Добро и зло в религиозном и безрелигиозном сознании

Как мы уже заметили ранее, общие определения доб­ра и зла являются достаточно абстрактными. Важнейшая крупная их конкретизация происходит при выяснении вопроса о том, в рамках какого мировоззрения мы рас­сматриваем добро и зло — религиозного или безрелиги­озного, светского. На первый взгляд, такой подход мо­жет показаться странным. Люди верующие и люди неве­рующие, как правило, в обычной жизни хорошо пони­мают друг друга в нравственных вопросах и одинаково оценивают те или иные события. Они осуждают убий­ство, мучительство, воровство, ложь и коварство. Они преклоняются перед добротой и справедливостью, высо­ко оценивают честность и великодушие. И все-таки при всей схожести нравственных оценок, даваемых в миру верующими и неверующими, мораль, проистекающая из религиозных и из безрелигиозных (нейтральных, безраз­личных к запредельному) взглядов, принципиально различна. Она разнится в силу коренного расхождения религии и светского сознания в понимании ведущей выс­шей ценности — добра. А значит, и зло понимается по-разному.

Разумеется, мы говорим в данном случае о лю­дях, истинно верующих, об идеологах религии, о тех, кто искренне предан системе религиозных представлений. Нас не интересуют граждане, формально отправляющие обря­ды, ибо их точка зрения на добро и зло на самом деле ничем не отличается от представлений человека неверую­щего, погруженного в земные хлопоты повседневности.

Итак, безрелигиозный человек — это человек, живу­щий интересами эмпирического обыденного мира. Он может иногда захаживать в церковь и даже предполагать, что «где-то там что-то такое, наверное, имеется», но это «что-то» начинает его интересовать, только если он тя­жело заболеет, да и то не всегда. Неверующий живет без учета трансцендентного, без оглядки на высшие силы и, в общем-то, без надежды на загробную жизнь. Он инте­ресуется только посюсторонним, и его представления о добре, а также связанные с добром моральные оценки определяются ценностями земного бытия.

Для безрелигиозного сознания добро — это то, что спо­собствует процветанию реального, чувственно-конкретного человеческого рода и составляющих его индивидов. Таким образом, стяжание материальных благ, богатство, комфорт и удобства, поставляемые прогрессом производства, активное приспособление мира к нашим растущим потребностям и аппетитам — все это благо. Развитие техники и изобретение все новых «баловств» рассматривает­ся как свидетельство силы разума, человеческого величия и морально одобряется.

Человек сытый, здоровый, гармонично физически раз­витый и умеющий получать самые разнообразные радос­ти от жизни, в том числе и чувственные удовольствия, — это идеал безрелигиозного сознания. Полноценный ин­дивид должен быть коммуникабелен — уметь и любить общаться. Общение — величайшая ценность эмпиричес­кой жизни. Хорошо, если человек умеет извлекать при­ятное для себя из искусства — музыки, живописи, литературы, а то и сам выступает в качестве творца.

Сфера познания тоже одобряется и высоко ценится безрелиги­озным сознанием. Ученые — мудрецы и пророки нашего времени, вокруг них существует почти священный оре­ол. Это они дают нам возможность выпытывать у приро­ды ее секреты, познавать тайны и строить свою жизнь со знанием дела. Разумность и научность — это то, чем без­религиозный человек гордится.

Наконец, важнейшей ценностью «обезвоженного» со­знания является самореализация человеческих сил и са­моутверждение индивида. Человек должен прожить жизнь (желательно до естественного конца в старости), пройти все ее этапы и воплотить в действительность лучшие свои потенции, развить способности. Он не может сделать этого без свободы, без возможности выбора вариантов собственной судьбы, без проявления своей воли, кото­рая является последней инстанцией во всяком деянии. Поэтому свобода — это величайшее из благ. Даже там, где она тяготит и пугает человека, она не перестает быть благом, нужно просто научиться правильно ее понимать и принимать. Идеал светского сознания — полный соб­ственного достоинства индивид, обладающий развитой индивидуальностью, оригинальный и своеобычный, спо­собный на свободный выбор, достаточно спокойный и достаточно бесстрашный. Серьезным нравственным до­стоинством безрелигиозного сознания выступает стоичес­кое отношение к смерти, игнорирование грядущего пол­ного небытия и умение «быть живым» и интересоваться миром до последнего мгновения.

