Геополитика «новых правых»

«Новые правые» являются одной из немногих европейских гео­политических школ, сохранивших непрерывную связь с идеями до­военных немецких геополитиков-континенталистов. Это направле­ние возникло во Франции в конце 60-х гг. и связано с фигурой лидера этого движения — философа и публициста Аленаде Бенуа.

«Новые правые» резко отличаются от традиционных французс­ких правых — монархистов, католиков, германофобов, шовинис­тов, антикоммунистов, консерваторов и т.д. — практически по всем пунктам. «Новые правые» — сторонники «органической демокра­тии», язычники, германофилы, социалисты, модернисты и т.д. Вна­чале «левый лагерь», традиционно крайне влиятельный во Фран­ции, посчитал это «тактическим маневром» обычных правых, но со временем серьезность эволюции была доказана и признана всеми.

Одним из фундаментальных принципов идеологии «новых пра­вых», аналоги которых в скором времени появились и в других ев­ропейских странах, был принцип «континентальной геополитики». В отличие от «старых правых» и классических националистов де Бе­нуа считал, что принцип централистского «государства-нации» (Etat-Nation) исторически исчерпан и что будущее принадлежит только «Большим пространствам». Причем основой таких «Больших про­странств» должны стать не только объединение разных Государств в прагматический политический блок, но вхождение этнических групп разных масштабов в единую «Федеральную Империю» на равных основаниях. Такая «Федеральная Империя» должна быть стратеги­чески единой, а этнически дифференцированной. При этом страте­гическое единство должно подкрепляться единством изначальной культуры.

«Большое пространство», которое больше всего интересовало де Бенуа, это — Европа. «Новые правые» считали, что народы Европы имеют общее индоевропейское происхождение, единый исток. Это принцип «общего прошлого». Но обстоятельства современной эпо­хи, в которой активны тенденции стратегической и экономической интеграции, необходимой для обладания подлинным геополитичес­ким суверенитетом, диктуют необходимость объединения и в чисто прагматическом смысле. Таким образом, народы Европы обречены на «общее будущее». Из этого де Бенуа делает вывод, что основным геополитическим принципом должен стать тезис «Единая Европа ста флагов»¹²⁴. В такой перспективе, как и во всех концепциях «но­вых правых», явно прослеживается стремление сочетать «консерва­тивные» и «модернистские» элементы, как «правое» и «левое». В пос­ледние годы «новые правые» отказались от такого определения, счи­тая, что они «правые» в такой же степени, в какой и «левые».

Геополитические тезисы де Бенуа основываются на утверждении «континентальной судьбы Европы». В этом он полностью следует концепциям школы Хаусхофера. Из этого вытекает характерное для «новых правых» противопоставление «Европы» и «Запада». «Европа» для них это континентальное геополитическое образование, осно­ванное на этническом ансамбле индоевропейского происхождения и имеющее общие культурные корни. Это понятие традиционное. «Запад», напротив, геополитическое и историческое понятие, свя­занное с современным миром, отрицающее этнические и духовные традиции, выдвигающие чисто материальные и количественные критерии существования; это утилитарная и рационалистическая, механицистская буржуазная цивилизация. Самым законченным воп­лощением Запада и его цивилизации являются США.

Из этого складывается конкретный проект «новых правых». Ев­ропа должна интегрироваться в «Федеральную Империю», проти­вопоставленную Западу и США, причем особенно следует поощ­рять регионалистские тенденции, так как регионы и этнические меньшинства сохранили больше традиционных черт, чем мегаполи­сы и культурные центры, пораженные «духом Запада». Франция при этом должна ориентироваться на Германию и Среднюю Европу. От­сюда интерес «новых правых» к де Голлю и Фридриху Науманну. На уровне практической политики начиная с 70-х гг. «новые правые» выступают за строгий стратегический нейтралитет Европы, за вы­ход из НАТО, за развитие самодостаточного европейского ядерного потенциала.

