Часть 1 холодные пристанища 1 страница

Я с миром враждовал, как мир – со мной.

Но, несмотря на опыт, верю снова,

Что Правда есть.

Лорд Байрон.

Паломничество Чайльд Гарольда

(перевод В. Левика)

Глава 01

С дороги никогда не оказывается подходящего съезда, когда он тебе нужен. Ты едешь по шоссе, вдоль обеих сторон которого тянется лес, без особого труда преодолевая пологие подъемы и впадины; меж рядами берез открывается столь прекрасный заснеженный пейзаж, что ты его даже не замечаешь, думая лишь о том, что за следующим поворотом обязательно найдется место, где можно остановиться. Но по какой-то причине такового не оказывается. Тебе уже начинает казаться странным, что в этот облачный январский вторник ты вдруг очутился один на дороге, где никого нет, вероятно, на протяжении пяти миль в обоих направлениях. Машину можно просто оставить на обочине, но это кажется не вполне правильным, хотя взята она напрокат и тебя с ней ничего не связывает, кроме того, что это последний автомобиль из всех, за рулем которых ты когда-либо сидел, – и тебе не хочется бросать ее просто так.

Дело вовсе не в том, что ты чересчур сентиментален, даже не в том, что ты не хочешь, чтобы кто-то ее увидел и, подумав, что случилось какое-то несчастье, занялся расследованием. Все дело лишь в аккуратности. Ты хочешь, чтобы машина была должным образом припаркована. Сейчас это кажется тебе крайне важным, но остановиться негде. Собственно, вот в чем проблема, вдруг понимаешь ты – в том, что жизнь лишена всякого смысла. Негде остановиться и передохнуть, даже когда по-настоящему в этом нуждаешься. Порой даже нет необходимости что-то переосмысливать или думать о будущем. Хочется всего лишь…

Черт побери – вот оно.

Том вдавил педаль на три секунды позже, чем нужно, и слишком резко. Машину занесло, она проскользила футов тридцать, виляя задом, пока не остановилась, перегородив обе полосы, словно поставленная на дорогу чьей-то гигантской рукой. Несколько мгновений он сидел неподвижно, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Ветер доносил через окно порывы холодного воздуха и настойчивое пронзительное карканье какой-то птицы. Если не считать его, вокруг царила полная тишина – и слава богу. Окажись на дороге кто-то еще, и все пошло бы кувырком – дьявольская ирония судьбы, которой он опять-таки отнюдь не желал. Он уже и без того натворил немало бед.

Снова развернув машину вдоль дороги, он медленно проехал задним ходом мимо площадки на обочине. Сара сумела бы сразу заехать туда задом, но он не мог. По крайней мере, он не был уверен, что это у него получится, так что даже не стал пытаться. Он всегда поступал так, пытаясь скрыть собственные недостатки, сохранить собственные тайны. Ему никогда не хотелось выглядеть дураком, даже если он действительно выглядел дураком да при этом еще и трусливым.

Он выехал на небольшую площадку, отгороженную шестидюймовой полосой сметенного с дороги снега. Вероятно, эта площадка являлась начальным пунктом какой-то не слишком известной тропы для лесных прогулок, в зимний сезон полностью недоступной. Лишь когда машина снова остановилась, Том понял, что у него отчаянно трясутся руки. Взяв с пассажирского сиденья бутылку, он сделал большой глоток. Некоторое время он смотрел в зеркало заднего вида, но не увидел ничего, кроме бледной кожи, каштановых волос, мешков под глазами и зарождающегося двойного подбородка. Все признаки среднего возраста.

Открыв дверцу, он сунул ключи в карман, не стоило оставлять чересчур очевидных свидетельств своего поступка. Оттолкнувшись от машины, он тут же поскользнулся на камне и грохнулся во весь рост на землю.

Поднявшись на колени, он обнаружил на ладони несколько влажных царапин, а по лбу и правой щеке, похоже, стекали капельки крови. Правая лодыжка тоже болела. Стряхивая с лица мелкие камешки и неожиданно протрезвев, он наконец понял, что поступает совершенно правильно.

