Очерк истории заселения южнорусского региона

Этническая история южнорусского региона очень сложна. Сложность ее - результат длительных историко-политических и социально-экономических процессов, протекавших на данной территории. Различные потоки древнего славянского населения скрещивались здесь между собой с древним финно-угорским этническим субстратом.

Позднее, после татаро-монгольского нашествия в этой зоне не отличалась повышенная интенсивность, иммиграционных движений из соседних северных и западных районов России. Русские переселенцы вынуждены были адаптироваться к новой экологической и этнокультурной среде и вступать в этнические контакты с местным славянским и иноэтничным населением. Эти факторы способствовали формированию этнокультурных особенностей южнорусского населения, многообразию локальных вариантов культуры, а так же появлению в его среде локальных групп, выделяемых по специфическим диалектно-культурным чертам.

Заселению и хозяйственному освоению южнорусского региона способствовало выгодное географическое положение в пределах Восточно-европейской равнины. Вся западная половина его (от Днепра до Осетра и Дона) занята Среднерусской возвышенностью, которая восточнее Дона переходит в Окско-Донскую и Донско-Воронежскую низменности. Основная территория лежит в зоне лесостепи. Северо-западные, северные и северо-восточные окраины (бывшие западные уезды Орловской, северные Рязанской и Тамбовской губерний) заняты преимущественно хвойными лесами (Брянские, Мещерские, Мокшанские леса) они растут на песчаных и глинистых почвах, много сфагновых болот.

Южнее расположена зона лиственных лесов, ее южная граница переходит по верховье Оки, верхнему течению Дона, на Сапожок и Пензу. До XVII века в этих местах были почти сплошные дремучие леса, растущие на деградированном черноземе и суглинке. К XX веку большая часть их была вырублена.

Еще более южнее простирается типичная лесостепь с обыкновенными черноземными почвами, южная граница которой пролегает от устья реки Вороны, по верхнему течению реки Осередь, среднему течению Битюга, по Тихой Сосне, вплоть до устья Корочи и Корени.

В разных направлениях текут извилистые реки. Многие из них берут здесь истоки: Ока с притоками Зуша, Ула, Осетр, Проня, Пара, Мокша, Цка и прочие. Важнейшая водная система, плодородные черноземы, умеренный климат создавали благоприятные условия для заселения края, развития земледелия и путей сообщения.[13]

В документах второй половины XVI в. и первой полови­ны XVII в. принадлежавшая России обширная почти не заселенная территория лесостепи и степи, расположенная к югу от тульских и рязанских земель, именовалась «Полем». К запа­ду от Поля находились издавна освоенные северские земли с го­родами Путивлем, Рыльском, Севском, к востоку — земли Среднего Поволжья, присоединенные к России в XV в. На юге Поле доходило до границ России с Крымским ханством. В низовьях Дона, за Полем, лежали земли донского казачест­ва, сформировавшегося в первой четверти XVII в, в автоном­ное, полузависимое от русского правительства Войско Дон­ское. Характерно, что во второй половине XVII в. историко-географический термин «Поле» исчезает из официальных до­кументов[14]. Действительно, Поля, как его понимали тогда рус­ские люди, т. е. обширной неосвоенной территории, в это вре­мя не существовало. Его основная часть была уже защищена от татарских набегов и распахана, на нем находились новые русские города, села, деревни. Среди освоенных земель еще долго — и во второй половине XVII в. и даже в первой по­ловине XVIII в. — оставались участки с дикого поля, или, по­просту говоря, целины, но не они определяли теперь хозяйст­венный облик края[15].

Вольная народная колонизация Поля в XVI в. началась раньше правительственной. Старейшим элементом в составе населения Поля было казачество, складывавшееся в значи­тельной степени из русских крестьян и холопов, бежавших на юг от крепостного гнета. Документы второй половины XVI в. называют донских, волжских, донецких, оскольских казаков. Правительственная колонизация Поля активно развернулась в последних двух десятилетиях XVI в., когда на полевой ок­раине один за другим основывались новые города, вокруг них возникали села и деревни. Правительство переводило вовновь осваиваемый край население из более северных районов стра­ны, а также пыталось включить в сферу действия государст­венной власти казацкую вольницу, ограничить район автоном­ного казачества низовьями Дона[16]. Постоянное сочетание, пе­реплетение вольной народной кправительственной колониза­ции, наметившееся в XVI в. и сохранявшееся в ХVII в., со­ставляет важную особенность процесса заселения и освоения южной окраины России.

