Восстания у мидилпю и стамбула 4 страница

На взгляд В.А. Сэрчика, договор действовал, оживил тор­говлю с Турцией, но постоянные войны второй половины XVII в. не позволили украинским казакам в полную силу воспользо­ваться привилегиями этого соглашения. Согласно В.А. Золота­реву и И.А. Козлову, запорожцы получили свободу плавания по Черному и Эгейскому морям и право захода в турецкие порты, и это было «большим успехом длительной и упорной борьбы за право свободного плавания и торговли на Черном море», одна-ко данный успех «все же носил временный характер, так как про­блема выхода Русского государства к Черному морю в целом решена не была».

Ю.А. Мыцык полагает, что Б. Хмельницкий в конце 1640-х и начале 1650-х гг. строго придерживался взятого по договору обязательства не совершать военно-морские походы против Ос­манской империии и даже обращался к царю Алексею Михай­ловичу и Войску Донскому с просьбой воздержаться от соответ­ствующих походов донцов, но отмечает, что часть повстанцев отказывалась принимать тяжелый союз с Крымом и запрет мор­ских походов и выступала за возобновление военно-морских операций против Турции и Крыма.

Добавим еще, что, согласно Н.И. Костомарову, с договора 1649 г. начались даннические отношения Б. Хмельницкого к султану, утвердившиеся к 1650 г., и что советские авторы отвер­гали такую «невозможную» ситуацию. Один из них, например, писал, что Б. Хмельницкий, «заключая этот договор, ведя даже переговоры о некоторой политической зависимости от султа­на... не придавал всему этому серьезного значения», что это «была с его стороны лишь перестраховка да еще демонстрация перед другими державами, имевшая целью повысить его акции». Подлинное же «стремление Хмельницкого заключалось, конеч­но, не в том, чтобы связать себя союзом с Турцией, а в том, чтобы добиться тесного союза с Москвой»¹².

Что касается нашей оценки договора, то мы приходим к вы­воду, что опубликованный текст — всего лишь проект договора. Это с очевидностью вытекает из его второй статьи, в которой имеется следующая фраза, совершенно невозможная для уже подписанного международного соглашения: «... султан турец­кий освобождает купцов их (украинских. — В. К.) от всякой по­шлины, мыта и подати, а также и товары их... сроком на сто лет (если не на сто лет, то хотя на пятьдесят или, по крайней мере, на тридцать), за чем должностные начальники повсюду смот­реть будут...»

Кем и когда был составлен проект, с кем обсуждался, каковы результаты обсуждения, мы, к сожалению, не знаем. Известные по источникам факты говорят о том, что договор не действовал ни в главной своей основе, относящейся к свободе мореплава­ния, ни по части других статей.

Ю.П. Тушин, не ограничившись замечанием о существова­нии торговых связей Украины с черноморскими городами, ут­верждает, что статьи договора «дают основание предполагать наличие казачьего торгового мореплавания по Днепру (мореплавание на реке? — В.К.) и, может быть, далее в Крым» и показывают, что существовали «купцы казацкие — владельцы галер с невольниками». Последняя фраза приводится в кавычках и у Ю.П. Тушина, так что его читатель, не знакомый с текстом договора, должен полагать, что цитируется именно этот текст, хотя там вовсе нет приведенного выражения, а казацкие торговые «галеры или (и) корабли» несколько раз упоминаются только в плане имеющего начаться свободного мореплавания. Торговые же фуда, плававшие в то время под украинским или запорожским флагом, на Черном море, не говоря уже о Средиземном, не фиксируются ни в рассматриваемом документе, ни в других источниках.

Впрочем, в диссертации Ю.П. Тушин шел еще дальше, за­являя , что статьи договора будто бы «раскрывают и подтвержда­ют наличие казачьего торгового мореплавания по Днепру и да­лее в Крым, на Кавказ и анатолийское побережье». Этого, конечно, не могло быть в условиях перманентной войны с Турцией и ее известного отношения к плаванию иностранных судов по «внутреннему» морю.

