Тот свет» во чреве Матери-Земли 1 страница

В архаичном народном представлении, базировавшемся на древнем знании, для Подземного царства использовалось понятие — «Тот свет». У русских особенно ярко он как раз так и изображен в сказке о трех вышеупомянутых подземных царствах — Медном, Серебряном и Золотом. Популярность ее не поддается сравнению. Только опубликованных различных версий ее известно свыше пятидесяти. Хотя главный стержень во всех известных вариантах остается неизменным. Да и сюжет — в общем-то достаточно незамысловатый тоже.

Суть такова: главный герой — естественно, младший брат, всеми презираемый (имя и сословная принадлежность у него в разных сказках может не совпадать, и уж совсем необязательно — Иван-царевич) попадает под землю, где попеременно попадает в Медное, Серебряное и Золотое царства. Надо полагать, они располагаются друг над другом, но из контекста сие не следует. В каждом царстве живет распрекрасная девица-хозяйка — одна краше другой. После ряда неизбежных в таких случаях приключений и преодоления смертельной опасности герой возвращается на родную землю, женится на самой ослепительной красавице — хозяйке Золотого царства да еще и братьям своим по жене дарит.

Какими-либо уж очень уникальными подробностями сказки не блещут. Однако кое-что все-таки имеется. Во-первых, попасть в Подземные царства не так уж и сложно: нужно отворотить большой камень (конечно, заветный), а там — «дыра в землю»; дальше — главное: не теряться и не бояться. Во-вторых, во всех трех царствах светло как днем — тоже немаловажно. В-третьих, счастье там и изобилие: ешь — не хочу. Одним словом, перед нами классическая мифологема «трех веков» (трех стадий первоначального развития человечества) — Медного, Серебряного и Золотого, облаченная в сказочную форму.

Любопытно, однако: почему этакая благодать оказалась под землей, а не наверху, не на поверхности земли-матушки. Впрочем, с точки зрения Матери Сырой Земли все части ее «тела» прекрасны: внутри, или, так сказать, во чреве, даже теплей и уютней. Но неспроста ведь Страна счастья под землей оказалась? Пока что запомним это, а ответить на вопрос постараемся попозже. Другая отличительная особенность русских сказок про Подземное царство — обратное возвращение главного героя домой. Если вниз он проник через довольно-таки узкое отверстие, то назад, вверх возвращается, как правило, сидя верхом на могучей птице.

Зоологическая принадлежность птицы тут решительно никакой роли не играет, а вот летательный аспект путешествия на поверхность земли — вряд ли здесь случаен. Не гиперборейские ли здесь отзвуки (как известно, гипербореи владели летательными способностями)? Именно поэтому сюжет с огромной птицей, выносящей главного героя на свет божий, распространен по всему земному шару — вплоть до андских высокогорий Южной Америки. Неспроста, видимо, связан он и с самыми глубинными, самыми архаичными пластами народного мировоззрения. Так, в абхазском варианте нартских сказаний исполинская птица точно так же выносит богатыря Сасрыкву из Подземного царства99, как это описывается в русских и других волшебных сказках, и точно так же нарт докармливает обессиленную птицу, отрезав на ногах свои икры, как это делает какой-нибудь Иван-царевич.

«Тот свет» более чем четко прописан в русском фольклоре и является неотъемлемой частью народного мировоззрения. Это выражается хотя бы в том, что речь идет о «свете», а не о «тьме», не о «мраке» и даже не о «сумраке». Никто из русских людей и никогда не говорил «та тьма». Темное царство тоже существовало, но не имело ничего общего с «тем светом». Вот, к примеру, как его представлял народ в сказке «Иван-царевич в Подземном царстве», записанной Н. Е. Ончуковым в начале XX века в Архангельской губернии (текст приводится с сохранением всех особенностей северного народного говора):

«<…> Шейчас Иван-царевич летел, летел и пал на землю, в подземельно царево; пал и прохватилса, стал смотреть — тьма, не винно свету, тольки слышит, что вода шульчит, ручей бежит. Он припал к ручью, пошшупал рукой, куда ручей бежит, по ручью и пошол, шол, шол стал свет падать, вышол в подземельно царево; там таков же свет, как и у нас. Вышол к синему морю, у синего моря стоит избушка. В ту избушку привезена царска дочка на съеденье змею; кажны сутки по человеку с дому давали. <…>».100

Еще до принятия христианства мифологема «того света» слилась с понятием рая, царством ослепительного света и неисчерпаемого блаженства. На древнеславянском наречии рай именовался ирий (вырий). Именно туда, согласно наиболее архаичным представлениям, уползали змеи на зимовку, оставаясь там до весны. Следовательно, первоначально змеиный род, именовавшийся не слишком благозвучно — гады (и подразумевавший, помимо собственно змей, других холоднокровных тварей: ящериц, лягушек и т. п.) — также однозначно связывался с раем и лишь значительно позже, скорее всего после принятия христианства, стал в противовес язычеству ассоциироваться с адом, преисподней. Кстати, этимологически славянское слово «гад» созвучно с эллинским Гадесом (Аидом); отсюда же и женское имя Аида , заимствованное, в конечном счете, из древнеегипетского языка). Неразрывную связь змей и других пресмыкающихся с ирием-раем доказывает также и тот факт, что в русских заговорах (являющихся одной из самых архаичных фольклорных форм) зафиксировано обращение к змеиному царю Иру и царице Ирице.101

Ви́дение светоносного мира («того света» по народной терминологии) — отнюдь не одни только реминисценции былого миропонимания. Такое ви́дение доступно посвященным и просветленным людям во всякие времена. Поэтому описание Царства света (безотносительно к тому, как оно конкретно поименовано) мы находим и в древних источниках, и у авторов более близкой к нам исторической эпохи. Подобную картину Царства Света, совпадающую и с уже упоминавшимися выше описаниями Золотого века, когда жили бессмертные и счастливые люди, дает средневековый манихейский текст, опирающийся на древнеиранские и иные источники:

…Там места нет ни злобе и ни козням;

Рождение и смерть, разрушаемое и преходящее —

Всего этого лишено Царство Света.<…>

Драгоценная почва его, состоящая из бриллиантов,

безгранично прекрасна,

Она отливает бесконечными чудесными красками,

всех освещающими,

Здесь живут, наслаждаясь и не зная помех, святые,

Избавленные навеки от тленности и увядания,

от скорби и бедствия.

Здесь все храмы и обители, палаты и пагоды

Сооружены и украшены драгоценными камнями чистой воды;

Здесь питье и еда. Все блюда и яства подобны сладкой росе,

И земля изобилует плодами, не зная голода.

Из сотен потоков, рек, озер и вечно бьющих ключей

Струится живая вода (амброзия), глубокая и чистая,

ароматная и удивительная,

И в ней нельзя ни утонуть, ни захлебнуться;

Нет здесь и наводнения, несущего беду и разорение.

Здесь — драгоценные деревья, растущие в один ряд,

Их драгоценные плоды всегда в соку, не вянут и не гниют,

Все они одинаковой величины и лишены червоточины,

Свежи, сочны, обильны, и, поистине, вечно существуют.

Драгоценная Страна света беспредельна,

Искать ее край и берег бесполезно;

Поистине, она свободна от малейшего угнетения,

в ней нет нужды и убытка,

Здесь каждый движется, как хочет, живет по своей

вольной воле.102

Безусловно, применительно к славянскому язычеству и арийской ритуальной практике приходится делать соответствующие поправки с учетом прежде всего давности событий и конкретных индоевропейских традиций. Однако с ноосферной точки зрения разницы между различными менталитетами нет почти никакой. Понятно и употребление в мифологемах и в развитии сюжета сакраментального числа «три»: оно служит для лучшего запоминания и воспроизведения в нужный момент важного для хранителя древнего знания текста.

Но в модели сказочного странствия содержится не только алгоритм его направленности и последовательности. В архаичных фольклорных текстах закодировано также в предельно схематичной форме и воспоминание о древней прародине и миграции древних этносовпо необъятным территориям Евразии (коль скоро речь идет об индоевропейской предыстории) в поисках земель, подходящих для проживания. В русском фольклоре можно отыскать немало намеков на те далекие и трагические времена. Сошлюсь в качестве примера хотя бы на начало одного из вариантов популярной сказки, известной под названием «Звериное молоко» из афанасьевского собрания. А говорится в той сказке про то, как в одной стране (государстве) случилась беда: ни больше ни меньше — вымер весь народ103. Конечно, такое в старину порой бывало: от всевозможных эпидемий (чумы, холеры и черной оспы), случалось, вымирало до половины населения. А тут всё! Очень уж на какой-нибудь катаклизм похоже, хотя бы на тот самый, который в свое время вынудил гипербореев мигрировать с Севера на Юг.

Упомянутый выше сюжет сказки о Трех царствах, судя по всему, наидревнейшего происхождения. В нем, как, впрочем, и во многих других фольклорных текстах, имеется скрытый пласт, состоящий из разного рода намеков и подсказок. Непосвященному читателю (а в далеком прошлом — слушателю) невдомек, что за бесхитростными на первый взгляд словами и словечками подчас скрывается совершенно иной, быть может, даже противоположный смысл. Взять, к примеру, всем хорошо известный зачин: «В некотором царстве, в некотором государстве…», без него сказка вроде бы даже теряет свое неповторимое обаяние. Для 99,99 % современных читателей простенькое слово «некоторый (-ое, — ая)» воспринимается как совершенно нейтральное — в смысле «неведомо какое царство» (да и может разве что-нибудь конкретно быть известно о сказочных реалиях, которые и реалиями-то назвать трудно?).

Не так было в прошлом. Живой рассказчик (разумеется, если он входил в число посвященных) мог вкладывать в неопределенное местоимение «некоторый» очень даже определенный, хотя и потаенный, смысл. Произнося как заклинание слова «В некотором царстве…», хранитель сокровенного знания мог иметь в виду не только «Не знаюили не помню,в каком именно», но и «Не скажу,в каком, ибо вам сие не полагается знать». В приведенном выше варианте сказки о Трех царствах эта сакраментальная фраза не встречается, хотя с нее начинаются другие тексты, включенные в афанасьевский сборник. Зато здесь присутствуют другие мифологемы и образы, дошедшие из самых далеких глубин человеческой истории и предыстории. В сущности, сказка ставит четыре главных вопроса (она же в образно-символической форме и отвечает на них): 1. Когда это было; 2. Где это было; 3. Что это было; 4. Как туда добраться.

На первый вопрос ответ дается сразу: было это не просто давно, а очень давно, в те баснословно далекие языческие времена, когда окружающий мир был наполнен разного рода сверхъестественными существами, вроде леших, ведьм и русалок. Ответы на следующие вопросы конкретизируют представления о той стародавней жизни. Прежде всего, это воспоминание о Золотом веке, о котором уже говорилось в предыдущих главах. В русском народном мировоззрении данный общемировой символ счастливой жизни принял устойчивое представление о молочных реках с кисельными берегами. В те времена существовал единый индоевропейский пранарод, люди делились не по языкам или национальностям, а по тотемам,которые, к примеру, присутствуют и в сказке о Трех царствах: царь Горох, Ворон Воронович и девушки-колпицы. Реминисценциями подобных представлений насыщены и бажовские сказы, где действуют представители царства пресмыкающихся — ящерицы и змеи, представители самых древних тотемов, известных из истории мировой культуры.

Бажов многократно описывал и самые различные проходы в Подземное царство. Как правило, это — яма, зачастую прикрытая большим камнем, который, однако, легко отодвигается в сторону под воздействием волшебных сил, благоприятствующих герою повествования. Вот, например, как это случилось в сказе «Ключ земли» с девушкой Васенкой, бежавшей с рудника в горы из-за домогательств злодея-мастера:

«Когда ее уж вовсе стало засыпать снегом, вдруг открылся перед ней ходок в землю. Неширокий ходок, и темненько тут, а итти можно: ступеньки видать и тепло. Васенка и обрадовалась.

“Вот где, — думает, — никому из руднишных меня не найти”, — и стала спускаться по ступенькам. Долго спускалась и вышла на большое-большое поле. Конца-краю ему не видно. Трава на этом поле кустиками и деревья реденько, — все пожелтело, как осенью. Поперек поля река. Черным-чернехонька и не пошевельнется, как окаменела. За рекой, прямо перед Васенкой, горочка небольшая, а на верхушке камни-голыши: посредине — как стол, а кругом — как табуреточки. Не по человечьему росту, а много больше. Холодно тут и чего-то боязно.

Хотела уж Васенка обратно податься, только вдруг за горкой искры посыпались. Глядят, — на каменном-то столе ворох дорогих камней оказался. Разными огоньками горят, и река от них повеселее стала. Глядеть любо. Тут кто-то и спрашивает:

— Это на кого?

Снизу ему кричат:

— На простоту.

И сейчас же камешки искорками во все стороны разлетелись. Потом за горкой опять огнем полыхнуло и на каменный стол камни выбросило. Много их. Не меньше, поди, сенного воза. И камешки покрупнее. Кто-то опять спрашивает:

— Это на кого?

Снизу кричат:

— На терпеливого. <…>». 104

Однако проходы под землю, в царство Хозяйки Медной горы, могут быть самыми замысловатыми. Тропки туда могут быть проложены, скажем, муравьями — да не обычными, а опять-таки волшебными: на ножках у них золотые лапотки, и сами они вырастают по мере того, как углубляются в землю. Соответственно увеличивается и подземный проход. Именно про такой лаз и рассказано в сказе «Жабреев ходок» от имени мальчика Дениски, отыскавшего путь под землю по наводке старателя Никиты Жабрея:

«Думал-думал105, на том решил:

“Мурашиных тропок мало ли. Кто их разберет, которую надо, а каменны губы поискать можно. Не набегу ли ненароком?”

Надумал так, да тут и углядел — у самой мурашиной тропки сидит. Тропка как тропка. Мурашики по ней ползут, только все в одну сторону, а встречных не видно. Дениску это любопытно показалось. “Дай, — думает, — погляжу, в каком месте у них хозяйство”. Пошел около этой тропки, а она куда-то вовсе далеко ведет. И то диво — мурашики будто больше стают, и как где место пооткрытее, там видно, что на лапках у них вроде искорок. Что за штука? Взял одного, другого, посмотрел. Нет, ничего не видно. Глаз не берет. Пошел дальше и опять примечает: растут мураши на ходу. Опять возьмет которого в руку и давай разглядывать. Видно стало, что на каждой лапке как капелька маленькая прильнула. Дениску это вовсе удивительно, он и шагает вдоль тропки. Так и вышел на полянку, а там из земли два камня высунулись, ровно ковриги исподками сложены: одна снизу, другая сверху. Ни дать ни взять — губы.

Мурашиная тропка как раз к этим губам и ведет, а мураши как на полянку выйдут, так на глазах и пухнут. Их боязно и в руку взять: такие они большие стали. А на лапках явственно разглядеть можно, как лапотки надеты. Подойдут к каменным губам — и туда. Ходок, видно, есть.

Денис подошел поближе поглядеть, и каменны губы широко раскрылись, дескать, ам! Денис испугался, понятно, отскочил, а губы не закрываются, будто ждут, и мураши идут своей прямой дорогой прямо в эти губы, ровно ничего не случилось. Денис осмелел маленько, подошел поближе, заглянул, что там, и видит — место туда скатом крутым идет, вроде катушки, только самой вязкой глины. Прямо сказать, плывун, чистая салка. По этому плывуну мураши и то еле пробираются. Нет-нет, и лапотки свои оставляют, только не одинаково. У иных салка сразу их снимет, и дальше тот мураш легонько идет. Другой ниже спускается и прямо на виду в росте прибывает. Вошел, скажем, в каменны губы ростом с большого жука, а шагнул дальше — вырос с ягненка, еще ниже подался — стал с барана, с теленка, с быка. Дальше и вовсе гора-горой ползет, и лапти у него, может, по пуду, а то и больше. Пока лапти в салке не оставит, потихоньку идет, а как снимет все до одного, так и пойдет скользить не хуже плавунца, и в росте больше не прибывает». 106

Как тут не вспомнить о «золоте муравьев», о котором рассказывал «отец истории» Геродот?

* * *

Подземное царство русского и всего мирового фольклора — это вовсе не только один загробный мир, царство мертвых. Такое в славянском языческом мировоззрении также существовало, и правили ими владыки недр земных Озем и Сумерла. Здесь царил непроницаемый мрак, пронизанный лишь блеском золота и драгоценных камней. Сюда собирались и души грешных покойников. Души же праведников отлетали в райские чертоги на небесах. Такое представление — вовсе не дань позднейшему христианскому мировоззрению. Точно такое же было убеждение и древних ариев, которые вообще не хоронили умерших в земле, а сжигали их на погребальных кострах, полагая, что души сородичей и соплеменников устремляются вместе с пламенем ввысь.

Впрочем, не совсем так: перед тем как попасть в райские кущи или в адскую бездну, души умерших древних индоевропейцев должны были предстать перед богом Ямой и его сестрой и инцестуальной супругой Ями (отсюда, кстати, русское слово «яма», совпадающее, в общем-то, по смыслу с ведийскими теонимами и санскритскими понятиями). «Соединись с отцами, соединись с Ямой, / С жертвами и добрыми деяниями на высшем небе!»(Ригведа. Х, 10; Выделено мной. — В.Д. ), — пели древние индоарии, провожая своих близких в последний путь, в одном из погребальных гимнов, обращенных к владыке мертвых.

Тот свет» во чреве Матери-Земли 1 страница - student2.ru

За многие тысячелетия распада былой индоевропейской социокультурной и этнолингвистической общности представления ставших самостоятельными народов о космопланетарной и иерархической структуре Подземного царства претерпели значительные изменения. Выделить первичный субстрат древнеарийской мифологии чрезвычайно сложно. Это прекрасно видно на примере античной мифологии. В обыденном сознании укоренилось мнение, что Подземное царство древних эллинов и римлян — это аид, мрачное царство греческого Аида (Гадеса) или римского Плутона, где обитают души умерших. В действительности подземное вместилище душ умерших — всего лишь первый (если только не чердачный) этаж чрева Матери-Земли.

Во глубине земных недр находится одна из фундаментальных потенций объективного мира — Тартар. В новое время в христианской эсхатологии (через греческие переводы ветхозаветных и новозаветных еврейских первоисточников) понятие «тартар» сделалось синонимом понятия «ад», «преисподняя» (именно такая интерпретация содержится во всех толковых словарях). На самом деле, как сие следует уже из других, древнегреческих, первоисточников, Тартар — одна из четырех первичных первопотенций мироздания (наряду с Хаосом, Геей-землей и Эросом). Об этом пишет Гесиод в своей «Теогонии»:

Прежде всего во Вселенной Хаос зародился, а следом

Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный,

Сумрачный Тартар, в земных залегающих недрах глубоких,

И, между вечными всеми богами прекраснейший, —

Эрос Сладкоистомный <…>107

Тут же Гесиод подчеркивает, что Тартар — великая бездна, «конец и начало всему». До Тартара расстояние такое же, как от земли до неба: если бросить с поверхности земли в Тартар медную наковальню, то именно столько она будет лететь до дна, как если бы ее сбросили с небес на поверхность земли. Вообще понятие «медный»является ключевым применительно к Тартару: за глухой медной дверьюздесь томятся побежденные олимпийцами титаны; через медный порогобщаются между собой День и Ночь (Никта), для коей Тартар постоянное место пребывания; находясь в запредельных безднах, Тартар окружен высокой медной оградой:

Медной оградою Тартар кругом огорожен. В три ряда

Ночь непроглядная шею ему окружает, а сверху

Корни земли залегают и горько-соленого моря<…> 108

Настоящее Медное царство! Не является ли Медноносный Тартар коррелятом и прообразом уральской Медной горы? Точнее — наоборот: не сопряжена ли Медная гора с Тартаром — в пространстве и во времени? А почему бы и нет! Архаичное представление о Тартаре — наследие древней гиперборейской эпохи и полярного мировоззрения (связанного, в первую очередь, с длительной полярной ночью и таким же непрерывным полярным днем). Уральский топоним (ороним) Медная гора — такая же древняя (гиперборейская?) реминисценция. Когда первая волна русских мигрантов в конце XVI — начале XVII века появилась на Урале, гора наверняка уже имела название Медной (безразлично, на каком конкретном языке), ибо здесь испокон веков уже велась добыча медной руды и, соответственно, выплавка металла.

