Х. Ортега–и–Гассет. Тема нашего времени. Самосознание европейской культуры XX века

Как у Гёте, так и у Ницше, невзирая на чрезмерный зоологизм в языке последнего, открытие имманентных жизненных ценностей было гениальной интуицией, опережавшей чрезвычайное событие будущего: ознаменовавший целую эпоху новый тип чувственно­сти, открытый ими вместе с этими ценностями. Угаданная, возве­щенная двумя гениальными пророками, эта – наша – эпоха на­ступила.

Все старания затушевать тяжкий кризис, через который про­ходит сейчас западная история, останутся тщетными. Симптомы слишком очевидны, и кто всех упрямее отрицает их, тот постоян­но ощущает их в своем сердце. Мало-помалу во все более широких слоях европейского общества распространяется странный феномен, который можно было бы назвать жизненной дезориента­цией.

Мы сохраняем ориентацию, пока нам еще совершенно ясно, где у нас помещается север и где юг, некие крайние отмети­ны, служащие непоколебимыми точками отсчета для наших дейст­вий и движений. Поскольку в своей глубочайшей сути жизнь и есть действие и движение, преследуемые цели составляют неотъемле­мую часть живого существа. Предметы надежды, предметы веры, предметы поклонения и обожествления соткались вокруг нашей личности действием нашей же жизненной потенции, образовав некую биологическую оболочку, неразрывно связанную с нашим телом и нашей душой. Наша жизнь – функция нашего окру­жения, и оно, в свою очередь, зависит от нашей чувственности. По мере развития живого существа меняется окружение, а глав­ное, перспектива окружающих вещей. Вообразите себе на ми­нуту такой сдвиг, когда великие цели, вчера придававшие ясную архитектонику нашему жизненному пространству, утеряли свою четкость, притягательность, силу и власть над нами, хотя то, что призвано их заменить, еще не достигло очевидности и необ­ходимой убедительности. В подобную эпоху окружающее нас пространство чудится распавшимся, шатким, колышущимся во­круг индивида, шаги которого тоже делаются неуверенными, потому что поколеблены и размыты точки отсчета. Сам путь, словно ускользая из-под ног, приобретает зыбкую неопределен­ность.

В такой вот ситуации находится сегодня европейское существо­вание. Система ценностей, организовывавшая человеческую дея­тельность еще какие-нибудь тридцать лет назад, утратила свою очевидность, притягательность, императивность. Западный чело­век заболел ярко выраженной дезориентацией, не зная больше, по каким звездам жить.

Точнее: еще тридцать лет назад огромное большинство евро­пейского человечества жило для культуры. Наука, искусство, пра­во казались самодовлеющими величинами; жизнь, всецело посвя­щенная им, перед внутренним судом совести оставалась полноцен­ной. Отдельные индивиды, конечно, могли изменять им и пускаться в другие, более сомнительные предприятия, но при этом они прек­расно осознавали, что отдаются вольной прихоти, гораздо глубже которой непоколебимой твердыней залегает культура, оправдывая их существование. В любой момент можно было вернуться к надежным канонизированным формам бытия. Так, в христианскую эпоху Европы грешник ощущал свою недостойную жизнь щепкой, носимой над подводным камнем веры в Божий закон, живущий в тайниках души.

...Что ж? Неужели теперь мы перестали верить в эти великие цели? Неужели нас не захватывают больше ни право, ни наука, ни искусство?

Долго думать над ответом не приходится. Нет, мы по–прежнему верим, только уже не так и словно с другой дистанции…

…Такой вираж в художнической позиции перед лицом искусства заявляет об одной из важнейших черт современного жизнеощуще­ния: о том, что я давно уже называю спортивным и празднич­ным чувством жизни. Культурный прогрессизм, эта религия наших последних двух веков, невольно оценивает всю человеческую дея­тельность с точки зрения ее результатов. Вынужденное усилие, необходимое для их достижения, есть трудовая деятельность, труд. Недаром XIX век его обожествил. Однако мы должны помнить, что труд этот представляет собой безликое, лишенное внутреннего смысла усилие, наделяемое значимостью только в аспекте потребностей, которым он служит; сам по себе он одно­роден и потому поддается чисто количественному, почасовому измерению.

Труду противоположен другой тип усилия, рождающийся не по долгу, а как свободный и щедрый порыв жизненной потенции: спорт…

…Ценности культуры не погибли, однако они стали другими по своему рангу. В любой перспективе появление нового элемента влечет за собой перетасовку всех остальных в иерархии. Таким же образом вновой спонтанной системе оценок, которую несет с собой новый человек, которая и составляет этого человека, вы­явилась одна новая ценность – витальная – и простым фактом своего присутствия начала вытеснять остальные.