Удивительно, но в одной из своих работ, предшествовавших диссертации и монографии, Ю.П. Тушин особо останавливался на опровержении суждений о «наличии у запорожцев, кроме "чаек", и больших кораблей» и писал: «Ни один источник XVII в. не говорит о наличии у казаков такого рода кораблей. Они им были просто не нужны... Не располагая морскими база­ми, казаки не могли иметь морских кораблей, таких, как турец­кие суда или корабли типа "Фридерик", "Орел"... базирующихся в низовьях рек или морских портах»¹³.

Не приходится говорить и о создании тогда Украиной своих портов на Нижнем Днепре и в Днепровско-Бугском лимане. Хотя Л. Подхородецкий уверяет, что сечевики с 1649 г. имели в Стамбуле своего постоянного представителя, мы ничего не зна­ем об учреждении и функционировании украинского «постпред­ства» в османской столице. В.А. Голобуцкий думает, что рас­сматриваемое соглашение «обеспечивало Украине важные ком­мерческие выгоды», но уходит от ответа на вопрос, использовала ли она на самом деле эти выгоды и как именно.

Наконец, прекращение запорожских морских походов вовсе не обязательно связывать с подписанием этого договора, а относи­тельно продолжавшихся донских набегов нам известно, что ника­кого реального противодействия им Б. Хмельницкий не оказал¹⁴.

Все сказанное заставляет нас до обнаружения каких-либо новых источников отрицательно относиться к реальности дого­вора. Не имеем ли мы дело с планом украинского руководства, точнее, его части, который не смог осуществиться? Может быть, как раз по причине прекращения военно-морской активности Сечи, произошедшего из-за войны с Речью Посполитой, когда казачья угроза с моря резко ослабла, а воевавшая Украина была слаба, правительство Турции не видело никакой необходимос­ти предоставлять украинцам существенные льготы, не говоря уже о свободе плавания в своих морях.

Кампания 1629г.

Однако вернемся непосредственно к босфорским казачьим экспедициям, их конкретному ходу и особенностям.

Наиболее ярким событием войны в Прибосфорском районе в 1629 г. было дело у Сизеболы. В историографии этому собы­тию явно не повезло с датировкой. Основываясь на заявлениях турецкого посла в Москве Ф. Кантакузина, И.Ф. Быкадоров от­носит бой к 1625 г., а С.М. Соловьев к 1626 г., причем первый историк и сами заявления неверно датирует 1629 г., тогда как они относились к следующему 1630 г. В. Б. Броневский в первой части своей «Истории Донского Войска» указывает, что дело происходило в 1628 г., а в третьей называет 1620 г. За В.Б. Бро-невским 1628 г. появляется у А. В. Висковатова и других авторов. Ю.П. Тушин заметил, что В.А. Голобуцкий ошибочно да­тирует событие 1630 г. Однако впервые эта дата появиласьуС. Руд­ницкого и М.С. Грушевского, ссылавшихся на И. фон Хам-мера, у которого тем не менее четко указан 1629 г. Можно было бы подумать, что украинских авторов смутила отписка 1630 г., в которой рассказывалось о кампании предшествовавшего года, но этот документ, без сомнения, им был неизвестен. В.А. Го­лобуцкий и Л. Подхородецкий поверили М.С. Грушевскому. Б.В. Лунин само дело у Сизеболы относит к 1629 г., а казачьи действия в Румелии, частью которых оно являлось, — все-таки к 1630 г. Наконец, А.Л. Бертье-Делагарддатирует, кажется, «наше» дело («бой под Монастырем») даже 1640 г.¹⁵.

Между тем упомянутая отписка русских послов Лаврентия Кологривова и Александра Дурова, ездивших в Крым, и турецкие источники, с которыми работал И. фон Хаммер, ясно и недвус­мысленно говорят о том, что бой у Сизеболы произошел в 1629 г.