Следует отметить, что на заселяемой южной окраине Рос­сии практически не было туземного, нерусского населения. В лесостепной зоне, между западной границей России и Волгой, лишь в отдельных районах Поволжья имелось незначительное угро-финское население, в частности — мордва. В XVII в. мордовские крестьяне вместе с русскими крестьянами и мел­кими служилыми людьми участвовали в сооружении укрепленных линий и освоении земель по берегам рек Цны, Вады, Мокши, Суры[17]. Восточнее Волги, там, где в 50-х гг. XVII в. была построена Закамская черта, наряду с русскими дерев­нями, существовали отдельные поселения башкир, татар, чу­вашей, марийцев.

Со времени образования Русского централизованного го­сударства опасным южным соседом и врагом России стало Крымское ханство. В XVI в. и в первой половине XVII в. до сооружения Белгородской черты крымские татары постоян­но совершали набеги на рязанские, тульские, северские зем­ли, уводили в полон людей, грабили страну, мешали заселе­нию и освоению южнорусских окраин[18]. В набегах участвова­ли и татары ногайских орд. Пограничные знаки между Росси­ей и Крымским ханством, установленные в 1571 г. в вер­ховьях р. Миуса экспедицией М. Тюфякина и М. Ржевского, не признавались татарами. Из Приазовья к центру России по речным водоразделам пролегали степные дороги татар­ских вторжений; Муравская, Изюмская, Кальмиусская, Но­гайская, имевшие много боковых ответвлений. Население южной окраины России вело с татарами мужественную и тяжелую борьбу. Это была подлинно народная война, в ней участвовали все жители края, она пронизывала жизнь и быт населения[19].

Документы 20 — начала 30-х гг. XVII в. отмечают восемь русских городов «на Поле»: Воронеж, Ливны, Елец, Курск, Белгород, Оскол (Старый Оскал), Валуйки и Лебедянь. Лишь один из них, самый южный — Валуйки не имел подчинен­ных ему сел и деревень, своего уезда. Вокруг остальных ис­торически сложились уезды, существовали подчиненные го­родам села и деревни, населенные крестьянами и мелкими служилыми людьми. Поселения в это время располагались в стороне от татарских дорог, под защитой лесов и рек, защи­той не всегда надежной и прочной. Даже в северной части ос­ваиваемого Поля безлесные черноземные междуречья, дос­тупные татарской коннице, не были заселены[20]. А к югу от крайних (для того времени) сел и деревень лежала обшир­ная, не имевшая постоянных поселений, полоса. Здесь воз­никли и существовали в течение десятилетий промысловые угодья — так называемые «ухожьи» или «юрты». Иногда — небольшие по размерам, иногда — огромные, занимавшие чуть ли не половину нынешних областей, эти территорий из­редка выделялись государственной властью служилым людям вместо жалованья, чаще — сдавались «на откуп», во времен­ную аренду жителям южной окраины для рыбной ловли, пушного и бортного промыслов. В административном отноше­нии территории промысловых «откупных ухожьев» входили в пределы южнорусских городов, составляя своеобразную, не­заселенную их часть. Из числа «полевых городов» наибо­лее обширные зоны промысловых угодий имели Белгород и Воронеж, из числа «рязанских городов» — Шацк[21].

В писцовой книге Белгородского уезда 1626 г. отмечено девять юртов в бассейне Северского Донца: Салтовский, Котковский, Бабкинский, Тетлецкий, два Удовских (на речке Уды), Балаклейский, Чепельекин и Изюмский. Зона промыс­ловых угодий Белгородского уезда называлась тогда Донец­кой волостью, географически она занимала почти всю совре­менную Харьковскую область и превышала заселенную часть уезда в 5—б раз.

Еще более обширным был район промысловых угодий Воронежского уезда. Он простирался от Воронежа на 200 км к югу и юго-востоку, доходил по Дону до поселений донских казаков и занимал территорию примерно в 35000 кв. км.

