Президент как фантазийный лидер

Для начала следует осознать, что любое подлинное достижение нации и ее руководства приобретается вопреки групповой фантазии - она сводит на нет все успехи, сковывает руководство по рукам и ногам, не позволяя проявить свои качества, портит положительные черты нации и держит людей в полной пассивности. Даже войны при ближайшем рассмотрении оказываются пассивными групповыми действиями - они не требуют ни решений, которые не были бы чисто тактическими, ни жертвы ценностями, ни психологической зрелости: это всего лишь высвобождение эмоций. Америка никогда не была такой пассивной и нетворческой, как в годы Вьетнамской войны (как справедливо выразился Джонсон, эта война убила великое общество, причем не только экономически, а гораздо глобальнее). В других своих работах я приводил доказательства, что президент, его советники, конгресс, вообще большая часть нации погружаются в состояние транса9 в котором и происходит общение и осуществление групповой фантазии, - настоящий, неподдельный транс, сходное состояние вызывает гипноз или некоторые наркотики. Группа советников президента за круглым столом в Военной комнате (во время Кубинского ракетного кризиса) или группа конгрессменов на заседании о полномочиях военного времени (во время кризиса в Тонкинском заливе) - все эти люди участвовали скорее не в разумной дискуссии, а в спиритическом сеансе. Их близкое к трансу состояние можно даже проследить по документам (хотя для этого и потребуются определенные усилия - стенографические протоколы редко ведутся на тех совещаниях, где действительно принимаются решения, а воспоминания о подлинных событиях заведомо скудны). Однако все характерные признаки транса на этих заседаниях видны довольно четко: повышенная внушаемость, повышенная зависимость от лидера, крайняя пассивность обычно сильных людей, требование единодушия группы, эмоциональное мышление вместо логического, потеря памяти на неугодные факты, неспособность выдерживать бездействие. Появляются даже новые физические ощущения - головокружение, страх потерять над собой контроль, сухость во рту, давление на голову, учащение сердцебиения и клаустрофобия - в общем, относящиеся к воспоминаниям о собственном рождении.10

Представление о президенте прежде всего как о фантазийном лидере, выразителе настроения нации, совершенно не стыкуется с традиционной моделью политической науки, рассматривающей лидера в первую очередь как обладателя некой субстанции под названием «власть», которой он пользуется, чтобы предпринимать действия. На самом деле работа большинства политиков отвечает совершенно противоположной схеме: сначала нация развивает абсолютно иррациональную групповую фантазию, затем через средства массовой информации и правительственных чиновников более низкого уровня нагнетает эту фантазию на президента и его советников, от которых ожидается, что они найдут способ осуществить фантазию и избавить тем самым нацию от фантазийной тревоги. Такая модель справедлива для всех наций, периодов и форм управления.11 В других работах я документально доказал, например, что мощные эмоции, связанные с рождением, - ощущения удушья, западни - находят выражение в словах лидеров многих наций перед войной: от кайзера Вильгельма, заявлявшего перед первой мировой войной, что чувствует, как его «душат» во «внезапно накинутой сети», до Гитлера, начавшего войну ради решения стоявшей перед Германией проблемы «лебенсраум» (жизненного пространства). Точно так же и войны, которые ведет Америка, проникнуты формулировками наподобие: «ребенок Независимость, отвоевывающий право родиться», «скатывания в пропасть», невозможность «увидеть свет в конце туннеля».12 Как правило, не подлежит сомнению, что причина войны геополитическая или экономическая, хотя было бы точнее назвать это поводом для войны. Истинная причина войны - не зависящее от внешних обстоятельств психические состояние, общее для всех членов группы. Когда Генеральный штаб Германии в 1914 году заявлял: «Мы должны пойти на крайние меры, чтобы каленым железом выжечь рак, постоянно отравляющий тело Европы», он следовал той же фантазии и пользовался тем же языком, что и Ричард Никсон, который говорил перед Карибским конфликтом: «Куба - это рак... если мы не остановим коммунизм и позволим ему распространяться дальше, возникнет угроза войны».13