Относительно СССР (затем России) позиция «новых правых» эволюционировала. Начав с классического тезиса «Ни Запад, ни Восток, ни Европа», они постепенно эволюционировали к тезису «Прежде всего Европа, но лучше даже с Востоком, чем с Западом». На практическом уровне изначальный интерес к Китаю и проекты организации стратегического альянса Европы с Китаем для проти­водействия как «американскому, так и советскому империализмам» сменились умеренной «советофилией» и идеей союза Европы с Рос­сией.

Геополитика «новых правых» ориентирована радикально антиатлантистски и антимондиалистски. Они видят судьбу Европы как антитезу атлантических и мондиалистских проектов. Надо заметить, что в условиях тотального стратегического и политического доми­нирования атлантизма в Европе в период холодной войны геополи­тическая позиция де Бенуа (теоретически и логически безупреч­ная) настолько контрастировала с «нормами политического мыш­ления», что никакого широкого распространения получить просто не могла. Это было своего рода диссидентство, и как всякое дисси­дентство и нонконформизм имело маргинальный характер. До сих пор интеллектуальный уровень «новых правых», высокое качество их публикаций и изданий, даже многочисленность их последовате­лей в академической европейской среде резко контрастируют с нич­тожным вниманием, которое им уделяют властные инстанции и аналитические структуры, обслуживающие власть геополитически­ми проектами.

Одна из главных тем геополитики «новых правых» — восстанов­ление баланса сил в мире. Под балансом сил в геополитике подразу­мевается состояние не статического, а динамического равновесия, где допустимы непрерывные колебания в воздействии противостоя­щих центров политической динамики на стратегическую и геополи­тическую конфигурацию мировой политики. Речь идет о недопуще­нии роста политической энергии какого-либо центра, когда он на­чинает угрожать всем остальным. Если взять «осевую линию исто­рии» на востоке Евразии, то по отношению к этому региону есть два глобальных проекта, по которым Урал, Сибирь и Дальний Вос­ток: 1) становятся «продолжением» «Большого пространства» Ев­ропы, противостоящего США, и с точностью до наоборот; 2) эти же регионы становятся при наличии туннеля под проливом Беринга «продолжением» «Большого пространства» США, противостоящего Европе.

Первый проект, выдвинутый бельгийцем ЖаномТириаром (1922— 1992), известен с 60-х гг. и называется «Европа до Владивостока» с осью Дублин — Владивосток. Второй проект опубликован в 1992 г. американским политологом УолтеромМидом, который сделал рас­четы по условиям продажи Сибири за 2—3 трлн. дол. Соединенным Штатам. По первому проекту русским предлагается европейское гражданство, политическая и финансовая стабильность, реванш над США. Во втором утверждается, что продажа Сибири Соединенным Штатам является наилучшим способом решения российских про­блем, равно как и американских. В этом проекте так же идет речь о принятии сибиряками гражданства США, о праве пользоваться на­циональными языками в официальном бизнесе и др.

Тириар с начала 60-х гг. был вождем общеевропейского ради­кального движения «Юная Европа» и считал геополитику главной политологической дисциплиной, без которой невозможно строить рациональную и дальновидную политическую и государственную стратегию. Последователь Хаусхофера и Никиша, он считал себя «европейским национал-большевиком» и строителем «Европейской Империи». Именно его идеи предвосхитили более развитые и изощ­ренные проекты «новых правых».

Жан Тириар строил свою политическую теорию на принципе «автаркии больших пространств». Развитая в середине XIX века не­мецким экономистом ФридрихомЛистом, эта теория утверждала, что полноценное стратегическое и экономическое развитие госу­дарства возможно только в том случае, если оно обладает достаточ­ным геополитическим масштабом и большими территориальными возможностями. Тириар применил этот принцип к актуальной ситу­ации и пришел к выводу, что мировое значение государств Европы будет окончательно утрачено, если они не объединятся в единую Империю, противостоящую США. При этом Тириар считал, что такая Империя должна быть не «федеральной» и «регионально ори­ентированной», но предельно унифицированной, централистской, соответствующей якобинской модели. Это должно стать мощным единым континентальным государством-нацией. В этом состоит ос­новное различие между воззрениями де Бенуа и Тириара.

