Книга вторая Человекоубийство и кровопролитие 7 страница

– Мой отец и его брат. – тихо ответил он.

– Как они наткнулись на тайник, вы не знаете? – По лицу Чарли ясно было, что он слышал этот вопрос и раньше. – Простите. Вам, должно быть, надоели вечные вопросы об этом.

– Я привык. Я только устаю от людей, которые спрашивают меня, где захоронено золото.

– Неужели люди такое спрашивают? – сначала Нора не могла сказать, всерьез ли он говорил, но со второго взгляда она поняла, что так и было, но он научился относиться к этому вопросу с юмором. Чарли Брейзил действительно был странная пташка, тут Кадоган верно подметил.

– Ваши папа и дядя все еще работают на болоте? – спросила она.

Чарли снова посерьезнел, и очень быстро.

– А зачем вам?

– Просто мне бы, возможно, захотелось бы поговорить с ними для моих исследований.

Он сначала отвернулся, а потом посмотрел на землю.

– Мой отец ушел на пенсию прошлой зимой. Пришлось… от легких у него ничего не осталось.

По тому, как Чарли выпятил подбородок. Нора почувствовала, что между отцом и сыном не все было ладно.

– Простите.

– Ну, вы-то тут не виноваты, так?

– А что ваш дядя?

– Никогда не встречал его. Он эмигрировал до того, как я родился. – Чарли взял еще две рамы для рисования и поднял их через высокую дверь контейнера. – Хотя мне бы хотелось с ним познакомиться. Я тут присматриваю за его пчелами, и у меня есть пара вопросов.

Он говорил так, словно был лишь временным смотрителем – это было типично, отметила Нора, для всех пчеловодов, которых она когда-либо знала.

– Мой дед держал пчел, – сказала она, – у болота в Клэр. Он иногда позволял мне помочь присматривать за ними. Но маток он мне никогда не позволял помечать; мне очень хотелось, но он говорил, что это слишком опасно, слишком тонкое дело.

Чарли глянул на нее с новым уважением. Нора решила, что он, наверное, из тех пчеловодов, которые так вовлечены в мир пчел, что сами бы стали пчелами, если бы могли. Нора вдруг представила себе Брейзила в сетке, руки защищены белыми рукавицами, и он разбирает извивающуюся массу насекомых, мягко отодвигая трутней, чтобы поймать матку в маленькую клетку и пометить как необходимую мать для копий, уникальное существо во вселенной клонов. Ее дед объяснил ей, что матка – это случайно выбранная помазанница, первая из выводка. Ее первейший королевский долг – убить каждую из своих сестер, до последней. Никакой сентиментальности, просто быстрый укол в голову.

– У вас, должно быть, вересковый мед, раз так близко болото. – сказала она. – У вас случайно ничего не осталось от прошлогоднего сбора? – ей вдруг страстно захотелось попробовать этот темный, почти мускусный и никогда не жидкий мед. Он был как поздние фрукты, в чьей сладости, почти переходящей в гниение, было сконцентрировано последнее дыхание лета. – Я бы не прочь взглянуть на пасеку, я могла бы зайти…

– Нет! – горячность Чарли, казалось, удивила даже его самого. – Не нужно. Я сам вам принесу.

Наверное, это было далеко, и место было сложно найти. Пасека могла быть опасна для неопытного пчеловода. Но тревога в голосе Чарли Брейзила казалась все-таки слегка чрезмерной. Может, на пасеке было что-то. что он не хотел ей показывать?

Глава 4

– Чечеточная вечеринка? – повторил Кормак, удивленно приподняв брови, и Нора поняла, что он. очевидно, предпочитал проводить вечера не так. – А ты в курсе, что у Гуга, как говорят, самый грязный бар во всей Ирландии?

– Нет, этого я не слыхала. Но теперь мне точно хочется это увидеть. Ну же, Найалл Доусон со своими ребятами пойдет туда, и он сказал, ты мог бы присоединиться к музыкантам, если боишься танцевать.

