Основания недействительности арбитражного соглашения
Наличие у сторон право-, дееспособности. Первостепенным и важнейшим условием действительности арбитражного соглашения, признаваемым всеми государствами, выступает наличие у сторон, заключающих его, право-, дееспособности. Для заключения арбитражного соглашения со стороны физических и юридических лиц, участвующих в международном хозяйственном обороте, не требуется какой-либо специальной дееспособности, они должны удовлетворять общим требованиям, касающимся право-, дееспособности в гражданско-правовых отношениях.
Вопрос о право-, дееспособности, как правило, решается по личному закону сторон — закону гражданства (lex patriae) или закону местожительства (lex domicilii). В Австрии, Швейцарии, России и ряде других государств возможно сочетание данных двух коллизионных принципов. В Англии, США, прочих странах, помимо личного закона может применяться отсылка к закону места заключения контракта либо к «собственному праву договора». Для определения право-, дееспособности юридических лиц необходимо отыскание «личного статута» — lex societatis. Нью-Йоркская конвенция 1958 г. в подпункте «а» п. 1 ст. 5 указывает, что дееспособность сторон арбитражного соглашения определяется по «применимому к ним закону». Важно подчеркнуть в данной связи, что отсутствие право-, дееспособности кардинально влияет на действительность не только арбитражного соглашения, но и арбитражного решения, вынесенного третейским судом. В частности, согласно п. 1 ч. 2 ст. 34 Закона РФ о международном коммерческом арбитраже «арбитражное решение может быть отменено судом... если одна из сторон в арбитражном соглашении была в какой-либо мере недееспособна, или это соглашение недействительно по закону, которому стороны его подчинили...». Применительно к отказу в признании и исполнении арбитражных решений аналогично и содержание положений многих других национально-правовых и иных актов (п. 1 ст. 55 шведского Закона об арбитраже 1996 г., ст. 48 индийского Закона об арбитраже и примирительных процедурах 1996 г. п. 1 (a), п. 1(a) (i) ст. 36 Типового закона о международном торговом арбитраже ЮНСИТРАЛ и т.д.).
Добровольность волеизъявления. Добровольность в заключении арбитражного соглашения закономерно считается ключевым фактором. Если будет доказано, что согласие данного лица на рассмотрение спора или споров третейским судом дано под принуждением, арбитражное соглашение объявляется недействительным. Такое положение также признается всеми государствами, допускающими в своих правовых системах арбитраж. Тем не менее в практике международной торговли можно столкнуться с ситуациями, когда более сильная (экономически) сторона (крупные компании, транснациональные корпорации и т.д.) предлагает партнеру проформы контрактов или типовые договоры, в которых уже присутствует арбитражная оговорка с соответствующим содержанием (а значит, и с определением порядка назначения арбитров или органа, в котором будет рассматриваться спор, процедурных правил, права, применимого к разрешению существа спора и т.п.), в результате чего о добровольности говорить не приходится. 130 В целях исправления такого положения с помощью международных соглашений делаются попытки если не избежать, то хотя бы смягчить негативные последствия подобного отсутствия волеизъявления обеих сторон в полном объеме. В ст. 3 Приложения 1 Европейской конвенции 1966 г. о единообразном законе, применимом к арбитражу, предусмотрено, что арбитражное соглашение, предоставляющее одной из сторон какие-либо преимущества, в отношении назначения арбитров, является недействительным.
131 См.: Практика Международного коммерческого арбитражного суда: Научно-практический комментарий / Сост. и автор комментария М.Г. Розенберг. М., 1997. С. 65 — 66.
Несмотря на то, что с точки зрения правил арбитражного соглашения сторона могла быть не удовлетворена его положениями, важность самого контракта заставляла ее принимать договор во всех его частях. В подобных случаях такие соглашения по сути должны быть квалифицированы как договоры присоединения, в которых выражена воля, по существу, лишь одной стороны130. Сходным образом обстоит дело и в потребительских сделках, когда одной из сторон в таких договорах выступает иностранная компания, а другой — потребитель (особенно часто встречающимся примером подобного рода отношений иностранных юридических лиц с гражданами в нынешних условиях является договор типа «тайм-шер»). В целях адекватной защиты более слабой стороны в сделках потребительского характера, каковыми являются граждане, в законодательстве многих стран, в том числе и РФ, проводится разграничение между предпринимательскими (коммерческими) и потребительскими сделками.