Шацкие ухожьи располагались по рекам Цне, Хопру, Во­роне, Савале и занимали применительно к современному административному делению почти всю Тамбовскую, восточные районы Воронежской, западную часть Пензенской и Сара­товской областей[22].

Кроме трех названных выше уездов, довольно значитель­ные (по площади) зоны промысловых угодий имелись в Путивльском и Ряжском уездах. Путивль относился тогда к числу «северских городов», его ухожьи располагались между Белгородским уездом и границей России с Польско-Литовским государством. Ухожьи Рижского уезда занимали вер­ховья р. Воронежа.

После сооружения Белгородской черты ухожьи, оказав­шиеся «в черте», под защитой укрепленной линии, прекрати­ли свое существование[23]. На их месте возникли села и дерев­ни, крестьянами и мелкими служилыми людьми поднята це­лина. Ухожьи, оставшиеся за чертой, сохранялись до конца XVII — начала XVIII в.

Крупнейшим событием в истории южной и юго-восточной окраин России XVII в., оказавшим огромное влияние на за­селение окраин, на его конкретную историю, определившим состав населения, хозяйственную жизнь и быт жителей южнорусской лесостепи на несколько десятилетий, явилось сооружение в середине XVII в. целого ряда укрепленных ланий или «черт». Укрепленные линии сооружались на путях втор­жений крымских и ногайских татар. Они состояли из горо­дов-крепостей с постоянным военным населением, «стоялых острогов» со сменными гарнизонами, многокилометровых зем­ляных валов, деревянных заборов и надолб, среди которых возвышались башни. Широко использовались также природ­ные препятствия для татарской конницы: реки, леса, болота. От старой «Засечной черты», построенной в середине XVI в. к югу от Оки на тульских и рязанских землях, укрепленные линии XVII в. принципиально отличались как по своей кон­струкции, так и по своему организационному оформлению. На смену недолговечным лесным засекам старой черты при­шли долговременные земляные сооружения, усиленные дере­вянными конструкциями[24]. Прямо «на черте» встали новые го­рода с постоянными гарнизонами. Особое внимание было обращено на перекрытие основных татарских степных дорог: Муравской, Изюмской, Кальмиусской и Ногайской; в ходе военно-топографических экспедиций с помощью местного на­селения выбраны удобные места для важнейших земляных валов, перерезавших эти дороги.

В середине XVII в. укрепленные линии, построенные к времени на южной и юго-восточной окраинах России, примкнули друг к другу и составили как бы единую черту, протянулась от русско-польской границы на западе до предгорий Урала на востоке. Длина заслона, поставленного Россией на путях вторжения кочевников, составляла по пря­мой линии — 1400 км., а с учетом поворотов, которые делали укрепленные «черты» по местности, — примерно 1800 км[25].

Географическая протяженность Белгородской черты (с учетом изгибов) — 798 км. Белгородская черта прошла по территории пяти современных областей: Сумской, Белгород­ской, Воронежской. Липецкой и Тамбовской; строилась она с 1635 по 1653 г. Официальное руководство строительными работами осуществлял Разрядный приказ. Строителями чер­ты были в основном мелкие служилые люди и крестьяне юга России. В сооружении отдельных укреплений участвовали украинские переселенцы, московские и новгородские стрель­цы. На черте было построено 23 новых города, несколько де­сятков «стоялых острогов» со сменными гарнизонами, насы­пано 5 больших земляных валов протяженностью по 25— 30 км каждый (Карповско-Белгородский, Яблоновский, Новооскольский, Усманский и Козловский), более 20 меньших по размерам земляных валов. Из числа «старых городов» на черте остались два — Белгород и Воронеж. В 50—70-х гг. XVII в. Белгородская черта делилась на 24 боевых участка, границы которых обычно совпадали с границами уездов. Военным и административным начальником Белгородской черты и Белгородского разряда был воевода Белгородского полка, административным центром являлся сначала Белгород, затем — Курск[26].