Сообразно этим представлениям выглядит в светском сознании зло. Оно связано с материальной бедностью, отсутствием физического и психического комфорта, ущем­лением чувственности, с болезнями и страданием. Фи­зическая боль — зло, и душевная боль — тоже. От нее на­до избавляться, лечиться. Злом является отсутствие сво­боды, необходимость подчиняться кому-либо или чему-либо,

невозможность повлиять на обстоятельства. Зло есть все, что мешает самореализации человека, гармоничес­кому развертыванию его физических и душевных сил. Смерть — величайшее зло, но оно неизбежно: род живет смертью индивида. Поэтому смерть надо уметь принять без надежд и сожалений.

С точки зрения безрелигиозного сознания, абсолют­ное большинство видов зла можно побороть чисто зем­ными средствами, преобразуя человеческую жизнь, про­длевая ее и очищая от болезней и страданий. Гармониза­ция общественной жизни, совершающаяся благодаря на­уке и политике, может вытеснить зло на окраину повсе­дневного мира, сделать его исключением из правила, как бы приручить и посадить в клетку под охрану. И тогда человечество заживет славно и весело, покоряя время и пространство и мирно общаясь с братьями по разуму.

В корне иным является представление о высшем бла­ге, свойственное религиозному сознанию. Рассмотрим его прежде всего на примере христианства. Истинное благо — это соединение человека с Богом. Поэтому доб­ро есть то, что направляет человека ко Всевышнему, что ведет его по трудному пути разъединения с материальным чувственным миром и слияния с духовным Абсолютом. Отсюда следует, что все отвлекающее людей от Господа, уводящее их в конкретику материального бытия — зло.

Человеческие страсти — жадность, похоть, корысто­любие — являются силками, в которые противник Бога дьявол ловит слабые человеческие души, все более и бо­лее заставляя их увлекаться земным, преходящим, брен­ным. Охваченный жаждой материального богатства, вла­сти, силы, человек в погоне за этими эфемерными бла­гами смертного мира забывает о Боге. Его эгоизм и стрем­ление к чувственным удовольствиям не дают ему видеть реальность духовными очами, он поклоняется идолам, все более отрываясь от своего бытийного истока. Поступая подобным образом, люди лишают себя возможности войти после смерти в вечную жизнь, попасть в рай,

где их бессмертная душа будет пребывать рядом с небесным Отцом во вневременном блаженстве. Они обрекают себя на погибель, на вечную смерть, на бесконечные адские муче­ния. Путь чисто земных утех ведет, таким образом, непосредственно в тенета зла, какие бы «гуманистические» мотивы при этом ни приводились. Земной безрелигиозный гуманизм неприемлем для религии и толкуется ею как бесовская прелесть и дьявольское наваждение.

Именно поэтому религия осуждает не только жесто­кость, агрессию, явные пороки, которых не приемлет и светское сознание, но и то, чем безрелигиозное созна­ние гордится: рост материального богатства, экспансию техники, достижение всеобщего комфорта, балующего че­ловеческие чувства, постоянные хлопоты о телесном здо­ровье. Даже общение и познание могут выступать суще­ственными препятствиями на пути к вечной жизни и со­единению со Всевышним, если они заслоняют трансцен­дентное. Как бы ни была сильна земная любовь, она тоже обязана потесниться для того, чтобы уступить место бо­лее значимому переживанию — любви к Богу.

Двойственно и неоднозначно религиозное сознание воспринимает и оценивает роль свободы. Свобода, конечно, Божий дар, но человек запятнал ее неверным применением, он употребил ее во зло еще на заре человечества, и потому свобода — обоюдоострый меч. Многие грехи людей возникают и воспроизводятся именно благодаря действию «по свободной воле» там, где эта воля отвращена от Бога. Человек непорочен только там и тогда, где и когда он свободно и сознательно подчиняет себя более великой воле — воле Бога, когда он неукоснительно выполняет все Божьи заповеди, непрестанно сознавая при этом собственное ничтожество перед лицом Творца. Именно поэтому светская гордость индивида своей волей и своей уникальностью прочитывается религией как гор­дыня — порок. Человеку нечего гордиться собой, нечего фантазировать на собственный счет.