Обязанность выполнения этой фантазии в конце концов сваливается на фантазийного лидера - специалиста по восприятию и истолкованию в самом зачатке мощных и изменчивых фантазийных потребностей большой группы людей (это и есть наиболее точное определение политика). В соответствующий момент ощущаемое группой «давление» переводится в действия, а страхи людей при этом становятся командами лидеру. Огромное облегчение, которое приносят насильственные действия, видно из письма Черчилля жене в 1914 г., когда в Европе началась война: «Все идет к краху и катастрофе. Я крайне заинтересован, возбужден и счастлив». Сходное настроение группы выражено в письме одного американца из Вашингтона, округ Колумбия, написанном в день, когда Трумэн решил послать американские войска в Корею: «Двадцать лет я живу и работаю в этом городе и за его пределами. Никогда еще... за все это время я не испытывал такого чувства облегчения и единства... Когда президентское послание было зачитано в Доме, вся палата зааплодировала».14 #page#

Пожалуй, одним из самых удивительных моих открытий оказалось то, что частота и масштабы войн и других подобных действий почти не зависят от таких реальных обстоятельств, как состояние вооруженных сил. хотя считается, что они управляют международными отношениями. Например, срок руководства Трумэна проходил в атмосфере паники, которая завершилась вступлением Америки в кровавую и затяжную Корейскую войну и все это в период, когда на стороне Америки был подавляющий перевес сил, включая средства доставки атомных бомб. В самом деле, Трумэн провозгласил свою доктрину, ставшую основой четвертьвекового вмешательства Америки во внутреннюю политику стран всего мира, в 1947 году, то есть в то самое время, когда Америка пользовалась атомной монополией, а Россия была совершенно обессилена второй мировой войной, причинившей огромный ущерб промышленности и населению. Тем не менее Дин Ачесон определил этот момент как один из величайших кризисов в истории и обвинил Россию в том, что она «вот-вот занесет инфекцию в Африку через Малую Азию и Египет, а в Европу через Италию и Францию».15 По контрасту - в годы руководства Эйзенхауэра Америка уже гораздо меньше вмешивалась в дела других стран, а настоящих войн не было, хотя Америка потеряла военное превосходство над Россией в отношении ядерного оружия и ракет. Потребности нашей фантазии не давали нам увидеть, что внешней политикой страны управляют внутренние движущие силы, а не внешняя угроза.

Настоящие горячие войны начались, когда две нации в смертельном медленном танце, стадия к стадии, совместили циклы своих групповых фантазий и уговорились вместе решать задачу своего рождения - согласились, как писал Хрущев Кеннеди в разгар Карибского конфликта, уподобиться «двум слепым кротам, столкнувшимся в темноте» и дерущимся в туннеле, пока не погибнут оба.17 Групповые фантазии нового времени имеют цикл, как правило, порядка четырех-пяти лет по длительности, тогда как в настоящие горячие войны переходит лишь каждый четвертый или пятый конфликт. Происходит это в тот момент, когда присутствуют соответствующие психологические движущие силы, армия подготовлена к войне и обнаружен «враг», который тоже находится на пике своих родовых тревог. Изучение войн с точки зрения статистики неплохо подтверждает закономерность этого группового процесса, по крайней мере, для большинства индустриально развитых стран. Например, за последние двести лет в США войны в среднем происходили каждые 18 лет, в Англии тоже каждые 18 лет, во Франции каждые 20 лет, в Германии каждые 24 и в России каждые 18.16 Этот смертельный ритуальный танец имеет собственный ритм, увлекающий за собой каждое поколение, как только оно достигает расцвета молодости, и бросает его в адскую пучину Молоха.

