АТ МОС…» И ПРОЧИЕ СТРАННЫЕ НАХОДКИ 10 страница

Нарушая волшебную иллюзию «кино», послышался довольный смешок Хозяйки, и понимание нереальности видения немного отрезвило Ваню. Избавившись от яростной горячки жестокой бойни, он наконец-то смог хотя бы приблизительно оценить общую картину творящегося безумия. В мельтешении кадров ему то там, то здесь удавалось выхватить силуэты других бойцов. Закованные в тяжелую армейскую броню и отлично вооруженные, те бились с неимоверной отвагой и мужеством и одновременно — с непередаваемым, нечеловеческим хладнокровием.

Иван видел напирающих с трех сторон мутов — среди бесконечного множества совершенно неизвестных бестий лишь изредка мелькали «родные» волколаки и слепни, все остальное радиоактивное воинство казалось абсолютно чуждым. По крайней мере, в Ботаническом микрорайоне ничего подобного дозорному не встречалось.

Неожиданно в ухе ожил передатчик, заставив юношу вздрогнуть и в очередной раз позавидовать: на его станции таких продвинутых радкостюмов отродясь не было. Сквозь треск помех послышался хрипловатый командный бас: «Внимание! Отходим, отходим. Денис, поддай огня! Понт, Юпи, прикройте его!» В ответ раздалось дружное «Есть», а один голос с нескрываемой радостью добавил: «Вот так бы сразу!» Основная группа подалась назад, но три солдата остались на месте. На острие клина оказалась массивная фигура с огромным прямоугольным горбом-ранцем на спине, по бокам встали пулеметчики.

«Мужики, — вновь заговорил передатчик, — продержитесь две минуты, а потом уходите. Слышишь, Деня? Давай в этот раз без фанатизма».

Вместо уставного «Вас понял», в руках «горбатого» здоровяка зашипел, извергая потоки пламени, огнемет «Шмель». Мутанты, укрытые непроницаемой стеной огня, взвыли — кто от разочарования и ужаса, а кто — захлебываясь невыносимой болью. Ивану жутко хотелось полюбоваться работой сказочного, воспетого подземными поэтами «Шмеля» («Тому, кто работал „Шмелем“ от души//В течение получаса,//Уже не забыть, сколько спирт ни глуши,//Как пахнет паленое мясо»), но перед ним предстала другая картина. Боец, глазами которого он видел бой, повернулся, и Мальгин наконец увидел, куда именно он попал. Оказалось, что люди закрепились на высоком берегу неширокой, извилистой речки («Это Исеть», — услужливо подсказала Хозяйка), а орды гадов напирают с пустыря, находящегося на противоположной стороне.

«Аня, Колун, Бабах, — скомандовал наушник, — у вас есть девяносто секунд, чтобы добраться до левой крайней трехэтажки. Где-то около нее, ближе к воде, есть канализационный люк. Понятно дело, укрепленный и заваренный. Люк взорвать к едреням и ждать подхода остальных сил».

Наблюдатель, как Иван прозвал «своего» солдата, на миг застыл, окидывая взглядом пятерку расположенных неподалеку однотипных коттеджей, а затем, резко набрав скорость, во весь опор помчался к указанному дому. Тяжелое, прерывистое дыхание бегущего Наблюдателя явственно доносилось до слуха Мальгина, и это дыхание показалось ему… женским.

«В точку», — подтвердила догадку обрадованная Хозяйка.

Мозг юноши продолжал со скрипом работать: «Колун и Бабах — явно не девичьи прозвища. Значит, Наблюдателя, вернее Наблюдательницу, зовут Анна?»

«Тоже верно».

Иван уже было, удовлетворился собственным дедуктивным успехам, как новая мысль поразила его своей очевидностью:

«Это же ты, твои воспоминания!»

«Аллилуйя! Но ты все же редкостный тугодум», — засмеялась Хозяйка, обретшая человеческое имя.