Он — только комок праха. Бог держит его в бытии, Бог может дать, а может и не дать ему спасение и жизнь вечную. Сам человек спастись не в силах — на то необходима Божественная благодать. Никакие ограниченные земные знания, ни­какой разум не в силах кардинально повлиять на судьбы человечества как целого и отдельных людей. Над всем стоит Божий промысел, которого не понять ограничен­ному человеческому уму. Он — главное благо, в свете которого меркнут все потуги людей на созидание своего собственного «обезбоженного» добра.

Соответственно иными выглядят в религиозном со­знании смерть и страдание. Если для светского понимания они сугубо негативны, злы (хотя и неизбежны), то для религиозного приобретают позитивный смысл.

Стоическое спокойствие перед смертью чуждо душе, верующей в Бога. Она должна трепетать и молиться, по­тому что смерть — это расставание с временным обита­лищем бессмертного «я» и переход в более высокие сфе­ры, где впоследствии произойдет самое кардинальное со­бытие для всех умерших и живых — Страшный Суд. Уми­рая, человек идет к Богу, к вечному Благу, к высшему судье, поэтому правильное моральное поведение перед смертью — это глубокое раскаяние во всех грехах, совер­шенных при жизни, радикальное покаяние. Следует ис­пытывать страх и трепет, чувство бесконечной вины за собственное несовершенство и страстную любовь ко Все­вышнему как истоку мироздания. Нужно прощать других и просить у них прощения. Таким образом, христианс­кая предсмертная добродетель — это безоговорочное при­ятие смерти как пути к Богу и очищение души для гряду­щей встречи с Творцом. Смерть здесь не только смерть. Она — начало вечности, которая столь же прекрасна для праведных, сколь ужасна для грешных.

Страдание тоже не является для подлинно верующего только злом. Оно — путь очищения от греховности.

Именно в страдании человек понимает, как малы и ско-ропреходящи земные наслаждения, его душа отворачи­вается от эмпирической действительности и обращается к небесным духовным началам. Некоторые фанатичные приверженцы веры специально молят о том, чтобы перед родом из земной жизни они сами или их близкие как можно больше страдали. Там, где светски настроенный человек побежит за болеутоляющими средствами и нар­котиками, дабы не длить мук, истово верующий примет грызущую его боль с почти мазохистским наслаждением. Эту боль он сочтет залогом грядущего блаженства, воз­можности воспарить над грешной и тварной земной ре­альностью, сбросив с себя тщету земных привязанностей.

Кроме того, страдание — это испытание силы духа. Все христианские святые — страдальцы, принявшие муку за Господа, доказавшие тем самым свою верность ему.

Не менее, чем физические муки, ценятся верующими муки душевные. Переживание своей грешности, загряз­ненности, несоответствия евангельским заповедям, опла­кивание собственного несовершенства и борьба со страс­тями — типичные формы христианского морального по­ведения, органично включающие душевное страдание.

Таким образом, облики добра и зла в религиозном и безрелигиозном сознании выступают как принципиаль­но различные.

Диалектика добра и зла

Добро только тогда добро, когда оно имеет в виду бла­го человеческого рода как такового, т. е. добрый по­ступок и помысел далеки от прямой личной выгоды и раздвигают границы всякого партикулярного интереса. Добро есть то, что ориентировано в принципе на всех, это — радикальное доброжелательство, отношение к дру­гим как к себе самому. Однако подобная формулировка добра есть выражение высокой морали, к которой не сво­дится мораль конкретных культур, стран и народов.