ЛИЧНОСТИ ПРЕЗИДЕНТОВ

На этом месте читатель может оглянуться назад, на предыдущие главы, и задать вполне уместный вопрос: «Допустим, во всех ваших довольно оскорбительных рассуждениях есть зерно правды, и такое раннее событие жизни, как рождение, действительно определяет политику. Тогда при чем тут все эти обычные психоисторические свидетельства насчет детства, влияния родителей и развития личности? Вы показали довольно безнадежную картину - извечные циклы рождения вновь и вновь. Так что же может изменить личность президента, если политика настолько зависит от опыта рождения, пережитого каждым?»

Ответ очевиден: рождение - это только часть истории. Каким бы травматичным ни было рождение, связанные с ним воспоминания очень сильно видоизменяются в течение детства. Чем больше ребенка окружают любовью и эмпатией, чем больше ему дают свободы, тем больше он способен вернуться к своим самым ранним страхам и видоизменить их, даже преодолеть. Теплая атмосфера в семье обеспечивает естественную терапию даже страхов, связанных с рождением, а если на протяжении истории действительно происходит прогрессивное развитие детства, как я утверждаю в работе «Эволюция детства», то у человечества есть шансы со временем излечиться от войн, как излечилось оно от рабства, вендетты, дуэлей, охоты за ведьмами и прочих проявлений группового психоза. Однако и сейчас у большинства детей детство просто ужасно, и поэтому войны, несомненно, будут продолжаться еще некоторое время, пока достаточно большое количество людей не станет эмоционально зрелым настолько, чтобы не испытывать больше в них потребности. Поэтому мы как психоисторики в качестве одной из основных задач должны установить, какого рода личностью обладают наши лидеры и как именно они взаимодействуют с эмоциональными потребностями нации.

К сожалению, исследование личности президента пока едва только началось. Пока лишь два президента исследованы достаточно глубоко, с анализом детства, чтобы можно было составить связную психобиографию: Теодор Рузвельт и Ричард Никсон.19 И все же в первичных источниках содержится достаточно информации, чтобы сделать некоторые обобщения насчет типа личности людей, которых мы выбирали лидерами в двадцатом веке. Прежде всего, ни у кого из них не было слишком уж травматичного детства. Если прибегнуть к шестиуровневой шкале, которой я пользуюсь, определяя степень прогрессивности стиля воспитания (стили детоубийства, отказа, амбивалентный, навязывающий, социализирующий, помогающий), то окажется, что детство всех наших президентов двадцатого века принадлежит к «социализирующему стилю», который соседствует с наивысшим стилем. Исключением является Никсон, чьи суровая мать из квакеров и зачастую жестокий отец опускали его детство на более низкую «навязывающую» ступень. Все это означает, что вы не сможете стать лидером нынешней Америки, если родители постоянно вас били, неоднократно открыто от вас отказывались, или вы испытали в детстве другие тяжелые травматические события. (Это, однако, далеко не обязательно относится к другим странам и периодам - например, Гитлер был классическим «избиваемым ребенком», как и многие из его поколения австрийцев; он представлял собой продукт постоянных кровавых порок, по нескольку сот ударов за раз.)20 В целом стиль воспитания, который испытали на себе американцы, в нашем веке достаточно высок, чтобы в психопатичном лидере потребности не возникало.