Когда они вошли в бар, Нора поняла, откуда взялась его репутация, но решила, что она все же преувеличена. Да, пол был из простого бетона, и его не мешало бы подмести. Но дело тут было еще и в богемном интерьере бара – вместо аккуратно обитых скамеек и табуретов здесь стояли антикварные диванчики с витыми спинками, покрытые протертой парчой, словно владельцы постоянно наведывались на распродажи в сельских усадьбах и прибирали к рукам поношенные реликвии вырождающейся аристократии. Над стойкой старинные часы с маятником украшала реклама «Навоза Голдинга». За передней дверью, стоило только подняться на несколько ступенек вверх, располагалась современная пристройка, просторная комната с камином и известняковыми стенами, вдоль которых стояли столы и скамьи. На крепком сосновом полу площадки для танцев уже отплясывали «восьмерки».

Пока они ждали за стойкой выпивки, Нора подняла глаза взглянуть на трепыхавшиеся зеленые, белые и золотые ленты, кружившиеся ярким колесом над головами болельщиков. Чемпионат по хоккею на траве был в полном разгаре, и в этом году большие надежды возлагались на хоккеистов из Оффали. В этой части Оффали, объяснил Кормак, это был не спорт, а почти местная религия. Из всех видов спорта, за которыми Нора когда-либо вполглаза следила, этот был самый красивый. Это была древняя игра, и в нее играли с легендарных времен – герой Кукулайн считался великим хоккеистом, хотя в его время проигравшая команда после матча предавалась смерти. Было что-то первобытное в наблюдении за тем, как худощавые молодые люди несутся по полю, подхватывают плоскими клюшками маленький кожаный мяч, удерживают его на бегу и с сотни метров швыряют через брусья в точку. Чечетка и все остальное в воскресенье на время матча будут забыты.

Наконец, держа в руках выпивку, Нора и Кормак направились в заднюю комнату и заметили Найалла Доусона и его группу на дальнем конце площадки для танцев. Толпа представляла собой интересную смесь молодежи и людей постарше, в одном углу у пианино сидели музыканты, вовсю наяривая рилы, на площадке стояли квадратом четыре пары, и женщины уверенно обходили мужчин, отбивая четкую звонкую чечетку. Затем пары повернулись лицом друг к другу и пошли в танце вокруг квадрата, останавливаясь в каждом назначенном месте и дважды выразительно топая каблуком. Когда они Добрались до своих изначальных мест, фигура была закончена, и танцоры вернулись к своим столам, раскрасневшиеся и вспотевшие, а музыканты начали новый виток мелодий.

– А сейчас будет простой тур, – прокричал устроитель, энергичный седой мужчина в одной рубашке и с приспущенным галстуком. – Кто желает на простой тур?

Нора поставила свой стакан на стол перед Доусоном, затем отобрала у Кормака его пинту и футляр с флейтой и вытащила его на площадку.

– Мы сейчас, Найалл.

– Может, не надо, Нора? – сказал Кормак, не торопясь за ней. – Слишком давно это было.

– Не тушуйся, – сказала она. – Я тебе помогу.

Она положила правую руку Кормака прямо себе на талию, подняла его левую и легко положила на нее свою. Музыка началась двумя ударами по клавишам пианино, и они оба легко поймали неброский носочно-пяточный ритм Клэровской чечетки. Они вместе шагнули вперед, назад, потом Кормак развернул Нору в бальной позиции и провел вокруг площадки. Он явно не впервые был на танцевальной площадке.

– А ты человек с сюрпризами, – сказала она. Кормак улыбнулся и тихо сказал ей на ухо:

– Я бросил танцы, когда занялся музыкой, но тут как с ездой на велосипеде. Такое не забудешь.