В конце 70-х гг. взгляды Тириара претерпели некоторое измене­ние. Анализ геополитической ситуации привел его к выводу, что масштаб Европы уже не достаточен для того, чтобы освободиться от американской талассократии. Следовательно, главным условием «европейского освобождения» является объединение Европы с СССР. От геополитической схемы, включающей три основные зоны — Запад, Европа, Россия (СССР), — он перешел к схеме только с двумя составляющими — Запад и Евразийский континент. При этом Тириар пришел к радикальному выводу о том, что для Европы луч­ше выбрать советский социализм, чем англосаксонский капитализм.

Так появился проект «Евро-советской Империи от Владивосто­ка до Дублина»¹²⁵ . В нем почти пророчески описаны причины, ко­торые должны привести СССР к краху, если он не предпримет в самое ближайшее время активных геополитических шагов в Евро­пе и на Юге. Тириар считал, что идеи Хаусхофера относительно «континентального блока Берлин — Москва — Токио» актуальны в высшей степени и до сих пор. Важно, что эти тезисы Тириар изложил за 15 лет до распада СССР, абсолютно точно предсказав его логику и причины. Тириар предпринимал попытки довести свои взгляды до советских руководителей. Но это ему сделать не уда­лось, хотя в 60-е гг. у него были личные встречи с Насером, Чжоу Эньлаем и югославскими руководителями. Показательно, что Мос­ква отвергла его проект организации в Европе подпольных «отря­дов европейского освобождения» для террористической борьбы с «агентами атлантизма».

Взгляды Жана Тириара лежат в основе ныне активизирующегося нонконформистского движения европейских национал-большеви­ков («Фронт европейского освобождения»). Они вплотную подходят к проектам современного русского неоевразийства.

Очень близок к Тириару австрийский генерал Йордис фонЛохаузен. В отличие от Тириара или де Бенуа он не участвует в прямой политической деятельности и не строит конкретных социальных проектов, а ограничивается чисто геополитическим анализом. Его изначальная позиция — та же, что и у национал-большевиков и «новых правых», он — континенталист и последователь Хаусхофера. Лохаузен считает, что политическая власть только тогда имеет шан­сы стать долговечной и устойчивой, когда властители мыслят не сиюминутными и локальными категориями, но «тысячелетиями и континентами». Его главная книга так и называется «Мужество вла­ствовать. Мыслить континентами»¹²⁶. Глобальные территориальные, цивилизационные, культурные и социальные процессы, по мне­нию Лохаузена, становятся понятными только в том случае, если они видятся в «дальнозоркой» перспективе, которую он противопо­ставляет исторической «близорукости». Власть в человеческом об­ществе, от которой зависит выбор исторического пути и важней­шие решения, должна руководствоваться очень общими схемами, позволяющими найти место тому или иному государству или наро­ду в огромной исторической перспективе. Поэтому основной дис­циплиной, необходимой для определения стратегии власти, являет­ся геополитика в ее традиционном смысле — оперирование гло­бальными категориями, отвлекаясь от аналитических частностей (а не «внутренняя» прикладная геополитика школы Лакоста). Со­временные идеологии, новейшие технологические и цивилизаци­онные сдвиги, безусловно, меняют рельеф мира, но не могут отме­нить некоторых базовых закономерностей, связанных с природны­ми и культурными циклами, исчисляемыми тысячелетиями. Такими глобальными категориями являются пространство, язык, этнос, ре­сурсы и т.д.

Лохаузен предлагает такую формулу власти: «Могущество = сила х местоположение». Он уточняет: «Так как могущество есть сила, помноженная на местоположение, только благоприятное гео­графическое положение дает возможность для полного развития внут­ренних сил»¹²⁷. Таким образом, власть (политическая, интеллекту­альная и т.д.) напрямую связывается с пространством.