³³

Высокая мораль — лучшая из тенденций в любой морали, это стрелка компаса, указывающая направление движе­ния к совершенству, но она не исчерпывает собой реаль­ных установок нравственного сознания. К тому же она часто слишком высока и абстрактна, чтобы однозначно применяться в любой конкретной ситуации и с абсолют­ной надежностью отграничивать добро от зла. Именно поэтому мы должны обратиться к рассмотрению реаль­ных различий и противоречий, возникающих в понима­нии добра и зла, к ситуациям, где они смешиваются и меняются местами, что часто воспринимается как нечто совершенно естественное либо не замечается вовсе.

Перечислю ряд содержательных позиций, которые ярко демонстрируют, сколь сложными и неоднозначными яв­ляются людские представления о добре и зле.

1. Добро и зло различно понимаются в разных культу­рах. Если принять условное разделение культурных реги­онов на Запад и Восток, мы тотчас обнаружим карди­нальные расхождения в нравственных оценках одних и тех же явлений, проистекающие из разных исторических традиций и ментальных установок. На Западе высоко мо­рально оценивается стремление человека к индивидуаль­ности, уникальности и своеобразию. Быть неповторимой личностью и заявить о себе во всеуслышание — благо, это достойно похвалы и подражания. На Востоке, на­против, не принято выпячивать себя, здесь нравственно-одобряемо быть хорошо «прилаженным» к коллективу, вписанным в общность, одним из «колесиков» ее внут­реннего механизма. Крикливая манифестация своей ори­гинальности рассматривается здесь как зло и попадает в разряд «неприличного поведения».

На Западе вторжение человека в природу, его завоева-тельские амбиции по отношению к внешнему миру, стремление к экспансии оценивается как добро, ибо при­равнивается к самоутверждению. Человек — владыка зем­ли. Что может быть лучше для классического западного ума?

В то же время на Востоке образ завоевателя приро­ды никогда не поощрялся. Здесь нравственно одобрялось и ценилось бережное и осторожное обращение с ней. Добро есть то, что не нарушает наличного баланса. Не­даром ведущим принципом даосских мудрецов был прин­цип недеяния — «у-вэй»: действовать можно только в русле наличного хода вещей, не пытаясь господствовать над ним. Субъективное вмешательство в природу — зло, оно вредно и безнравственно.

2. Представление о добром и злом разнится и по эпо­хам. Современная рыночная экономика с ее демократи­ей, определяющая облик XX в., в корне изменила мно­гие нравственные оценки, которые в течение веков и ты­сячелетий были характерны для основанного на тради­ции общества прошлого. Если прежде при патриархаль­ном укладе величайшей нравственной ценностью было следование традициям ушедших поколений, воспроизве­дение образа жизни и ориентиров, принадлежавших от­цам и дедам, то теперь такой ценностью стало творческое переосмысление традиций, отказ от немалой их части, созидание нового образа жизни и новых идеалов.

В традиционном обществе серьезной добродетелью счи­талось беспрекословное подчинение старшим и действие по тому стереотипу, который они предлагали. Нынешние поколения выбирают свободу от диктата и опеки, для них истинное добро — самостоятельность, возможность посту­пать по своему усмотрению и собственной воле.

В прошлом повсеместно действовал двойной стандарт для оценки поведения разных полов. Женщинам вменя­лась в основном добродетель послушания и терпения, им отводились чисто семейные роли, и попытка женщины быть социально активной получала резкое моральное осужде­ние. Нравственно адекватной и приемлемой для обще­ства была только такая женщина, которая соглашалась на роль безропотной жены при муже, матери детей, не пре­тендуя на развитие иных своих способностей.

В современном мире, хотя и не без споров и противоречий, одоб­ряется женская активность, стремление женщины быть лич­ностью, профессионалом, социальным деятелем. Полно­ценное развитие женской индивидуальности — такое же добро, как и развитие индивидуальности мужчины.

Если в обществах прошлого господствовали ориентиры на нетерпимость ко всему «инакому» и непривычные спо­собы мышления и поведения проходили по ведомству зла, то современные демократии полагают добром высокую тер­пимость к самым разным человеческим проявлениям, если они никому не наносят прямого вреда. Уважение к лич­ности, индивидуальным свойствам людей и их выбору ве­дет к пониманию добра как соглашения между людьми, а злом оказывается жесткий канон, «прокрустово ложе», заданное извне и обязательное для всех без разбора.