Когда танец закончился, они направились обратно к Доусону. который погрузился в беседу с парой за соседним столом. Он подозвал их и представил Джо и Маргарет Скэнланам, пожилой паре, которая пропускала этот тур танцев. Молчаливый коренастый Джо как раз набивал трубку и только слегка кивнул в знак приветствия, но Маргарет Скэнлан наклонилась поближе и пожала им руки, глядя на них лучистыми глазами. Доусон сказал:

– Вы бы не повторили этим милым людям то, что вы мне тут рассказывали, миссис Скэнлан?

– Мы разговорились, – сказала Маргарет, – и когда я выяснила, что мистер Доусон работает на раскопках в Лугнаброне, я спросила, слышал ли он последние новости о жертве убийства. Тут все думают, что это парень из наших краев, Дэнни Брейзил.

– Странно, – перебил Доусон, – но семья Брейзил ов…

– Говорит, что он эмигрировал, – закончила за него Нора.

– Верно. А вы откуда знаете?

– Я как раз разговаривала с его племянником сегодня днем. – Джо и Маргарет Скэнланы обменялись многозначительными взглядами. – Я его спросила, как Дэнни и его отец нашли Лугнабронский тайник, и Чарли сказал, люди до сих пор спрашивают его, где захоронено золото.

– Кажется, вы уже знаете все, что мы могли бы рассказать, – сказал Доусон. разыгрывая разочарование.

– Нет, я впервые слышу, что люди думают, что тело принадлежит Дэнни Брейзилу. Миссис Скэнлан. откуда это пошло?

– Ну, Элен, племянница Джо, работает в зубоврачебном кабинете как раз рядом с участком Гарды в Бирре. Около половины одиннадцатого вчерашнего утра она видела, как Тереза Брейзил – это мать Чарли – зашла в участок и через несколько минут вышла. И в тот же день в кабинет зашли полицейские и попросили данные Дэнни Брейзила.

– Не хочу показаться скептиком, миссис Скэнлан, – сказала Нора, – но уж конечно его собственная семья знает, эмигрировал он или нет. Как бы он отсутствовал двадцать пять лет, и его семья ничего об этом не знала? Это нелепо.

– Все зависит от семьи, – сказал Доусон. Маргарет Скэнлан наклонилась к ним поближе.

– Вот именно. А если знать Брейзилов, то это вполне логично. Все они на голову слегка не того, если вы меня понимаете, – все до одного.

– А что говорят о мотивах убийства? – поинтересовался Кормак.

– Думаю, все уверены, что всё дело в золоте, – сказала миссис Скэнлан. – Тут о нем годами сплетни ходили.

– Все считали, хотя, возможно, это было просто предположение, что Лугнабронский тайник был больше, – вставил Доусон. – и Брейзилы отнюдь не все передали Музею. Наверное, люди всегда так думают, даже если это и неправда. Приятнее думать, что сокровище все еще захоронено где-то, и его можно найти.

– Но теперь Дэнни нашли мертвого, – сказала Маргарет Скэнлан, – и все подумали, что дело тут в его брате и золоте.

– Но нет же настоящего доказательства, что Брейзилы оставили себе что-нибудь из тайника, верно? – спросила Нора.

– Я о таком не слышал, – сказал Доусон. – Наверное, мы никогда и не узнаем.

– Конечно, эта семья уже не первый раз имеет дело с полицией, – Маргарет Скэнлан отпила глоток хереса и принялась рассказывать, а ее муж откинулся назад, посасывая трубку и кивая: – Лет десять-двенадцать назад разразился жуткий скандал из-за того, какие ужасные вещи сделали с несколькими овцами и козленком – о таком и говорить-то невозможно. Я и думать об этом не хочу. Все говорили, что это сделал Чарли Брейзил. но доказать его вину не удалось, так что его никогда и не судили. Это было просто ужасно. Позорное дело. А вы знаете, как говорят. – яблоко от яблони недалеко падает.