Лохаузен отделяет судьбу Европы от судьбы Запада, считая Ев­ропу континентальным образованием, временно подпавшим под кон­троль талассократии. Но для политического освобождения Европе необходим пространственный (позиционный) минимум. Такой ми­нимум обретается только через объединение Германии, интеграци­онные процессы в Средней Европе, воссоздание территориального единства Пруссии (разорванной между Польшей, СССР и ГДР) и дальнейшее складывание европейских держав в новый самостоятель­ный блок, независимый от атлантизма. Важно отметить роль Прус­сии. Лохаузен (вслед за Никишем и Шпенглером) считает, что Прус­сия является наиболее континентальной, «евразийской» частью Гер­мании и что, если бы столицей Германии был не Берлин, а Кенигсберг, европейская история пошла бы в ином, более правильном русле, ориентируясь на союз с Россией против англосаксонских талассократий. Лохаузен полагает, что будущее Европы в стратегичес­кой перспективе немыслимо без России, и наоборот, России (СССР) Европа необходима, так как без нее геополитически она незаконче­на и уязвима для Америки, чье местоположение намного лучше, а следовательно, чья мощь рано или поздно намного опередит СССР. Лохаузен подчеркивал, что СССР мог иметь на Западе четыре Евро­пы: «Европу враждебную, Европу подчиненную, Европу опусто­шенную и Европу союзную». Первые три варианта неизбежны при сохранении того курса европейской политики, которую СССР вел на протяжении холодной войны. Только стремление любой ценой сделать Европу «союзной и дружественной» может исправить фа­тальную геополитическую ситуацию СССР и стать началом нового этапа геополитической истории — этапа евразийского.

Позиция Лохаузена сознательно ограничивается чисто геопо­литическими констатациями. Идеологические вопросы он опуска­ет. Например, геополитика Руси боярской, России царской или Советского Союза представляет для него единый непрерывный про­цесс, не зависящий от смены правящего строя или идеологии. Россия геополитически — это хартленд, а следовательно, какой бы в ней ни был режим, ее судьба предопределена ее землями. Лохау­зен, как и Тириар, предвидел геополитический крах СССР, быв­ший, по его мнению, неизбежным при условии сохранения обыч­ного курса. Если у атлантистских геополитиков такой исход рас­сматривался как победа, Лохаузен видел в этом скорее поражение континентальных сил, но с тем нюансом, что новые возможнос­ти, которые откроются после падения советской системы, могут создать благоприятные предпосылки для создания в будущем но­вого евразийского блока, континентальной империи, так как оп­ределенные ограничения, диктуемые марксистской идеологией, были бы в этом случае сняты.

Романтическую версию геополитики излагает известный фран­цузский писатель ЖанПарвулеско. Впервые геополитические темы в литературе возникают уже у ДжорджаОруэлла, который в антиуто­пии «1984» описал футурологически деление планеты на три огром­ных континентальных блока — «Остазия, Евразия, Океания». Сход­ные темы встречаются у АртураКестлера, ОлдосаХаксли, Раймона Абеллио и т.д. Парвулеско делает геополитические темы централь­ными во всех своих произведениях, открывая этим новый жанр — «геополитическую беллетристику».

Концепция Парвулеско вкратце такова¹²⁸: история человечества есть история могущества, власти. За доступ к центральным позици­ям в цивилизации, то есть к самому могуществу, стремятся различ­ные полусекретные организации, циклы существования которых намного превышают длительность обычных политических идеоло­гий, правящих династий, религиозных институтов, государств и народов. Эти организации, выступающие в истории под разными именами, Парвулеско определяет как «орден атлантистов» и «орден евразийцев». Между ними идет многовековая борьба, в которой уча­ствуют папы, патриархи, короли, дипломаты, крупные финансис­ты, революционеры, мистики, генералы, ученые, художники и т.д. Все социально-культурные проявления, таким образом, сводимы к изначальным, хотя и чрезвычайно сложным, геополитическим ар­хетипам. Это доведенная до логического предела геополитическая линия, предпосылки которой ясно прослеживаются уже у вполне рациональных и чуждых мистицизму основателей геополитики как таковой.

Центральную роль в сюжетах Парвулеско играет генерал де Голль и основанная им геополитическая структура, после конца его пре­зидентства остававшаяся в тени. Парвулеско называет это «геополи­тическим голлизмом». Такой «геополитический голлизм» — это фран­цузский аналог континентализма школы Хаусхофера. Основной за­дачей сторонников этой линии является организация европейского континентального блока «Париж — Берлин — Москва». В этом ас­пекте теории Парвулеско смыкаются с тезисами «новых правых» и «национал-большевиков».