Не обращая внимания на подколку, Ваня продолжал блистать эрудицией:

«А по имени тебя называл только возлюбленный, ты сама говорила… значит, командир группы — твой любовник!»

«Ну что за дурацкое слово! — возмутилась Анна. — Игнат — мой жених».

На последних словах она запнулась, но через секунду, поколебавшись, глухим голосом добавила — «был…»

«Игнат… он погиб?» — Череда умственных откровений Ивана на этом закончилась, и девушка раздраженно бросила: «Кино будешь досматривать или нет?» И, не дожидаясь ответа, показала юноше новую сцену. Группа из восьми спецназовцев находилась уже где-то под землей.

Они ползли по неимоверно узкому и низкому туннелю-желобу, густо поросшему плесенью и грибами. Особенно тяжело приходилось замыкающему, огнеметчику Денису. Человек героических пропорций, он, к тому же, был нагружен баллонами от своего верного оружия. Когда «труба» в очередной раз сузилась, Игнат приказал всем остановиться.

«По моим подсчетам, до могильника осталось метров двести, сомневаюсь, что больше… Только таким жирдяям, как большинство из нас, туда, похоже, не доползти. Надо вернуться».

«Но», — попытался возразить один из пулеметчиков, однако тут же был прерван командиром: «Без всяких „но“. Возвращаемся к расширению этого треклятого лаза, перегруппировываемся — попросту меняемся местами. К могильнику пойдут самые субтильные. Бабах, Фат и…»

«Разрешите мне, товарищ командир», — раздался знакомый Ивану красивый женский голос.

Этот же голос, только звучащий теперь в голове Мальгина, с тоской закончил:

«Конечно, он разрешил… приказал… мы же были на задании. Какие тут могут быть сантименты… И боец по прозвищу „Хозяйка“ возглавила группу „задохликов“, потому как была самой маленькой и проворной».

Где-то на самой периферии зрения Иван увидел две смутные фигуры — огромную мужскую и миниатюрную женскую. Она подошла к нему вплотную, поднялась на цыпочки и прильнула к его губам. В последний раз…

Хозяйка плакала. Иван не мог этого знать наверняка, но чувствовал, и в горле у него застрял ком.

«Фат не смог пройти сотый метр. Бабах застрял уже ближе к концу — ему не хватило всего метров пятнадцати, но там труба стала совсем узкой. А Хозяйке „повезло“, она протиснулась, пролезла, добралась до могильника…»

Девушка молчала. Глотала несуществующие, невозможные слезы и молчала. Наконец с трудом выдохнула:

«Тут совсем чуть-чуть осталось. Надо домучить…»

Свалка токсичных отходов светилась вязким зеленым светом, производимым разлитой повсюду желеобразной массой. Хозяйке даже не понадобился фонарь, чтобы найти необходимый зал с железнодорожными цистернами. И протекающий танкер она обнаружила без особого труда…

«Я обнаружила», — уже твердым голосом сказала Анна. Картинка перед глазами Ивана рассеялась, и он понял, что «кино» закончилось.

Сама заделать пробоину не смогла, не хватило инструментов. Там ничего особо сложного не было, тупая работа. Требовалась всего-то пара дополнительных стальных пластинок, да еще… Но это не важно. Обратно в трубу залезть не смогла, она таким конусом заканчивалась… Я уже потом сообразила, как это на мышеловку похоже: внутрь влезть зверюшка может, а вот обратно…

Наверное, что-то можно было придумать, все же человек — не мышь безмозглая… Вот только, видать, разбередила я чего-то в том могильнике поганом, пошли испарения, газ какой-то повалил и… По инструкции, по кодексу, по армейской чести и уставу командир отвечает за своих солдат и обязан… Одним словом, Игнат спас всю группу, пожертвовав всего лишь самым маленьким, самым беспомощным солдатиком… Вот так, Ванечка. Такая у меня история любви вышла. Неказистая и безрадостная.

— А что же дальше было? С тобой?