Глава 5

К тому времени, как Нора добралась в среду утром до болота. Лугнабронского человека уже упаковали в ящики для путешествия через Алленское болото в Дублин. Почему-то ее охватила грусть при виде того, как он покидает место, где так долго покоился. Но Нора сказала себе, что снова увидит его и узнает, открыв секреты, хранимые его плотью, костями и спинным мозгом.

Когда музейный микроавтобус скрылся из вида, она повернулась к Доусону, который остался наблюдать за следующим этапом раскопочного процесса. В следующие несколько недель пройдут полномасштабные раскопки участка в поисках дополнительных останков под торфом. Но сегодня они начнут поиск, просматривая каждый клочок почвы, ища фрагменты костей, кожи и любых связанных с останками предметов. Им придется голыми руками перерыть полторы тонны сырого торфа, ища предметы размером с ноготь. Вскопанную гряду разметили на участки, чтобы каждый мог справиться со своей задачей, и любую находку можно было бы занести на схему. Участок Норы был как раз рядом с участком Найалла Доусона.

Через три четверти часа нашелся один из ногтей болотного человека, но работа была медленная и скрупулезная. Нора закончила перебирать четвертое ведро сырого торфа и как раз переменила позу, чтобы тело не затекало, как вдруг что-то сильно укололо ее прямо под коленом. Она охнула и перекатилась в сторону, чтобы выяснить, что это такое. Выпрямив ногу, она обнаружила, что что-то острое пронзило ей брюки и на добрую четверть дюйма вошло под кожу. Она вытащила этот предмет.

Доусон уже стоял на коленях и наблюдал через ее плечо.

– Что это?

– Не знаю. Часть застежки, похоже. – Она потерла место укола, пытаясь вспомнить, когда ей в последний раз делали прививку от столбняка, а затем протянула предмет Доусону. Он негромко присвистнул, и она увидела, что он раскрыл глаза от изумления. – Что это?

– Это фибула. Вы наверняка видели их в коллекции Музея – это что-то вроде английской булавки Железного Века.

Нора перевернула вещь в руке. Большинство виденных ею фибул были бронзовыми, но эта булавка – ее яркий желтый металл был не поврежден сыростью – несомненно, была золотой. И очень изящной: стилизованная птица с подобранными когтями и длинным клювом, образовывавшим дугу. Хоть Доусон и смотрел прямо на нее, в первый момент ей захотелось сжать этот красивый предмет в ладони и опустить себе в карман. Это напоминало ее детское желание спрятаться, когда в комнату кто-нибудь входил.

Глядя, как Доусон отмечает место находки и помещает булавку в прозрачный полиэтиленовый пакет, помеченный номером раскопки, Нора почувствовала, как что-то в ней сопротивляется самой идее сбора, сопоставления, нумерации. Ее рука помнила приятный вес булавки. Как легко было бы опустить ее в карман и никому не сказать ни слова. Она вспомнила плакат в офисе Оуэна Кадогана, где рабочих на болоте просили сообщать о найденных ими вещах. У нее зародилась идея.

Когда они пошли в сарай пить чай, Нора нагнала Доусона.

– Найалл, предположим, я нашла что-то ценное на болоте и решила оставить это себе.

Доусону явно не очень хотелось рассуждать на эту тему.

– Если бы вас поймали, вас бы ожидал большой штраф, а может, и тюрьма, если это было сделано преднамеренно, а не просто по незнанию. Закон о национальных памятниках очень детально расписан и очень строг.

– Что же мне помешает прийти сюда с надежным металлодетектором в поисках сокровищ?

– Вы имеете в виду, кроме того, что это противозаконно и неэтично? Даже археологам нужна лицензия, чтобы использовать на раскопках металлодетектор. Но мой ответ на ваш вопрос, – к сожалению, вам мало что сможет помешать.

– А если меня не поймают?

Доусон бросил на нее взгляд.