И все же, в пределах названного мной стиля детство почти всех наших президентов отличает одна черта - эмоциональная отдаленность от матери. Ребенок, например, проходит сквозь череду нянек или другой прислуги, которым мать поручает многие свои функции по заботе о сыне - это можно сказать о Теодоре Рузвельте, Франклине Делано Рузвельте, Джоне Ф. Кеннеди.21 Создается впечатление, что матери наших президентов должны были быть «достаточно» хорошими», чтобы придать ребенку сильное эго, необходимое для победы в состязании за лидерство, но и «достаточно отстраненными», чтобы создать у сына щемящее чувство одиночества, пустоту под ложечкой, которую он станет заполнять потребностями и низкопоклонством огромных толп людей. Не побывав в роли фантазийного лидера настоящей группы, невозможно представить себе груз, возлагаемый на человека, от которого требуется, чтобы он находился в тесном соприкосновении с глубочайшими и очень противоречивыми тревогами «руководимых» и успешно эти тревоги разрешал. И, как правило, лишь очень одинокий человек, которому с детства приходилось добиваться даже самой малой толики одобрения и тепла, достававшегося в награду за удовлетворение потребностей матери и за поведение, в точности соответствующее ее желаниям, имеет шансы стать профессиональным политиком. Фантазийный лидер, выполняющий наши эмоциональные команды, - настолько банальное зрелище, что мы не будем больше приводить примеры. Дэвид Фрост говорит Никсону по ТВ, что государственному мужу необходима соответствующая шумиха вокруг своего имени, и Никсон тут же становится всемогущим лидером свободного мира. Фрост говорит ему, что надо «извиниться перед народом» - он плачет и извиняется,

Один президент, однако, выделяется среди всех остальных необычной чертой своего детства - это Дуайт Эйзенхауэр, который рос без эмоциональной отстраненности от матери. Его детство не исследовал ни один биограф, но в его произведениях попадается достаточно упоминаний о ранних годах жизни, которые заставляют психоисторика навострить уши и заподозрить нечто нетипичное. Рос Эйзенхауэр на стыке веков, и отец его время от времени «брался за ремень», как и во всех семьях того времени. Но мать его была очень необычной женщиной: по своей внимательности к детям, теплоте отношений с ними, последовательности и настоящему счастью с детьми она представляла собой уникальный случай среди матерей президентов. Рассказы о ней Эйзенхауэра, хотя бы уже употреблением прилагательных, совершенно не похожи на все остальные автобиографические сочинения лидеров стран мира, которые я когда-либо читал. Он называет ее «теплой»» «ласковой», «спокойной», «терпимой», с «открытой улыбкой» и приводит достаточно много подробных историй, что доказывает, что это не защитная установка. Когда ее обманывали, она, чувствуя себя крайне оскорбленной, могла что-то предпринимать (например, однажды, когда ее на чем-то надули, придя домой, принялась за изучение законов). Мать Эйзенхауэра обладала, казалось, необычайной способностью «делать жизнь семьи из восьмерых человек счастливой и полной смысла», проводя «каждый день по много часов» с детьми.22 Из всех фотографий матерей президентов, которые я обнаружил, только на ее фотографиях можно видеть настоящую улыбку. (На своих мальчишеских портретах Эйзенхауэр тоже улыбается, представляя собой редкое исключение, единственное счастливое лицо среди хмурых лиц своих школьных товарищей.)

Это необычное внутреннее счастье давало Эйзенхауэру дополнительное преимущество в военной карьере, с его ранних схваток с авторитарным Макартуром до оппозиции остальному военному руководству по вопросу о десантах из Африки (план Эйзенхауэра немедленного вторжения во Францию, который мог бы ускорить окончание второй мировой войны на два года, если бы не был решительно отвергнут Черчиллем).23 Эйзенхауэр был единственным в своем роде президентом, что явственно показывает схема американской групповой фантазии. Другие президенты реагировали на растущее давление групповой фантазии тем, что находили настоящую войну, в которой фантазия могла осуществиться, но Эйзенхауэр сопротивлялся всем попыткам сделать его обычным фантазийным лидером. Его политические взгляды были очень нестандартны, но где-то в глубине он находил в себе силу, зрелость и чувство достоинства, которые помогали ему удержаться от действий и сначала подумать, когда большая часть страны взывала: «Мы чувствуем, что умираем, - ты должен что-нибудь сделать, чтобы избавить нас от страхов». В самом деле, когда на пике двух циклов фантазии он снимал тревоги действиями, похожими на военные, но до настоящей войны дело не доходило. Первый такой случай имел место в 1955 г., когда конгресс, уязвленный его отказом начать войну в Индокитае, дал президенту резолюцию об официальной военной власти над Тайванем в надежде, что это послужит началом войны с Китаем. Однако, несмотря на жесткие высказывания, Эйзенхауэр в действительности воспользовался вооруженными силами США лишь для того, чтобы убрать войска националистов с островов, служивших предметом разногласий, и положить тем самым конец кризису. В 1958 г. групповая фантазия достигла нового пика, и Эйзенхауэр ввел войска в тихий Ливан и вывел их оттуда, причем сделал это так, чтобы показалось, что мы одержали еще одну победу над коммунизмом. Такая рекордно легкая победа далась ему нелегко - выразителем нашего недовольства зрелостью Эйзенхауэра был Маккарти - и все же мнимая победа была продемонстрирована достаточно успешно.