Вытащив из багажника рюкзак, он захлопнул крышку, и с этим щелчком к нему пришло осознание, что он все же испытывает к машине некие чувства. Убедившись, что все дверцы заперты, он перешагнул низкое ограждение из бревен, направляясь в сторону, противоположную тропе.

Птица – та же или другая – продолжала хрипло каркать. Том попытался на нее закричать, и она затихла, но вскоре начала снова. Том понял, что для нее он – всего лишь еще одно шумное животное, не имеющее никакого права кем-либо командовать.

Оставив птицу в покое, он сосредоточился на том, чтобы не упасть.

Подъем был тяжелым и крутым. Вскоре он понял, почему здесь не было зон для отдыха: этот лес не располагал к отдыху. Лес существовал не ради чьего-то удовольствия – в нем не было огороженных тропинок, туалетов или закусочных и вообще никаких традиционных посредников между цивилизацией и дикой природой. И Тома это вполне устраивало. Потребности его были невелики и вполне удовлетворялись. В рюкзаке не было почти ничего, кроме алкоголя, и он один раз остановился переложить бутылки так, чтобы они не звенели. В желудке у него тоже ничего не было, кроме алкоголя. Он уже начал сомневаться в водке как в образе жизни, хотя она и придавала ему смелости, и позволяла чувствовать себя не столь дерьмово.

Часа через два он прикинул, что прошел всего три мили, хотя забрался довольно высоко, оставив позади березы и красные заросли кизила, и теперь его окружали лишь ели и кедры. Снега здесь почти не было, но повсюду валялись упавшие ветви и росли колючие кусты, цеплявшиеся за джинсы и пальто. Высокие молчаливые деревья росли там, где им хотелось. Временами ему попадались ручьи. Сначала он их перепрыгивал, но по мере того как боль в лодыжке нарастала, он начал искать места, где легче было пересечь ручей. Иногда он что-то бормотал себе под нос, но в основном молчал, стараясь сберечь дыхание. Чем быстрее он шел, тем меньше ему приходилось быть начеку.

Допив бутылку, он бросил ее и пошел дальше. Через сто метров он понял, что поступил невоспитанно, и вернулся, чтобы ее подобрать, но не нашел. Он начал понимать, что основательно пьян и столь же основательно заблудился, но продолжал идти, углубляясь в лес. Время, проведенное за изучением карт, показало, что в этих краях даже лесные просеки встречаются редко, но он знал по собственному опыту, хотя и городскому, что у него хорошо развито чувство направления. Не в меньшей степени он сознавал, насколько слаб и что любой минутный порыв может завести его туда, куда ему совсем не хотелось бы, а потом внезапно исчезнуть, оставив его с кровью на руках. Вот почему для него столь важно было заблудиться. Иначе он бы просто передумал, нашел бы какую-нибудь отговорку. Нет ничего более жалкого, чем с треском провалить собственное самоубийство.

Том Козелек прилетел на Северо-Запад без каких-либо определенных планов, за исключением желания оказаться подальше от Лос-Анджелеса. Он немного постоял посреди Лос-Анджелесского аэропорта, слегка пьяный, и выбрал Сиэтл, поскольку недавно был там по делу и знал неплохой отель. В Сиэтле он провел одну ночь, а затем поехал на восток, в Каскадные горы. Это странные места: горные вершины, головокружительные долины и иззубренные камни всех оттенков серого. У них даже есть своя небольшая история, из разновидности «А потом они вырубили еще немного деревьев». Но дорог здесь мало, и горы как бы существуют сами по себе; если не знать, куда направляешься – а этого Том не знал, – то легко может показаться, будто дорог тут нет вообще. В течение двух дней он словно в тумане перемещался между маленькими холодными городками, проводя вечера в номерах мотелей перед выключенным телевизором. Он звонил домой, и ему отвечали, отчего становилось лишь хуже. Разговор с женой и детьми был коротким и без скандалов – еще хуже. Порой тяжелее всего сохранять здравомыслие, особенно в ситуации, когда мир разваливается на глазах и становится некуда податься.