В.Д. Сухорукое попытался сузить хронологические рамки события и указал, что казаки достигли Сизеболы «около Петро­ва дня» и что турецкая эскадра была направлена против казаков, действовавших на Черном море, также «о Петрове дни». Однако это уточнение неприемлемо, так как строится на сообщении в статейном списке русских послов, что «во 137-м году о Петрове дни и Павлове» (29 июня 1629 г.) султан послал свою армию в Персию. Далее список упоминает и отправление эскадры, но без указания конкретной даты; из текста лишь вытекает, что дело было в том же 1629 г.¹⁶.

С весны этого года и донцы, и запорожцы уже находились в море. В.Д. Сухорукой замечает, что угрозы московского царя наложить опалу на Войско Донское и патриарха Филарета отлу­чить его от церкви в случае продолжения походов на Турцию и Крым¹⁷ «произвели между казаками распрю: одни страшились гнева государева и ужаснулись отлучения от церкви и потому советовали прекратить на время поиски; другие, напротив того, не столь рассудительные, не слушали первых. Сих последних собралось около двух тысяч человек, в числе коих была знатная часть черкас и татар; буйная вольница сия, поссорившись в кру­гу с старыми и лучшими казаками и пренебрегши советами их, выбрали из среды себя атамана, сели на струги, отправились в море...»¹⁸.

М.С. Грушевский, указывая, что 18 мая в Польшу из Стам­була пришли известия о нахождении казаков в море, рассматри­вает этот поход как диверсию с целью удержать османский флот от посылки в Крым. Шахин-Гирей, выбитый к тому времени с полуострова, намеревался идти с запорожцами на Крым, и по­явление там имперского флота послужило бы поддержкой но­вому протурецкому хану.

Донские историки предлагают два варианта появления от­ряда донцов и запорожцев в 1629 г. у берегов Румелии и в При-босфорском районе.

Первый принадлежит В.Д. Сухорукову, который связывает действия в Румелии с предшествовавшим погромом крымских владений. «Непослушные» донцы, соединясь с запорожцами, 1 мая напали на Карасубазар, разграбили его и выжгли многие окрестные селения, потом направились к столице ханства Бах­чисараю, жители которого, напуганные вторжением казаков в глубь полуострова, вывезли ценное имущество в соседний Ман-гуп, а ханши и «знаменитейших вельмож жены» спаслись бег­ством.

Казаки заняли Бахчисарай, а затем и Мангуп, где захватили богатую добычу. Наконец, собралось до 5 тыс. татар, с которы­ми казаки упорно сражались два дня, убили до 200 неприятелей и потеряли до 100 своих людей, но из-за превосходства сил вра­га были вынуждены отступить к берегу моря и вернуться на свои суда. Статейный список русских послов в Крыму, послуживший В.Д. Сухорукову источником, не совсем так излагает детали втор­жения и, в частности, говорит, что все казаки были запорожца­ми в числе 500—700 человек.

«Отсюда (от Крымского полуострова. — В. К.), — продолжа­ет В.Д. Сухорукое, — одна часть казаков возвратилась на Дон, а другая совокупно с черкасами запорожскими на 6 стругах вы­шла в Черное море и направила путь свой к румелийским бере­гам...»

Второй вариант находим у И.Ф. Быкадорова, который упо­минает крымский погром 1629 г., однако полагает, что вовсе не с ним были связаны действия казаков у Румелии. Согласно это­му историку, весной с Дона ушли в поход 33 струга под коман­дованием атамана И. Каторжного, а 3 июня домой вернулись 19 стругов. «Казаки шли под Трапезунд по кавказской стороне. Поход был неудачен. Казаки потеряли в бою 1 струг, причем 30 человек погибло, атаман Каторжный и 5 казаков были ране­ны. На море осталось 6 стругов с донцами, в числе которых были и запорожцы». Именно эти суда и действовали затем у берегов Румелии.

В отличие от В.Д. Сухорукова И.Ф. Быкадоров при после­днем утверждении ссылается на архивные данные, но, как ука­зывалось, относит события к 1625 г. и, кроме того, дает непо­нятный расчет состава отряда. Если из 33 стругов погиб 1 и вер­нулись на Дон 19, то в море должно было остаться не 6, а 13 стругов. К тому же далее автор говорит, что у Румелии дей­ствовали не 6, а «9 стругов, оставшихся в море из отряда атамана И.Д. Каторжного», чем окончательно запутывает вопрос.

