «Самиздате» распространялись в обход цензуры произведения М. Булгакова, А. Платонова, М. Цветаевой, О. Мандельштама и др. Выходили «самиздатовские» журналы «Синтаксис», «Феникс».

Формой бытования вытесненной властями литературы была также трансляция «радиокниг» западными радиостанциями «Голос Америки», «Свободная Европа» (в частности, активно транслировались запрещенные в СССР книги А. И. Солженицына).

В противовес государственному книгораспространению читатели проявляли сверхнормативную активность, занимаясь несанкционированным книгообменом, организацией мест стихийной книгопродажи. Особое явление этого периода – "черные" книжные рынки, которые стихийно создавались в крупных городах и их пригородах. В Ленинграде 70-80- х гг. это были "черные" книжные рынки на Литейном проспекте, на Гражданке, на Ульянке и в иных местах, которые хорошо знали истинные книголюбы. Эти рынки разгонялись властью и милицией, но они все равно воскрешались то ли на этом же, то ли на другом месте, о котором истинные книголюбы молниеносно узнавали.

На этих рынках пользовалась повышенным спросом совсем не та литература, которая активно поддерживалась официальным книгоизданием; в начале 80-х годов товарное ядро «черного» книжного рынка составляли произведения А. Дюма, М. Дрюона, В. Пикуля, В. Яна, М. Булгакова, М. Зощенко, Ж. Сименона и др.

Так постепенно формировалось читательское «зазеркалье», отражавшее самопредставление читателей и дававшее им возможность его реализовать. Читательское поведение регулировалось двумя сферами; государственной институциональной и негосударственной неинституциональной.

Неинституциональная сфера позволяла уклониться от заданной государственными институтами стратегии читательского поведения, удовлетворить не предусмотренные партийно-государственной системой читательские запросы и ожидания. Тем самым неинституциональная сфера в какой-то степени разрушала и в то же время поддерживала государственную институциональную, выполняя одновременно роль противовеса и выпускного клапана. Наличие этого «зазеркалья» нарушало однородность, заданность, иерархичность общественной системы и тем самым замедляло энтропийные процессы, скатывание страны в хаос. Здесь работает синергетическая закономерность: чем успешнее борьба за устойчивость и равновесие, тем быстрее система приближается к энропийному финалу; чем жестче порядок, тем ближе хаос и распад системы.

Наличие двух названных сфер сформировало расколотое общество с теневым аналогом: Госиздат – «самиздат» и «тамиздат»; государственное книгораспространение – «черный» книжный рынок; обязательное чтение – свободное чтение и т.д. Это был сложный диалог официальной культуры и контркультуры, желаемого и реального, декларируемых и истинных ценностей. На попытки централизованного руководства чтением, регламентации круга чтения общество отвечало развитием межчитательского общения, книгообмена, стихийно складывающимися нормами читательской деятельности; сформировался своеобразный институт общественного самоуправления – «кухня».

Круг чтения в значительной степени определялся читательской модой – динамичной стандартизованной формой поведения различных групп читателей в соответствии с принятыми в них социальными нормами. В одних социокультурных группах объектом читательской моды стали В. Пикуль, Ж. Сименон, М. Дрюон, У. Коллинз, в других – М. Булгаков, Б. Окуджава, А. Ахматова и др. Во многом явление моды в чтении связано с характерным для того времени разрывом между декларативными ценностями и истинными, высоким престижем чтения и скудным ассортиментом книжных магазинов, отсутствием в библиотеках книг, пользующихся массовым спросом.

Феномен читательской моды, бурно проявившийся в те годы, свидетельствует о стихийной саморегуляции читателей, стремлении создать свою, независимую от государства систему ценностей и в то же время продемонстрировать свое обладание престижными, не всем доступными символами культуры.

В целом общественную систему 70-80-х годов едва ли можно безоговорочно назвать «застойной»; был «застой» в политике, экономике, но в мыслях и представлениях тотального «застоя» не было (во всяком случае, у рефлексирующей части общества). Можно сказать, что книжная культура развивалась быстрее общественной системы в целом. Книжная культура обладала относительной самостоятельностью, что придавало общественной системе неравновесность, подготавливало ее к общественным преобразованиям. Книги А. Д. Сахарова, А. И. Солженицына, В. С. Высоцкого и многие другие не только катализировали общественный процесс, но и создавали новую систему детерминант общественного развития, изменяли его вектор.

По ситуации в книжной культуре видно, как «застойная», закрытая общественная система постепенно сдавала свои позиции. Инстинкт самосохранения системы вынуждал ее постепенно ориентироваться на процессы, происходившие в «зазеркалье», и выводить их из «тени», легализовывать.

Сложившиеся противоречия и несоответствия социальной жизни требовали разрешения. Закрытая общественная система, замкнутая на самой себе и детерминировавшая свое развитие идеологическими установками, которые не согласовывались с объективными реалиями исторического процесса, все же вынуждена была ориентироваться на естественную социокультурную динамику.

