Основные направления и этническая специфика хозяйственного развития башкир

Приливы кочевников в Башкирию постоянно питали кочевое хозяйство и кочевую культуру ее населения. Гильом Рубрук, опи­савший Башкирию вскоре после ее подчинения власти монгольских

завоевателей, характеризует башкир как «пастухов, не имеющих никакого города» (Г. Рубрук, 1957, стр. 122). Через столетие^ в середине XIV в., башкиры оставались кочевниками. Это мы узнаем из сочинения Ибн-Фадлаха ал-Омари, который, расска­зывая о Золотой Орде, перечисляет среди ее подданных «тюркский народ на крайнем севере», который живет «в нищете вследствие бедственного существования, ибо это не оседлые люди, у которых есть посевы, и сильная стужа губит их скотину» (Тизенгаузен, 1884, стр. 229). В середине XVI в. А. Дженкинсон, побывавший в стране «по левую сторону Волги от Камы до Астрахани», пи­шет, что жители этой страны — «скотоводы и имеют большое количество скота, который и составляет их главное богатство». Они «едят много мяса, преимущественно конского, и пьют ко­былье молоко» (Дженкинсон, 1937, стр. 169, 170). Источнику которые исходят от самих башкир (шежере, предания и легенды), с еще большей определенностью говорят о том, что скотоводство вплоть до присоединения Башкирии к Русскому государству оставалось основой хозяйства башкир (БШ, стр. 32, 73, 78 и др.).

Заключение об устойчивости кочевого скотоводства у башкир в XIII—XVI вв. не означает, что в их хозяйстве в течение нескольких столетий не происходило никаких сдвигов. Напротив, они оказались довольно существенными. Наиболее серьезными были изменения в самом кочевом скотоводстве, точнее — в формах его ведения. Иной стала в жизни башкир и роль такого тра­диционного занятия кочевников, как охота.

Формы ведения скотоводческого хозяйства устанавливаются на протяжении многих столетий. Чтобы изменить устоявшиеся традиции, необходимы серьезные экологические, экономические или политические причины. Такие причины в Башкирии были: во-первых, башкиры, постепенно продвигаясь к северу и в горно-лесные районы Урала, оказались под воздействием новых при-родно-географических условий; во-вторых, в результате кыпчак-ского наплыва резко возросла численность населения в При-уралье; в-третьих, XIII—XVI века были насыщены крупными историческими событиями, которые сначала, в предмонгольскую эпоху, изолировали башкир от привычных кочевых маршрутов в южные степи, а позднее, с началом монгольского нашествия, заставили башкирские племена откочевать в районы, малопригод­ные для круглогодичной кочевки; в-четвертых, башкиры сме­шивались на новых землях с племенами, которые имели свои собственные, преимущественно охотничье-лесные хозяйственные традиции. Кочевое хозяйство как основа башкирской экономики сохранялось и в эту эпоху, тем более что завоеватели в XIII в.

также были кочевниками, но в то же время под воздействием указанных факторов в соотношении различных занятий и в спо­собах ведения хозяйства происходят изменения.

Главным последствием активной миграции кочевников в Баш­кирию и передвижений на новые земли было значительное сокра­щение дальности и продолжительности кочевок. Превращение лесных и горно-лесных районов в места постоянного расселения само по себе требовало приспособления хозяйства к новым усло­виям или его перестройки. Сначала на этих землях, особенно на горных пастбищах Южного Урала, находились лишь летовки, куда скот перегоняли на несколько жарких месяцев. Карагай-кыпчакское предание, например, рассказывает, что на Урале «в древности не было аулов; стада пригонялись сюда только на джайляу»⁸. Позднее, когда лесные и горно-лесные районы были заселены башкирами, положение меняется: кочевники зимой, оставаясь сами на одном месте, отгоняли табуны тебеневать на склоны гор, небольшие возвышенности; с ранней весны башкиры кочевали вместе со стадами на горных или лесных пастбищах, т. е. сравнительно недалеко от постоянных зимних поселений.