3. То, что является бесспорным добром для человека или группы, с которой он себя идентифицирует (семья, социальный слой, этнос и т. д.), может быть столь же недвусмысленным злом для других людей или другой груп­пы. Яркий тому пример — победа в войне. Победители считают ее добром, радуются ей, прославляют своих ли­деров, несмотря на понесенные утраты. А побежденные видят в своем проигрыше зло, потери, экономический, физический и моральный ущерб. Разумеется, бывают «пирровы победы», способные обернуться негативными последствиями для победившей стороны, но чаще всего военная победа, особенно если она увенчала освободи­тельную, «справедливую» войну — это благо для населе­ния, и ее встречают радуясь и ликуя.

С точки зрения высокой морали, любая война, по ка­ким бы причинам она ни разразилась — это зло, ибо она выпускает на свет демонов насилия, расковывает агрес­сивные инстинкты, сопровождается кровопролитием, ма­родерством, издевательством над плененным противни­ком. Бескровных и безущербных войн практически не бывает. И все-таки в истории не редки ситуации, когда

тот или иной затянувшийся конфликт решается силой, и буквально каждый, кто вовлечен в него, вынужден вы­ступить на той или иной стороне и признать конкретный факт победы добром или злом.

Оппозиция «благо для меня — зло для другого» встре­чается не только на полях сражений. Она типична для любого вида конкуренции, а ведь именно на конкурен­ции зиждется вся современная рыночная экономика. Предприниматель, чей конкурент разорился, радуется: он находится в выигрыше. Чужое страдание и крах обора­чиваются его выгодой, обогащением и самоутверждени­ем. Пусть неудачник плачет! Можно сколько угодно по­рицать рыночное общество за его жестокость, но даже рабочий, ориентированный на солидарность с другими рабочими, почитает за благо оставаться у станка и полу­чать зарплату, в то время как другие уволены. Он может бастовать, но он не откажется от места. В условиях не­престанных экономических «бегов», диктуемых типом современной экономики, люди часто вынуждены гово­рить о добре для меня, о добре для нас, скромно умалчи­вая о добре как таковом, поскольку благо, доступное всем, оказывается просто недосягаемой мечтой.

4. То, что, казалось бы, является несомненным злом, при некоторых обстоятельствах оценивается людьми как добро. Это относится прежде всего к убийству. В свя­щенных книгах разных народов присутствует заповедь «не убий». Эта заповедь запрещает лишать другого жизни, подчеркивая, что жизнь — величайшее благо. Однако люди убивают, и часто их поведение расценивается как добро.

Убивает палач, который исполняет смертный приго­вор, вынесенный жестокому преступнику. Считается, что он совершает благое дело, реализуя справедливость: тот, кто злодейски губил невинных, должен быть лишен соб­ственной жизни во избежание новых жертв и чтобы дру­гим неповадно было.

Убивает солдат на войне и генерал, отдающий прика­зы. При этом можно сказать, что в боях убито

много людей, а можно сказать, что геройски разгромлены пол­чища врагов. И то и другое будет правдой. Разящий вра­га солдат рискует собой, ибо тоже может быть повержен и отдать во благо Родины самое дорогое — свою жизнь. Поэтому защитников отчизны, воинов-патриотов про­славляют как героев, награждают орденами и медалями, ставят им памятники. Память о великих воинах увекове­чивают. А ведь солдаты делают не что иное, как наруша­ют фундаментальную заповедь «не убий».

Убивает человек, на которого совершено нападение, он защищает себя от смерти, и такое убийство при само­обороне не характеризуется как зло. Таким образом, зап­рет на убийство начинает расплываться, приобретая форму «не убий, если в этом нет необходимости» или даже при­нимает облик весьма странного с нравственной точки зрения императива: «там, где есть прямая угроза твоей или иной жизни — убивай агрессора».