Парвулеско считает, что нынешний исторический этап является кульминацией многовекового геополитического противостояния, когда драматическая история континентально-цивилизационной ду­эли подходит к развязке. Он предвидит скорое возникновение гигант­ской континентальной конструкции — «Евразийской Империи кон­ца», а затем — финальное столкновение с «Империей Атлантики». Этот эсхатологический поединок, описываемый им в апокалиптических тонах, он называет «Endkampf» («финальная битва»). Любо­пытно, что в текстах Парвулеско вымышленные персонажи сосед­ствуют с реальными историческими личностями, со многими из ко­торых автор поддерживал (а с некоторыми поддерживает до сих пор) дружеские отношения. Среди них — политики из близкого окруже­ния де Голля, английские и американские дипломаты, поэт Эзра Паунд, философ ЮлиусЭвола, политик и писатель Раймон Абел­лио, скульптор АрноБрекер, члены оккультных организаций и т.д.

Несмотря на беллетристическую форму, тексты Парвулеско имеют огромную собственно геополитическую ценность, так как ряд его статей, опубликованных в конце 70-х, до странности точно описы­вает ситуацию, сложившуюся в мире лишь к середине 90-х.

Полной противоположностью «геополитическому визионеру» Парвулеско является бельгийский геополитик и публицист Робер Стойкерс, издатель двух престижных журналов «Ориентасьон» и «Вулуар». Стойкерс подходит к геополитике с сугубо научных, ра­ционалистических позиций, стремясь освободить эту дисциплину от всех «случайных» напластований. Но, следуя логике «новых пра­вых» в академическом направлении, он приходит к выводам, пора­зительно близким «пророчествам» Парвулеско.

Стойкерс также считает, что социально-политические и особен­но дипломатические проекты различных государств и блоков, в ка­кую бы идеологическую форму они ни были облечены, представля­ют собой косвенное и подчас завуалированное выражение глобаль­ных геополитических проектов. В этом он видит влияние фактора «Земли» на человеческую историю. Человек — существо земное (со­здан для земли). Следовательно, земля, пространство предопределя­ют человека в наиболее значительных его проявлениях. Это предпо­сылка для «геоистории».

Континенталистская ориентация является приоритетной для Стойкерса; он считает атлантизм враждебным Европе, а судьбу ев­ропейского благосостояния связывает с Германией и Срединной Европой¹²⁹. Стойкерс — сторонник активного сотрудничества Ев­ропы со странами третьего мира и особенно с арабским миром.

Вместе с тем он подчеркивает огромную значимость Индийского океана для будущей геополитической структуры планеты.Он опре­деляет Индийский океан как «Срединный Океан», расположенный между Атлантическим и Тихим. Индийский океан находится строго посредине между восточным побережьем Африки и тихоокеанской зоной, в которой расположены Новая Зеландия, Австралия, Новая Гвинея, Малайзия, Индонезия, Филиппины и Индокитай. Морс­кой контроль над Индийским океаном является ключевой позицией для геополитического влияния сразу на три важнейших «Больших пространства» — Африку, южно-евразийский римленд и тихооке­анский регион. Отсюда вытекает стратегический приоритет некото­рых небольших островов в Индийском океане — особенно Диего-Гарсия, равноудаленного от всех береговых зон.

Стойкерс утверждает, что Индийский океан является той терри­торией, на которой должна сосредоточиться вся европейская страте­гия, так как через эту зону Европа сможет влиять и на США, и на Евразию, и на Японию. С его точки зрения, решающее геополитичес­кое противостояние, которое должно предопределить картину буду­щего XXI века, будет разворачиваться именно на этом пространстве.

Стойкерс активно занимается историей геополитики, ему при­надлежат статьи об основателях этой науки в новом издании Брюс­сельской энциклопедии.

Активный геополитический центр континенталистской ориента­ции существует и в Италии. Здесь после второй мировой войны больше чем в других европейских странах получили распространение идеи Карла Шмитта, и благодаря этому геополитический образ мышле­ния стал весьма распространенным. Кроме того, именно в Италии более всего было развито движение «Юная Европа» Жана Тириара и, соответственно, идеи континентального национал-большевизма.