Данный аспект нередко затрагивается и в практике Международного коммерческого арбитражного суда при ТПП РФ. Так, истец на основании заключенного им с ответчиком инвестиционного договора передал ответчику сумму в долларах США в доверительное управление. Поскольку ответчик не выполнил в установленный срок своих контрактных обязательств, сообщив, что операции по его счетам приостановлены, истец обратился с иском в МКАС, что следовало из арбитражной оговорки, заключенной между истцом и ответчиком. На основании п. 2 Положения о Международном коммерческом арбитражном суде при ТПП РФ в МКАС могут «по соглашению сторон передаваться споры из договорных и иных гражданско-правовых отношений, возникающих при осуществлении внешнеторговых и иных видов международных экономических связей, если коммерческое предприятие хотя бы одной из сторон спора находится за границей...». Судом было установлено, что истец ни юридически, ни фактически не являлся лицом, осуществлявшим коммерческую (предпринимательскую деятельность, заключенный им контракт должен считаться потребительской сделкой. Соответственно рассмотрение спора не входит в предметную компетенцию МКАС131.
Категория добровольности как критерия действительности заключенного арбитражного соглашения, разумеется, весьма существенно затрагивается таким институтом, как «обязательная юрисдикция арбитража» в силу международного договора. Основные положения, связанные с этим, были высказаны ранее в соответствующем подразделе настоящей главы. Здесь следует отметить лишь то, что предписание о рассмотрении арбитражным путем возникающих в процессе международного экономического сотрудничества споров может содержаться не только в общих международных соглашениях, но порою также и в соглашениях по конкретным вопросам. Особенно велико значение закрепления указанного средства в инвестиционных договорах. Известно, что Российская Федерация активно использует инструмент международного договора в регулировании инвестиционных отношений с другими государствами. Правовой основой заключения подобных соглашений служит постановление Правительства РФ № 395 от 11 июня 1992 г. (в ред. постановления Правительства № 625 от 25.06.1995 г.) «О заключении соглашений между Правительством РФ и правительствами иностранных государств о поощрении и взаимной защите капиталовложений», которым утвержден Типовой проект такого соглашения. Статья 6 проекта устанавливает правило о рассмотрении споров между инвестором и договаривающимся государством. Так, если в течение шести месяцев спор не будет решен путем переговоров, то он передается на рассмотрение в один из трех арбитражей: 1) арбитраж принимающего государства; 2) Арбитражный институт торговой палаты города Стокгольма или 3) арбитраж ad hoc, создаваемый в соответствии с Арбитражным регламентом ЮНСИТРАЛ. Указанные в типовом проекте соглашения варианты определения института по рассмотрению спора формируют основу для выбора как со стороны инвестора (т.е. частного лица), так и государства, вследствие чего не нарушается основополагающий принцип международного частного права, издавна применявшийся в регулировании гражданско-правовых отношений с участием государства, как иммунитет государства.
Допустимость разбирательства спора арбитражным путем. Указанный критерий важен не только с точки зрения действительности арбитражного соглашения как такового, но также и для целей последующего признания и принудительного исполнения арбитражного решения. В этом плане есть, по крайней мере, два фактора: во-первых, оценка арбитражного решения с позиций сферы действия арбитражного соглашения, сообразно тому, как это установили стороны и, во-вторых, вообще допустимость данного спора в качестве предмета рассмотрения арбитражем. Скажем, если в законодательстве конкретного государства содержится норма об исключительной подсудности судам данного государства споров по землепользованию и водопользованию (например, в России), то арбитражное соглашение, имеющее своим предметом разбирательство арбитражным путем всех споров, вытекающих из контракта, должно быть признано недействительным в той части спора, которая касается таких отношений. Если же подобные отношения станут предметом рассмотрения в иностранном третейском суде, соответствующее арбитражное решение не будет признано и принудительно исполнено в России, поскольку в нашей стране данная категория споров подлежит разрешению органами государственного суда.
Большинство правовых систем мира исключают из компетенции третейских судов споры по действительности охранных документов, выданных компетентными органами на объекты интеллектуальной собственности (патентов на изобретение, свидетельств о регистрации товарных знаков и знаков обслуживания и т.д.), в праве собственности на недвижимость, расположенную на территории собственной страны, споры, возникающие из трудовых отношений или потребительских сделок. Существуют ограничения в компетенции применительно к предмету споров и в области функционирования специализированных арбитражей, несмотря на то, что в силу их «специализации» она и так является ограниченной. Например, Морская арбитражная комиссия при ТПП РФ согласно ст. 2 Положения о МАК обладает компетенцией принимать к рассмотрению определенный перечень споров, связанных с договорными и другими гражданско-правовыми отношениями по торговому мореплаванию. В то же время далеко не все спорные вопросы, возникающие в пределах торгового мореплавания, могут быть переданы МАК. Так, разногласия, касающиеся расчета по общей аварии (диспаши) на морском транспорте, не являются предметом арбитражного соглашения и, следовательно, не могут быть приняты к разбирательству Морской арбитражной комиссией при ТПП РФ (это относится к исключительной компетенции государственных судов РФ).