Следует помнить, что сценарий этой самой мирной декады в истории Соединенных Штатов был написан за пятьдесят лет до этого одной счастливой матерью в Эйбелин, штат Канзас.

ЛИЧНОСТЬ ДЖИММИ КАРТЕРА

Как же оценить личность Джимми Картера в сравнении с другими современными американскими президентами по основным параметрам, приведенным выше? Каким было его детство, как он развивался до настоящего момента и что может сказать нам характер его взаимодействий с американской групповой фантазией о вероятности воплощения еще одного родового кризиса - еще одной войны?

Доступные нам свидетельства о детстве Картера, представленные в разных источниках, позволяют без колебаний причислить его к большинству последних американских президентов, поскольку это тоже продукт воспитания «на расстоянии» от матери. Большую часть времени его мать работала, она считала, что детям вообще не стоит слишком долго находиться с матерью, и заботу о своих детях в значительной степени поручала другим. Разумеется, Джимми Картер хорошо адаптировался к такой эмоциональной бесприютности, как это происходило и с другими президентами в детстве, но в глубине души он был очень одинок. В этом и заключалась главная движущая сила его политической карьеры, источник его часто провозглашаемой и чуть ли не мистической «тесной связи с американским народом». Его головокружительный взлет от «Джимми... кто?» до президента основан не на традиционной политической машине, а на образе мессии - «аутсайдера», который культивировался с самого начала, чтобы удовлетворить любые проецируемые на него групповые фантазии американцев. (Знаменитое замечание Пэта Кэдделла насчет Картера - что незнание людьми политических целей Картера представляет собой преимущество, поскольку тогда «значительная часть электората может проецировать на Картера свои собственные желания» - дает лучшее из определений фантазийного лидера. которые я встречал.)24 Как показывает подробный анализ, проведенный в работе Давида Бэйсела, Картер победил на выборах благодаря тому, что сыграл на интимной теме утраты лидера - нация чувствовала себя «покинутой» низложенным лидером - и включил сюда элементы своей собственной биографии, миф о «безупречной» семье. Каждая черта его личности присуща нашим военным лидерам прошлых годов. Детский опыт по истолкованию не всегда ясных намеков матери крайне обострил его чувствительность к скрытым потребностям групповой фантазии; желание оправдать невыполнимые, судя по всему, ожидания обоих родителей сделали из него классического трудоголика; наконец, популистский имидж и «активно-позитивная» политическая роль наводят на мысль, что он будет склонен действовать, когда придет время осуществить эпизод рождения. По отношению Джимми Картера к войне в нем легко угадывается наш будущий военный лидер. Он был вьетнамским орлом до самого конца войны и редко упоминает о задаче установления мира на планете, считая ее второстепенной.