Среди многочисленных политологических и социологических «новых правых» журналов и центров, занимающихся геополитикой, особый интерес представляет миланский «Орион», где в течение последних 10 лет регулярно публикуются геополитические анализы доктора КарлоТеррачано. Террачано выражает наиболее крайнюю позицию европейского континентализма, вплотную примыкающую к евразийству.

Террачано полностью принимает картину Маккиндера и Мэхэна и соглашается с выделенным ими строгим цивилизационным и гео­графическим дуализмом. При этом он однозначно встает на сторону хартленда, считая, что судьба Европы целиком и полностью зави­сит от судьбы России и Евразии, от Востока. Континентальный Во­сток — это позитив, атлантический Запад — негатив. Столь ради­кальный подход со стороны европейца является исключением даже среди геополитиков континентальной ориентации, так как Терра­чано даже не акцентирует особо специальный статус Европы, счи­тая, что это является второстепенным моментом перед лицом пла­нетарного противостояния талассократии и теллурократии. Он пол­ностью разделяет идею единого евразийского государства, «Евро-советской Империи от Владивостока до Дублина», что сближает его с Тириаром, но при этом он не разделяет свойственного Тириару «якобинства» и «универсализма», настаивая на этнокультурной диф­ференциации и регионализме, что сближает его, в свою очередь, с Аденом де Бенуа.

Акцентирование русского фактора сочетается у Террачано с дру­гим любопытным моментом: он считает, что важнейшая роль в борьбе с атлантизмом принадлежит исламскому миру, особенно явно ан­тиамериканским режимам: иранскому, ливийскому, иракскому и т.д. Это приводит его к выводу, что исламский мир является в выс­шей степени выразителем континентальных геополитических инте­ресов. При этом он рассматривает в качестве позитивной именно фундаменталистскую версию ислама.

Окончательная формула, которая резюмирует геополитические взгляды доктора Террачано, такова: Россия и исламский мир про­тив США¹³⁰. Европу Террачано видит как плацдарм русско-исламс­кого антимондиалистского блока. С его точки зрения, только такая радикальная постановка вопроса может объективно привести к под­линному европейскому возрождению.

Сходных с Террачано взглядов придерживаются и другие со­трудники «Ориона» и интеллектуального центра, работающего на его базе (профессор Клаудио Мутти, Мауриццио Мурелли, соци­олог Алессандра Колла, Марко Баттарра и т.д.). К этому национал-большевистскому направлению тяготеют и некоторые левые, со­циал-демократические, коммунистические и анархистские круги Италии — газета «Уманита», журнал «Нуови Ангулациони» и т.д.

Неомондиализм

Течением, противостоящим геополитики «новых правых», яв­ляется европейский неомондиализм. Данное направление не являет­ся прямым продолжением исторического мондиализма, который изначально предполагал присутствие в конечной модели левых со­циалистических элементов. Это промежуточный вариант между соб­ственно мондиализмом и атлантизмом.

Существуют более детальные версии неомондиализма. Одной из ярких является футурологическая геополитическая концепция, раз­работанная миланским Институтом международных политических исследований (ISPI) под руководством профессора КарлоСанторо.

Согласно модели Санторо, в настоящий момент человечество пребывает в переходной стадии от биполярного мира к мондиалистской версии многополярности (понятой геоэкономически, как у Аттали). Международные институты (ООН и т.д.), которые для оп­тимистического мондиализма Фукуямы представляются достаточно развитыми, чтобы стать ядром «Мирового Правительства», Санторо представляются, напротив, недействительными и отражающими устаревшую логику двухполярной геополитики. Более того, весь мир несет на себе устойчивый отпечаток холодной войны, геополити­ческая логика которой остается доминирующей. Санторо предви­дит, что такая ситуация не может не кончиться периодом цивилизационных катастроф.

Далее он излагает предполагаемый сценарий этих катастроф:

7. Дальнейшее ослабление роли международных институтов.

2. Нарастание националистических тенденций среди стран, входив­ших в Варшавский договор, и в третьем мире. Это приводит к хаоти­ческим процессам.

3. Дезинтеграция традиционных блоков (это не затрагивает Евро­пы) и прогрессирующий распад существующих государств.

4. Начало эпохи войн малой и средней интенсивности, в результате которых складываются новые геополитические образования.

5. Угроза планетарного хаоса заставляет различные блоки признать необходимость создания новых международных институтов, обладаю­щих огромными полномочиями, что фактически означает установле­ние Мирового Правительства.

6) Окончательное создание планетарного государства под эгидой новых международных инстанций (Мировое Правительство)¹³¹.

Эта модель является промежуточной между мондиалистским оптимизмом Фрэнсиса Фукуямы и атлантическим пессимизмом С. Хантингтона.

Среди европейских авторов есть и прямой аналог теории Фукуя­мы. Так, ЖакАттали, бывший долгие годы личным советником президента Франции Франсуа Миттерана, а также некоторое время директором Европейского банка реконструкции и развития, разра­ботал сходную теорию в своей книге «Линии горизонта».

Аттали считает, что в настоящий момент наступает «Третья эра» — эра денег, которые являются универсальным эквивален­том ценности, так как, приравнивая все вещи к материальному цифровому выражению, с ними предельно просто управляться наиболее рациональным образом. Такой подход сам Аттали свя­зывает с наступлением мессианской эры, понятой в иудейско-каббалистическом контексте (подробнее этот аспект он развивает в другой книге, специально посвященной мессианству, — «Он придет»). Это отличает его от Фукуямы, который остается в рам­ках строгого прагматизма и утилитаризма.

Жак Аттали предлагает свою версию будущего, которое «уже наступило». Тотальное господство на планете единой либерально-демократической идеологии и рыночной системы вместе с развити­ем информационных технологий приводит к тому, что мир стано­вится единым и однородным, геополитические реальности, доми­нировавшие на протяжении всей истории, в «Третьей эре» отступа­ют на задний план. Геополитический дуализм отменяется.

Но единый мир получает все же новую геополитическую струк­туризацию, основанную на сей раз на принципах геоэкономики. Впервые концепции геоэкономики были развиты историком ФритцемРеригом, а популяризировал ее ФернанБродель.

Геоэкономика — это особая версия мондиалистской геополити­ки, которая рассматривает приоритетно не географические, куль­турные, идеологические, этнические, религиозные и т.д. факторы, составляющие суть собственно геополитического подхода, но чисто экономическую реальность в ее отношении к пространству. Для гео­экономики совершенно не важно, какой народ проживает там-то и там-то, какова его история, культурные традиции и т.д. Все сводит­ся к тому, где располагаются центры мировых бирж, полезные ис­копаемые, информационные центры, крупные производства. Гео­экономика подходит к политической реальности так, как если бы «Мировое Правительство» и единое планетарное государство уже существовали.

На основе геоэкономического подхода Аттали выделяет три важ­нейших региона, которые в едином мире станут центрами новых экономических пространств:

1. Американское пространство, объединившее окончательно обе Америки в единую финансово-промышленную зону.

2. Европейское пространство, возникшее после экономического объединения Европы.

3. Тихоокеанский регион, зона «нового процветания», имеющая несколько конкурирующих центров — Токио, Тайвань, Сингапур и Т.Д.¹³²

Между этими тремя мондиалистскими пространствами, по мне­нию Аттали, не будет существовать никаких особых различий или противоречий, так как и экономический, и идеологический тип будет во всех случаях строго тождественным. Единственная разни­ца — чисто географическое месторасположение наиболее развитых центров, которые будут концентрически структурировать вокруг себя менее развитые регионы, расположенные в пространствен­ной близости. Такая концентрическая реструктуризация сможет осу­ществиться только в «конце истории» или, в иных терминах, при отмене традиционных реальностей, диктуемых геополитикой.

Цивилизационно-геополитический дуализм отменяется. Отсут­ствие противоположного атлантизму полюса ведет к кардинальному переосмыслению пространства. Наступает эра геоэкономики.

В модели Аттали нашли свое законченное выражение те идеи, которые лежали в основании «Трехсторонней комиссии», которая и является концептуально-политическим инструментом, разрабаты­вающим и осуществляющим подобные проекты.