По турецким данным, казачьи суда в эту кампанию беспо­коили гавани Килии, Мидье, Измаила, Балчика, Варны и Сизе-болы. Обращает на себя внимание «неправильный» порядок их перечисления. Географически сначала должны бы называться Килия и Измаил на Дунае, затем к югу Балчик, Варна, Сизеболы и, наконец, Мидье. Очевидно, турки упоминали крайние северный и южный пункты казачьих нападений, а потом уже по порядку, за исключением разве что Измаила, с севера на юг пе­речисляли остальные порты данного побережья¹⁹.

Возможно, к 1629 г. относится упоминание Сизеболы в грамоте царя Алексея Михайловича крымскому хану Селим-Гирею от 4 июня 1673 г., где говорилось, что донские казаки в свое время «преславной город Трапезой, Мисервию, Ахенло, Созополи (Трабзон, Мисиври, Анхиало, Сизеболы. — В.К.) и иные поймали и под самый царствующий град Константинополь многожды прихаживали».

Румелийское побережье в результате казачьих налетов 1629 г. . пострадало весьма заметно²⁰. Главнокомандующий османским флотом Хасан-паша был в то время на Средиземном море, где потерял несколько кораблей, но правительству и командованию пришлось все-таки направить к Румелии против казаков эскад­ру из 14 галер под начальством везира Кенаан-паши²¹. В отпис­ке русских послов в Крыму говорилось, что «салтан послал на Черное море янычен 15 каторг, а на всякой... каторге янычен по 300 человек (всего, таким образом, 4,5 тыс. воинов. — В. К.), для черкас и донских казаков, которые ходят по морю и карабли и каторги громят».

Именно эта эскадра встретилась с казачьим отрядом напро­тив Сизеболы у небольшого острова Манастыра (Мегало-Ниси, ныне Свети-Иван, остров Св. Ивана), на котором располагался известный тогда греческий православный «монастырь честного славного пророка и Предтечи и Крестителя Иоанна»²².

Согласно отписке Л. Кологривова и А. Дурова, «турские янычене у моря на пристани у греческого монастыря у Сизе-бола, у самово берега нашли 3 струга черкас да 3 ж струги дон­ских казаков, а... на тех стругех было 300 человек. И...янычаня у тех черкас и казаков отбили все струги да черкас и каза­ков на берегу поймали 150 человек, а другая половина тех черкас и казаков же 150 человек от них отошли боем пеши в тот греческой монастырь и сели в том монастыре в осаде. И те... янычаня к тому монастырю приступали, и был у них бой и приступ 8 день».

«И после... того, — продолжает отписка, — пришли под тот монастырь 80 стругов черкас, а на стругу... было по 40-у человек (всего получается 3,2 тыс. — В.К.)^1}. И как... те черкасы под тот монастырь пришли, и те... янычане от тех черкас от того монас­тыря побежали. И те... черкасы с теми турскими людьми билися и взяли... 2 каторги с янычены. А тех...черкас и казаков 150 че­ловек, которых было те яныченя взяли с стругами, отбили, а 13... каторг турских янычен отошли от них боем и пришли во Царьгород».

По-видимому, этот источник весьма точно передает ход дела, поскольку и Павел Алеппский, побывавший в Сизеболы 29 лет спустя и, несомненно, слышавший рассказ местных жителей о случившемся там примечательном событии, рисует в основном примерно такую же картину. Путешественник говорит, что «в каком-то году несколько человек донских казаков, измученные бурей на море, нашли убежище на этом острове (Манастыре. — В.К.). Турки немедленно выступили, чтобы напасть на них; но казаки, собрав свои силы в названный монастырь, перебили боль­шое число турок, которые не могли одолеть их. Потом казаки сели на свои суда и удалились».