— Я? Держалась, сколько могла. Выхлоп кратковременный был, быстро прошел… не добил. И я ждала, долго-долго ждала, что меня спасут. Даже когда все фильтры кончились, за надежду хваталась, что не бросит меня суженый мой. А когда силы и желание бороться ушли, я просто уснула. Жила, трепыхалась, билась до последнего, а потом раз — и уснула. Спала бесконечно, и сны затейливые видела, один страшней другого… И боялась никогда не проснуться. Да только смилостивилось надо мной всемогущее небо, всеобщую беду мне во благо повернув. Когда Динамо и Площадь гибли в огне Первой войны, могильник ожил. Думаю, его взрывами задело. А вместе с могильником…

Иван снова видел «кино» — перед глазами встал уже знакомый мрачный саркофаг, залитый ядовитым зеленым светом. Только теперь огромный зал с цистернами был наполнен светящимся туманом, который сгущался и становился плотнее в центре безразмерного помещения. Словно невесомый кокон, он укутывал, скрывал нечто в своем сердце…

«Не кокон, а колыбель, — раздался в голове голос Хозяйки. — Колыбель нескончаемых кошмаров».

Шло время, а картина не менялась, пока однажды земля не встала на дыбы, не задрожала в страшном приступе, и мертвое царство не пришло в движение: часть цистерн сорвались со своих пьедесталов и… Дальнейший хаос Мальгин разобрать был не в силах — скрежетал покалеченный металл, что-то шипело, испарялось, выплескивалось и смешивалось в диком, адском вареве. Когда туман рассеялся, юноша заметил ее — крохотную, распростертую на полу фигурку в величественном изумрудном сиянии.

«А ты романтик. — Ваня почувствовал, что Хозяйка улыбается, и была в этой незримой улыбке и горечь, и трогательная нежность. — Уметь разглядеть в луже токсинов изумруды… Девушки таких любят».

Бледное, покрытое какой-то прозрачной, бесцветной пленочкой лицо Анны виднелось теперь во всех подробностях. Она очень походила на Хозяйку, лишь волосы не отличались такой вызывающей пышностью и роскошью: как у всех в Метро, ее голову украшал короткий «ежик».

«Поймал, поймал — приукрасила себя немного. Но я же девочка, хоть и немного странная, мне простительно».

Она не была столь же вызывающе красива, как Света, но в каждой ее черточке чувствовалась сила, пусть скрытая и неявная, как у спящего хищника, кажущегося безобидным и расслабленным. Грациозная мощь. Сжатая пружина.

«Сомнительный, конечно, комплимент, но и на том спасибо».

На миг Ивану показалось, что плотно сомкнутые веки Анны дрогнули, но видение свалки исчезло, и он вновь оказался по эту сторону реальности.

— Когда я очнулась, — начала Хозяйка и тут же сбилась. — Короче, все изменилось. Она — сталкерша Анна, приемная дочь легендарного Павла Петровского по прозвищу Паша Цель, некогда возлюбленная не менее легендарного Игната Москвича, гвардеец и почетный гражданин станции Динамо, — навсегда осталась в саркофаге. Нетленная… а может, замаринованная, как уж честнее сказать, мне неведомо. Мое… ее тело до сих пор там. А я — здесь, и кто такая эта я, то известно одному небу.

Девушка задумалась.

— Иногда кажется, будто я газ или воздух. Или дух. Или пустота. Разумный океан на Солярисе, думающее нечто посреди свалки химических отходов. И не знаю, проклятье или благословение вернуло меня к жизни. Да и жизнь ли это вообще… Иногда, когда становится совсем плохо, обзываю себя Помоешной Владычицей, потому что обитаю, могу быть только там, где присутствует токсин с «моего» могильника. Даже не представляю, что там за газ такой. Он встречается в Метро, но очень редко и обычно там, где возникают большие проблемы с вентиляцией.

— Как в подземелье, где погибла Света? — прервал ее Иван.

