Слабость индивидуальных различий

Рассмотрим следующую сценку: дело происходит на территории студенческого городка; спешащий на свидание Джон видит в дверях упавшего и просящего о помощи человека. Откликнется ли Джон на его просьбу или пойдет дальше?

Прежде чем ответить на этот вопрос, большинство людей захотели бы побольше узнать о Джоне. Известен ли он своей черствостью и бесчувственностью или, наоборот, добротой и участливостью? Является ли он активным членом местной благотворительной организации или одним из столпов консервативного объединения против посягательств на частную собственность? Короче говоря, они хотели бы узнать, что за человек Джон и как он вел себя в тех случаях, когда его альтруизм подвергался испытанию? Большинство людей согласились бы с тем, что, только обладая подобной информацией, можно с уверенностью прогнозировать что-либо определенное.

Однако ничего из того, что можно было бы узнать о Джоне, не пригодилось бы, вздумай мы предсказать его дальнейшее поведение в только что описанной ситуации, а та информация, которую большинство обычных людей захотели бы предварительно получить о нем как о личности, представляла бы относительно небольшую ценность. Опыт полувекового развития научных исследований научил нас, что ни в данной, ни в какой-либо другой нестандартной ситуации реакцию конкретных людей нельзя предсказать с какой бы то ни было точностью. По крайней мере этого нельзя сделать, пользуясь информацией о личностных диспозициях этих людей или даже об их поведении в прошлом.

Даже те исследователи, которые более всего заняты оценкой индивидуальных различий между людьми, должны признать крайнюю ограниченность нашей способности предсказывать реакцию конкретных людей в конкретных ситуациях. Максимальная статистическая корреляция, составляющая 0,30, между показателями, характеризующими выраженность тех или иных индивидуальных различий, с одной стороны, и поведением в новой ситуации, подтверждающим либо опровергающим эти показатели, — с другой, лучше всего отражает существование этого “потолка предсказуемости”. С такой вероятностью мы можем, например, на основании данных теста на честность судить о том, будут ли те или иные люди жульничать в игре или на экзамене, а на основании тестов на дружелюбие или экстраверсию строить предположение о том, насколько общительными окажутся те же люди в том или ином обществе.

В настоящее время, и об этом мы еще будем говорить, корреляция, равная 0,30, никоим образом не является бессмысленной.

Подобный уровень корреляции может быть весьма важен для многих прогностических целей. Однако значение корреляции, равное 0,30, оставляет неучтенным огромное число вариантов человеческого поведения. Более того, такая корреляция все еще значительно ниже уровня предсказуемости, на который рассчитывают большинство обычных людей, предсказывающих поведение или судящих о личностных качествах окружающих. В довершение всего, значение 0,30 является максимально достижимым пределом подобной корреляции. Для большинства же форм поведения в различных сферах жизни психологи не могут получить даже близкую к этой цифре корреляцию. И конечно же, как мы увидим в дальнейшем, ни профессионалы, ни обычные люди, сталкиваясь с необходимостью прогнозировать поведение людей в новой ситуации на основании действий, имевших место в какой-либо ситуации в прошлом, не могут сделать это удовлетворительным образом.

Однако несмотря на подобные свидетельства, большинство людей упорно полагают, что знание о личностных чертах и индивидуальных различиях может быть использовано для предсказания поведения людей в новых для них ситуациях. Подобный “диспозиционизм” имеет широкое распространение в нашей культуре. Более того, большинство из нас (будь то ученые или обычные люди), по всей видимости, находят подтверждение этому диспозиционизму в своем каждодневном опыте. Одним из наиболее важных вызовов, на которые приходится отвечать психологам, является необходимость учета этого противоречия между представлениями о фактах повседневного опыта, с одной стороны, и данными эмпирических исследований — с другой. К этому противоречию мы еще не раз будем возвращаться на протяжении данной книги.

Власть ситуаций

Если для ответа на вопрос о том, поможет ли Джон упавшему в дверях человеку, ценность наших знаний о Джоне на удивление невелика, то подробности, характеризующие специфичность данной ситуации, могут иметь неоценимое значение. Например, как выглядел тот человек? Производил ли он впечатление больного или пьяницы, или хуже того — трясущегося наркомана? Был ли он одет как типичный респектабельный представитель среднего класса или как благопристойный рабочий, или походил с виду на бездомного бродягу?