Белгородская черта начиналась от устья Каменицкого колодезя — небольшого ручья, впадавшего в р. Ворсклу. Здесь до 1654 г. находилась граница России с Польско-Литов­ским государством. Далее черта шла на северо-восток по р. Ворскле через города Вольный, Хотмыжск и Карпов. От­сюда к городку Болховцу и далее к Белгороду был насыпан земляной вал, перекрывший Муравскую степную дорогу. От Белгорода черта поворачивала круто на юг по Северскому Донцу, но у устья речки Нежеголи вновь отклонялась к вос­току, огибая возникшие здесь до сооружения черты села и деревни. У г. Нежегольска черта вновь резко поворачивала к северу к г. Короче. Отсюда черта шла на восток через го­рода Яблонов, Новый Оскол, Верхососенск, Усерд, Ольшанск, Острогожск и подходила у Коротояка к р. Дону. Изюмская дорога была перерезана Яблоновским земляным валом. Кальмиусскую татарскую дорогу перекрыл Новооскольский земля­ной вал, восточные ответвления этой дороги через броды на р. Тихой Сосне были закрыты новыми городами, стоялыми острогами, небольшими земляными валами и линиями на­долб. Между Коротояком и Воронежем не было земляных ва­лов, черта шла по правому берегу рек Дона и Воронежа че­рез городок Урыв, Борщев монастырь и Костенский остро­жек[27].

Непосредственным продолжением Белгородской черты стала Тамбовская черта длиной в 150 км. Ее географические контуры окончательно определились в 50-е гг. XVII в. Черта огибала дугой с юга основанный в 1636 г. г. Тамбов и уже существовавшие к тому времени села дворцовых крестьян Верхоценской волости, затем поворачивала к северу и шлав сторону Шацка по правому берегу р. Цны. Основным зве­ном на черте являлся Тамбовский земляной вал — самый длинный из всех валов, сооруженных на окраинах России в XVII в. Его длина составляла 50 км, на валу располагались 34 башни. Кроме Тамбовского большого вала, на Тамбов­ской черте находилось еще 3 земляных вала, в Цнинском ле­су были устроены засеки. В сооружении черты активно участ­вовали крестьяне дворцовой Верхоценской волости. Тамбов­ская черта находилась (в отличие от Белгородской черты) в ведении Приказа большого дворца.

Крайним укреплением Тамбовской черты был Кашматский острожек. За ним шли вдоль р. Цны засеки, в воен­ном отношении подчиненные г. Шацку. Здесь, у Шайка, об­щероссийская укрепленная линия XVII в. вплотную подходи­ла к старой засечной черте XVI в. и резко поворачивала впра­во» на восток[28].

Расположенные к востоку от Шацка (до Волги) укреп­ленные линии не имели единого управления и не получили пока в научной литературе однозначного наименования.

Возведение в середине XVII в. сплошной 1800-километ­ровой укрепленной линии от русско-польской границы до Приуралья полностью обезопасило от грабительских татар­ских вторжений исторический центр страны, сделало воз­можным быстрое заселение и освоение пустовавших земель в лесостепной зоне, способствовало усилению военного и эко­номического могущества России[29].

Татары не раз пытались «проломить черту», но безре­зультатно. Однажды, в августе 1659 г., крымскому хану Му­хаммед-Гирею удалось, используя измену украинского гет­мана И. Выговского, обойти черту с запада по территории Украины и ворваться в Орловский, Елецкий, Воронежский и некоторые другие уезды. Это был единичный случай прорыва татар «в черту». В дальнейшем крымские татары могли совершать нападения лишь на села и деревня, располагавшиеся на самой черте, а также на поселения, возникавшие за чертой. «Ныне на той всей черте усилилось многолюдство большое», — сообщает документ, составленный в Москве, в Разрядном приказе, в 80-х гг. XVII в.

За короткий срок, в 1679—1681 гг., была построена 530-километровая Изюмская черта, отошедшая от Белгородской черты в районе г. Усерда и защитившая от татарских набегов дополнительно территорию в 30000 кв. км в пределах современных Белгородской и Харьковской областей. Здесь, за Белгородской чертой, после воссоединения Украины с Россией в 1654 г., стали возникать одно за другим поселения «черкас», переселенцев с Украины. Русское правительство не препятствовало таким переселениям, даже поощряло их, давало временные льготы.

Правительство не раз «призы­вало черкас» — строить город и селиться у Полатовского ва­ла, обещая большие льготы; такое решение было принято, в частности, Боярской думой 20 апреля 1681 г. Это реше­ние было понято широкими слоями южнорусского населения как восстановление царем Федором Алексеевичем права кре­стьянского перехода, как разрешение крестьянам переселять­ся к Изюмской черте, где они получат, мол, полную свободу и большие льготы.