– Вам бы повезло. Незаконная торговля древностями – большой бизнес, но его сложно долго удерживать в тайне. Несколько лет назад судили двух двоюродных братьев. Полицию на них навели, и у них в доме нашли более чем четырех сотен предметов – наверняка они провернули дела еще со многими сотнями до того, как попались. Еще одна женщина в Уэксфорде ходила с тысячелетней брошью викингов на лацкане года три, пока кто-то не понял, что это ценная реликвия.

– И как вы заставляете людей сопротивляться искушению?

– Ну, для обычных законопослушных граждан страх перед наказанием – хорошая мотивация.

– А премии и вознаграждения нашедшим?

– О, это тоже бывает. С вещами, найденными на частной земле, обращаются несколько иначе, чем с находками на землях Борд на Мона. Но в соответствии с законом размер вознаграждения нашедшему определяет государство, а точнее директор Музея.

– Вот, например, та булавка, которую я нашла – сколько бы она стоила, если бы я совершенно законно откопала ее у себя во дворе?

– Вы спрашиваете о стоимости или о том, сколько Музей действительно бы заплатил?

– Какая разница?

– Вознаграждение обычно составляет всего лишь несколько процентов от настоящей стоимости предмета. Переговоры могут быть тонким делом, особенно если мы знаем, что у кого-то есть что-то, что нам нужно, а мы не уверены, кто они, что за предмет и сдадут ли они его когда-нибудь.

– И часто так бывает?

– Чаще, чем мы признаем.

– Так какова ваша оценка?

– Трудно сказать без дальнейшего осмотра. Я не кокетничаю, Нора, так уж обстоят дела. Все это зависит от ценности предмета, археологической и исторической, и суммы вознаграждений за подобные предметы. И все это идет из государственной казны, так что обычно речь идет максимум о тысячах, а не о миллионах. Просто для примера, когда был найден Дерринафланский тайник в Типперари в 1990 году, нашедший и землевладелец получили около двадцати пяти тысяч фунтов каждый, а это был целый клад, где, в том числе, был и серебряный потир, инкрустированный золотом.

– Но в зависимости от того, что вы нашли, деньги могут быть серьезные.

– Ну да, конечно… если это было найдено законно и об этом сообщили куда положено. Откуда такое любопытство? Неужели вас испортило лишь одно прикосновение к соблазняющему святых золоту?

– Не беспокойтесь. Я не собираюсь заняться охотой за сокровищами. Спасибо, Найалл.

Доусона подозвал кто-то на другом конце группы, и к Норе пробралась Урсула Даунз.

– Как устроились? – спросила она.

Что-то в том, как невинно она задала свой вопрос, немедленно заставило Нору насторожиться.

– Просто прекрасно, – осторожно ответила она. не зная, к чему могла вести Урсула.

– Как вам коттедж «Кроссез»?

– Удивительное место.

– Вы не находите его слегка… тесным, что ли? Когда мне приходилось там останавливаться, мне всегда не хватало места. Старые дома все такие, наверное. Некоторым людям нравится старомодное. Лично я предпочитаю все современное.

Они как раз подошли к сараю, и Урсула бросила откровенно похотливый взгляд на Чарли Брейзила, который делал новую лестницу для складского сарая из широких досок, расстегнув и выпростав рубашку из брюк от дневной жары. Он был где-то в десяти ярдах и мог не слышать слов Урсулы, но Нора все равно почувствовала, как необъяснимо запылало ее лицо – то ли из-за него, то ли из-за нее самой. Правда ли то, что сказала о нем Маргарет Скэнлан прошлым вечером? Она даже не пыталась представить, что за ужасные вещи делали с этими животными. Что ей хотелось знать, так это – был ли Чарли Брейзил действительно не таким как все или просто одним из тех несчастных людей, чье странное поведение постоянно вызывало подозрения, – козлом отпущения.