В конце концов он нашел городок под названием Шеффер и обосновался там. Шеффер состоял всего лишь из одной главной улицы и пяти поперечных, исчезавших среди покрытых елями крутых холмов. Но, судя по паре высокомерного вида гостиниц и молодежного стиля кафе, где продавали неплохое овсяное печенье и на полке стояли пять подержанных, но почти нетронутых экземпляров «Мостов округа Мэдисон», люди приезжали сюда с определенной целью. В городке имелся также маленький железнодорожный музей, который был закрыт, а также участок заброшенной железной дороги, идущий параллельно главной улице, на котором стояли старые ржавые локомотивы и вагоны. Туристический сезон закончился, и на первый план выдвигались местные жители, вычесывая мох из волос.

За четыре дня до того, как отправиться в лес, Том сидел у стойки в баре «У Большого Фрэнка», самом спокойном из трех имевшихся в городке. Он тупо глядел на экран телевизора, где показывали состязания по какому-то иностранному виду спорта, правил которого он толком не понимал, и ощущал странное умиротворение, несколько необычное здесь, на территории индейцев. Ему было сорок три года, и он давно стал взрослым. В его распоряжении имелись кредитные карточки и автомобиль. Ему не стоило беспокоиться, что кто-то может его узнать. При желании он мог сделать вид, будто его зовут Лэнс, и объявить себя бывшим пилотом-истребителем, который стал миллионером в интернет-бизнесе, или культовым балетмейстером в направлении джаз-фьюжн, и никого бы это не взволновало. Он мог поступать так, как ему хотелось, но вся проблема заключалась в том, что ему не хотелось ничего. Вообще.

Сейчас для него уже ничего не имело значения. Он пересек черту.

Он продолжал пить, пока в голове не сделалось холодно и пусто. Неожиданная мысль пришла ему на ум, словно стрела, выпущенная из далекого лука. Он понял, что все же есть способ – пусть не лучший, но вполне приемлемый – избавиться от всех проблем. Он взял еще кружку пива и отнес ее на столик в темном углу, чтобы обдумать эту мысль более тщательно.

Он уже подумывал прежде о самоубийстве, как и большинство людей, но никогда не думал об этом всерьез – так, лишь иногда, чтобы убедиться, что подобная мысль в очередной раз кажется ему нелепой. На этот раз все было по-другому, и он рассуждал вполне здраво. Да, его жизненная ситуация еще не стала необратимой. Брак его распался, но этого нельзя было сказать обо всех его дружеских связях. Он мог получить новую работу, разрабатывать корпоративные сайты для кого-нибудь другого. Можно было найти квартиру, самому стирать белье, купить себе микроволновку. Через год все могло стать совсем иначе. И что с того? Он все равно остался бы тем же Томом, неуклюжим мужиком с неопределенными способностями, которого медленно засасывает неумолимая трясина возраста. Он все равно остался бы той же личностью, которую когда-то занесло в эти края. В жизни у него и так было мало хорошего – что, если тут узнают и об остальном? Выбор, который ему хотелось бы сделать, существовал исключительно в его прошлом.

Так почему бы просто не покончить со всем этим? Подвести черту. Примириться с потерей. Надеяться, что переселение душ действительно существует, и попытаться в следующий раз найти работу получше.

Почему бы и нет, в конце концов?

Он пил до закрытия бара, потом пытался беседовать с двумя молодыми барменами, пока те невозмутимо сопровождали его до дверей. Один что-то отвечал со скучающим видом, другой – с явным отвращением. Том подумал, что он, вероятно, не намного моложе их отцов, скорее всего, угрюмых типов с квадратными подбородками, выпивавших рюмку бурбона или еще какого-нибудь кислого пойла примерно раз в месяц. Дверь захлопнулась у него за спиной. Ковыляя обратно к мотелю, он вдруг понял, что ему больше незачем беспокоиться о том, кто и что о нем думает. Его новая цель дала ему возможность подняться на иной, более высокий уровень, откуда ему было на всех наплевать. Он настолько разозлился, что развернулся и, шатаясь, направился обратно к бару, намереваясь объяснить этим Чипу и Дейлу, что, хотя двадцатилетним нынешние времена и кажутся лучшими на свете, у тех, кому за сорок, есть на этот счет свое мнение и что однажды у них самих тоже отвиснут животы, и они забудут, что такое любовь, и вообще не смогут понять, кто же они такие. Ему казалось, что подобная мысль будет для них весьма ценной. Так или иначе, других у него сейчас все равно не было, и ему хотелось ею поделиться. Когда он наконец добрался до бара, дверь была заперта, а окна темны. Некоторое время он колотил в дверь, пытаясь убедить себя, что они могут быть внутри, но по большей части лишь затем, что ему просто хотелось по чему-нибудь колотить. Прошло минут пять, прежде чем его неожиданно ослепил яркий свет. Обернувшись, он увидел полицейскую машину, стоявшую позади него. Молодой парень в форме стоял, прислонившись к ограде и скрестив руки на груди.