С момента инаугурации он не сделал, я считаю, ничего, чем мог бы компенсировать названные черты своей личности. Начал он с того, что набрал себе штат для внешнеполитических дел из поддерживаемой Рокфеллером Трехсторонней комиссии; затем последовало охлаждение отношений с Россией, и целые годы усилий по разоружению пошли насмарку; Картер обнаружил, что вооружение НАТО «уже 12 лет находится в упадке», и настоял на очередном усилии по укреплению сил НАТО, забыв обещание сократить бюджет американской армии; наконец, чтобы не прекратился постоянный и неуклонный подспудный рост атомного оружия, он добавил еще некоторое количество атомных боеголовок к десяткам тысяч ныне существующих, причем некоторые из новых боеголовок изготовлены в «более приемлемой» форме полевого атомного оружия. Это новое милитаристское настроение практически не замечено либеральной прессой, и следует ожидать, что о реальных изменениях в американской групповой фантазии психоисторики узнают из «Ю-Эс ньюс энд уорлд репорт», а не из «Нью-Йорк Тайме». Заголовки последнего выпуска «Ю-Эс ньюс» звучат следующим образом: «Президент высказался жестко... Более жесткая линия с Россией», а высказывания Картера приводятся такие:

Африка: «Как мы видам, всегда присутствует вероятность войны в северной части Африки».

Ближний Восток: «Американцы не станут терпеть прямые или косвенные угрозы применения нефтяного эмбарго».

Панамский канал: «Существует потенциальная угроза каналу...»

Советский Союз: «Между нами и Советским Союзом по-прежнему существуют очень серьезные разногласия». 25

(В выпуске «Нью-Йорк Тайме» той же недели помещено удивительное сообщение эксперта этой газеты по Ближнему Востоку Дрю Миддлтона, озаглавленное «Обе стороны ближневосточного конфликта, не сговариваясь, заявляют о войне как о вынужденном переходе от политического к насильственному способу решения проблемы», но эта статья похоронена где-то на внутренних страницах, хотя заслуживает того. чтобы ее поместили на первой странице.)26

Как показывает обширный фантазийный анализ выступлений Картера, его язык буквально пронизан символикой страха и войны. В контексте внутренних разногласий энергетическая программа становится «моральным эквивалентом войны», а пресса подхватывает и повторяет образы, прозвучавшие в выступлении:

заголовки кричат о всемирном нефтяном кризисе, требующем «по-военному безотлагательного»27 решения, а карикатуры изображают Картера в одежде Иисуса с вывеской, гласящей: «Конец близок». Когда выступление Картера посвящено внешней политике, оно изобилует образами агрессии и страха, тщательно замаскированными среди благородных фраз, что я неизменно находил, проводя фантазийный анализ речей других президентов перед военными действиями. Вот, к примеру, анализ его обращения в Нотр-Дамском университете 22 мая 1977г.:

слепая вера… нити, связывающие... доверие... отделился... сила... оружие... страх... страх... борьба огня с огнем... огонь скорее победит воду... доверие... сдерживаемый... расшатал основы... война... кризис... подкопаться... напряжение... ослабевший... кризис... опасность... насилие... бой... страх... пробуждение... мощный... сильный... война... затравить... война... ненависть... убытки, голод и болезни... кровь... отчаяние... укрепить связи... доверие... опасный... заморозить... оружие... нападение... смерть...взрыв... военное вмешательство... военная сила... опасность... оружие... взрывы... взрывы... оружие... оружие... воина. 28

Разумеется, не следует отрицать, что во многих словах и поступках Картера, ведущих к росту напряжения, есть положительная сторона. Да, у него, например, есть глубокое чувство ответственности за человеческие права, но форма и особенно моменты, которые он выбирает для своих нападок на Россию с требованием уважения к правам человека, являются частью фантазии «жесткого лидера». Между прочим, его выступления против России ничем не помогают диссидентам, которых он защищает. То же относится к форме и выбору момента его заявлений в отношении Палестины, Африки и т. д.