Работать днем было тяжело и жарко. Тут как со вскапыванием торфа, думала Нора, лучше не поднимать головы. В четверть четвертого она поднялась на ноги и отправилась в ближайшую уборную, передвижной туалет без проточной воды. В нем кишело мухами, а пол был заляпан торфом. Она только закрыла дверь переносной кабинки, как вдруг услышала шум снаружи, под отдушиной слева. Помещение вдруг качнуло, словно кого-то на него толкнули, и она услышала звуки борьбы. Мужчина и женщина, по силуэтам на пластиковых стенках. Насилие она видела или занятия любовью? Даже на таком расстоянии определить было почти невозможно. Наконец борьба прекратилась, и Нора узнала задыхающийся голос Урсулы Даунз.

– Не волнуйся, ты не причинишь мне вреда. Ты ведь об этом беспокоился, правда, Чарли? Честно говоря, мне даже нравится, когда грубовато. А тебе?

Чарли Брейзил не ответил, но Нора слышала его неровное дыхание. Через решетчатую отдушину она видела их снаружи на земле: Урсула сидела верхом на Чарли, прижав коленями его руки. Он не мог пошевелиться, чтобы силой сбросить ее с себя.

Урсула подалась вперед и что-то вытащила из-под рубашки Чарли.

– Что это… что-то вроде талисмана удачи? Очень похоже на тот, что носил Дэнни. когда мы нашли его. Только он не очень-то много удачи принес твоему дяде, верно?

– Я не знаю, о чем вы говорите, – сказал Чарли. – Что вы от меня хотите?

– Почему ты думаешь, что я что-то хочу, Чарли? Может, я хочу кое-что тебе дать. Ты когда-нибудь думал об этом с такой точки зрения?

– Что бы это ни было, мне оно не нужно.

– Разве можно так разговаривать? Ты даже не слышал моего предложения. Я была у тебя, Чарли – там, где ты держишь пчел. Мне говорили, Дэнни тоже держал пчел.

– И что?

– Похотливые маленькие дьяволы эти пчелы, не правда ли? Я однажды слышала, что трутни вставляют матке на лету, наворачивают ее прямо в воздухе. Это на самом деле так?

– Не знаю. Отпустите меня.

Он пытался сопротивляться, но она крепко его держала.

– По-моему, ты знаешь, Чарли. Я думаю, ты об этом знаешь все и даже больше. Я наблюдала за тобой, Чарли. Я знаю, что ты скрываешь.

Он извивался под Урсулой, а она наклонилась к его лицу и зашептала:

– Это не значит, что ты ничего не получишь взамен. Прежде всего, я никому ничего не скажу. И я очень изобретательна, Чарли. Ты даже не представляешь, насколько. Я могу быть очень сладкой, когда хочу, а я знаю, ты ценишь сладость, Чарли. Я это чувствую. Мне осталось только упомянуть твою маленькую подружку Хелен Келлер^[4]…

Из горла Чарли вырвался глубокий стон, полный муки, перешедший в рев, когда он сбросил с себя Урсулу и вскочил на ноги, чтобы убежать. Она не удержалась от прощального залпа.

– Когда ты придешь навестить меня, Чарли, дождись темноты. Знаешь же, как люди любят болтать.

Когда Брейзил исчез, Урсула села на землю и начала тихо смеяться. Это был мрачный звук. Нора почуяла в этом хриплом звуке звонкую нотку триумфа. В конце концов Урсула поднялась на ноги, отряхнула одежду и пошла вдоль сарая назад. Нора с минуту не двигалась, пытаясь подумать. Она чувствовала себя запачканной тем, что видела только что произошедшую здесь сцену. Она не могла вытряхнуть из головы смех Урсулы и чувствовала, что от него в ней вздымалась тьма, которая иногда ее охватывала. Этот смех как будто мог вскипятить ее кровь, и Нора не могла просто от этого отмахнуться.

Несколькими минутами позже, направляясь к парковке, Нора нашла банку темно-золотого верескового меда на капоте своей машины. Одинокая пчела также ее обнаружила и кружила у края крышки, пытаясь найти вход.