В некоторых государствах допустимый для целей разбирательства арбитражем предмет определяется весьма общим образом. В частности, ст. 631 французского Гражданско-процессуального кодекса устанавливает, что арбитражная оговорка возможна только в отношении коммерческих споров. Исходя из этого, международные сделки, в которых участвовал агент правительства или государственное юридическое лицо, автоматически исключались из сферы арбитража. Очевидно, что такое положение не обеспечивало нормального развития международной торговли Французской Республики с другими странами.
Более широкое толкование данной нормы, отразившее поворот в подходе к запрету рассмотрения третейским судом немалой части споров, если в них участвует орган государства (правительства), сформулировало решение французского Кассационного суда, рассматривавшего вопрос действительности арбитражной оговорки, содержавшейся в агентском соглашении, заключенном между голландской фирмой и французским представителем. Соглашение было совершено в Нидерландах на французском языке и в случае возникновения спора предусматривало применение французского права. В контракте было также оговорено, что споры подлежат рассмотрению в Арбитражном суде Международной торговой палаты в г. Париже. Агент обратился во французский суд и заявил, что оговорку 132 См. об этом: Минаков А.И. Арбитражные соглашения и практика рассмотрения внешнеэкономических споров. М., 1985. С. 24.
133 Подробнее о нынешнем состоянии вопроса о действии данного акта в аспекте правоприменительной практики см.: Арбитражная практика за 1996 — 1997 гг. / Сост. М.Г. Розенберг. С. 98 — 100, 200 — 202; Муранов А.И. Проблема порядка подписания внешнеэкономических сделок и публичный порядок Российской Федерации (по материалам одного из решений Верховного Суда России) // Московский журнал международного права. 1998. № 3. С. 74 — 109. Исчерпывающие и юридически отточенные суждения М.Г. Розенберга, оформляющие, как представляется, финал полемики с оппонентами по данному вопросу см. во 2-м издании работы «Международный договор и иностранное право в практике Международного коммерческого арбитражного суда». М., 2000. С. 21 — 23.
134 См.: Вершинин А. Арбитражное соглашение: выбор формы защиты гражданских прав // Приложение к журналу «Хозяйство и право». 1999, сент. С. 10. С другой стороны, отдельные авторы, наоборот, не видят оснований для каких-либо различий. Так, Н. Немчинов полагает, что в случае заключения третейского соглашения неправомочным лицом оно должно признаваться недействительным» (см.: Немчинов Н. Представительство в третейском суде // Там же. С. 21). Категорией «незаключенный» пользуется также и нормативный акт — Временное положение о третейском суде для разрешения экономических споров, утвержденное Постановлением Верховного Совета Российской Федерации от 24 июня 1992 г. № 3115- 1 (в ред. Федерального закона от 16.11.97 № 144-ФЗ) (см. ст. 3), которое, однако, не применяется к спорам международного характера.
следует считать недействительной, так как в соответствии с французским правом он не является коммерсантом. Суд отверг его возражения, указав, что ограничения, установленные во французском праве, применяются только к сделкам, считающимся внутренними, и не затрагивают сделок, имеющих международный характер. Поэтому ссылка истца на отсутствие коммерческого характера дела не может быть принята во внимание. Арбитражная оговорка в данном агентском соглашении является исполнимой и действительной132.
Требование соблюдения формы арбитражного соглашения. Бесспорно, еще одним краеугольным условием действительности арбитражного соглашения является совершение его в письменной форме. Поскольку данная проблема была довольно подробно рассмотрена ранее, нет нужды останавливаться на этом еще раз. Однако следует обратить внимание на необходимость разграничения таких понятий, как форма и порядок подписания. Данный аспект в свое время был и отчасти продолжает оставаться актуальным для квалификации действительности арбитражного соглашения при включении арбитражной оговорки во внешнеэкономический (внешнеторговый) контракт, заключаемый советскими (российскими) участниками внешнеэкономических связей в связи с проблемой действия либо признания недействующим постановления СМ СССР № 122 от 14 февраля 1978 г. «О порядке подписания внешнеторговых сделок»133. Кроме того, важна и дифференциация самих институтов «внешнеэкономический договор/внешнеэкономическая сделка» и «арбитражное соглашение», поскольку даже если и согласиться с тем, что в ряде случаев на отношения гражданско-правового характера с участием российских субъектов права, связанные с международным хозяйственным оборотом, нормы указанного постановления распространяются, это ни в коей мере не означает, что они будут действовать и применительно к арбитражным соглашениям, ибо последние не являются внешнеэкономическими сделками.