Одной из таких реалий является экономическая сторона взаимодействия с покупателями книги. Здесь прослеживается определенная динамика в понимании роли читателя-покупателя в книжном процессе: от признания наличия «покупательской стороны» читателя, осознания необходимости его воспитывать – к отождествлению читателя и покупателя, осмыслению этой фигуры в качестве цели функционирования книжного магазина. Этот процесс характеризовался непоследовательностью профессионального сознания организаторов книгораспространения; в числе важных характеристик покупателей книг назывались политическая сознательность, повышение профессиональной квалификации, всестороннее развитие личности, идейность и целеустремленность, коммунистическое отношение к труду, коллективизм. Как видим, перечислены все характеристики кроме экономической – покупательской способности. Характерно и то, что профессиональное сознание долго отвергало необходимость книжной рекламы; ей противопоставлялась пропаганда как более качественный и идеологически верный способ воздействия на читателя-покупателя. Лица, которые занимались книжной торговлей в частном порядке, фрустировались государством. Их наказывали, обзывали «фарцовщиками», «книжными жучками» и «спекулянтами».

Чтобы удержать ситуацию под контролем и хотя бы частично устранить вопиющий разрыв между спросом и предложением на книжную продукцию, государственная система книгораспространения пошла на уступки.

Были созданы условия для межчитательского общения, обмена литературой. При книжных магазинах стали функционировать пункты и отделы книгообмена; о нарастании этого процесса можно судить по тому, что витрины с книгами, предлагаемыми для обмена, вскоре были вытеснены витринами с книгообменными карточками. Наиболее часто здесь требовались произведения В. Пикуля, А. Дюма, Ж. Сименона, М. Дрюона, Э. Ремарка; как видим, это тот же круг имен, который являлся объектом повышенного читательского спроса на «черном» книжном рынке.

Книжный дефицит стимулировал внешние формы потребления культуры; возрастал престиж не прочитанной, а приобретенной книги. Причем при приобретении книг покупатели в значительной мере ориентировались на внешние по отношению к содержанию признаки книги; по данным эмпирического исследования, проведенного автором в начале 80-х годов в Ленинграде (Санкт-Петербург), на книгообменных карточках в 80% случаев указывались характеристики изданий, не связанные с содержанием книги (цвет обложки, место и время издания, включенность в серию и др.) .

Кроме того, была введена система продажи книг в обмен на сданную макулатуру. Эта ситуация отражает не только стремление устранить дефицит бумаги в стране, но и попытку хотя бы частично, на ограниченном участке социокультурного пространства гармонизировать книжное дело и читательские потребности. Литература, которая раньше дискриминировалась, стала издаваться в рамках так называемой «макулатурной серии» и превратилась в предмет активного книгообмена. Любопытно, что «макулатурная серия» выполняла функцию руководства чтением. Срабатывал «феномен дефицита»; то, что продавалось по талонам, с ограничениями, воспринималось как престижное, привлекательное, интересное и пользовалось повышенным спросом.

Без названных мер книжное дело как подсистема книжной культуры больше не могло существовать. Наблюдался паралич книгоиздания (изданные книги не реализовывались в полной мере, а востребованные читателями не издавались в достаточном количестве); система идеологических и политических «табу» не позволяла полностью насыщать книжный рынок. Библиотеки, затоваренные не пользующейся спросом литературой (самой неподвижной частью фонда был отдел общественно-политической литературы, в особенности – раздел по коммунистическому воспитанию), вынужденно выполнявшие функцию опоры партийно-государственного аппарата и транслятора его идей, норм, ценностей, руководящих указаний, не могли привести свою деятельность в соответствие с духовными запросами читателей, что отталкивало последних от этого «идеологического центра». Состояние библиотечных фондов и содержание деятельности массовых библиотек провоцировали отношение к ним как к библиотекам «для бедных».

Так преимущественно идеалистическая культура социализма, отвергавшая экономический фактор взаимодействия с читателями, мешала саморазвитию книжного дела и способствовала его стагнации. В недрах этой культуры постепенно вызревала культура чувственная, признающая экономические реалии общественного развития, право человека на удовлетворение разнообразных потребностей. Ростками этого процесса были несанкционированная государством деятельность по книгопродаже и книгообмену, стихийное рыночное ценообразование на книжную продукцию.

Перезревшая, исчерпавшая свой потенциал саморазвития социалистическая общественная система, подготовила условия для собственной замены. Этот механизм описал П. Сорокин: «господствующая система подготавливает своё собственное падение и мостит путь для восхождения и господства одной из конкурирующих систем истины и реальности, которая в данных обстоятельствах оказывается более истинной и жизнеспособной, чем устаревшая и изжитая «доминантная система».

Таким образом, 50-е годы и первая половина 80-х годов – это период господства и постепенного выхолащивания сути взаимодействия с советским массовым руководимым читателем, который воспринимался как объект воспитания коммунистической партии и созданных ею институтов. Логика эволюционного развития системы, невозможность поддержания ее устойчивости исключительно центростремительными регулятивными мерами сделали неизбежным неравновесное развитие ее подсистем: культуры, книжной культуры, книжного дела, концепции руководимого читателя. Островки «иной» культуры, элементы хаоса в читательской деятельности подготовили условия для формирования качественно новой социокультурной ситуации, порождающей принципиально иные представления о читателе и его деятельности.