– Уверяю вас, сэр, – закрыто, – сказал он.

Том открыл было рот, но понял, что хочет сказать слишком многое, причем лишенное какого бы то ни было смысла. Он поднял руки – не в знак того, что сдается, но в немой мольбе. Как ни странно, полисмен, похоже, его понял. Он кивнул и, не сказав больше ни слова, сел в машину и уехал. Том отправился домой в мотель, медленно шагая посреди главной улицы, на которой не было ни одного автомобиля, лишь задумчиво мигали светофоры.

На следующее утро он еще раз тщательно все обдумал. Вариантов было немного. В городке не было оружейного магазина, а ему не хотелось куда-то ехать на поиски. Даже если предположить, что у него каким-то образом оказался бы пистолет, оружие его пугало. Прыжок с обрыва, если бы здесь нашелся обрыв, тоже его не устраивал. Сама идея однозначно казалась неприемлемой. Даже если бы его разум и решился окончательно, тело могло начать сопротивляться – и в этом случае ему пришлось бы долго идти назад к машине, чувствуя себя последним дураком на свете. «Да, я собирался броситься с обрыва, верно. Нет, этого не случилось. Извините. Хотя оттуда открывается прекрасный вид». Кроме того, Тому не хотелось превратиться в нечто раздутое или расплющенное, которое кто-нибудь нашел бы, сфотографировал и отправил домой. Ему не хотелось разрушать свое тело, ему хотелось стереть себя с лица земли.

В воскресенье он сидел за огромным канадским сэндвичем в баре «У Генри», самом дружелюбном заведении городка, когда вдруг услышал нечто, поставившее на место последний кусочек головоломки. Какой-то местный старожил явно развлекался, пугая парочку пенсионеров протяженностью и непроходимостью здешних лесов. Внимание Тома привлекло упоминание числа «семьдесят три», которое местный повторил несколько раз подряд. Семьдесят три – о чем это?

Его слушатели переглянулись и кивнули, явно впечатленные его словами. Потом мужчина повернулся к местному с видом человека, заметившего изъян в доводах собеседника.

– Больших или маленьких? – спросил он. – Те самолеты – какого размера они были?

Его жена кивнула – мол, моего мужа не проведешь, я же всегда говорила.

– Всякие, – слегка раздраженно ответил старик. – Большие, маленькие, гражданские, военные. Самолеты падают все время – собственно говоря, их на самом деле намного больше, чем тех, которые совершали в этих краях вынужденную посадку. Суть в том, что из всех самолетов, упавших на тихоокеанском Северо-Западе после войны, семьдесят три так и не были найдены.

В самом деле, подумал Том.

Отодвинув сэндвич, он расплатился и отправился покупать столько спиртного, сколько мог унести.

Он не был готов к столь быстрому наступлению темноты. Сейчас он уже скорее ковылял, чем шел, мускулы на ногах, казалось, превратились в свинец. До сих пор он прошел всего миль восемь, самое большее десять, но неимоверно устал. Ему вдруг пришло в голову, что если бы он проводил больше времени в спортзале, то был бы в лучшей форме для того, чтобы умереть. Подобная мысль вызвала приступ безудержного хохота, пока рот не заполнился теплой слюной, и пришлось остановиться и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы его не стошнило.

Сейчас он был примерно так же пьян, как обычно. Он присел на корточки, положив руки на колени и глядя на плывущие перед глазами разноцветные пятна, и стал думать, что делать дальше. Он уже основательно заблудился, следовательно, этот пункт из списка задач можно было вычеркнуть. Местность в течение вечера становилась все более гористой, с крутыми и предательски скользкими склонами. Когда придет ночь, наступит настоящая темнота, готовая поглотить и оглушить любого городского жителя. Сняв рюкзак, он поискал в нем фонарик. Включив его, он понял, что меняется не только освещенность. Собирался туман. Кроме того, было невероятно холодно. Пока что он ощущал лишь, как пот на коже превращается в ледяную воду, но ему не хотелось дожидаться, пока холод доберется до костей. Что означало: нужно идти дальше.

Он немного повертел лодыжкой, разминая ее, свернул чуть в сторону и продолжил пробираться вперед. В лесу наступила тишина, шумные птицы накричались досыта и отправились по своим гнездам спать. Насчет другой живности он не был столь уверен. Том уже некоторое время пытался не думать о медведях. Он не считал, что представляет какую-то угрозу для крупных зверей, которые могли ему встретиться, и у него не было с собой еды, которая могла бы их привлечь, но, возможно, это не имело никакого значения. Возможно, они сидели в засаде и нападали на людей просто ради развлечения. Так или иначе, думать об этом ему совсем не хотелось, и он об этом не думал. Фонарик имел переключатель на два положения – яркий и не очень яркий, и он вскоре остановился на последнем. Сгущающийся туман отражал все больше света ему в лицо, отчего кружилась голова. Кроме того – еще страшнее становились тени. Днем лес выглядит вполне дружелюбно, напоминая о воскресных прогулках, шелесте листвы, о большой теплой руке отца или о своей собственной, протянутой кому-то другому. Ночью лес сбрасывает маску и напоминает о том, почему стоит опасаться темноты. Ночной лес словно говорит: «Найди себе пещеру, мартышка, здесь не место для тебя».

Он продолжал идти, ослепленный туманом, то и дело оглушая свой мозг водкой, уверенный, что весь треск и шорох, который он слышит, производит он сам. В тумане не было видно никаких теней, двигался лишь сам туман – в чем он тоже был уверен. Можно было отбросить все опасения и идти дальше, в полной безопасности, испытывая лишь небольшие неудобства. Идти, пока не наступит кромешная тьма и само время как будто остановится, пока одну мысль не станет тяжело отличить от другой, пока страх не сожмется в неприметный комочек. Он шагал все быстрее и быстрее, пытаясь убежать от того, что нес внутри себя.

Ничто не предвещало, что на пути встретится обрыв. Он упрямо продирался сквозь заросли доходивших до пояса кустов, в третий раз испытывая приступ отчаянной икоты, пока вдруг нога не встретила опоры. Он двигался, наклонившись вперед, чтобы легче было раздвигать кусты, и отступать было уже поздно.

Он скользил по крутому склону, раскинув ноги и размахивая руками. Скорость падения несколько замедлил удар о небольшое дерево, в результате которого он потерял фонарик и бутылку. Его развернуло боком, и остаток пути он проделал, пересчитав все попадавшиеся на земле камни. Все закончилось очень быстро: он с размаху приземлился лицом вниз, слыша хруст собственных ребер.

Издав тихий безнадежный стон, он с трудом сбросил рюкзак и перевернулся на спину. Боль в груди была столь сильной, что он невольно вскрикнул. Сейчас было намного больнее, чем в прошлый раз, когда он упал, выходя из машины. Казалось, будто кто-то воткнул в правый бок копье и раскачивает его конец. Боль распространялась и по нижней области живота, горячая и острая.

Какое-то время спустя ему удалось сесть. Он осторожно провел рукой по боку, не глядя, просто на всякий случай, но оттуда ничего не торчало. Увидев в десяти футах от себя тускло светившийся в кустах фонарик, он пополз к нему по холодной грязи. В глазах слегка двоилось, но это продолжалось уже пару часов, так что он не особо беспокоился.

Подобрав фонарик, он обнаружил, что, судя по всему, свалился в широкий каменистый ров, когда-то служивший руслом для обильного весеннего ручья, превратившегося теперь в тонкую струйку, журчание которой слышалось в десяти футах впереди. Если не считать этого журчания – было тихо. Очень тихо и очень холодно.

Он решил, что зашел достаточно далеко. Сегодняшняя ночь вполне его устраивала. Так или иначе, никакого завтра все равно уже не будет. Конец наступит чуть раньше, только и всего.

Он отполз чуть назад, оперся спиной о камень, поставил рюкзак между колен и открыл. По крайней мере одна из оставшихся бутылок разбилась: дно мешка было мокрым и источало острый запах алкоголя. Посветив фонариком, он понял, что руку внутрь просто так не просунуть, и вывалил большую часть содержимого на землю. Не сразу, но все же ему удалось найти упаковку снотворного.

Аккуратно выковыривая каждую таблетку из упаковки и складывая их в кучку на удачно подвернувшийся листок, он мысленно пробежал перечень того, что должен был сделать.

Заблудился – сделано. Напился – сделано. Это уж точно. Можно поставить большую красную галочку.

За мотель – расплатился, упомянув мимоходом, что возвращается обратно в Сиэтл. Сделано.

В такой холод на прогулку в лес мог отправиться только идиот, к тому же была середина недели, не сезон, и он ушел в сторону от проторенных троп. Сделано.

Таблетка, еще таблетка. Он посмотрел на кучку. Хватит ли? Лучше перестраховаться. Он продолжал выковыривать таблетки. Передозировка снотворного вовсе не была проявлением слабости, если это делать так, как делал он. Мужественно и достойно.

О да.

Машину, скорее всего, обнаружат завтра, и через день-два кто-нибудь отправится на поиски. Не пешком, но с воздуха, вероятнее всего, лишь для очистки совести. В свой последний день в Шеффере Том купил одежду и рюкзак камуфляжной окраски, чтобы его еще с меньшей вероятностью можно было заметить с пролетающего самолета или вертолета. Если бы он раскошелился еще на подходящие ботинки, лодыжка сейчас так бы не болела, но ему показалось, что это не имеет особого смысла.

Так или иначе, он сделал все, что требовалось.

Кучка таблеток продолжала расти, и он вдруг, к своему удивлению, обнаружил, что совсем не боится. Раньше ему казалось, что само приближение последнего шага может повергнуть его в панику, что в последний момент он начнет бороться со смертью. Сейчас же он чувствовал лишь, что очень, очень устал. Где-то по пути от машины до этого случайно подвернувшегося рва жизнь окончательно утратила для него всякий смысл. Смерть стала лишь событием, которое должно произойти здесь и сейчас. Было темно, и близилась ночь. Самое подходящее время.

Уже почти не чувствуя от холода собственных пальцев, он начал глотать таблетки, по нескольку зараз, запивая их водкой. Несколько штук он выронил, но их хватало и без того.

«Прощай, Сара, найди себе кого-нибудь другого. Прощай, Уильям, прощай, Люси. Знаю, вы возненавидите меня за то, что я сделал, но вы и так вскоре стали бы меня ненавидеть».

В какой-то момент он, похоже, понял, что перешел грань смертельной дозы, после чего все оказалось легко и просто. Даже в лесу стало чуть теплее, хотя, возможно, он просто больше не ощущал собственных конечностей. Он сидел, слегка покачиваясь из стороны в сторону в окутывавшей его туманной тьме, ощущая одновременно холод и тепло, усталость и бодрость. Страх кружил где-то в кустах, но оставался на почтительном расстоянии, пока он не перестал вообще хоть как-то воспринимать окружающее и бросать в рот таблетки. Он коротко всхлипнул, а потом просто не смог вспомнить, о чем только что думал. Казалось, будто он идет по пустынной улице, на которой один за другим закрываются магазины.

Когда начали дрожать веки, он попытался держать глаза открытыми – не от отчаяния, а просто из детского желания прогнать сон, с которым, как он знал, ему все равно не справиться. Когда глаза наконец закрылись, он испытал мгновенное облегчение, а затем начал проваливаться в серую бездну. Он ожидал, насколько у него еще остались какие-то ожидания, что процесс этот будет продолжаться, пока не наступит полная чернота и тишина. А потом не станет и этого. Прощай, мир.

Но он не ожидал, что очнется посреди ночи, все еще пьяный, сотрясаемый жуткой дрожью. Он не ожидал, что окажется жив и что его будет мучить страшная боль. К уж тем более он не ожидал увидеть прямо над собой чью-то громадную тушу, от которой очень холодный ветер доносил запах тухлого мяса.