— Да. Или как на Волгоградской… — Лицо Хозяйки сделалось почти прозрачным. — Я очень долго была одна. Меня никто не видел и не слышал. Вокруг только выжженная мертвая земля, но люди — самые смелые, упорные и отчаянные — стремились пройти сквозь Бажовскую, а я пыталась остановить, предупредить, спасти каждого из них, всех до одного! Но ты видел Костницу. Меня никто не услышал. Никто! Все умерли на моих глазах. Я чувствовала их страхи, воочию, в самых мельчайших подробностях, видела все кошмары, а помочь не смогла. Они все были глухи и слепы…

— Аня, успокойся, — испуганно попросил Ваня.

— Не смей называть меня так! — заорала в ответ взбешенная, уже не сдерживающаяся Хозяйка. — Это имя не принадлежит тебе! Слушай меня, ты все должен услышать, абсолютно все!.. Не живя, не имея тела, я мечтала умереть вместе с каждым приходящим сюда человеком, разделить его страх и боль и не существовать больше, не мучиться ощущением собственной пустоты. Но однажды на станции Волгоградская маленькая девочка показала в эту самую пустоту пальцем и громко закричала: «Там тетя! Сказочная тетя!» Ты понимаешь, крошечная, пятилетняя Катенька увидела, смогла увидеть. А потом и услышала. И мы разговаривали, много и обо всем подряд. Я пыталась выговориться за все годы одиночества с этой крошечкой, с самым лучшим на свете ребенком! Смерть не получила меня, я больше не хотела ее, не звала и не умоляла. Зато Катюша… она была обречена с самого начала, и мы обе знали об этом. Неизлечимая, очень мучительная болезнь, щедрый подарок нового мира. В тот роковой день я взорвалась, не выдержала наконец, и мою силу прорвало… Наверное, Катя и Аня умерли вместе. А Хозяйка обрела долгожданную мощь.

— Я не понимаю. — Голос Ивана звучал глухо.

— Я тоже… — Глаза девушки сузились, в них заплясали яростные огоньки. — Но в тот день, когда родилась Хозяйка, Волгоградская сошла с ума. Не могу вспомнить, а может, не хочу, но там произошло что-то ужасное.

— Станция запечатана сталкерами.

Хозяйка коротко кивнула:

— Что-то случилось с жителями, и виновата в этом я. Но упоение силой, властью — остановиться было невозможно. А потом все кончилось, и вернулось одиночество.

— Затем ты «встретила» меня?

— Не спеши. До «затем» прошли годы. Я кое-чему научилась. Например, управлять низшими мутантами, немного воздействовать на людей… правда, только пугать. Но и этого было достаточно, чтобы держать большинство любопытных подальше от Бажовской. Самым трусливым хватало стаи мутов, тем, кто понаглее, — наведенного кошмара. Я хоть как-то пыталась отмолить Волгоградскую и спасла немало жизней, поверь мне. Хотя самым лихим и безбашенным «зверята» и внушения нипочем… Твой друг, кстати, из таких.

К собственному величайшему стыду, о Живчике Иван вспомнил впервые:

— Что с ним?!

Вместо ответа Ване привиделся блуждающий во тьме товарищ. Совершенно не различая ничего вокруг, он куда-то упорно пробивался буквально на ощупь. Было отчетливо слышно, как захлебывается истеричным треском его счетчик Гейгера, как безостановочно матерится и подбадривает себя напуганный, усталый путник.

— Куда он идет? Там же «фон» безумный! Останови его!

Хозяйка отвернулась. Иван подскочил к ней вплотную и попытался схватить за плечи, но руки проходили сквозь ее ставшее прозрачным тело.

— Почему ты молчишь? Он же облучится! Аня, помоги! Помоги!

Она посмотрела на него широко раскрытыми пылающими яростью глазами и зло процедила сквозь зубы:

— Нравится тебе? Нравится вот так: все видеть, понимать, но быть не в силах хоть что-нибудь изменить? Я поделюсь своим могуществом — наслаждайся, любуйся, как умирает твой друг. А ведь он идет за тобой, хотя мог остаться в безопасном месте, мог отсидеться там, где я вас разделила. Но нет, он думает, что должен тебя защитить и спасти, сам не представляя, от чего или кого. И все равно идет, плюет на радиацию и идет. Скажи, Ваня, тебе нравится обладать такой силой?! Беспомощной, тщетной, напрасной?

