Смерть жены писателя: серия книг про инспектора адамса приостановлена 10 страница
Он опустил тряпку. Застыл с фужером в руке. Мои слова повисли в воздухе, как туман, и я вдруг пожалела, что не смогла сдержаться.
— Маленькая мисс рассказывает сказки? — мертвенным голосом спросил Альфред.
— Нет…
— Держу пари, она от души посмеялась.
— Нет-нет, ты ошибаешься. Она просто волнуется за тебя, — быстро заговорила я. И, собравшись с духом, добавила: — И я волнуюсь.
Альфред зло поглядел на меня из-под упавшей на лоб челки. Вокруг рта залегли жесткие складки.
— Волнуешься?
Его странный, чужой голос насторожил меня, но мне так хотелось все объяснить, что я не могла остановиться.
— Просто это на тебя непохоже — уронить целый поднос… И потом: ты никому об этом не сказал… Может, ты испугался: мистер Гамильтон рассердится? Но он не рассердится, Альфред, я уверена. Каждый может ошибиться, даже на службе.
Альфред все смотрел на меня, и на секунду мне показалось, что он сейчас рассмеется. Но его лицо исказила злая усмешка.
— Глупая девчонка! Ты что, считаешь, я переживаю из-за пары упавших кексов?
— Альфред…
— Считаешь, я не знаю, что такое служба? Ты хоть помнишь, откуда я вернулся?
— Я вовсе не говорила, что…
— Просто подумала, да? Я же чувствую, как вы все на меня смотрите, шпионите за мной, ждете, когда я ошибусь! Так вот: можешь перестать следить и волноваться. Со мной все в порядке, слышишь? В полном!
От его злобного крика у меня защипало в глазах.
— Я просто хотела помочь… — прошептала я.
— Помочь? — неприятно засмеялся Альфред. — А с чего ты взяла, что можешь мне помочь?
— Ну как же, Альфред… — осторожно напомнила я, гадая, что он имеет в виду. — Мы с тобой… ты и я… ты же сам писал… с войны…
— Забудь, что я писал.
— Альфред…
— Отвяжись от меня, Грейс, — ледяным голосом сказал Альфред, снова принимаясь за стаканы. — Я тебя ни о чем не просил. Мне не нужно никакой помощи. Иди отсюда, не мешай мне работать.
Я почувствовала, что краснею: от разочарования, от запоздалого запала ссоры, но больше всего — от смущения. Я взывала к чувству, которого не существовало. Господи, помилуй, ведь были минуты, когда я начинала мечтать о нашем с Альфредом общем будущем. Помолвка, свадьба, семья… И вдруг понять, что я так ошибалась…
Почти весь вечер я провела на кухне. Если миссис Таунсенд и удивило, с чего это я так внимательно слежу за тем, как она жарит фазана, у нее хватило ума не задавать вопросов. Я помогала разделывать птицу, вытаскивать кости и даже фаршировать. Все что угодно — лишь бы меня не отослали наверх, где я могу столкнуться с Альфредом.
Мне везло довольно долго — до тех пор, пока мистер Гамильтон не сунул мне в руки тяжелый поднос с коктейлями.
— Но мистер Гамильтон, — тоскливо запротестовала я, — я же помогаю миссис Таунсенд готовить!
Глаза мистера Гамильтона сверкнули за стеклами очков.
— А я велю тебе отнести коктейли, — немедленно подавил он предполагаемый мятеж.
— А разве Альфред не может…
— Альфред убирает в столовой. Поторопись, девочка. Не заставляй хозяев ждать.
В комнате было всего шесть человек, и все равно она казалась переполненной. Чересчур шумной, чересчур жаркой. Мистер Фредерик, стремясь угодить Лакстонам, настоял на дополнительном отоплении, и мистер Гамильтон блестяще справился с задачей, взяв напрокат две керосиновые плитки. В перегретом воздухе витал запах слишком резких женских духов, грозящий удушить присутствующих.
Мистер Фредерик в черном костюме смотрелся не хуже, чем когда-то майор, даже лучше — стройнее, и не такой чопорный. Он стоял подле бюро красного дерева и разговаривал с упитанным мужчиной, седые волосы которого венчиком стояли вокруг блестящей головы.
Толстяк рассматривал одну из фарфоровых ваз на буфете.
— Я видел такую на аукционе Сотбис, — сказал он со странным акцентом — выговор уроженца северной Англии плюс что-то еще. — Точно такую же. — Он наклонился поближе. — Между прочим, ушла за кругленькую сумму, старина.
— Надо же, — без всякого интереса отозвался мистер Фредерик. — А эту прапрадед привез с Востока. С тех пор и стоит.
— Слышала, Эстелла? — через всю комнату крикнул Саймион Лакстон своей рыхлой жене, сидевшей на диване между Ханной и Эммелин. — Фредерик говорит, эта вещь принадлежит его семье уже несколько поколений! Он использует ее вместо пресс-папье.
Эстелла Лакстон привычно улыбнулась мужу, и между ними проскочила искра того взаимопонимания, которое вырабатывается лишь долгими годами совместной жизни. Перехватив ее взгляд, я решила, что их брак имеет чисто практическую ценность. Обоюдная польза оказалась гораздо прочней страстной любви.
Обменявшись с мужем улыбками, Эстелла вернулась к разговору с Эммелин, в которой нашла родственную душу — любительницу красивой жизни. В том, что касается волос, Эстелла удачно дополняла мужа. В отличие от него, ее шевелюра цвета олова была уложена в гладкий объемный шиньон — типично американский. Он напомнил мне фотографию, которую пришпилил внизу мистер Гамильтон: нью-йоркский небоскреб в лесах — на редкость впечатляющий и ужасно некрасивый. Эстелла улыбнулась каким-то словам Эммелин, сверкнули ненатурально белые зубы.
Я прошла вдоль стены, поставила поднос с коктейлями на столик у окна и сделала привычный реверанс. Молодой мистер Лакстон сидел в кресле и вполуха слушал беседу Эммелин и Эстеллы, в восторженных тонах обсуждавших предстоящий сезон.
Теодор, а проще — Тедди, был красив той красотой, коей отличались все зажиточные мужчины тех дней. Приятная внешность плюс уверенность в себе создавали видимость ума и обаяния, прибавляли блеска в глазах.
Темные, почти черные — под цвет костюма с Савил-Роу[12]— волосы и усы, делавшие его похожим на киноактера. «Как Дуглас Фэрбенкс», — подумала я и покраснела. Тедди улыбался широкой открытой улыбкой, сверкали белые, как у матери, зубы. Наверное, в американской воде есть что-то такое, решила я, отчего зубы становятся белыми, как жемчуг, который Ханна надела поверх золотой цепочки от медальона.
Со странным акцентом, непохожим ни на один из слышанных мной раньше, Эстелла начала рассказывать о последнем бале леди Белмонт, а взгляд Тедди тем временем лениво блуждал по комнате. Заметив, что гость скучает, мистер Фредерик незаметно махнул Ханне, которая откашлялась и немного неестественно спросила:
— Надеюсь, ваша поездка была приятной?
— На редкость приятной, — с привычной улыбкой ответил Тедди. — Хотя боюсь, что родители считают по-другому. В моряки они не годятся. Их мучила морская болезнь с той самой минуты, как мы покинули Нью-Йорк, и до тех пор, пока мы не сошли в Бостоне.
Ханна сделала глоток коктейля и попыталась продолжить светскую беседу.
— И как долго вы пробудете в Англии?
— Что касается меня — боюсь, что недолго. На следующей неделе отправляюсь на континент. В Египет.
— Египет… — расширив глаза, повторила Ханна.
— Да, — засмеялся Тедди. — У меня там бизнес.
— Вы увидите пирамиды?
— В этот раз нет. Всего несколько дней в Каире и дальше — во Флоренцию.
— Отвратительное место, — громко сказал Саймион из второго кресла. — Полным-полно голубей и черномазых. Нет, мне подавай старую добрую Англию.
Мистер Гамильтон протянул руку к бокалу Саймиона, почти пустому, хотя совсем недавно его налили до краев. Я взяла бутылку.
Наполняя бокал, я почувствовала на себе пристальный взгляд гостя.
— Здесь столько удовольствий, которых больше нигде не найти. — Он слегка наклонился, и я почувствовала на бедре горячие пальцы. — Как ни ищи.
Я пыталась сохранить на лице спокойствие и не наливать напиток слишком быстро. Прошла целая вечность, прежде чем стакан наполнился и я смогла отступить в сторону. Отходя в угол, я заметила, как нахмурилась Ханна.
— Мой муж очень любит Англию, — ни к кому не обращаясь, произнесла Эстелла.
— Стрельба, охота, гольф, — подхватил Саймион. — Кто знает в них толк лучше британцев! — Он отхлебнул из стакана и снова откинулся на спинку кресла. — Но лучшая вещь на свете — английский склад ума. В Англии два вида людей. Одни рождены отдавать приказы, другие, — он взглянул на меня, — их исполнять.
Ханна нахмурилась еще сильнее.
— Тем самым поддерживается надлежащий порядок, — разливался Саймион. — А вот в Америке, к сожалению, все по-другому. Чистильщик башмаков на углу мечтает создать собственную компанию. Мало что может так разозлить человека, чем целая нация чернорабочих с чрезмерными… — он пожевал во рту неприятное слово и выплюнул его: —… амбициями.
— Надо же! — сказала Ханна. — Оказывается, кто-то осмеливается мечтать о большем, чем всю жизнь нюхать чужие башмаки!
— И это ужасно, — согласился Саймион, не уловив сарказма.
— А ведь должен был бы соображать, — звенящим голосом продолжала Ханна, — что только избранные могут позволить себе иметь амбиции.
Мистер Фредерик послал ей предостерегающий взгляд.
— И насколько меньше бы было проблем, — закивал Саймион. — Достаточно поглядеть на большевиков, чтобы понять, как опасны могут быть люди, заразившиеся всякими там идеями.
— А людям нельзя мечтать о большем? — не отступалась Ханна.
Лакстон-младший, он же Тедди, с улыбкой смотрел на нее.
— Почему же, папа очень любит говорить о самосовершенствовании, правда, папа? Он мне в детстве все уши прожужжал.
— Мой дед вытащил себя из шахты буквально за уши, — согласился Саймион. — А посмотрите-ка теперь на семью Лакстон!
— Невероятное превращение, — поддержала Ханна, — которое никому не позволено повторить, так, мистер Лакстон?
— Именно так, — сказал он. — Именно.
Мистер Фредерик, стремясь покинуть опасные воды, кашлянул, глядя в сторону мистера Гамильтона. Тот чуть заметно кивнул и наклонился к Ханне:
— Обед подан, мисс.
Он махнул мне, приказывая возвращаться на кухню. Я выскользнула за дверь и уже за спиной услышала голос Ханны:
— Позвольте пригласить вас в столовую.
* * *
За супом из зеленого горошка последовала рыба, за ней — фазаны, обед проходил на удивление гладко. Время от времени в кухне появлялась Нэнси с краткими отчетами о том, как идут дела. Даже запыхавшаяся миссис Таунсенд выкраивала минутку-другую, чтобы послушать, как Ханна выступает в роли хозяйки. И кивала в ответ на слова Нэнси, что хотя мисс Ханна старается изо всех сил, манеры ее пока не так чарующи, как у бабушки.
— Конечно, нет. — Леди Вайолет каждым обедом руководила так, что любо-дорого посмотреть. Мисс Ханна тоже со временем станет хорошей хозяйкой. Может, и не такой, как бабушка, но тоже неплохой. У нее это в крови.
— Думаю, вы правы, — согласилась Нэнси.
— Конечно, права. Из девочки выйдет толк, как только она перестанет носиться со всеми этими… новомодными идеями.
— Какими еще идеями? — спросила я.
— Она всегда была умненькой, — вздохнула миссис Таунсенд. — Да еще книги эти — только на то и годятся, чтобы девушкам головы морочить.
— Так какими идеями?
— Ну ничего, замужество пойдет ей на пользу, — миссис Таунсенд по-прежнему обращалась к Нэнси. — Помяни мое слово.
— Несомненно, миссис Таунсенд.
— Что за идеи? — не отставала я.
— Некоторые девушки никак не сообразят, что им нужно, пока не найдут себе подходящего супруга, — продолжала миссис Таунсенд.
Тут я не выдержала.
— Мисс Ханна вовсе не собирается замуж! Я сама слышала. Она хочет повидать мир и пожить полной жизнью.
Нэнси вскрикнула, а миссис Таунсенд вытаращилась на меня.
— Ты что болтаешь-то, дурочка? — сказала она и пощупала мне лоб. — С ума, что ли, сошла? Глупости какие-то, прямо как Кэти. Понятное дело, мисс Ханна выйдет замуж. Об этом мечтает каждая девушка: выйти замуж как можно скорей и удачней. Тем более, это просто-напросто необходимо теперь, когда мастер Дэвид…
— Нэнси, — окликнул с лестницы мистер Гамильтон. — Где, наконец, шампанское?
— У меня, мистер Гамильтон! — Из кладовой появилась Кэти — широкая улыбка, под мышками неловко зажаты бутылки. — Все переругались, вот и пришлось мне за ним идти.
— Тогда шевелись быстрей, — велел мистер Гамильтон. — Гости хотят пить. — Он повернулся и уставился на нас. — Надо сказать, это непохоже на тебя, Нэнси, — забыть о своих обязанностях.
— Держите, мистер Гамильтон, — сказала Кэти.
— Иди наверх, Нэнси, — недовольно велел мистер Гамильтон. — Раз уж пришлось спуститься, я сам подам шампанское.
Нэнси обожгла меня злым взглядом и исчезла на лестнице.
— А вы, миссис Таунсенд? Задерживать Нэнси глупыми спорами сейчас, когда у нас каждая минута на счету! Могу я узнать, что за важная тема отвлекла вас от своих обязанностей?
— Ничего особенного, мистер Гамильтон, — ответила миссис Таунсенд, стараясь не глядеть на меня. — Мы вовсе не ругались, просто заговорились — Нэнси, Грейс и я.
— Они обсуждали мисс Ханну, — встряла Кэти. — Я сама слышала, как…
— Помолчи, Кэти, — приказал мистер Гамильтон.
— Так ведь я…
— Кэти! — рявкнула миссис Таунсенд. — Довольно разговоров. Отдай мистеру Гамильтону бутылки, чтобы он смог отнести их в столовую.
Кэти поставила шампанское на кухонный стол.
Мистер Гамильтон, вспомнив о долге, прекратил расспросы и начал открывать одну из бутылок. Несмотря на всю его опытность, пробка оказалась упрямой и отказывалась вылезать, пока наконец, в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал, не раздалось громкое: чпок!
Пробка вылетела из бутылки, разнесла лампочку над столом на сотню осколков и приземлилась в кастрюлю с соусом.
— Кэти, дурья твоя голова! — вскрикнула миссис Таунсенд. — Ты же взболтала шампанское!
— Простите, миссис Таунсенд, — захихикала, как всегда в минуты волнения, Кэти. — Я просто старалась побыстрей, как мистер Гамильтон просил.
— Поспешишь — людей насмешишь, — наставительно сказал облитый шампанским мистер Гамильтон.
— Давайте я вас оботру, — миссис Таунсенд провела углом фартука по его мокрому носу.
— Миссис Таунсенд! — хихикнула Кэти. — Вы же ему все лицо мукой измазали!
— Кэти! — прикрикнул мистер Гамильтон, вытираясь носовым платком, неизвестно откуда появившимся в его руках. — Что за бестолковая девчонка! Столько лет тут работаешь и ни капли не поумнела. Иногда я понять не могу, за что мы вообще тебя держим…
* * *
Я услышала Альфреда раньше, чем увидела его.
За поучениями мистера Гамильтона, ворчаньем миссис Таунсенд и оправданиями Кэти я расслышала его частое дыхание.
Позже Альфред рассказывал, что спустился на кухню, чтобы посмотреть, почему так задержался мистер Гамильтон, и застыл у подножия лестницы — бледный и неподвижный, как памятник самому себе или бесплотный дух…
Когда мы встретились глазами, он опомнился, резко развернулся и исчез в коридоре. По каменному полу простучали его гулкие шаги, сильно хлопнула дверь на улицу.
Все замолчали. Мистер Гамильтон дернулся было за ним, но остановился, повинуясь, как обычно, лишь чувству долга. Последний раз протер лицо платком и повернулся к нам, стиснув губы в прямую линию.
— Грейс, — сказал он, видя, что я готова кинуться за Альфредом. — Надень чистый фартук. Тебя ждут наверху.
Войдя в гостиную, я заняла свое место между шифоньером и креслом эпохи Людовика XIV. Стоявшая напротив Нэнси вопросительно подняла брови. Не представляя, как описать все, что произошло внизу после ее ухода, я лишь слегка пожала плечами и отвернулась. Где же сейчас Альфред, где его искать?
Уже подали фазанов, и вилки деликатно стучали по тонкому фарфору.
— Просто изумительно, — похвалила Эстелла. Я загляделась на ее профиль, на то, как двигается рот, прожевывая каждое слово, высасывая из него всю жизнь и силу, прежде чем выплюнуть большими, алыми губами. Я особо запомнила эти губы, потому что впервые видела накрашенную женщину. К большому горю Эммелин мистер Фредерик имел совершенно определенные взгляды на макияж и его любительниц.
Эстелла проела дорожку в остатках застывающего фазана и отложила вилку. Промокнула красные губы льняной салфеткой, которую мне пришлось потом отстирывать, и улыбнулась мистеру Фредерику:
— Трудновато, наверное, было подать такой обед при нынешнем дефиците.
Нэнси удивленно вздернула бровь. Так откровенно отозваться об угощении — просто неслыханно! Столь странный комплимент, граничащий с невоспитанностью, можно было объяснить разве что сильным удивлением. Придется подумать, как лучше пересказать его миссис Таунсенд.
Озадаченный не меньше нашего, мистер Фредерик разразился пространной похвалой кулинарным талантам миссис Таунсенд. Эстелла оглядывала комнату. Ее взгляд прошелся по изысканным карнизам под потолком, скользнул по резным плинтусам и, наконец, уперся в висящий на стене герб Эшбери. Все это время она упорно шевелила языком за щекой, сражаясь с упорной крошкой, застрявшей в сверкающих зубах.
Легкая светская беседа никогда не была коньком мистера Фредерика, и он почувствовал, что застрял на середине собственной речи, словно потерпевший на необитаемом острове. Выхода не было — разве что утопиться. Он беспомощно огляделся кругом, но Эстелла, Саймион, Тедди и Эммелин смотрели в разные стороны. К счастью, он нашел союзника в Ханне. Не дожидаясь, пока отец выпутается из бессвязного описания лепешек миссис Таунсенд, она спросила:
— Вы упоминали о своей дочери, миссис Лакстон. А она не приехала с вами?
— Нет, — Эстелла вздрогнула, как будто проснувшись. — Не приехала.
Саймион оторвался от фазана и пробубнил:
— Дебора нечасто нас сопровождает. У нее дома дела. Работа.
— Она работает? — воскликнула Ханна, на этот раз с неподдельным интересом.
— Да, в каком-то издательстве. — Саймион проглотил кусок фазана. — Понятия не имею, что она там делает.
— Дебора ведет раздел моды в журнале «Дамский стиль», — объяснила Эстелла. — Публикует по статье в месяц.
— Чушь какая-то. — Саймион вздрогнул всем телом, подавив отрыжку. — Женские сплетни о платьях, туфлях и другой ерунде.
— Не скажи, папа, — с улыбкой сказал Тедди. — Колонка Деб пользуется большой популярностью. Она влияет на нью-йоркскую манеру одеваться.
— Бред! Вам повезло, что ваши дочери не забивают себе головы всяким вздором, Фредерик. — Саймион отодвинул измазанную соусом тарелку. — Работа! Английские девушки на этот счет как-то поспокойнее.
Повод был превосходный, и я затаила дыхание, гадая, не вырвется ли сию секунду на волю страсть Ханны к самостоятельной жизни. И надеясь, что не вырвется. Что она вспомнит о мольбе Эммелин и останется в Ривертоне. Потому что после того, что случилось с Альфредом, я бы не вынесла еще и исчезновения Ханны.
Сестры Хартфорд обменялись взглядами, и прежде чем Ханна открыла рот, Эммелин сказала чистым, музыкальным голоском, которым юные леди тех времен обязаны были разговаривать в обществе:
— Что касается меня, я никогда не буду работать. Это вульгарно, правда, папа?
— Я скорее порвусь на части, чем увижу своих дочерей работающими, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал мистер Фредерик.
Ханна стиснула зубы.
— Мое сердце тоже готово разорваться. Если бы только Дебора была похожа на тебя, — вздохнул Саймион, глядя на Эммелин.
Та улыбнулась, и ее лицо расцвело такой не по годам зрелой красотой, что смутилась даже я.
— Брось, Саймион, — вмешалась Эстелла. — Ты же знаешь, что Дебора не стала бы работать без твоего разрешения. — Она улыбнулась своей слишком широкой улыбкой. — Он никогда не мог ей отказать.
Саймион хмыкнул, но спорить не стал.
— Мама права, — поддержал Тедди. — Сейчас в высшем обществе Нью-Йорка даже модно иметь какую-нибудь работу. Дебора еще молода, не замужем. Время придет — остепенится.
— Всю жизнь предпочитал уму порядок, — отозвался Саймион. — Ладно, вам жить. Все им хочется, чтобы их считали умными. Это война виновата.
Тайком от всех, кроме меня, он заложил пальцы за пояс брюк и чуть оттянул его, давая место раздувшемуся брюшку.
— Единственная отрада — девочка зарабатывает неплохие деньги. — Заговорив на любимую тему, он тут же оживился. — Послушайте-ка, Фредерик, а что вы думаете о санкциях, которые наложили на бедную старушку Германию?
Потеряв интерес к разговору, Эммелин посмотрела на Ханну. Подняв подбородок, та спокойно прислушивалась к беседе, и я понадеялась, что она ни о чем не будет спрашивать. Возможно, фраза Эммелин охладила ее. А то, что я приняла за интерес, рассеялось, как туман на ветру.
— Немцев, конечно, жалко, — продолжал Саймион. — В них много хорошего. Прекрасные работники, а, Фредерик?
— Я не нанимаю на работу немцев.
— И в этом ваша первая ошибка. Более прилежного народа просто не найти. Скучные, согласен, но педантичные.
— Меня вполне устраивают местные рабочие.
— Ваш патриотизм заслуживает уважения, Фредерик. Но при чем же здесь бизнес?
— Немцы убили моего сына, — впившись пальцами в край стола, сказал мистер Фредерик.
Наступила тишина, атмосфера всеобщего добродушия мгновенно испарилась. Мистер Гамильтон знаками приказал нам с Нэнси уносить тарелки, чтобы отвлечь внимание. Мы обошли полстола, когда Тедди сказал:
— Примите наши глубокие соболезнования, лорд Эшбери. Мы слышали, что случилось с вашим сыном. С Дэвидом. Нет сомнений, он был настоящим мужчиной.
— Мальчиком.
— Что?
— Мой сын был мальчиком.
— Да, — поправился Тедди. — Отважным мальчиком.
Эстелла протянула пухлую руку и мягко положила ее на запястье мистера Фредерика:
— Не знаю, как вы пережили это, Фредерик. Не представляю, что бы было со мной, потеряй я своего сына. Каждый день благодарю Бога, что Тедди решил помогать фронту, оставшись дома. Он и его друзья-политики.
Она посмотрела на мужа, которому хватило вежливости изобразить хоть какое-то смущение.
— Теперь мы в долгу, — заметил он. — Молодые люди, включая и вашего Дэвида, принесли страшную жертву, и наш долг — добиться того, чтобы она не оказалась напрасной. Преуспеть в делах и вернуть нашей великой стране прежнюю славу
Бесцветные глаза мистера Фредерика остановились на Саймионе, и впервые я заметила в них искру отвращения.
— Наверное.
Я загрузила тарелки в кухонный лифт, потянула за веревку, чтобы отправить их вниз, и опустила в дыру голову, прислушиваясь, не звучит ли среди кухонного шума голос Альфреда. Надеясь, что он вернулся. В шахте слышались звяканье вынимаемой посуды, нытье Кэти и ворчание миссис Таунсенд. Наконец, веревка дернулась — лифт поехал обратно, нагруженный фруктами, бланманже и соусом баттерскотч.[13]
— Бизнес в наши дни, — с чувством превосходства вещал Саймион, — это рост масштабов производства. Чем больше вы производите сегодня, тем больше вы сможете производить завтра.
Мистер Фредерик кивнул:
— У меня есть несколько прекрасных рабочих. Нет, на самом деле. Если мы обучим остальных…
— Пустая трата времени и денег. — Саймион хлопнул по столу ладонью так, что я подскочила и чуть не расплескала баттерскотч, который как раз наливала ему в тарелку. — Механизация! Вот за чем будущее.
— Конвейеры?
— Подгоним медлительных и затормозим быстрых, — подмигнул Саймион.
— Боюсь, я не продам столько, чтобы позволить себе конвейерное производство, — сказал мистер Фредерик. — Слишком мало людей в Британии могут позволить себе мои машины.
— Именно об этом я и говорю, — закивал Саймион. Его лицо пылало от ликера и энтузиазма. — Конвейерное производство снижает цены. Станете продавать больше.
— Конвейеры не снизят цены на детали, — напомнил мистер Фредерик.
— Используйте детали подешевле.
— Но я беру лучшие.
Мистер Лакстон зашелся в приступе хохота.
— Вот за это вы мне и нравитесь, Фредерик, — выговорил он наконец. — Вы — идеалист. Перфекционист, — последнее слово он выговорил с гордостью иностранца, осилившего трудное название. — Однако, — уже серьезно продолжал гость, облокачиваясь на стол и указывая на хозяина толстым пальцем, — вам надо решить, что именно вы хотите делать: машины или деньги?
— То есть как… — моргнул мистер Фредерик.
— По-моему, отец предлагает вам выбор, — раздался звучный голос Тедди. Все это время он с интересом следил за дискуссией и теперь решил осторожно вмешаться. — Дело в том, что для автомобилей есть два рынка сбыта. Либо те немногие, кто может позволить себе лучшее…
— Либо стремительно растущий средний класс, — закончил Саймион. — Ваш завод — вам решать. Но с точки зрения банкира… — Он откинулся, расстегнул смокинг и облегченно вздохнул. — Я бы не сомневался, на кого ставить.
— Средний класс… — повторил мистер Фредерик и слегка нахмурился, словно впервые задумавшись о том, что такие люди существуют на самом деле, а не только в рамках социальных теорий.
— Средний класс, — подтвердил Саймион. — Никем не охваченный, но множащийся день ото дня. Если мы не найдем способа отнять деньги у них, они найдут способ отнять их у нас. — Он помотал головой. — Как будто с рабочими было мало проблем.
Фредерик посмотрел на него с недоумением.
— Профсоюзы, — рявкнул Лакстон, — могильщики бизнеса. Не успокоятся, пока не захватят все производство и не оставят людей вроде вас без работы.
— Не слишком ли мрачная картина? — с недоверчивой улыбкой заметил Тедди.
— Что вижу, о том и говорю, — парировал Саймион.
— А вы? — спросил Фредерик у Тедди. — Вы не видите в профсоюзах угрозы?
— Я думаю, с ними можно договориться.
— Бред, — Саймион посмаковал во рту глоток десертного вина, проглотил. — Тедди у нас — «умеренный».[14]
— Папа, перестань. Я — тори.
— С дурацкими идеями в голове.