Географическая идеология

Представляет интерес разбор геополитики как географической идеологии, предпринятый одним из крупнейших теоретиков совре­менного либерализмаРеймоном Прокол» (1905—1983) и опирающийся на его же теорию мира и войны в международных отношениях ¹³³.

Арон считает, что пространство можно рассматривать как среду, как театр и как ставку внешней политики. Для стратега, прогнозиру­ющего варианты войны, пространство не является, например, кли­матической или геологической средой. Для него это — театр, то есть упрощенное, абстрактное, стилизованное для определенной цели пространство. Географическое пространство, следовательно, может быть понято как схематический кадр (театр) мировой политики имен­но в той мере, в какой геополитика предлагает перспективу в дина­мике истории (в последовательности исторических событий). Посколь­ку этот кадр сам по себе почти никогда не определяет полностью развитие международных отношений, геополитическая перспектива всегда частично деградирует в оправдывающую идеологию.

Геополитик, согласно Арону, рассматривает географическую сре­ду как место дипломатической и военной «игры». Среда упрощается до абстрактного кадра — театра, а население превращается в акте­ров, появляющихся, исчезающих, передвигающихся на мировой сцене. Что же геополитик удерживает из конкретной (динамичес­кой) реальности в сценическом схематизме? Внешнеполитическая деятельность превращается у него в инструмент, в средство, а гео­политическая перспектива трансформируется в цель. Ресурсы — че­ловеческие, производственные, армия — мобилизуются для целей экспансии. Само пространство — в количественных или качествен­ных измерениях — становится ставкой в борьбе между человечески­ми коллективами. Теперь достаточно убедить народ в том, что судь­бы нации и страны зависят от земель, шахт или заводов, располо­женных вне границ данного государства, и приписать народу «есте­ственное желание экспансии», .как пространство превращается в ставку в борьбе между государствами и уже не является театром международной политики. В этом и состоит суть «географической» идеологии, основанной на натуралистической философии. Теперь становится понятнее один из стержней нацистской пропаганды:

«Народ без пространства».

В истории геополитической мысли Арон выделяет две идеологии «пространства-ставки» (пространства как ставки) в борьбе между государствами в зависимости от того, ссылаются ли на «необходи­мость» экономическую или стратегическую. Идеология «жизненно­го пространства» связана с первой из «необходимостей», идеология «естественных границ» — со второй. Первая всегда имела успех в Германии, вторая — во Франции. Ратцель подготовил условия для создания первой, Маккиндер — для второй. Первая требовала, что­бы славянские народы производили продовольствие для немецкого населения и сырье для немецкой индустрии. Сегодня во многом по аналогичной формуле построено капиталистическое международ­ное разделение труда: высокоразвитые империалистические госу­дарства производят промышленную продукцию, а развивающиеся страны — сырье для нее. Суть осталась прежней. Идеология «естественных границ», ссылающаяся на стратегическую или военную «необходимость» присоединить к территории государства провин­цию или область соседней страны, сходна по сути с идеологией «жизненного пространства».

Применительно к ядерно-космическому веку, считает Арон, ста­бильность политических границ мало зависит от физических и стра­тегических особенностей территории, по которой они проходят. Ни один естественный барьер уже не гарантирует от агрессии. Стабильность политических границ сегодня определяется всем комплексом экономических и политических отношений между государствами, которые эти границы разделяют. Если политические границы соот­ветствуют политическим реальностям эпохи, то не являются объек­том конфликта.

Арон претендует на объяснение места и роли геополитики в совокупности международных отношений. «Геополитика, — пишет он, — сочетает географическую схематизацию дипломатическо-стратегических отношений с географическо-экономическим ана­лизом ресурсов, с интерпретацией дипломатических отношений в зависимости от образа жизни и среды обитания людей (народы оседлые, кочевые, сухопутные, морские)»¹³⁴. В этом определении географическое пространство выступает для стратега в качестве схе­матического кадра, театра, ставки внешней политики, ибо место действия стратега — поле битвы. Всегда существует геополитичес­кая перспектива, нацеленная на оправдание действий стратега (сол­дата). Ею в качестве «географической» идеологии руководствуется дипломат, и с ее помощью высвечивается будущее поле боя для стратега.