Раздавленный, ничего не соображающий юноша лишь шептал, молил, заклинал:

— Анечка, милая, останови его! Анечка, пожалуйста, останови его!

Сухой, беспощадный ответ поверг его в отчаяние:

— Я — Хозяйка Медной Горы. Свободная, как ветер, могучая, как стихия. Я — Хозяйка Медной Горы. Бестелесная узница поганой, вонючей свалки, не властная над собой и собственной судьбой. Бессильная, как штиль. Бесполезная, как пустота. Всезнающее ничто. Я не могу ничего изменить, потому что он ничего не услышит и ничему не поверит.

Живчик исчез, и юноша с Аней вновь остались одни.

— Я отправила ему навстречу тварей. Надеюсь, им удастся отогнать его подальше от «очага». — Усталость и безразличие в красивом голосе, боль и привычная тоска в глубоких глазах.

— Спасибо, Хозяйка… Только зачем столько жестокости?

— Ты нужен мне, нужно твое понимание. Я хотела сделать мир лучше, всегда: и до — всеобщего до и моего личного до , — и теперь не передумала. Если небо наделило меня таким даром, он не может быть напрасным… Не хочу больше быть пустотой, существовать без цели и смысла. И мне кажется, теперь я знаю, зачем получила второй шанс.

Хозяйка замолчала. Она не ждала очевидного вопроса, не выдерживала театральную паузу, просто целиком ушла в себя, что-то обдумывая, подбирая правильные слова. Ее телесный образ вновь заколебался и «поплыл».

— Я должна благодарить тебя, ведь все ответы почерпнуты из твоей головы… Из памяти. Когда в замурованном подземелье ты откликнулся мне, я чуть не сошла с ума от счастья. Правда. После смерти Кати, после Волгоградской я совсем отчаялась, блуждала по нашему крошечному миру, как тень, и медленно теряла разум от одиночества.

В подземелье была очень слабая концентрация составляющей меня субстанции, а значит, была слаба и я. Все, на что меня хватило, — глупые страшилки. Извини, что напугала, но только для возбуждения страха нужно приложить совсем чуть-чуть сил. Ты даже не представляешь, насколько труслив человек, насколько подавлен инстинктом самосохранения. Он всегда открыт для испуга, его мозг находится в постоянном ожидании ужаса, в готовности к худшему. «Человек — это единственное существо, мотивированное к жизни ощущением неотступно следующей за ним смерти». Между прочим, дедом твоим сказано, мне бы на такое ума не хватило…

Хозяйка жестом остановила Ивана, порывавшегося спросить, откуда она знает деда:

— Не перебивай. Я должна была тебя чем-то зацепить, чтобы привести к себе, и этим «чем-то» стал страх. Он вел тебя, а я защищала: отводила глаза мутантам, укрывала от самых злобных тварей. Когда не удалось прорваться через Пояс Щорса, и вы попались безумному Дядюшке Айку, я «зазеркалила» твое сознание от его щупалец. Весь поход чуть не закончился катастрофой в туннелях Великого Полоза…

— Кого-кого? — Ваня все же не удержался и перебил.

— Так нелюбимый тобой Бажов называл Уробороса. Если тебе угодно, Уроборос очень чуток к моему присутствию. Понятия не имею, что им движет, но он выслеживает меня… И на этот раз он тоже рвался на рандеву с Хозяйкой Медной Горы, которая засела в голове одного знакомого тебе юноши со славным русским именем Иван. Вы спаслись в последний момент, и спаслись чудом.