Первоначально Тартар мыслился даже как нижнее небо (в отличие от верхнего неба — Олимпа), но затем все встало на свои места. Первосущности Вселенной были неподвластны богам, которые ничего не могли поделать ни с первобытным Хаосом, ни с первородной Землей-Геей, ни с великой бездной — Тартаром, ни с любовной энергией Космоса — Эросом (Эротом). Поскольку же в этом вселенском квартете только одна Гея была женщиной, постольку мужские первосущности и первопотенции попеременно вступали с Матерью-Землей в кровосмесительный брак, порождая одно чудовище за другим. Большинство из этих чудищ рождалось в драконоподобном обличье. Среди них — сын Тартара, змееногий исполин Тифон. По информации одного из античных мифографов, у него было сто змеиных голов. В целом же считается, что Тифон, как пеласгийско-орфический Змей Офион (см. ниже), олицетворял северный ветер — Борей. Змееногому чудищу предстояло вступить в поединок с самим громовержцем Зевсом и первоначально даже победить его. Тифон, как удав, сдавил змеиным туловищем владыку Олимпа, вырвал у него сухожилия и бездвижного бросил в темную пещеру. Спустя долгое время вездесущему Гермесу удалось спасти Зевса, а тот не без обмана наконец одолел Тифона, которого низвергнул в бездну к своему отцу Тартару.

Можно ли все эти мифологемы увязать с северными реалиями? А почему бы нет? Евразийские просторы (в том числе Северное и Южное Приуралье, обско-иртышский регион Западной Сибири, Восточная Сибирь) на протяжении веков и тысячелетий служили естественным перевалочным пунктом для гиперборейских миграций, вызванных космопланетарным и климатическим катаклизмом на Севере. Всюду, где проходили или задерживались гиперборейские мигранты, они оставляли топонимические следы — в названиях рек, озер, гор, урочищ и т. д. (Этому вопросу специально была посвящена моя предыдущая работа — «Арийский след на карте России».) Так вот, существуют старинные карты, где территория Урала и Приуралья поименована Тартарией. Безусловно, это связано с существовавшей в ту эпоху традицией: например, первое достоверное сочинение о монголах, составленное францисканским монахом Джованни дель Плано Карпини, направленное Папой Иннокентием IV в ставку великого хана, в оригинале называлось «Книга о тартарах». Обычно это странное название истолковывают как искажение названия «Татария». Но вполне возможно и иное объяснение: топоним возник в незапамятные времена социокультурной и этнолингвистической общности, когда мифологические и религиозные представления прапредков современных народов были недифференцированы.

В высказанном предположении я не одинок и не оригинален. Еще в XVIII веке мысль о сопряжении названия Тартария с Тартаром высказывал известный астроном и общественный деятель Жан Сильвен Байи (1736–1793). В наши дни сходные идеи развивает петербургский исследователь Виктор Сергеевич Смирнов. Более того, в XVII веке португальские миссионеры-иезуиты проникли в Тибет и Гималаи и в своих отчетах Святому престолу (эти письма были обнаружены в ватиканском архиве только в XX веке) сообщали, что таинственная страна Шамбала (ниже ей будет посвящена отдельная глава), скорее всего, находится в том месте обширного азиатского континента, который на картах традиционно обозначается как Тартария.

* * *

Победившая в развитом античном обществе олимпийская мифология лучше всего известна и нынешнему читателю — как по оригинальным произведениям древнегреческих и древнеримских классиков, так и по многочисленным адаптированным пересказам и переложениям современных авторов. Однако господствовавшая в греческих полисных (а в дальнейшем — в эллинистических) государствах идеология была далеко не единственной и не всегда доминировавшей. Известны эзотерические и мистические учения, в фундаменте которых сохранились остатки сакральных знаний предшествующих эпох. Наиболее известным среди них является тайное учение легендарного поэта, музыканта, певца и первофилософа Орфея, а также основанные на нем орфические таинства.