Кроме того, я думаю, что американский народ прекрасно понимает скрытую символику, преподносящую Джимми Картера как будущего военного лидера. Главный символ Картера - его зубы, но они же играли важную роль в образе другого лидера, избранного за свой военный настрой. - Теодора Рузвельта, особенно когда он был в роли «Большой палки» и зубы символизировали его агрессивную, кусачую роль.29 Даже двойственность Картера, когда он выказывает себя то либералом, то консерватором, способствует усилению напряжения. Картер идеально подходит на роль «тупикового» президента. Консерваторы могут противостоять ему, видя в нем демократа, либералы могут стать в оппозицию, сочтя консерватором, и можно поспорить, что эта тупиковая ситуация станет главной темой обсуждения в 1978 г„ пока будет длиться третья стадия - такие ситуации часто возникали на третьей стадии и в других циклах. Если судить по последним нашим двадцати годам, четвертая стадия достигнет пика напряжения где-то в 1979 г.

Учитывая, что нынешнее положение на Ближнем Востоке -больной вопрос для всего мира, и учитывая, что американцы рассматривают любую попытку наложить нефтяное эмбарго в будущем как стремление «задушить» рождающегося ребенка, можно даже попытаться предсказать сценарий предстоящего конфликта. Генри Киссинджер заявлял, что Америка решится на войну на Ближнем Востоке только в том случае, если ее «действительно будут душить». Джеральд Форд высказывался так: «В случае, если нас подвергнут экономическому удушью, нам придется готовиться к принятию мер, необходимых для самосохранения. Когда тебя душат, речь идет о жизни и смерти». (В фордовском определении термина «удушение» родовая символика проступает еще явственнее: «Удушение, если растолковать смысл этого слова, означает, что ваше развитие хотят повернуть вспять».)30 Стоит ли говорить, что когда в 1979 г. я узнаю, что слово «удушение» повторяется и обсуждается, я посажу семью и собаку в машину и уеду в Канаду, чтобы не быть на пути преобладающих ветров и радиоактивных осадков.

Если даже висящий на волоске ближневосточный меч и не станет механизмом осуществления очередного кризиса, я почти уверен, что драма начнется именно с военных событий. Еще неясны обстоятельства, которые определят, примет ли родовой кризис форму войны, революции или другого кризиса власти, но по пути Никсона Картер не пойдет по складу своей личности. Не свойственна ему и саморазрушительная сила и готовность к несчастью, побудившие Кеннеди ехать в Даллас, когда пресса уже вовсю говорила языком насилия, и медленно проезжать по центру города в открытом автомобиле. Так что единственное, что поможет Картеру удержаться и не ответить на наши очередные призывы к войне, когда нарастающее «давление» снова станет невыносимым, - это его зрелость. Означает ли всем известная независимость Картера, что он независим и от нас в том числе? Сможет ли человек, который на людях не скрывает сердечных отношений с женой, открыть у себя в сердце щедрый источник человеческого тепла сейчас, когда деньги обесцениваются, а мы вот-вот погрузимся в свое очередное адское рождение? Сможет ли человек, проводящий целые дни с дочерью, когда она распоряжается каждой минутой его времени, вспомнить, что на войне гибнут дети?

Будем надеяться - ведь от этой тонкой ниточки надежды зависит существование всего человечества.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Lloyd deMause. «Formation of the American Personality Through Psycho-speciation» The Journal of Psychohistory 4 (1976): 1-30; Rudolph Binion, Hitler Among the Germans. New York: Elsevier. 1977; Lloyd deMause, ed. The New Psychohistory. New York: The Psychohistory Press. 1975; and Glenn Davis, Childhood and History in America. New York: The Psychohistory Press. 1976.

3 Lloyd deMause, «The Psychogenic Theory of History* The Journal of Psychohistory 4 (1977): 253-267. FIpHMeHeHHe stoh TeopHH k BOHHaM cm. b Lloyd deMause «The Independence of Psychohistory», The Journal of Psychohistory 3 (1975): 163-183 and Lloyd deMause «Formation of the American Personality» Fred I. Greenstein and Michael Lemer, eds. A Source Book tor the Study of Personality and Politics. Chicago: Markham Publishing, 1971.