Глава 6

Оуэн Кадоган ненавидел вокзалы – холодные кафельные полы, огромные тикающие часы, весь этот безжизненный серый шлак под путями. Наверное, отвращение осталось еще с детства, когда вся семья отправлялась провожать отца на работу в Англию. Все эти ложные надежды, насильственные эмоции, слезы… это было ужасно. Отец сначала наведывался домой каждые несколько месяцев, затем приезжал только на Рождество и, в конце концов, вовсе перестал приезжать. Ему нужна была работа, говорил он, а работа была в Англии, но все они гадали, что же еще он там нашел. Оуэн знал, что не имел права судить отца, если учесть, во что он превратил свою жизнь, но это не умаляло его вины.

Кадоган встал в очередь за билетами, время от времени оглядываясь туда, где Полин сидела с детьми на деревянной скамье у стены. Они ехали навестить ее мать в Мэйо на две недели, Полин и дети делали это каждое лето без него. Каникулы на море пойдут детям на пользу, говорила Полин. Наверное, она была права, потому что она всегда была права. Хуже всего было не это, а то, что Полин сама это знала. Ее осознание собственного превосходства висело вокруг нее как удушающее облако. Он никогда не поймет женщин. Сначала они раскладывают вокруг тебя ловушки: нежный голос, запах, ощущение ее тела под твоими руками, – а как только тебя подцепили и поймали, было уже слишком поздно – тебя приводили к судье и сообщали, как обстоят дела. Когда у Кадогана и Полин наконец родилось двое детей, которых она всегда хотела, интерес жены к нему резко пропал. Она стала недоступна, закрывая дверь у него перед носом, когда бы он ни приближался к ней. Она не хотела перебираться в отдельную спальню, сказала она, ради детей, но она это сделает, если он будет упорствовать.

И Оуэн играл свою роль добытчика – кошелька, денежной коробочки, банка – тут у него всегда все получалось. Вот во всем остальном дела были куда хуже. Никто по-настоящему не понимал его положения – ни дома, ни на работе. Он подумал о всех тех рабочих, которые потеряют работу в конце сезона. Они не видели будущего для себя, даже и не пытались, просто опускали головы и шли каждый день на работу, отчаянно надеясь, что никто не заставит их задуматься о выборе, который они сделали. Во многом эти рабочие были как переросшие дети, и они ожидали, что о них будут заботиться, как о детях, всю их жизнь. Именно ему пришлось сказать им, что больше так не выйдет.

Оуэн опять взглянул на свою семью. Они были его семьей, почему же он чувствовал себя таким чужаком? Глядя на темные ниспадающие на плечи волосы Дейдр, он задался вопросом, а что его дочь о нем думает. Дети очень чувствительны ко всему этому. Понимала ли она, какой он неудачник? Тут Стивен поднял глаза, и Кадоган ощутил, как съеживается под его пристальным взглядом. Округлость головы Стивена, форма его плеч, уверенность молодости – от всего этого он неожиданно почувствовал, что готов зарыдать. Они все знали о нем. это было ясно. И они всегда были детьми его матери, и никогда его. Он посмотрел на руки дочери, стиснувшие маленький чемоданчик, суставы ее пальчиков, все еще с ямочками от детской пухлости – трогательно, но уже потеряно для него. Если они никогда не вернутся из Мэйо, то ничуть не будут о нем скучать. Жаль, что поезд не придет и не увезет его навсегда, чтобы ему никогда больше не пришлось смотреть на них и думать о них. Но тут женщина перед ним отошла от билетного окна, и служащий спросил его:

– Куда, сэр?

– Три билета туда и обратно в Уэстпорт, один взрослый и два детских.

– Супруга везет деток на каникулы, верно?

– Да.

– Красивое семейство.