В XV—XVI вв. расстояния кочевых маршрутов были со­вершенно непохожи на те, которые преобладали в X—XII вв., когда хозяйственные связи древнебашкирских племен с южными степями были еще реальностью. Зимние передвижения кочевни­ков, постепенно сокращаясь, сошли во многих случаях на нет. Лишь в степных просторах Зауралья, да в южных самарских сте­пях в XVI в. башкиры продолжали кочевать круглый год, имея возможность перегонять стада далеко на восток вплоть до Тобола, или на юг, в Волго-Яицкое междуречье. В целом же период с XIII по XVI в. характеризуется постепенным переходом башкир от кочевого скотоводства к полукочевому с более или менее дли­тельным пребыванием в зимнее время на одном месте. Это вело к стабилизации границ родо-племенных территорий, к углуб­лению и развитию хозяйственной деятельности на одной и той же земле, к кристаллизации специфических черт культуры по регионам и т. д. Все это формировало чувство привязанности к родине и тесной взаимосвязи с окружающими родственными племенами. Переход башкир от кочевого хозяйства к полу­кочевничеству был одной из предпосылок завершения формиро­вания башкирской народности. В более широких масштабах Евра­зийских степей нарастающие темпы этнической консолидации ряда

⁸ Научный архив БФАН СССР, ф. 3, оп. 23, д. 7, стр. 116.

тюркских народов в X—XV вв. были неизбежно связаны с сокра­щением масштабов дальних миграций и перекочевок, относитель­ной стабилизацией территории, на которой концентрировалась хо­зяйственная практика данного этноса.

Древнейшее занятие башкир — охота. «Наиболее многочислен­ную, таежную группу» приемов и орудий охоты у башкир состав­ляют преследование зверя на лыжах по насту или глубокому снегу, ловля их ударными капканами или ловушками, стрельба из лука и другие, характерные в XIX в. и раньше для северной горно-лесной части Башкирии. За пределами Башкирии эти виды охоты издревле были широко распространены во всей лесной по­лосе к западу от Урала, среди народов Волго-Камского бассейна (удмуртов, мари, татар, чувашей, а также русских) и среди пле­мен «средней Оби» (манси, ханты). «Степная группа» охотничьих приемов у башкир, характерная вообще для «азиатских кочевни­ков-скотоводов», заключалась в охоте гоном (преследование зве­рей верхом на лошадях), с ловчими птицами (соколами, берку­тами и др.). Эти виды охоты в XIX в. были распространены в степной и лесостепной частях Башкирии, главным образом в степях Зауралья (Руденко, 1955, стр. 94—95; курсив наш.— Р. К.).

Сочетание приемов охоты, характерных для таежной и степной зон, — глубоко традиционное явление, обусловленное географи­ческим положением Башкирии в переходной зоне лесов и степей и участием в этногенезе башкир племен, принадлежавших к раз­личным хозяйственно-культурным областям. Соотношение таежно-лесного и степного видов охоты в Башкирии в разные эпохи было, конечно, различным.

Тюркские кочевники принесли с собой азиатские, облавные способы охоты гоном, с помощью ловчих птиц и т. п. Еще в конце XVIII в. охота гоном у степных башкир довольно часто фикси­руется источниками: «Бьют они (башкиры. — Р. К.) волков, ли­сиц и зайцев по степям верхами, — говорится в «Топографическом описании.Оренбургской губернии», составленном в последнем де­сятилетии XVIII в. губернским землемером Т. Афанасьевым. — Собравшись многим числом, заганивают зверей до того, что убивают их плетьми и всю свою добычу делят поровну» (МИБ, т. VI, стр. 130). Облавные охоты у башкир в XVIII в., подробно описанные также И. Лепехиным, по своим масштабам мало срав­нимы с аналогичными грандиозными предприятиями хуннов или древних монголов, у которых охота гоном, кроме промыслового значения, преследовала цели военного обучения молодежи. Но сама традиция такой охоты у башкир и обычаи равного раз-

дела добычи восходят к истокам тюрко-монгольской истории в Центральной Азии.

В X в. у кочевников-башкир Приуралья преобладали приемы охоты, характерные для степняков. Но уже тогда, в той мере, в какой местные племена приняли участие в этногенезе башкир, охотничье хозяйство таежно-лесного типа получает распростра­нение в этих районах. Этому способствовали природные условия края: густые леса левобережья Белой (в нижнем ее течении) и Камы изобиловали ценными породами пушных зверей (куница, бобер, соболь, горностай, белка, лисица). Здесь развиваются приемы и орудия охоты, характерные для всего Прикамья и Приволжья. Существенное значение в этих условиях приобрело влияние охотничьих традиций камско-волжских народов.

Бортничество, так же как и охота, еще в домонгольское время у башкир Приуралья имело, видимо, не только подсобное, но и промысловое значение. О развитом бортничестве среди жи­телей Булгарского государства писал Ибн-Фадлан. Бортничество у башкир является традицией камско-волжского происхождения. Восприняв навыки лесного пчеловодства на обширной территории Бугульминской возвышенности, башкиры, поселившиеся в лес­ных и горно-лесных районах, превратили его в одно из основных занятий. Благоприятные природно-климатические условия, огром­ные лесные массивы, а также пример соседних волго-камских финских народов позволили Башкирии, по выражению С. И. Ру-денко, стать «классической страной пчеловодства» (Руденко, 1955, стр. 96).

Итак, эволюция кочевого скотоводства в полукочевое была тесно взаимосвязана с повышением удельного веса в хозяйстве башкир охоты и бортничества. В этом процессе существенное зна­чение играли природные условия и этническое взаимодействие башкир с местными племенами. Башкиры восприняли те приемы и способы охоты и бортничества, которые соответствовали новым условиям. В целом хозяйство башкир становится сложным соче­танием различных форм кочевого скотоводства азиатского про­исхождения, а также охоты, бортничества, приемы и способы ко­торых были восприняты преимущественно у племен Волго-Камья.

Распространенное в литературе мнение, что западные башкиры еще в домонгольский период были оседлыми земледельцами, опи­рается на два момента: на находки зерен и земледельческих ору­дий в слоях бахмутинской культуры и на предполагаемое влия­ние булгарской земледельческой культуры на кочевническую периферию. Развитие оседлого земледелия, по словам К. В. Саль­никова, «тем более вероятно для северо-западных районов, где

была сильна связь с Булгарией — страной высокоразвитого земле­делия» (Сальников, 1964, стр. 14—15). Однако такую постановку вопроса трудно считать бесспорной. Генетическая преемствен­ность бахмутинской культуры с ранними башкирами, как мы видели, не прослеживается. Но дело не только в этом: территорию к северу от г. Уфы в Бельско-Уфимском междуречье, т. е. район распространения бахмутинской культуры, едва ли можно вклю­чать в зону активного воздействия булгарской культуры в пору ее подъема и расцвета. Политическая и культурная экспансия булгар на восток распространялась в домонгольский период глав­ным образом на центральную и южную части Бугульминской возвышенности. Однако в этой зоне булгарского влияния ни ар­хеологические, ни этнографические источники следов оседлого зем­леделия у ранних башкир пока не обнаруживают. Это обстоятель­ство заставляет несколько по-иному взглянуть на характер куль­турного влияния булгар; во всяком случае приходится отказаться от упрощенного взгляда, полагающего, что простое соседство или столкновение на одной территории различных типов хозяйства обязательно сопровождается разрушением одного и внедрением другого, более прогрессивного типа хозяйства. Эволюция хозяй­ства шла гораздо более сложным путем.

Тезис о том, что ранние башкиры-кочевники совершенно «не знали» земледелия, требует уточнения. Едва ли когда-либо суще­ствовало развитое кочевое общество, которые бы «не знало» зем­леделия. Земледелие (культура проса) хорошо было известно хуннам, однако, несмотря на находки в древнехуннских курганах семян проса, сошников, зернотерок, исследователи постоянно под­черкивают, что основой хозяйства хуннов было скотоводство (Руденко, 1962, стр. 28—29). Посевы проса у печенегов, кочевни­ков хазарского каганата не раз отмечали арабские источники. Хозяйство племен Приаралья «тюркского периода до XI в.», т. е. района древнего обитания части древнебашкирских племен, С. П. Толстов рассматривает как скотоводческо-рыболовно-земле-дельческое с культивированием проса (Толстов, 1947, стр. 100). Кажется, нет оснований полагать, что башкиры отличались в этом отношении от других кочевников: небольшие посевы, главным образом проса, были среди кочевников древней традицией, кото­рая сохранялась повсюду. Ал-Омари пишет о кыпчаках XIV в.: «Чаще всего встречается у них просо, им они питаются, и по части произведений земли в нем заключается главная еда их» (Тизенгаузен, 1884, стр. 233).

Башкиры, как и другие кочевники Дешт-и-Кипчака, издавна засевали весной небольшие поля просом или ячменем; урожай ис-

ключительно шел в пищу. В шежере башкир-юрматынцев, в кото­ром описываются события XIV—XVI вв., говорится: «Однажды года пришли голодные. Зима была долгая. . . хлеба совсем не уро­дились» (БШ, стр. 32). Но подчеркнем, что земледелие «проса» отнюдь не было привилегией лишь северо-западных башкир и тем более следствием булгарского влияния: оно было известно всем башкирам так же, как и многим другим кочевникам. Не следует в то же время переоценивать масштабы и значение этих посевов в хозяйстве башкир; они были незначительны, периодически ис­чезали совсем, особенно в неблагоприятных для земледелия лес­ных и горно-лесных районах Башкирии. Основой хозяйства оста­валось полукочевое скотоводство, которое и в XVI в. было гос­подствующим типом хозяйства на огромной территории между Камой на севере и Каспийским морем на юге. А. Дженкинсон пишет о кочевниках этих земель: «Они ничего не сеют и не едят хлеба... они главным образом скотоводы» (Дженкинсон, 1937, стр.170).

Таким образом, о древнейших корнях оседлого земледелия и сколько-нибудь активном* земледельческом влиянии булгар на северо-западных башкир говорить не приходится. Чтобы влияние приобрело материальную силу, необходимы, очевидно, условия внутреннего порядка; к ним прежде всего относится кризис го­сподствующего типа хозяйства, что экономически стимулирует поиски новых путей хозяйственного развития. В XIII—XVI вв, этих условий в большей части Башкирии не было. Земельные просторы, возможности путем набегов поддерживать хозяйство питали прочность традиций кочевого скотоводства, хотя формы его ведения постоянно менялись. Булгарскому государству, заин­тересованному в притоке таких товаров, как пушнина, мед, воск, скот, было более выгодно развитие в Башкирии скотоводства, охоты и бортничества, нежели земледелия. Все это, конечно, не исключает возможности развития земледелия в башкирских райо­нах, смежных с булгарами, но если оно и имело место (о чем достоверных источников не сохранилось), весьма сомнительно, чтобы эта тенденция получила дальнейшее развитие в монголь­скую эпоху. Даже хозяйство самих булгар, по свидетельству Ал-Омари, с монгольским завоеванием утратило в значительной сте­пени свои прежние достижения (Тизенгаузен, 1884, стр. 233), «Книга Большому чертежу», в которой о башкирах XVI в. го­ворится, что «кормля их мед, зверь, рыба, а пашни не имеют» («Книга Большому чертежу», 1839, стр. 139), в целом достаточно точно характеризует состояние башкирского хозяйства в момент, присоединения Башкирии к Русскому государству.