Ряд подробностей, приводимых в литературе о деле у Сизебо­лы, не вытекает из информации посольской отписки. С.З. Щелку­нов пишет, что казаков «настигла сильная турецкая эскадра и, прижав к берегу, заставила искать спасения в стенах греческого монастыря». Согласно Л. Подхородецкому, османский флот встретил у болгарского побережья шесть чаек и в неравном мор­ском бою все их взял вместе с половиной казаков, а остальные сумели выскочить на берег и укрыться в спасительных стенах монастыря. Автор еще утверждает, что казачья флотилия при­шла на помощь к осажденным на восьмой день, тогда как, по источнику, это произошло на девятый день. В.А. Голобуцкий говорит, что эскадра наткнулась на шесть чаек «у православного монастыря Сизебола» и что казаки, причалив к берегу, стали с боем пробивать себе дорогу к морю, потеряв при этом 150 чело­век пленными.

Из отписки же ясно видно, что струги стояли у берега, види­мо, с минимальной охраной, а казаки в это время находились на берегу и действовали в Сизеболы или его окрестностях; собствен­но, по этой причине суда и были легко захвачены. Именно так понимает развитие событий В.Д. Сухорукое: «Пристав к берегу, (казаки. — В. К.) немедленно рассеялись для грабежа, оставив струги у берега почти без всякого охранения». Затем вскоре (по мнению историка, через несколько часов) к тому же месту при­шла турецкая эскадра и захватила струги и 150 казаков, которые, как считает В.Д. Сухорукое, возвращались с добычей. Другие 150 человек, «видя пред собою многочисленного и сильнейше­го неприятеля, составили плотно соединенный строй и, защи-щаяся, отошли в... монастырь к единоверцам своим и запер­лись в оном».

В восьмидневном геройском «сидении» казаки проявили мужество и доблесть, но силы сторон были столь неравны, что, по мнению С.З. Щелкунова, «если бы не подоспели 80 стругов из Сечи, устрашивших турок, донцам пришлось бы вскоре сло­жить свои головы». Отметим еще стремительный удар подошед­шей флотилии и боевое искусство ее казаков: враг потерпел по­ражение, хотя только в янычарах имел почти полуторное пре­восходство над казаками.

По-другому передавал московским властям события у Сизе­болы османский посол Ф. Кантакузин. Он утверждал, что дон­цы и запорожцы разгромили монастырь Иоанна Предтечи, рас­положенный на море, от Стамбула верст с 200²⁴, и взяли там много казны и что для охраны обители имелось турецкое войско в трех галерах, но их «воевода» бежал с ними от казаков, и за это султан повелел предать его казни.

Полагаем, что версия о разграблении казаками монастыря, возможно, отталкивалась от изложенных ранее событий 1623 г. и была запущена в пропагандистско-политических целях. От­нюдь не в пользу этой версии свидетельствует сообщение Павла Алеппского, заинтересованного представителя православной церкви, об отношении турецких властей к пострадавшей обите­ли. Оказывается, после «сидения» «монастырь по повелению султана был перемещен (в иное место. — В.К.), чтобы казаки не могли в другой раз найти в нем убежище». Тем не менее в оче­редной царской грамоте на Дон последовали упреки за разоре­ние монастыря, а многие историки и публицисты в последую­щем распространяли турецкую версию. С.А. Холмский даже ут­верждал, что казаки якобы «взяли приступом» эту обитель.

О событиях, происходивших по окончании «сидения» и боя у монастыря, рассказывают русские, османские и западноевро­пейские источники, но с различающимися деталями.

«И после...того, — говорит отписка Л. Кологривова и А. Ду­рова, — турской салтан послал за теми черкасы (за 80 чайка­ми. — В.К.) другую посылку турских янычен 14 каторг. И те... яныченя у того монастыря тех черкас не нашли, а встретились... они на море меж города Варны и Неварны²⁵ (Коварны. — В. К.) с ыными черкасы, а черкас... было 8 стругов, а людей... втех стру-гехбыло 260 человек (по 32—33 казака на судне. — В. К.). И те... яныченя тех черкас всех поймали и побили, а иных живых при­везли в Турскую землю, и тех... черкас турской (султан. — В.К.) взял всех на себя»²⁶.