Движение началось в Новосильском уезде и распростра­нилось на соседние уезды. Крепостные крестьяне «покиня до­мы свои, а иные села и деревни, в которых они жили», по­шли к новой, Изюмской черте. П. И. Хованский получил приказ: разогнать беглых, произвести сыск, всех захваченных у Полатовского вала крестьян — пытать, трех человек — повесить.

Историки-исследователи неоднократно отмечали своеобразие в составе населения южной окраины России в XVII в., где мелкие служилые люди являлись основной, количествен­но преобладающей сословной группой. Следует подчеркнуть, что такое преобладание сложилось лишь к середине XVII в. В первой половине XVII в. в большинстве уездов южной ок­раины, в частности — в Курском, Ливенском, Воронежском, Елецком, Лебедянском, еще явно преобладало крестьянское население. Абсолютное и относительное сокращение крестьянского населения в крае проходило во время строительства Белгородской черты, его начало приходится на 1636—1637 гг. кульминация — на вторую половину 40-х гг., XVII в. Зако­нодательство феодального правительства, объявившего в 1637 г. южнорусские уезды «заказными» т. е. запретными для крупного землевладения, препятствовавшего вплоть до 1656 г. возвращению помещикам и вотчинникам записавших­ся в службу на черте их беглых крепостных крестьян, содей­ствовало этому процессу[30].

Сокращение числа крестьянского населения в середине XVII в. в ряде уездов было весьма значительным. В 1652 г. помещики Курского уезда в коллективной челобитной сообщали царю Алексею Михайловичу о запустении уезда, об уменьшении количества их крепостных крестьян (после со­ставления писцовых книг в конце 20-х гг.) в 10 раз. У них теперь крестьян «в целее и десятого жеребья нет», — писали они. Курские крестьяне, как видно из документа, не скрываясь, не таясь, во время строительства Белгородской черты уходили от своих владельцев и становились служилыми людьми (стрельцами, казаками) в новых городах.

Новые уезды, возникавшие в XVII в. на слабо заселен­ных прежде участках южнорусской окраины под защитой только что построенной Белгородской черты, во второй по­ловине XVII в. и начале XVIII в. почти не имели крестьянского населения. В качестве примера можно назвать Козлов­ский и Землянский уезды, история заселения которых иссле­дована недавно весьма подробно по архивным документам. В Козловском уезде число помещиков (детей боярских) в середине XVII в. превышало число крестьян в 12 раз. В Землянском уезде в 70—80-х гг. XVII в, крепостных крестьян не было совсем.

Коренное изменение внешнеполитической ситуации на южной окраине России произошло в результате Азовских походов Петра I. Опасность татарских вторжений после взя­тия Россией Азова в 1696 г. резко уменьшилась. В конце XVII в. вольные поселенцы буквально хлынули «за черту», но царское правительство категорически воспротивилось воль­ной колонизации «земель за чертой».

Установившееся в середине XVII в. в уездах у Белгород­ской черты преобладание мелких служилых людей над кре­стьянами формально сохранялось и в первой половине XVIII в., хотя многие группы служилого населения в ходе петровских реформ прекратили свое существование[31]. Во вто­рой половине XVII в. большинство населения в уездах Бел­городского разряда составляли дети боярские, копейщики, рейтары, солдаты, драгуны, станичники, стрельцы, казаки, пушкари, служилые черкасы. Сельскохозяйственный (факти­чески — крестьянский) труд являлся основой существования всех перечисленных выше социальных групп, хотя каждая из них имела свои специфические особенности. Лишь в север­ной части Белгородского разряда, в некоторых уездах «в чер­те», в частности — Данковском, Елецком, Ливенском, Новосильском, имелось довольно значительное число крепостных крестьян. Сюда в конце XVII в. стало проникать и крупное феодальное землевладение. Закон о «заказных городах» на юге формально не был отменен, но отдельные постановления правительства, относящиеся к 70—80-м гг. XVII в. уже фак­тически обходят его. В Данковском уезде, например, поло­вина новых поселении была основана в это время мелкими служилыми людьми, другая половина — крупными феода­лами думных и московских чинов[32].