Мы видим, как фундаментальное повеление высокой морали, соприкасаясь с конкретикой жизни, трансфор­мируется до неузнаваемости. Теряет ли оно при этом свое значение? Нет, не теряет. Потому что убивать все равно плохо, и если можно не убить, то следует без этого обой­тись. Даже вынужденное лишение другого человека жизни — это моральное зло. Люди должны неустанно искать возможности избежать взаимного истребления, и они это делают, опираясь на моральный ориентир «не убий».

В связи с моральным запретом на убийство важной и всегда актуальной остается тема о непротивлении злу на­силием. Как бороться со злом, если не его же собствен­ными методами? Можно ли просто сохранить себя, не позволить себя уничтожить, когда зло активно и воору­жено? Не случится ли так, что все добрые праведники просто падут жертвой чужих разнузданных страстей, чу­жой неудержимой разрушительности? Быть может, добро все же «должно быть с кулаками», как сказал поэт?

В истории известен только один случай, когда целый народ одержал справедливую победу над противником с помощью безнасильственных методов.

Это была история освобождения Индии от английских колонизаторов. Без­насильственную борьбу возглавил Мохандас Карамчанд Ганди — искренний приверженец мирных и бескровных методов. Он организовал пассивное сопротивление ко­лонизаторам в таком масштабе, что они вынуждены были уйти из страны, где всякая их деятельность парализовы­валась отказом населения сотрудничать. Но это, пожа­луй, и единственный пример. Впоследствии сам Ганди, его дочь и его внук пали жертвами террористических ак­тов — зло показало свою непримиримость. Думается, в современном мире пока нельзя совсем обойтись без на­силия при противостоянии злу, но, по возможности, его надо сводить к минимуму. Иначе благое дело, обильно политое кровью, само обратится в зло.

5. Одно и то же явление может в одном случае высту­пать как добро, а в другом как зло.

Не надо далеко ходить за примерами. Так, наука не­редко получает противоположные нравственные оценки. С одной стороны, наука рассматривается как великое бла­го для человечества. Она позволяет создать удобства, уве­личить материальное благосостояние, избавляет людей от страшных болезней, продлевает жизнь, позволяет рацио­нально использовать пространство и время. С другой сто­роны, наука выступает как исчадие ада. Она создает тех­нику, отчуждающую людей от природы и от самих себя, оружие массового уничтожения, бесцеремонно вмешива­ется в человеческий организм, перекраивая его на новый лад. В этом своем облике она — зло, а ученые — это демо­нические гении, чья деятельность должна быть осуждена и запрещена. Наука — добро и зло одновременно, на какую ее сторону мы обратим внимание в следующий момент?

Точно так же и в качестве добра, и в качестве зла мо­жет выступать, к примеру, женская эмансипация. Не­сомненно, является благом освобождение женщины из-под патриархального гнета, получение ею возможности для полноценного развития личности.

Но в то же время массовый выход женщин в общественное производство, приобретение ими материальной самостоятельности и не­зависимости нарушил установившийся баланс во внут­рисемейных отношениях, изменил характер половых ро­лей. Это негативно сказалось на воспитании детей, на взаимоотношениях супругов, на внешнем облике женщин и манере их общения. Происходит стремительная маску­линизация женщин, они начинают походить на мужчин, нередко перенимая самые грубые и резкие их манеры. Мужчины же в свою очередь феминизируются, их харак­тер меняется в сторону женственности, для которой ха­рактерна зависимость и несамостоятельность.

Наличный дисбаланс оборачивается конфликтами, не­пониманием, несовпадением ожидаемого и получаемого

— межличностным злом.

Многие явления социокультурной действительности противоречивы и обнаруживают то светлый, то темный лик, а то и оба одновременно.

6. Взаимопереход добра и зла происходит при нару­шении меры. Безудержная интенсификация конкретно­го состояния, переживания или отношения переводит его в собственную противоположность, делает добродетель по­роком. Грань между добродетелью и пороком, позитив­ным и негативным личностным качеством бывает при этом весьма зыбкой, ее не всегда можно сразу определить. Так, прекрасное качество щедрость может легко перейти в ра­сточительность, скромность — в самоуничижение, дос­тоинство — в гордыню. Доброта при ее.некритическом наращивании становится бесхребетностью и беспринцип­ностью, спокойствие делается равнодушием, а верность

— раболепием.