Я была с тобой все это время: пока ты прощался с погибшей любовью, пока тосковал по утраченному дому, пока медленно сходил с ума от невыразимого горя. И мне удалось смягчить твои страдания, или хотя бы отвлечь от них. Но ты, Иван Мальгин, и сам проявил себя настоящим человеком. Я горжусь твоей силой, горжусь, что ты не сломался, не сдался, не предал себя. Ты — достойный наследник деда.

Младший Мальгин никак не отреагировал на похвалы, зато мучавший его вопрос про деда, наконец задал.

— В моем полном распоряжении — вся твоя память, — с мягкой полуулыбкой произнесла Хозяйка.

И было совершенно непонятно, оправдывается она или втолковывает глупому, капризному ребенку вполне очевидные вещи.

— Наверное, не стоит этого говорить, но глазами новорожденного Ванечки я даже видела его… и твою маму.

Ивана буквально затрясло, заколотило, лоб покрылся испариной, а губы прошептали: «Покажи ее».

Девушка посерьезнела, застыла в раздумье, а затем решительно покачала головой:

— Извини, но нет. Да и зачем? В твоем сознании уже есть образ, такой нежный и ангельский… Она тяжело умирала. Пусть это останется там, где и должно быть, — в прошлом.

Ваня ничего не возразил. Просто не мог, лишь смотрел и молил одним лишь взглядом. И Хозяйка неожиданно для себя смутилась и не выдержала:

— Один маленький «кадр» в подарок, и больше не проси. Момент, когда ей показывают тебя.

Одни лишь глаза — заплаканные, измученные, испещренные красными прожилками лопнувших сосудиков, полные муки и… мимолетного, очень и очень скоротечного счастья.

«Мама…»

Хозяйка терпеливо ждала, боясь пошевелиться, нарушить чужую магию, испортить волшебство.

— Спасибо, Аня. — Мальчишка был тих и немногословен, но слова сейчас и не требовались.

Глава 16

АЛТАРЬ

Маркус широко размахнулся и уже было, кинул зеркало в стену, но огромным усилием воли остановил занесенную для броска руку.

«Ты еще истерику устрой», — отругал он себя и крепче сжал зеркало, предусмотрительно держа его тыльной к себе стороной. Стоит развернуть проклятую стекляшку, и от праведного гнева ее не спасет уже ничто.

Конечно, старое, треснувшее в нескольких местах зеркальце ни в чем не виновато. Настоящий виновник страшных метаморфоз, случившихся с отражением Маркуса, в эти минуты спокойно разгуливает по поверхности и наверняка тихо или не очень радуется своему меткому выстрелу.

«Однако рано ты, безвестная тварь, радуешься. Маркуса так просто не возьмешь! Можно неловкой пулей разрыхлить ему половину лица, вырвать часть щеки, раздробить зубы, но ни одному сосунку не переиграть Тевтона в честном бою».

Рука само собой развернула зеркало. Если правильно повернуть голову, то отразится эффектная, породистая физиономия: блондина — дамского угодника, любимца всех девушек и женщин, настоящего красавца. Но стоит чуть не угадать с ракурсом, и станет видна чудовищная половина… Как мрачно пошутил Краснов, «Боюсь, до свадьбы такое не заживет». Впрочем, стоит ли себя обманывать? Такое не заживет никогда. Алексей Александрович, конечно, намекал, мол, у них там «пластику» могут сделать: и техника есть, и спецы остались, нужно лишь побыстрее закончить операцию в Ебурге, и тогда он заберет Маркуса с собой…

Верить в сказки Маркус не привык, но на этот раз реальность обошлась с ним чересчур сурово, чтобы можно было на корню отсечь саму возможность фантастического исцеления. Пусть маленькая, крохотная надежда живет где-нибудь в дальних закоулках души, авось и правда по-человечески залатают да подшлифуют… Только бы не видеть уродливого монстра в каждом отражении.