Тот свет» во чреве Матери-Земли 1 страница - student2.ru

Существует орфическая концепция сотворения мира, запечатленная на древних манускриптах, чудом вывезенная из Константинопольской библиотеки незадолго до взятия, разграбления и сожжения столицы Византии турками-османами. Орфическая космогония (а она, в свою очередь, была заимствована у пеласгов — народа, который появился на Балканах раньше эллинов и был ассимилирован последними) в значительной степени отличается от олимпийской, но только не в одном — не в вопросе о змеиной природе первотворцов мироздания. Так, согласно эзотерическим взглядам орфиков, отцом всего сущего во Вселенной является Великий Змей Офион, он же — северный ветер Борей (явное указание, кстати, на северное происхождение орфической философии). Его супругой считалась прекраснейшая из прекрасных женщин — богиня-мать Эвринома. Зачав на Олимпе в страстных объятиях любви Змея Офиона свое будущее дитя, она обернулась голубкой (типичное мифическое оборотничество!) и снесла то, что впоследствии назовут Мировым яйцом.

Высиживал же Космическое яйцо отец, обернувшись вокруг него семь раз своими змеиными кольцами. (Впоследствии женщина решила властвовать одна и низвергнула чудовищного супруга в тартар. ) Когда пришло время, яйцо раскололось надвое, и из него появилось на свет все живое и неживое — солнце, луна, планеты, звезды, суша, море, реки, горы, звери, птицы, рыбы, а потом и люди. Примерно то же самое описано в известном фрагменте карело-финской поэмы «Калевала»:

Из яйца, из нижней части,

Вышла Мать-Земля сырая;

Из яйца, из верхней части,

Встал высокий свод небесный,

Из желтка, из верхней части,

Солнце светлое явилось;

Из белка, из верхней части,

Ясный месяц появился;

Из яйца, из пестрой части,

Звезды сделались на небе;

Из яйца, из темной части,

Тучи в воздухе явились…109

Тот свет» во чреве Матери-Земли 1 страница - student2.ru

Чем же объясняется такое совпадение калевальских рун с космогонической концепцией орфиков? Только одним — общим происхождением как самих древних народов и пранародов, так и распространенных среди них идей. Думается, не ошибемся, если приплюсуем сюда и бажовскую мифологию, чьи наиболее архаичные хтонические образы, вне всякого сомнения и в конечном счете, восходят к полярным гиперборейским представлениям.

* * *

Из античной мифологии хорошо известно: Орфей был одним из немногих героев древности (наряду с Гераклом, Одиссеем, Энеем, вавилонским Гильгамешем), кому довелось побывать в царстве мертвых и вернуться оттуда живым. Он спустился во владения Аида, дабы добиться воскрешения своей жены Эвридики, умершей от укуса змеи. Его магическая игра на лире настолько растрогала Аида и Персефону, что они согласились отпустить Эвридику, выдвинув только одно условие: возвращаясь на землю, Орфей не смеет оглядываться назад. Великий певец не смог избежать искушения и оглянулся, дабы убедиться, идет ли за ним следом Эвридика, и она тотчас исчезла — теперь уже навсегда. (Как уже отмечалось выше, мотив с запретом оглядываться назад встречается также в бажовском сказе «Две ящерки».) Ранее Орфей участвовал в походе аргонавтов, где также прославился чарующей музыкой и пением. Согласно некоторым мифам, Орфей был сыном Аполлона и поклонялся Солнцу-Гелиосу, отвергая первенство других богов и отрицая жертвенное убийство, за что и был наказан жесточайшим образом: его живьем растерзали вакханки — прислужницы Диониса.

С эллинскими воззрениями на загробную жизнь и иерархию Подземного царства связан еще один известный миф — о похищении Персефоны (древние римляне звали ее Прозерпиной). Она была дочерью Зевса и Деметры, у которой ее когда-то похитил Аид и насильно сделал своей супругой. Про то устами самой Персефоны рассказано в одном из Гомеровых гимнов:

«<…> Радуясь сердцем, цветок сорвала я. Земля из-под низу

Вдруг раздалася. Взвился из нее Полидегмон могучий.

Быстро под землю меня он умчал в золотой колеснице,

Наши рекомендации