И. фон Хаммер, основываясь на сообщении Мустафы Най­мы, объединяет действия казаков и турок у Сизеболы и между Варной и Каварной и представляет следующее развитие собы-тий после отправки в море 14 галер Кенаан-паши: «Триста каза­чьих судов, каждое с пятюдесятью мужчинами (всего, следова­тельно, 15 тыс. — В. К.), были в виду острова Манастыра, но ушли назад в камыши, и только с восемью была стычка, в которой семь были взяты и с пленными триумфально привезены в Кон­стантинополь».

Согласно заявлениям Ф. Кантакузина, после бегства от мо­настыря трех галер против казаков направили новых «воевод» с новыми силами, «и те воеводы взяли 7 донских стругов и приве­ли казаков в Цареград, и султан велел их расспросить, по чьему они повелению на то место войною ходили и турских людей громили; и донские казаки сказали: ходили воевать собою, а ни по чьему-либо повелению, а царского повеления на то нет; и Мурат-султан велел всех казаков казнить»²⁷.

У М. Бодье читаем, что казаки после взятия двух галер у Сизеболы «продолжали бы побеждать, так что из четырнадцати галер... ни одна не вернулась бы в Константинополь, если бы не крепчавший ветер, ограничивший их успех такими небольши­ми трофеями. Со своей стороны они потеряли восемь лодок, которые неосторожно отдалились от основной части судены­шек, чтобы ограбить несколько сел; двенадцать турецких галер атаковали и захватили их, и турки, чтобы прикрыть свои потери присущей им пышностью, увели их в Константинополь с тре­мястами пятьюдесятью пленными и седьмого числа октября ме­сяца (27 сентября старого стиля. — В.К.) триумфально вошли в порт, ведя на буксире эти небольшие лодки».

Мы видим, что и французский современник не различает бой у Сизеболы и последующие действия, атакже увеличивает потери казаков на одно судно и приводит число пленных, значительно превышающее общую численность казаков в сражавшемся отряде, как ее дает посольская отписка. В предыдущей главе уже говори­лось об участии этих пленников в восстании рабов в Неаполе.

Далее М. Бодье утверждает, что «русские намеревались про­должить свои набеги», но «узнали, что двадцать пять тысяч та­тарской конницы вошли в Польшу, чтобы уничтожить огнем и мечом все, что им попадется под руку. Это заставило их (каза­ков. — В. К.) покинуть море и отправиться в Польшу, чтобы за­щищать свои очаги и спасать жизнь и свободу своих жен и де­тей» ²⁸. По М. Бодье, правителя Боснии Абаза-пашу направили с «неисчислимым количеством лодок» на Черное море, но паше «на сей раз не пришлось действовать за отсутствием врагов, и его вояж был скорее прогулкой, чем военным походом».

Н.И. Костомаров, Д.И. Эварницкий и Б.В. Лунин верят в то, что у казаков в самом деле насчитывалось 300 судов, и допускают при освещении событий разные неточности и даже неле­пости. Согласно первому историку, Кенаан-паша будто бы «с сорока галерами следил за ними (казаками. — В. К.), когда три­ста козацких чаек сидели близ острова Монастыря»; по второму автору, Кенаан-паша «открыл» казаков «близ какого-то острова Монастыря», где они «стояли со своими чайками и с добычей». Согласно третьему историку, казаки на 300 чайках якобы «заня­ли принадлежавшие туркам местности возле Измаила, Килии, Варны». По Н.И. Костомарову и Д.И. Эварнникому, такая ог­ромная флотилия (по семь-восемь чаек на галеру, даже если бы турецких кораблей было 40) будто бы уклонилась от боя, и в сражение вступили только восемь чаек, а остальные «счастливо избежали опасности» и «благополучно вернулись в Сечь».