– Да. – Кадоган ощетинился, глядя, как глаза кассира еще раз пробежали по его семье; серые глаза заблестели, розовый язык высунулся, чтобы облизнуть потрескавшиеся губы. Но когда тот желтыми от никотина пальцами протянул три билета туда и обратно, Кадоган увидел его таким, каким он был на самом деле: безвредный старый ублюдок, на сорок лет застрявший в билетной кассе. «Я совсем с ума сходить начал, – решил Кадоган. – вот и вижу свои пороки во всех вокруг». Он почувствовал тошноту и отвернулся, не поблагодарив кассира.

Дети направились к платформе первыми. Поезда не должно было быть еще пару минут, и его сын немедленно подошел к путям и стал всматриваться вдаль, ожидая его.

– Отойди оттуда, Стивен, – велела ему Полин. Тем же тоном, понял Кадоган, она часто разговаривала и с ним.

– Хватит дергать меня по пустякам, а?

Кадоган узнал собственный тон в ответе мальчика. Когда Стивен отошел от опасного места, жена повернулась к нему, сохраняя дистанцию.

– Ты знаешь, когда мы будем дома. До тех пор тебе придется справляться самому.

За кого она его принимает, за школьника? Почему он лишь со временем осознал, что так она всегда с ним обращалась, будто он упрямый ребенок?

Наконец поезд подошел к станции. Ни ложных надежд, ни насильственных эмоций, ни слез. Кадоган почувствовал облегчение, когда его семья поднялась по ступенькам вагона.

– Я не буду ждать, если вы не против. Пойду домой.

– Как хочешь, – сказала Полин. – Я позвоню тебе от мамы. Веди себя хорошо. – Сделав последнее замечание, она поспешила за детьми, которые уже спорили о том, кто сядет лицом по направлению поезда.

Кадоган развернулся и двинулся сквозь группки сходивших с поезда и ожидавших посадки пассажиров. Перед ним простиралась свобода, четырнадцать дней без советов жены. Оуэн ощущал огромное облегчение от того, что отделался от семьи на несколько дней, и на мгновение задался вопросом, а каково было бы и вовсе от них избавиться. Он не смел думать об этом – по крайней мере, пока не довел до конца свой план, пока не выяснил, на что, в конце концов, способна его худшая натура.

Выйдя со станции, он пересек границу, которую сам для себя установил, и позволил себе думать об Урсуле Даунз. Когда он сегодня приехал на участок раскопок, она обвинила его в попытке запугать ее прошлым вечером. Он не ответил, просто слушал, как она дымилась и шипела. Он не собирался удостаивать ее своим ответом. Кем она себя вообразила, расхаживает тут и напускает на себя важность, хочет бросить его после того, что они вытворяли почти каждый день прошлым летом? Почему он должен что-то ей говорить? Пусть на хрен гадает, сука.

Глава 7

Два дня спустя после того как в Лугнаброне нашли новое тело, Лайам Уард сидел за своим столом, заканчивая писать отчеты по недавним делам. Они только что закончили следствие по делу местного фермера, который производил и продавал собственные шарлатанские лекарства для скота, и теперь ожидали определения наказания, которое должно было поступить от главного прокурора. И как раз на прошлой неделе они случайно раскрыли дело по украденной машине – по дороге на допрос подозреваемого они обнаружили, что он пытается схоронить машину в болоте с помощью экскаватора. Работа детектива, даже в сельских районах, подобных этому, была отнюдь не от случая к случаю, а скорее ограниченная, но непрекращающаяся. Это было первое убийство, с которым он и Морин столкнулись за несколько лет; и возможно, необычные обстоятельства дела означают, что будет вмешательство сверху.

Вошла Морин с коричневым конвертом.

– Предварительное вскрытие по Лугнабронскому случаю. Адресовано вам.

Уард рассмотрел конверт. Адрес был написан правильным, слегка женственным почерком Кэтрин Фрайел. О зубоврачебных записях Дэнни Брейзила пока ни слова не было; возможно, на это потребуется еще несколько дней. Он открыл конверт и вытащил на стол отчет о вскрытии. К нему была прикреплена записка: