Том 3 часть гл 19 «Зеки как нация»

1. До сих пор мы говорили о положительных сторонах народного характера. Но

нельзя закрывать глаз и на его отрицательные стороны, на некоторые

трогательные народные слабости, которые стоят как бы в исключении и

противоречии с предыдущим.

2. Чем бестрепетнее, чем суровее неверие этого казалось бы атеистического

народа (совершенно высмеивающего, например, евангельский тезис "не судите,

да не судимы будете", они считают, что судимость от этого не зависит), --

тем лихорадочнее настигают его припадки безоглядной легковерности. Можно так

различить: на том коротком кругозоре, где зэк хорошо видит, -- он ни во что

не верит. Но лишенный зрения абстрактного, лишенный исторического расч?та,

он с дикарскою наивностью отда?тся вере в любой дальний слух, в туземные

чудеса.

1. Давний пример туземного л е г к о в е р и я -- это надежды, связанные с

приездом Горького на Соловки. Но нет надобности так далеко забираться. Есть

почти постоянная и почти всеобщая религия на Архипелаге: это вера в так

называемую амнистию. Трудно объяснить, что это такое. Это -- не имя женского

божества, как мог бы подумать читатель. Это -- нечто сходное со Вторым

Пришествием у христианских народов, это наступление такого ослепительного

сияния, при котором мгновенно растопятся льды Архипелага, и даже расплавятся

сами острова, а все туземцы на т?плых волнах понесутся в солнечные края, где

они тотчас же найдут близких приятных им людей. Пожалуй, это несколько

трансформированная вера в Царство Божие на земле. Вера эта, никогда не

подтвержденная ни единым реальным чудом, однако очень живуча и упорна. И как

другие народы связывают свои важные обряды с зимним и летним солнцеворотом,

так и зэки мистически ожидают (всегда безуспешно) первых чисел ноября и мая.

Подует ли на Архипелаг южный ветер, тотчас шепчут с уха на ухо: "наверно,

будет амнистия! уже начинается!" Установятся ли жестокие северные ветры --

зэки согревают дыханием окоченевшие пальцы, трут уши, отаптываются и

подбодряют друг друга: "Значит, будет Амнистия. А иначе замерзнем все на...!

(тут -- непереводимое выражение). Очевидно -- теперь будет".

2. Вред всякой религии давно доказан -- и тут тоже мы его видим. Эти

верования в Амнистию очень расслабляют туземцев, они приводят их в

несвойственное состояние мечтательности, и бывают такие эпидемические

периоды, когда из рук зэков буквально вываливается необходимая срочная

каз?нная работа -- практически такое же действие, как и от противоположных

мрачных слухов об "этапах". Для повседневного же строительства всего

выгоднее, чтобы туземцы не испытывали никаких отклонений чувств.

1. И еще есть у зэков некая национальная слабость, которая непонятным

образом удерживается в них вопреки всему строю их жизни -- это т а й н а я

ж а ж д а с п р а в е д л и в о с т и.

Это странное чувство наблюдал и Чехов на острове совсем впрочем не

нашего Архипелага: "Каторжник, как бы глубоко ни был он испорчен и

несправедлив, любит больше всего справедливость, и если е? нет в людях,

поставленных выше него, то он из года в год впадает в озлобление, в крайнее

неверие".

Хотя наблюдения Чехова ни с какой стороны не относятся к нашему случаю,

однако они поражают нас своей верностью.

Начиная с попадания зэков на Архипелаг, каждый день и час их здешней

жизни есть сплошная несправедливость, и сами они в этой обстановке совершают

одни несправедливости -- и, казалось бы, давно пора им к этому привыкнуть и

принять несправедливость как всеобщую норму жизни. Но нет! Каждая

несправедливость от старших в племени и от племенных опекунов продолжает их

ранить и ранить так же, как и в первый день. (А несправедливость, исходящая

снизу вверх, вызывает их бурный одобрительный смех.) И в фольклоре сво?м они

создают легенды уже даже не о справедливости, а -- утрируя чувство это -- о

неоправданном великодушии. (Так, в частности, и был создан и десятилетия

держался на Архипелаге миф о великодушии с Ф. Каплан -- будто бы она не была

расстреляна, будто пожизненно сидит в разных тюрьмах, и находились даже

многие свидетели, кто был с нею на этапах или получал от нее книги из

бутырской библиотеки.¹⁴ Спрашивается, зачем понадобился туземцам этот

вздорный миф? Только как крайний случай непомерного великодушия, в которое

им хочется верить. Они тогда могут мысленно обратить его к себе.)

Еще известны случаи, когда зэк полюбил на Архипелаге труд (А. С.

Братчиков: "горжусь тем, что сделали мои руки") или по крайней мере не

разлюбил его (зэки немецкого происхождения), но эти случаи столь

исключительны, что мы не станем их выдвигать как общенародную, даже и

причудливую черту.

2. Пусть не покажется противоречием уже названной туземной черте

скрытности -- другая туземная черта: любовь р а с с к а з ы в а т ь о

п р о ш л о м. У всех остальных народов это -- стариковская привычка, а

люди среднего возраста как раз не любят и даже опасаются рассказывать о

прошлом (особенно -- женщины, особенно -- заполняющие анкеты, да и вообще

все). Зэки же в этом отношении ведут себя как нация сплошных стариков. (В

другом отношении -- имея воспитателей, напротив содержатся как нация

сплошных детей.) Слова из них не выдавишь по поводу сегодняшних мелких

бытовых секретов (где котелок нагреть, у кого махорку выменять), но о

прошлом расскажут тебе без утайки, нараспашку вс?: и как жил до Архипелага,

и с кем жил, и как сюда попал. (Часами они слушают, кто как "попал", и им

эти однообразные истории не прискучивают нисколько. И чем случайнее,

поверхностней, короче встреча двух зэков (одну ночь рядом полежали на так

называемой "пересылке") -- тем развернутей и подробней они спешат друг другу

вс? рассказать о себе.

Тут интересно сравнить с наблюдением Достоевского. Он отмечает, что

каждый вынашивал и отмучивал в себе историю своего попадания в "Мертвый дом"

-- и говорить об этом было у них совсем не принято. Нам это понятно: потому

что в "Мертвый дом" попадали за преступление, и вспоминать о нем каторжникам

было тяжело.

На Архипелаг же зэк попадает необъяснимым ходом рока или злым стечением

мстительных обстоятельств -- но в девяти случаях из десяти он не чувствует

за собой никакого "преступления" -- и поэтому нет на Архипелаге рассказов

более интересных и вызывающих более живое сочувствие аудитории чем -- "как

попал".