Сомнение относительно верности «турецкого» числа каза­чьих лодок находим у М.С. Грушевского, согласно которому «это число, вероятно, сильно преувеличено» в реляции Кенаан-паши. Контекст событий позволяет без всяких оговорок говорить о значительном преувеличении²⁹.

В распоряжении историков имеется источник, рассказыва­ющий о набеге казаков в 1629 г. непосредственно на Стамбул, но являющийся апокрифом. Речь идет об известном письме кошевого атамана Войска Запорожского И. Сирко крымскому хану от 23 сентября 1675 г.

«Потом, — говорится в письме после упоминания некото­рых предыдущих походов, — року 1629 братья наши запорожь-ци, с певним (испытанным. — В.К.) вождем своим воюючи в чолнах по Евксинопонту, коснулися мужественно и самих стен константинопольских и, оные довольно окуривши дымом муш-кетним, превеликий сультанов и всем мешканцам (жителям. — В.К.) цареградским сотворили страх и смятение, и, некоторые оглейшии селении константинопольские запаливши, тожь (как и в предшествовавших набегах. — В.К.) щасливе и с многими добычами до Коша (в Сечь. — В.К.) повернули... чему, ваша хан­ская мусць (милость. — В.К.), ежели не поверишь, то изволь в своих крымских и константинопольских книгах писарям своим приказати поискати, — певне (наверняка. — В.К.) знайдеш»³⁰. Ф. Устрялов, НА. Маркович и Ю.П. Тушин полагают, что письмо было адресовано Мурад-Гирею, а что касается атамана, возглавлявшего поход, то НА. Маркович замечает: «История не знает, кто был этот вождь. Может быть, Тарас (Трясило. —В.К.) булаву свою сдал другому кому-нибудь...» Однако в 1675 г. на крымском престоле находился Селим-Гирей (Мурад-Гирей займет трон в 1677 г.), а М.С. Грушевский говорит, что в 1629— 1630 гг. гетманом Запорожской Сечи был Г. Черный и только в 1630г. — Т.Трясило³¹.

Последний упомянутый историк и авторы, следующие за ним, не веря апокрифу, игнорируют приведенные в нем сведе­ния. Но есть и диаметрально противоположное мнение. На взгляд Д.И. Эварницкого, «участие запорожцев в походе 1629 года на Константинополь не подлежит сомнению». Письму доверя­ют многие историки первой половины XIX в., а из новейших Ю.П. Тушин, В.А. Золотарев, И.А. Козлов и, кажется, М.А. Алекберли.

Д.Н. Бантыш-Каменский, имея в виду набег 1629 г., утверж­дает, что запорожцы «дерзнули ночью войти в самый Канал Константинопольский, овладели двумя неприятельскими гале­рами, причинили значительный вред турецкому флоту, возвра­тились с богатою добычею». Затем автор цитирует письмо И. Сирко. Почти дословно сказанное Д.Н. Бантышом-Каменс-ким повторяет Н.А. Маркович. Первый из этих историков ос­новывается на известии Ф. де ла Круа и, как видим, совмещает побег, охарактеризованный в письме, с боем у Сизеболы.

Еще дальше идет Ф. Устрялов, опирающийся на того же Ф. де ла Круа, а также на И.Х. фон Энгеля. «В 1629 году, — читаем у Ф. Устрялова, — казаки приблизились к Константи­нополю: 12 челнов их под покровом ночи вошли в канал и были вогнаны ветром в средину 14 турецких галер; тогда удальцы, окруженные неприятелем, поспешно сделали высадку на бе­рег, овладели одним греческим монастырем и защищались там в продолжение четырех часов. Товарищи их, догадываясь по пушечным выстрелам о происходившем, спешили на помощь, вошли с 50 челнами в канал, овладели двумя галерами, выру­чили своих сподвижников и возвратились с победою и добы­чею. Кошевой атаман Серко писал о сем подвиге запорожцев к крымскому хану...»³²

Таким образом, у Ф. Устрялова соединяются уже не только набег, охарактеризованный в письме И. Сирко, и морской бой при Сизеболы, но еще и монастырское «сидение» казаков. Не исключаем, что некоторые из приведенных деталей соответство­вали действительности, однако применительно к действиям у Сизеболы. Например, подоспевшая на выручку «сидельцев» флотилия в самом деле могла состоять из 50 судов, а не из 80, как говорили в Крыму. В Стамбуле в XVII в. действительно су­ществовал монастырь Иоанна Предтечи, но он не имел никако-,го отношения к «сидению» казаков³³. У некоторых авторов набег 1629 г., как в письме кошевого \ атамана, сопровождается разорением предместий Стамбула: : казаки, грабя прибрежные города, дошли до османской столицы, навели тревогу на ее жителей и самого султана, сожгли ее [ дальние предместья и возвратились на родину с богатой добы­чей.

Д.И. Эварницкий приписываетруководствонабегом Б. Хмель-' ницкому: «Выплыв... на 300 лодках в море под предводитель­ством Богдана Хмельницкого, будущего гетмана, они (казаки. — В.К.) добрались до окрестностей Царьграда, мужественно кос­нулись самых стен константинопольских, зажгли несколько ок­рестных с Константинополем селений и, окуривши их мушкет-ным дымом, задали султану и всем обывателям столицы «преве­ликий страх и смятение»...»

Н.Д. Каллистов пишет, что в 1629 г. бой под Константино­полем закончился победой запорожцев, которые «вернулись домой с богатейшею добычею», и даже перечисляет, с чем имен­но: «коврами, парчою, шелковыми тканями, посудою, драго­ценным оружием».

Ю.П. Тушин цитирует письмо И. Сирко без комментариев и, следовательно, принимает содержащуюся там информацию, хотя в своей же «летописи» морских походов XVII в. почему-то обходит молчанием набег на Стамбул 1629 г. В.А. Золотарев и И.А. Козлов, говоря вообще «скороговоркой» о казачьих мор­ских походах, конкретно упоминают лишь набег 1629 г. в интер­претации все того же письма. М.А. Алекберли утверждает, что в названном году «казаки добились значительных успехов в борь­бе с турками, разрушая оборонительную систему неприятеля вплоть до столицы Османской империи»³⁴.

Наконец, скажем, что, по Д.И. Эварницкому, запорожцы «потом от турецкой столицы ударились на запад» и совершали известные уже нам набеги на поселения Румелии. Историк здесь следует за Н.И. Костомаровым, который, перечисляя казачьи действия, ставит стамбульский набег перед опустошением по­бережья Румелии. В таком же порядке перечислены события и у Ю.П. Тушина.

Увы, те версии, которые идут от письма И. Сирко, не нахо­дят подтверждения в известных источниках. И если С. Рудниц­кий, считающий рассказ письма очевидным преувеличением, слишком доверчиво обосновывает свое мнение тем, что турец­кие источники, которые будто бы очень скрупулезно отмечают казачьи набеги вплоть до Стамбула, ничего о нем не сообщают, то ведь о босфорском набеге 1629 г. молчат и нетурецкие источ­ники, а спутанное сообщение Ф. де ла Круа противоречит дру­гим известиям.

Вместе с тем апокриф отражает представления украинцев более позднего времени, но, по-видимому, все же XVII в., о мор­ской войне казачества. Что же мы в таком случае имеем в доку­менте?

«Разумеется — считают В.Б. Антонович и М.П. Драгома­нов, — годы (набегов. — В.К.), которые приводит Сирко, только приблизительно верны». Обращает на себя внимание, что в пись­ме не упомянуты действительные нападения казаков на Босфор и даже не фигурирует мощный набег 1624 г. (хотя М.А. Алекбер-ли уверяет в обратном). Может быть, этот последний набег и имеется в виду, но только ошибочно датирован 1629 г.? Или же автор письма хотел сказать о ближайшем по времени набеге 1628 г., а «приблизительная верность» даты объясняется тем, что не запорожцы играли в нем ведущую роль? До обнаружения новых источников эти вопросы, очевидно, останутся без ответа.