Подобные соображения представляются очевидными при первом же упоминании о них, и любой из нас по зрелому размышлению признает их неоспоримую важность. Однако далеко не всякий человек будет принимать в расчет (а еще реже сможет предвидеть) некоторые другие, более тонкие детали ситуации, которые в соответствии с результатами экспериментальных исследований являются важными факторами, влияющими на поведение свидетеля, решающего — вмешаться ему в происходящее или не стоит. Дарли и Бэтсон (Darley & Batson, 1973), ставя людей в ситуацию, подобную описанной нами, выявили некоторые их этих факторов. Они обследовали группу студентов духовной семинарии, готовившихся к произнесению своей первой проповеди. Если испытуемые, боясь опоздать на проповедь, спешили, то помощь оказывали около 10% из них. Напротив, если они не спешили, имея достаточно времени до ее начала, то число приходивших на помощь студентов увеличивалось до 63%!

Социальная психология накопила к настоящему времени обширный запас подобных поучительных историй. Традиционный метод прост. Вы выбираете типичную ситуацию, определяете ситуационную или контекстную переменную, которая (как вы интуитивно или на основании предшествующих исследований можете полагать) в состоянии породить различия в результатах, и начинаете изменять ее параметры. Идеальной будет скорее всего переменная, влияние которой, по вашему мнению, большинство обычных людей и даже ваших коллег не смогут учесть. Разумеется, иногда вы можете допустить ошибку при выборе переменной, и тогда ваши манипуляции не сработают. Но очень часто ситуационная переменная порождает очень значительные различия. Иногда она даже обусловливает почти всю разницу в результатах, а данные о личностных характеристиках и индивидуальных различиях, которые, как считали другие, только и имеют значение, оказываются совершенно бесполезными. Если все это так, то поздравляем вас: вы внесли свой вклад в классику ситуационизма — вклад, призванный стать частью интеллектуального наследия нашей науки. Подобные эмпирические притчи весьма важны, поскольку демонстрируют нам, до какой степени обычные мужчины и женщины склонны заблуждаться насчет оценки того влияния, которое оказывают на них ситуации, равно как и отдельные их аспекты.

Непомерно раздутое представление людей о значимости личностных черт и диспозиций при одновременной неспособности признать важность ситуационных факторов при их воздействии на поведение получило название “фундаментальной ошибки атрибуции” (Ross, 1977; Nisbett & Ross, 1980; см. также Jones, 1979; Gilbert & Jones, 1986). Вместе со многими другими социальными психологами мы сосредоточили внимание на сборе данных об этом всеобщем заблуждении, пытаясь обнаружить его истоки. Все исследования, описываемые в каждой из глав этой книги, имеют отношение к данному заблуждению. В главе 5 мы сведем воедино научные данные, демонстрирующие его распространенность, и попытаемся объяснить, почему оно имеет место.

Тонкости ситуаций

Однако не все так просто. Оказывается, не все ситуационные факторы являются мощными детерминантами поведения. Ими не являются даже те, которые интуитивно представляются таковыми и обычным людям, и социальным исследователям. В реальности влияние некоторых из этих факторов оказывается на удивление слабым.

Нигде слабость влияния очевидно значимых ситуационных факторов не вызывает такого недоумения, как в исследованиях воздействия различных событий реальной жизни на возникновение важных в социальном отношении последствий. Некоторым из подобных исследований мы должны быть попросту благодарны. Выясняется, например, что в большинстве случаев долговременные последствия пережитого в детстве физического или сексуального насилия относительно незначительны (Widom, 1989). То же касается и долговременных последствий подростковой беременности в жизни молодых женщин (Furstenberg, Brooks-Gunn, Morgan, 1987) и даже долговременного эффекта психологической обработки в лагерях для военнопленных (Schein, 1956). К сожалению, иногда неожиданно слабыми по своему воздействию оказываются и позитивные по характеру события. Например, жизнь обладателей крупных выигрышей в лотерею подвержена влиянию неожиданной удачи в гораздо меньшей степени, чем большинство из нас могли бы предположить. В особенности в сравнении с нашими представлениями о том, как изменилась бы при сходных обстоятельствах наша собственная жизнь (Brickman, Coates & Janoff-Bulman, 1978)!