В первой четверти XVIII в. заселяемые земли южной ок­раины вплотную подошли к автономной области Донского войска и сомкнулись с ней. После разгрома Булавинского вос­стания на землях донского казачества произошли заметные перемены в хозяйственной жизни. Прежняя слабо заселенная окраина с примитивной хозяйственной жизнью стала районом массовой колонизации, быстрого роста населения. При всем противоречивом отношении к донскому казачеству царское правительство в целом поддерживало колонизацию края этим сословием. Донское войско было официально включено в состав вооруженных сил государства, с 1721 г. оно непосред­ственно перешло в ведение Военной коллегии[33].

В 1480 г. Русское государство освободилось от ордынского ига, однако набеги кочевников на русские земли продолжались в XVI и XVII вв. К 70-м годах XVI в. крайними на юге России были города «северские»: Стародуб, Рыльск, Путивль; «украинные» (тульские): Орел, Мценск, Новосиль: «рязанские»: Данков, Ряжск, Шацк. Территория, расположенная к югу от этих городов, называлась «полем». Здесь пока еще не было городов, но русские поселения уже существовали.

В конце XVI в. были основаны Воронеж, Ливны, Елец, Белгород, Оскол, Валуйск, Кромы, на старом городище в 1597 г. возник Курск.

XVI—XVII века были важным этапом в заселении южной окраины русской земли. Именно в этот период происходит систематическое поступательное заселение обширных пространств лесостепи южнее Оки (которые еще подвергались нашествиям Крымского ханства). Освоение и заселение этих земель происходило в результате вольной, правительственной, частично монастырской и позднее помещичьей колонизации. Вольная колонизация здесь предшествовала правительственной. Усиление феодально-крепостнического гнета, тяжелые условия жизни крестьян — все это стимулировало бегство крестьян и холопов в плодородные, но подверженные постоянным опасностям набегов южные окраины. Так, от жестоких преследований правительства в Курский край бегут участники московских восстаний конца XVI — начала ХVII в. и крестьянской воины начала ХVII в[34].

В 10 — 20-е годы ХVШ в. пришлое население размещалось преимущественно в двух крупных районах: в Курском севернее Сейма и Быстрой Сосны (а также в Елецком и Ливонском) и в Воронежском (а также Лебедянском), менее подверженных в то время опасности со стороны Крымского ханства. В Курский уезд приходило население преимущественно из уездов, расположенных к западу от верхнего течения р. Оки: Карачевского, Белевского, Алексинского, Волховского, Орловского, Козельского, Брянского и др. Небольшая часть этих семей поселилась в Белгородском, Оскольском и Воронежском уездах. В 40—50-е годы ХVII в. в связи с новыми татарскими набегами часть населения из Курского уезда переселяется южнее в новые города: Вольный, Карпов, Обоянь, в Комарицкую волость (северная часть Воронежского, Лебедянский уезды)[35].

С построением города одновременно возникали пригородные слободы, села и деревни. Они заселялись служилыми людьми, беглыми крестьянами и холопами. В первой половине ХVII в. больше всего детей боярских было в северных уездах полевой окраины, в частности в Курском. В более южных, ближе к границе, - в Белгородском, Осколъском, Воронежском уездах - больше было приборных служилых людей. Во второй половине ХVII — начале ХVШ в. возникли многие однодворческие села и хутора вокруг Белгородской черты. Они заселялись служилыми людьми из различных районов Русского государства. По предписанию правительства служилые люди издавна приходили из Путивля, Рыльска, Севска, Рязани и другихмест на службу в окраинные южные города.

Есть основание полагать, что в качестве военно-служилых людей на степную окраину Московского государства поступали в очень значительном количестве прежние жители этих же самых степей, т.е. аборигены края или, чаще, их прямые потомки. Так что, казалось бы, запустение степи, особенно большого изменения в состав местного населения не произвело. Но это может показаться лишь на первый взгляд. Отлив прежнего степного населения и временная жизнь его на севере, а особенно на западе, за рубежом, произвела в этом населении очень большие перемены. В XVI—ХVII вв. в степь явилось, в сущности, уже новое население, хотя это и были прежние же степняки. Выходцы с севера принесли с собою следы Московского влияния, выходцы с запада - еще более сильные следы своего пребывания за рубежом, у литовцев или поляков.