В специальных исследованиях последних лет, посвященных проблемам арбитража, затрагивается один из серьезных правовых аспектов действительности арбитражного соглашения, имеющий не только теоретическое значение, но прежде всего далеко идущие практические последствия, — это обстоятельства, определяющие квалификацию арбитражного соглашения не в качестве недействительного, а ничтожного (т.е. незаключенного)134. Упомянутая выше необходимость разграничения внешнеэкономической сделки (договора, оформляющего ее) и арбитражного соглашения объективно влечет за собой применение разных правовых норм, содержащихся в различных актах, регулирующих не только форму, но и вопросы способности лиц 135 См.: Арбитражная практика за 1996 — 1997 гг. / Сост. М.Г. Розенберг. М., 1998. С. 135 и сл.
136 См.: Практика международного коммерческого арбитражного суда. Научно-практический комментарий / Сост. и автор комментария М.Г. Розечберг. С. 99 — 106.
137 Представляется, что данный подход в принципе верен, несмотря на то, что некоторые современные западные авторы (например, профессор Бургундского университета, арбитр
на совершение действий по заключению первого и второго вида соглашений.
В этой связи следует обратить внимание на некоторую непоследовательность арбитражной практики российских органов институционного третейского суда в том, что касается отстаивания концепции отделимости и автономности арбитражной оговорки от включающего ее в свой текст контракта. Если арбитражное соглашение обладает элементами материально-правового характера, т.е. представляет собой гражданско-правовую сделку, оформленную договором, то во всем остальном, что не касается его специфики как соглашения, имеющего также и процессуальные черты, должны действовать квалификации и их последствия, свойственные гражданско-правовым договорам как таковым. В этом плане отечественное гражданское право различает оспоримые (недействительные в силу признания их таковыми судом по основаниям, установленным законом) и ничтожные, т.е. незаключенные сделки (недействительные независимо от такого признания). Следовательно, то же самое может относиться и к арбитражному соглашению. Однако порой органы международного коммерческого арбитража игнорируют вышеуказанные правовые различия при юридической квалификации существования арбитражного соглашения.
В деле № 62/1995 (решение от 20.12.1996 г.) арбитры МКАС при ТПП РФ подвергли исследованию полномочия представителя ответчика на заключение основного договора. Для целей определения собственной компетенции по рассмотрению спора между истцом и ответчиком они изучили вопрос о признании заключенным договора, в котором содержалась арбитражная оговорка: «В качестве одобрения контракта не могут служить ни факт последующих переговоров с директором фирмы-ответчика, ни то обстоятельство, что директор фирмы-ответчика — должностное лицо также и другой американской фирмы, являющейся соучредителем совместного предприятия (СП), вице-президентом которого являлось лицо, подписавшее контракт»135. В том же, что касается полномочий представителя на заключение арбитражного соглашения, — они остались за пределами внимания арбитров. Вместе с тем логика автономности арбитражного соглашения должна была бы потребовать от арбитража как раз анализа действий представителя и принципала с точки зрения их соответствия гражданско-правовым нормам, обусловливающим конечный вывод о наличии либо отсутствии соглашения между сторонами.
В деле № 400/1993 (решение от 28.04.1995 г.) состав арбитража, установив, что управляющий фирмы-ответчика в надлежащей форме принял все условия спорных контрактов, не счел необходимым заниматься изучением вопроса о том, должно ли было лицо, подписавшее контракт, иметь особые письменные полномочия на заключение действительного арбитражного соглашения, и вообще, право какой страны должно применяться к вопросу о его полномочиях136. Между тем обстоятельства, непосредственно определяющие основания для исполнения (либо отказа в исполнении) арбитражного решения, лежат как раз в плоскости установления дееспособности стороны в отношении заключения арбитражного соглашения, соответственно — полномочий лица, его представляющего, и, главное, права, которое является «решающим» в этих целях.