Еще более отрезвляющий пример слабости воздействия очевидно масштабных и явно позитивных событий дает нам исследование, которое можно было бы назвать прародителем современных социальных экспериментов. Речь идет о Кэмбриджско-Сомервилльском исследовании преступности, описанном Пауэрсом (Powers) и Уитмером (Whitmer) в 1951 г. и продолженном представителями научной династии МакКордов (J. McCord, 1978; J. McCord & W. McCord, 1959; W. McCord & J. McCord, 1959). Объектом этого благородного эксперимента (мы будем обсуждать его более пространно в главе 8, посвященной практическим приложениям социальной психологии) были мальчики, проживавшие в 40-е годы в одном из пригородов Бостона, заселенного преимущественно ирландцами и итальянцами, имевшие низкий социально-экономический статус (как “склонные к преступности”, так и вполне “средние”). Некоторые из них были поставлены в условия интенсивного экспериментального воздействия, предпринятого с крайне честолюбивыми намерениями, в ходе которого (приблизительно на протяжении пяти лет) для них организовывались разнообразные программы социальной, психологической и образовательной поддержки. В частности, дважды в месяц к ним домой приходили консультанты, помогавшие решать их личные и семейные проблемы. Испытуемые имели возможность заниматься с репетиторами по предметам школьной программы. Многие из них получали психиатрическую и медицинскую помощь; Мальчикам была значительно облегчена возможность вступления в организацию бойскаутов, в Ассоциацию христианской молодежи, равно как и участия в других социальных программах по месту жительства. Значительное их число получило возможность выезжать в летние лагеря. Однако несмотря на интенсивность этих воздействий и благие намерения их инициаторов, мальчики, поставленные в экспериментальные (или “терапевтические”) условия, оказались не менее склонны к правонарушениям, чем представители контрольной группы, не подвергавшиеся “терапевтическому воздействию”. Более того, дальнейшие наблюдения, проводившиеся в течение 30 лет после завершения программы, показали, что принимавшие в ней участие испытуемые могли, будучи уже взрослыми, демонстрировать даже слегка худшие результаты (например, в отношении количества серьезных случаев насилия), нежели участники контрольной группы.

Дальнейшие обследования не подвергавшихся “терапии” и не ставших преступниками мальчиков из Кэмбриджско-Сомервилльской группы (Long & Vaillant, 1984) предоставили еще более неожиданные свидетельства отсутствия влияния данных воздействий, т.е. на сей раз — влияния явно значимых социальных факторов, действовавших в семье. Мальчики были отнесены к четырем различным категориям в зависимости от того, насколько здоровой или нездоровой была их домашняя обстановка. В категорию наиболее неблагополучных вошли семьи с большим количеством серьезных проблем (например, семьи, имеющие склонного к алкоголизму или к физическому насилию отца, мать-шизофреничку, семьи, зависящие от большого числа социальных программ финансовой помощи, и.т.д.). К категории наиболее благополучных были отнесены семьи малоимущих честных тружеников (отцы имели постоянную работу, матери служили домработницами, явные психические отклонения и зависимость семей от программ социальной поддержки отсутствовали). Жизненные достижения принадлежащих к различным категориям мальчиков были затем проанализированы в ходе исследования, предпринятого 40 лет спустя. Рассматривая показатель за показателем (например, финансовый доход, душевное здоровье, факты тюремного заключения, самоубийств и т.п.), исследователи обнаруживали, что семейная ситуация, в которой испытуемые находились в период детства, имела на них крайне незначительное влияние либо не имела его совсем.

О чем же говорит отсутствие сколько-нибудь впечатляющего эффекта? Конечно же, не о том, что ситуационные факторы не играют никакой роли вне пределов лабораторий социальных психологов. Как мы увидим в начале главы 2, многие последствия, имеющие место в реальном мире, в действительности оказываются весьма значительными, начиная с кардинальных личностных изменений, которые претерпевают консервативно настроенные молодые женщины под воздействием крайне либерального окружения (Newcomb, 1943), и кончая хорошо описанным влиянием конкуренции на развитие группового конфликта (Sherif, Harvey, White, Hood & Sherif, 1961). И напротив, ситуационные факторы и манипуляции оказываются иногда неожиданно слабыми или отсутствуют вовсе не только в “реальном” мире. Именно исследования, в которых удается обнаружить заметные влияния этих факторов, попадают в печать, а те исследования, в которых обнаруживаются значительные и неожиданные эффекты, становятся широко известны. Остальные же пылятся в архивах. Жаль, что мы не можем получить хотя бы по доллару с каждого неудавшегося лабораторного эксперимента, разработанного социальными психологами, пребывавшими в полной уверенности, что исследуемые ими ситуационные эффекты окажутся значительными.

То, что мы узнали из подобных исследований, сводится вкратце к следующему: ситуационные эффекты могут иногда отличаться от тех, которые мы ожидали получить, основываясь на своей интуиции, психологических теориях и даже опираясь на существующую психологическую литературу. Некоторые важные, на наш взгляд, факторы оказываются по своему воздействию неощутимыми. Другие же, почитаемые нами за слабые, в действительности оказывают очень сильное влияние (по крайней мере в определенных контекстах). Акцентирование внимания на “калибровке” масштабности эффекта, производимого ситуационными факторами, является важнейшим принципиальным моментом при подготовке специалистов по социальной психологии, равно как и основной задачей этой книги.

Наши рекомендации