Магическое повествование: метафора, миф, ритуал и теургия

Итак, я изложил теорию, подчеркивающую важность языка и символизма в западной магии. Она не обладает научной достоверностью, но ведь любая магическая теория призвана открывать двери для новых идей и новых подходов. Данная теория подразумевает определенную космологию, то есть предположительную форму Вселенной. В рамках этой космологии потенциально существует исходная реальность, не поддающаяся описанию, – Невыразимое. Над ним простирается море недифференцированной информации, из которого исходят символы, организованные согласно кодам интерпретации. Не все символы созданы равными. Некоторые из них, именуемые метафорами, обладают такой властью над нашими мыслями, что иногда мы даже не осознаем, что это метафоры. Мы принимаем их за истину.

Лингвисты всегда ищут схемы и структуры. В ключевых лингвистических теориях рассматривается то, как, например, слова выстраиваются в словосочетания, а словосочетания – в предложения, и все это для того, чтобы свести безграничное многообразие языка к простой «базовой грамматике». Большинство из тех, кто занимается выявлением таких структур, фокусируются на уровне синтаксиса, то есть на словосочетании и предложении. Но есть и лингвисты, которые изучают, как язык работает в более крупных единицах: в нескольких предложениях, абзацах или целых рассказах и статьях. Обычно такие исследования относятся к области риторики, но некоторые ученые все же настаивают на том, что, используя методы лингвистики, можно анализировать и более крупные языковые структуры. Данная область науки называется прагматикой и дает довольно интересные результаты. Впрочем, в большинстве своем они не связаны с тематикой этой книги. Но одно научное направление имеет отношение к изучению магии – это исследование принципов, по которым происходит организация информации в нашем сознании. В работах Джорджа Лакоффа выдвигается гипотеза, согласно которой это осуществляется при помощи метафор.

Напомню, что метафора – это фигура речи, в которой одна вещь приравнивается к другой. Человек может сказать: «Мой день был сплошным кошмаром», – и это будет означать «у меня был трудный день». Метафоры интересны с лингвистической точки зрения, потому что они – формально – лгут. Но что заставляет нас воспринимать «метафорическую ложь» не буквально? Лишь немногие люди (если не брать во внимание тех, кто плохо умеет читать) подумают, что я уснул среди бела дня и мне приснился кошмар. Лингвисты говорят о том, что сама метафора подсказывает нам: в ней содержится не столько ложь, сколько некая разновидность правды. Каждая метафора имеет форму X = Y, где Х и Y – совершенно разные вещи, а знак = заменяет глагол «есть». Y можно назвать источником, Х – целью. У источника мы мысленно берем какое‑то качество, применимое к Х. Говоря «Мой день был кошмаром», мы берем какие‑то качества кошмара (неприятные, пугающие ощущения, возможно, сложные для понимания) и применяем их к «моему дню». Если я так скажу, то вы решите, что, вероятно, днем у меня было много работы, или мне пришлось вступить в какой‑то конфликт, или я получил плохие новости. Вы вряд ли заключите, что я забыл надеть штаны или долго падал в пропасть, как это бывает в ночных кошмарах. По какой‑то причине почти каждый человек способен определить, какие именно элементы источника применимы к цели.

Метафору можно рассматривать как более сильный класс символов. Символ говорит: «Х символизирует (обозначает) Y», а метафора говорит: «Х есть Y». Если свеча – это символ просветления, то вы можете сказать: «Эта свеча символизирует просветление», – подразумевая при этом: «но остается свечой». Однако в ритуале мы нередко осуществляем метафорическое приравнивание: «Эта свеча есть просветление». Некоторые буддийские ритуалы делают это различие очевидным: символически сутры, или священные писания, являются уроками, ведущими читателей к совершенству. А в ритуале они часто используются для обозначения собственно просветления, причем в некоторых школах буддизма принято просто читать названия сутр снова и снова. Символ становится метафорой, когда означающее и означаемое разделяет только глагол «есть». Соответственно, метафора в каком‑то смысле более фундаментальна и могущественна, чем символ. Метафора – это сверхсимвол. Символ и то, что он означает, находятся на некоем расстоянии друг от друга, а метафора объединяет их в одно целое.

Лакофф полагает, что метафора – это не просто фигура речи, используемая для украшения поэзии и прозы, а фундамент нашего способа мышления на языке. Вспомните, например, как вы образуете наречия в английском языке: берете прилагательное – допустим, happy («счастливый») – и добавляете к нему суффикс – ly . Получается happily («счастливо») (возможны небольшие отклонения в написании). Суффикс – ly , конечно, не похож на метафору, но в англосаксонском для образования наречий использовался суффикс – lice , означавший «с телом, в теле». Так что слово happily изначально имело значение «со счастливым телом». Поэтому человек, который «счастливо смеется» на самом деле «смеется в счастливом теле». Суффикс имел метафорический смысл, который затем был утрачен, и он превратился просто в звуки, которые добавляют к прилагательным, чтобы сделать из них наречия. Если вы владеете испанским, то знаете, что в нем есть аналогичный суффикс, превращающий прилагательные в наречия – – mente . Буквально он означает «с умом». Почти каждое слово в нашем языке может рассматриваться как метафора, если вы достаточно глубоко проследите его происхождение.

Метафора не ограничивается лексическим уровнем языка и распространяется на самые сложные его уровни. Лакофф считает, что мы «живем» определенными метафорами[172]. Другими словами – с помощью метафор, как и кодов, создаются символы. К примеру, мы склонны думать, что «вверх» – это «больше», а «вниз» – «меньше». Если мы хотим посильнее натопить в комнате, то поднимаем температуру. Когда начинаем говорить тише, то понижаем голос. Однако уравнения выше = больше и ниже = меньше , если подходить к ним буквально, неправильны. На самом деле мы ничего не двигаем ни вверх, ни вниз, когда крутим регулятор обогревателя или приглушаем голос! Кстати, есть еще одна метафора, которая пересекается с первой: по часовой стрелке = выше = больше . Она появилась благодаря примитивным электроприборам, а также решению (по большому счету произвольному) стандартизировать их шкалы в соответствии с ходом часовых стрелок, повторяющих движение Солнца.

Кто‑то может подумать: подобный анализ метафор подходит старым замшелым лингвистам (хотя вовсе не все мы такие уж старые), но какое значение он может иметь в реальной жизни? Лакофф полагает, что у нас часто формируются предубеждения, основанные на этих метафорах и способные сбить нас с пути. Например, он обращает внимание на то, что республиканцы и демократы имеют разные исходные метафоры, касающиеся управления, и это мешает им эффективно общаться друг с другом. Республиканцы, полагает исследователь, воспринимают правительство как строгого отца, обеспечивающего необходимую дисциплину, а демократы – как заботливого родителя, пекущегося о нуждах своего ребенка[173]. Очевидно, что если демократ попытается убедить республиканца, исходя из своей базовой метафоры, то республиканец отвергнет его аргументы, основываясь на своей. И коммуникация не состоится.