А пока — железная маска на пол-лица, довольно ладно и умело изготовленная кем-то из местных умельцев. Из зеркала за Маркусом неотрывно следили горящие, налитые кровью глаза, выглядывающие из-под ниспадающей пряди ухоженных светлых волос. Вся остальная часть лица была плотно укрыта стальными наборными пластинами, по форме напоминающими нижнюю часть рыцарского забрала. Надо признаться, выглядит не так уж плохо, даже, э-э-э, брутально. Милые дамы будут сражены преображенным Тевтоном. Они любят таинственность и мрачную обреченность, и они получат ее. Но сначала — работа. Слишком много времени оставлено в больничной палате, слишком много ненужных эмоций пережито в этих стенах.

* * *

Рыжеволосая девушка в зеленом старинном платье и погруженный в себя юноша в мешковатом костюме радзащиты медленно шли подземными туннелями. Они не разговаривали и вряд ли помнили о существовании друг друга — слишком далеко витали их мысли, слишком о разных вещах они думали и вспоминали.

Захоти Хозяйка проникнуть в сознание своего спутника, ей бы, как обычно, это не составило особого труда, но она опять была на Волгоградской, вновь и вновь переживая события давно минувших лет. И Ване, который первым пришел в себя, удалось застать ее врасплох.

— Ты не рассказала про дедушку.

— Ч-что? А, ну да, ну да. — Казалось, девушка неохотно возвращалась к реальности. — Твой дед был незаурядным человеком. Умным, образованным, интеллигентным, хотя таких даже в нашем скудном Метро довольно много. А вот действительно необычных — по пальцам пересчитать. Так вот, Александр Евгеньевич Мальгин был особенным, исключительным. Он умел видеть суть вещей и событий, разбираться в людях и их помыслах, а самое главное — пытался, причем весьма успешно, влиять на суть вещей, на события, на людей и их помыслы.

— Аня, ну почему ты всегда говоришь загадками?

— Потому что кто-то вечно куда-то торопится и совершенно не умеет слушать! — Хозяйка выглядела разозленной. — Вот в чем твой дед не преуспел, так это в воспитании у внука усидчивости и внимания. Видать, жалел непутевого и мало помогал ремнем!

— Молчу, молчу. — Иван принял игру девушки и придал себе сосредоточенный и даже немного покаянный вид.

— Вот так-то лучше. — Хозяйка наконец оценила рвение юноши. — Продолжаем. Ты знаешь, кто был автором идеи бескровного захвата Чкаловской? Изначально отец Живчика готовился устроить там настоящую мясорубку, а Мальгин смог выйти на чкаловского инженера и за определенное вознаграждение уговорил того испортить все питьевые фильтры на станции. Чкалы сдались без боя, да еще и были благодарны за чудесное, очень и очень своевременное спасение от жажды и отравления зараженной водой. А кто сомневался в искренности намерений великодушной соседки-Ботаники и пытался сопротивляться установлению дружески-покорных отношений, тот скоропостижно умирал или бесследно исчезал.

— Ты врешь! Это все ложь! — Иван заорал так, что испугался собственного оглушительного крика. — Добрее деда никого на свете не было и нет!

Хозяйка делано удивилась:

— А кто обвиняет его в злобе? Установление контроля над более слабой станцией диктовалось сложившейся на то время обстановкой — политические игрища шли по всему Большому Метро. Борьба за сферы влияния развернулась повсеместно: экспансионисты с Динамо рвались к власти и захвату всей старой ветки и ее новых «отростков». Ты бы знал, как ловко динамовская верхушка взяла все Уралмашевское направление… Правда, могущественная Площадь, тоже успевшая неплохо укрупниться и укрепиться, зубы ей пообломала и заставила поумерить аппетиты. Твой дед все процессы отслеживал и прекрасно понимал, что Ботанику до поры до времени спасает только удаленное географическое положение. Но уж больно сладким и притягательным для всех был «Дирижабль», да и весь богатый микрорайон. Александр Евгеньевич сыграл на опережение. Голодная и ободранная Чкаловская только и ждала, когда кто-нибудь приберет ее к рукам, что твой дед виртуозно и проделал, не пролив ни капли крови, если не считать насмерть отравившихся. Чкале предназначалась роль буфера, приграничной зоны между Большим Метро и зажиточной Ботанической. Отсюда у ваших соседей якобы сам собой родился культ силы, кодекс воина, самоорганизовались сталкерские отряды и прочие военизированные подразделения — их готовили на убой в случае отражения крупномасштабной агрессии. Конечно, с точки зрения несчастных чкаловцев Мальгин — манипулятор и расчетливый садист, зато для ботаников, тех, кто действительно был в курсе его настоящей роли в общественной жизни станции, — спаситель и отец нации.