Аналогичная трансформация доброго в дурное проис­ходит и при снижении интенсивности определенного ка­чества, когда его потеря оказывается за чертой меры. Все большее уменьшение доброты ведет через равнодушие к

злобности. Снижение уровня щедрости ведет через береж­ливость к жадности, потеря верности оборачивается веро­ломством, а упадок трудолюбия делает человека обыкно­венным лентяем.

Есть еще один важный момент, связанный с наруше­нием меры. Это принципиальная ненасильственность доб­ра, но уже не в смысле его борьбы со злом, а в смысле его предложения другим людям. Добро нельзя навязывать на­сильно, как говорится, «надевать на голову». Добро мож­но только предлагать, агитировать других за принятие не­ких истин или действий как добрых, ценных и полезных. Нельзя сказать людям: «Мы вас сейчас насильно осчаст­ливим». Предложенное кем-либо добро люди должны при­нять сами, чутко сверяя, соответствует ли щедрое предло­жение их собственным интересам. Там, где предложение переходит в навязывание, насилие, добро перестает быть добром и становится злом, разрушающим чужую свободу и игнорирующим чужую индивидуальность с ее потребно­стями, желаниями и стремлениями. Это относится как к предложениям «социального добра» вроде идеи радикаль­ной революции, так и к предложению личной любви и заботы. Можно так затравить человека своей заботой и вниманием, что он рад будет убежать на край света, лишь бы избавиться от подобных «благодеяний».

7. Последний момент, на который я хотела бы обра­тить ваше внимание, говоря о сложных взаимных перехо­дах добра и зла, — это иллюзии, которые возникают от­носительно происходящего.

• Люди могут искренне верить, что творят добро, в то время как их действия объективно оборачиваются злом. Так, искренне любящие родители, которые желают своему чаду только добра, могут настолько оградить его от жизни с ее проблемами, что ребенок выйдет во взрослость совсем не­подготовленным к коллизиям реальных человеческих отно­шений. Или, напротив, слишком современные и либераль­ные папа с мамой принципиально предоставляют своему отпрыску полную самостоятельность, к которой он пока не готов.

В результате этой «гуманной» акции ребенок попадает в дурную компанию, а семья, которая теперь вынуждена лечить его от наркомании, не устает сокрушаться о том, что «хотели-то они исключительно хорошего!»

Всякое добро сопровождается, как правило, положительными эмоциями, но не сводится к ним. Эмоции могут быть вызваны искусственно, например, алкоголем или даже простым обманом. Тогда человек радуется добру, которого нет, он пребывает в плену иллюзии, но она скоро развеивается, и тогда печальная правда заставляет страдать, наносит удар.

• Явления, которые на первый взгляд представляются совершенно явным злом, могут на самом деле оказаться добром. Например, лечение, которое проводит врач, да­леко не всегда приятно, часто оно причиняет боль и неудобства, но его результатом будет здоровье. Лекарство может быть горьким, но полезным. Строгое, суровое воспитание, когда от человека требуют дисциплины, труда, укрощения собственных капризов, закаляют его душу и тело, дает добрые плоды: вырастает личность, способная руководить собой, самостоятельная, сильная и обладающая выдержкой, так необходимой в житейских коллизи­ях. Однако здесь, как и во всем ином, нельзя превышать меры. Если суровость воспитателя слишком велика, т. е. является злом, добра не будет. Человек, который растет несчастным, одиноким, скованным муштрой, вряд ли смо­жет впоследствии сделаться счастливым и принести добро другим. Суровое воспитание как относительное зло ста­новится абсолютно вредным, если оно порождает уродли­вый и негармоничный внутренний мир. Добро не сводится к субъективным положительным эмоциям, но без них оно тоже не существует.

Завершая тему добра и зла, я хотела бы подчеркнуть, что в силу ее центрального положения в этике мы и дальше не расстанемся с ней.

Лекция 2