5. Reviews of the World Situation, 1949-1950. Hearings Held in Executive Session Before the Senate Committee on Foreign Relations, U.S. Senate, Eighty-First Congress, First Session. Washington, D.C.: U.S. Government Printing Office, 1974.

6. Special Birth Issue of The Journal of Psychohistory (Winter 1977, Vol. 4, No. 3),

7. Lloyd deMause, «Psychohistory and Psychotherapy», History of Childhood Quarterly: The Journal of Psychohistory. 2(1975): 408-414.

8. «Polls in Perspective: Carter-A Popular President, But-» U.S. News and Worid Report, May 30, 1977, p. 24.

9. «Psycho-genic Theory» «Fetal Origins».

10. Irving L. Janis, Victims of Groupthink: A Psychological Study of Foreign Policy Decisions and Fiascoes. Boston: Houghton, Mifflin, 1972. Ole R. Holsti and Robert C. North, «The History of Human Conflict» in Eiton B. McNeil, ed. The Nature of Human Conflict. Englewood Cliffs. Prentice-Hall, 1965, p. 166.

11. Lloyd deMause, «Independence of Psychohistory». pp. 172-182.

12. Lloyd deMause, «Formation of the American Personality», pp. 13-15.

13. Max Montgelas and Walter Schucking, eds. Outbreak of the World War: German Documents Collected By Karl Kautsky. New York: Oxford University Press, 1924, p. 307. the New York Times, September 19, 1962, p.3.

14. Bert Cochran. Harry Truman and the Crisis Presidency. New York:

Funk and Wagnalls. 1973, p. 316.

15. Dean G. Acheson. Present at the Creation: My Years in the State Department. New York: Norton, 1969, p. 220.

16. Maurice N. Watsh, ed. War and the Human Race. New York: Elsevier, 1971, p. 78.

17. Robert F. Kennedy. Thirteen Days: A Memoir of the Cuban Missile Crisis. New York: W.W. Norton. 1966, p. 89.

18. Lloyd deMause. «The Evolution of Childhood» in deMause, ed. The History of Childhood. New York: The Psychohistory Press, 1974.

19. Glenn Davis, «Theodore Roosevelt and the Progressive Era: A Study in Individual and Group Psychohistory» in deMause, ed. The New Psychohistory. New York: Psychohistory Press, 1975, pp. 245-305. James W. Hamilton, «Some Reflections on Richard Nixon in the Light of His Resignation and Farewell Speeches» The Journal of Psychohistory 4(1977): 491-511 David Abrahamson, Nixon Nixon: An Emotional Tragedy. New York: Farrar, Straus, Giroux, 1977. «In Search of Nixon»

20. Rudolph Binion, Hitler Among the Germans. New York: Elsevier, 1976; Helm Stierlin, Adolf Hitler: A Family Perspective. New York: Psychohistory Press, 1977; Robert Waite, The Psychopathic God: Adolf Hitler. New York: Basic Books, 1977.

21. Glenn Davis. Childhood and History in America. New York: Psychohistory Press. 1976.

22. Dwight D. Eisenhower. At Ease: Stories I Tell to Friends. Garden City: Doubleday & Co.. 1967, pp. 32-37, 76.

23. Peter Lyon. Eisenhower: Portrait of the Hero. Boston: Little, Brown & Co.. 1974. pp.78. 128ff.

24. Caddell miTHpye-rcH b Henry Fairlie, «Sweet Nothings» The New Republic, June 11,1977, p. 18.

25. U.S. News & World Report, June 6.1977. pp. 17, 19.

26. New York Times. June 7. 1977, p. 3.

27. New York Post, May 16.1977. p. I.

28. New York Tiroes. May 23.1977. p. 12.

29. Stephen Hess and Milton Kaplan, The Ungentlemanly Art: A History of American Political Cartoons. Rev. Ed. New York: Macmillan, 1975, p. 130.

30. Terence McCarthy, «The Middle East: Will We Go To War?» Ramparts. April 1977. p. 21. #page#