Девушка прервалась, переводя дух:

— Что ты так на меня смотришь? Дурилка, это все взято из твоей памяти. Разве обычной сталкерше под силу такое придумать? Ты явно переоцениваешь мои умственные способности, я и половину слов-то подобных до недавнего времени не знала…

Видя недоверие Ивана, она продолжила:

— Дед повсюду таскал тебя с собой, ты присутствовал на куче самых разных переговоров и собраний просто потому, что он боялся оставить любимого внука хоть на минуту без присмотра, вообще не доверял тебя никому. Пока взрослые определяли судьбы мира, маленький Ванечка игрался своими нехитрыми игрушками… Вань, ну что мне толку врать? Хочешь, я назову твоих солдатиков поименно? Корнета и Игната, естественно, исключаю, ими вся детвора болела, а вот одноногий ковбой Йохан Морган? Разве такое кому-то еще под силу придумать?

Юноша смутился и побледнел — из уст девушки позывной самого главного его Героя звучал до ужаса нелепо, комично и даже кощунственно.

— Так что твой дед никакой не злодей, — заключили Хозяйка. — Вот о чем я талдычу уже битых полчаса. Покуда он жив был, Чкаловская даже рыпнуться не смела, крепко вы их в кулаке держали… Это потом начался разброд и шатание, приведшие к печальному результату. Но это лишь подчеркивает значение сильной и выдающейся личности. Ты должен гордиться, а не возмущаться, как малолетка. Пусть Живчик возмущается, его отец по всем статьям Александру Евгеньевичу проигрывал, хотя тоже далеко не последний был человек.

— Зачем ты это рассказываешь? — В голосе Вани не слышалось ни гордости, ни радости. — Я дедушку запомнил совершенно другим…

— Затем! — рубанула девушка. — Чтоб представлял, о каком человеке пойдет речь!

— Так это еще не все?!

— Пока только прелюдия была. — Хозяйка плотоядно улыбнулась. — Все самое интересное осталось на десерт.

Иван безнадежно махнул рукой:

— Добивай!

* * *

Крутящиеся лопасти стоящего на земле вертолета создавали вокруг него настоящую пылевую бурю. Потоки взбесившегося воздуха чуть не сбивали с ног бегущих к винтокрылой машине людей.

Ми-8. Коротко и емко, как все правильное в этой жестокой жизни, — М-16, АК-74, РГД-5… Маркуса искренне восхищала эта железная бескомпромиссная мощь. «Хорошо, когда цель далека настолько, что чувствуешь кончик ствола за тысячу миль от себя». Кто-то из «древних» сказал… Красиво, черт возьми, и очень верно. Знали те люди, что жили до , толк в силе: слова, оружия, размаха. Жаль, что так бесславно кончили…

Цель у Маркуса была предельно ясна и проста.

Найти и уничтожить Вольфа до тех пор, пока старик не успел перебраться через пояс Щорса и первым достичь Большого Метро, где, по слухам, ему хранили лояльность несколько западных станций.

В Большом Метро, понятное дело, бункерские не бывали с самой Войны. Может, бредит старик, и нет никаких больше западных станций. А может, он доберется до туда и поставит под ружье человек двести. Кранты тогда и Маркусу, и Краснову.

Но это так задача, официальная. Старика-генерала Маркус сместить, конечно, давно хотел, но чтобы лично его ненавидеть — нет, такого не было. Вольфа он, скорей, уважал.

Наши рекомендации