— Я просто предлагаю выслушать все стороны…
— Он поймет, — пообещал Саймион мистеру Фредерику. — Когда те, кого он пытается прикормить, пооткусывают ему пальцы.
Он отставил стакан и продолжил:
— Боюсь, Фредерик, вы не осознаете своей уязвимости. Особенно, в случае непредвиденных трудностей. Когда я разговаривал с Фордом — с Генри Фордом… — он почему-то не договорил и махнул мне, чтобы я поднесла пепельницу. — Скажем просто: в сложившихся обстоятельствах вам необходимо сделать из вашего завода прибыльное производство. И быстро. — Он сверкнул глазами. — Если у нас дела пойдут, как в России — а такое вполне возможно — только хорошая прибыль позволит вам сохранить нормальные отношения с вашим банкиром. Дружба дружбой, а деньги деньгами. — Он взял сигару из серебряного портсигара, предложенного ему мистером Гамильтоном. — Вы же хотите обезопасить себя, Фредерик? Себя и своих очаровательных дочерей. Кто же о них позаботится, если не вы? — Он улыбнулся Ханне и Эммелин и добавил, как бы между прочим: — Не говоря уже об этом великолепном доме. Когда, вы говорили, здесь поселилась ваша семья?
— Я не говорил, — возразил мистер Фредерик, и в голосе его послышался испуг, который он тут же постарался скрыть. — Триста лет назад.
— Ну надо же! — промурлыкала Эстелла. — Невероятно! Я обожаю историю Англии. Что ни семья, то старинный род. Я часто читаю про вас в свободное время.
Саймион нетерпеливо запыхтел, ему не терпелось вернуться к делам. Эстелла, наученная долгими годами брака, намек поняла.
— Почему бы нам, девочкам, не перейти в гостиную, пока мужчины говорят о своем? — предложила она. — А вы расскажете мне все-все о роде Эшбери.
Ханна вовремя состроила вежливую мину, но я-то успела заметить досаду, мелькнувшую у нее на лице. Ее раздирали противоречия: хотелось остаться и послушать еще, но по правилам хозяйка должна была проводить женщин в гостиную и развлекать их там до прихода мужчин.
— Да, конечно, — ответила Ханна. — Хотя вряд ли мы сможем поведать вам больше, чем вы сами прочтете в «Дебретт».[15]
Мужчины поднялись. Саймион взял под руку Ханну, а мистер Фредерик — Эстеллу. При взгляде на юную стройную фигурку гость не смог скрыть похотливого одобрения. Он прижался к запястью девушки влажными губами. К чести Ханны, она сумела скрыть отвращение. Выходя вслед за Эстеллой и Эммелин из комнаты, она случайно встретилась со мной глазами. И вдруг с нее мгновенно слетела вся взрослость, Ханна высунула язык и закатила глаза — так и вышла из комнаты.
Как только мужчины снова уселись и заговорили о делах, у меня за плечом вырос мистер Гамильтон.
— Иди, Грейс, — шепнул он. — Мы с Нэнси тут все уберем. А ты лучше найди Альфреда. Нельзя допустить, чтобы кто-то из гостей выглянул в окно и увидел, как слуга без дела бродит вокруг дома.
* * *
Я вышла на крыльцо черного хода и оглядела темный двор. Луна заливала все вокруг белым светом, серебрила траву и лепила странные фигуры из кустов вокруг беседки. Разбросанные там и сям розы, такие величавые днем, ночью превратились в стайку тощих, костлявых старых дев.
Наконец, на дальней лестнице я заметила темную фигуру, непохожую на куст или дерево.
Я собралась с духом и нырнула в ночь.
С каждым шагом ветер становился все резче и неприятней.
Я остановилась на верхней ступеньке, Альфред не подал виду, что заметил меня.
— Меня послал мистер Гамильтон, — осторожно начала я. — Не думай, что я за тобой шпионю.
Нет ответа.
— Не молчи. Если не хочешь возвращаться, просто скажи, и я уйду.
Альфред молча смотрел на высокие деревья, растущие вдоль Долгой аллеи.