Глава 02

Ресторан представлял собой большое помещение, разделенное на несколько частей, со столиками в центре и кабинками вдоль трех стен. У входа в каждую кабинку висели маленькие фонарики, но сейчас они не горели. Стены были украшены большими фресками в старинном стиле, в основном в серо-голубых, бледно-розовых и грязно-черных тонах. Через высокие двустворчатые окна у входа открывался вид на автостоянку, усыпанную старыми листьями, которые кружил холодный ветер. Я сидел на своем обычном месте, в одной из кабинок у задней стены. Мне здесь нравилось. Скамейка стояла не слишком близко к столу, и я не чувствовал себя зажатым. Меню изобиловало гамбургерами, буррито, фирменными салатами и чили (по-техасски или в стиле Цинциннати: «Острее, еще острее… осторожнее!»), что как раз в моем вкусе.

В общем, здесь было просто отменное место для обеда, за исключением одного – отвратительного обслуживания. Я ждал уже достаточно долго, но никто ко мне так и не подошел, и не поприветствовал, и даже не принес воды со льдом, которую я, впрочем, все равно не стал бы пить. Собственно говоря, нерадивостью здесь отличались не только официанты. Придя сюда в первый раз, я увидел, что кто-то опрокинул большую часть стульев в центре зала, и это отнюдь не радовало глаз. Я бы поставил их на место, аккуратно задвинув под столики, но это не было моей работой. Точно так же не входило в мои обязанности и заменять электрические лампочки. Я подумал было о том, чтобы отправиться на кухню, но решил, что в этом нет никакого смысла. Так было даже спокойнее. И темнее.

Я облокотился о столик, думая о том, что я, черт возьми, здесь делаю. Три дня ждать миску чили – все-таки чересчур долго, сколь бы хорошим оно ни было. Даже я чувствовал, что готов распрощаться с Релентом, штат Айдахо.

Мне многое было известно о городках типа Релента, поскольку именно в них я провел большую часть времени за последние несколько месяцев, бесцельно блуждая по простирающимся на многие мили лесам и прериям наименее привлекательных штатов Америки. Вначале я останавливался в мотелях, пока однажды, подойдя к банкомату, не обнаружил, что денег больше нет. Удивительно, как влияет маленький блестящий цветной прямоугольник на твое благосостояние, на твое ощущение себя личностью. Ты начинаешь по-настоящему осознавать значение карточки, лишь когда автомат выплевывает ее обратно и говорит тебе «нет», и это означает: ни сейчас, ни потом и вообще никогда. Тогда ты вдруг вспоминаешь, что карточка – вовсе не волшебный горшочек, производящий золото, а всего лишь кусок пластика, для которого ты даже не являешься законным владельцем. Я стоял на парковке в Нью-Джерси, вертя карточку в руках, пока женщина в спортивном автомобиле с тремя толстыми детишками не сказала мне, чтобы я убирался ко всем чертям. Она уже держала наготове свою карточку, в полной уверенности, что та сработает как надо. Я ей даже позавидовал, хотя отнюдь не из-за ее донельзя уродливых детей.

Вернувшись к машине, я забрался внутрь, сел и некоторое время смотрел сквозь ветровое стекло. У меня имелось восемнадцать долларов с мелочью плюс чуть меньше половины бака бензина. И больше ничего. Вообще.

– Ну что, Бобби, что теперь будем делать?

Бобби не ответил, поскольку его не было в живых. Он был моим лучшим другом, одним из немногих, чья судьба меня волновала по-настоящему. Он погиб в месте под названием Холлс, когда мы пытались поймать психопата, именовавшего себя Человеком прямоходящим, который, как оказалось, был моим братом. Холлс взлетел на воздух, похоронив под собой тело Бобби. С тех пор Бобби стал моим непредсказуемым собеседником. Иногда он говорил именно то, чего я от него хотел: «Да, Уорд, возможно, это неплохой городок, чтобы провести в нем ночь». Или: «Да, нужно выпить еще пива» и «Да, мы сделали все, что могли, чтобы найти тех, кто убил твоих родителей, и глупо винить себя в том, что получилось не так, как хотелось бы, включая мою собственную смерть».

Потом он надолго замолкал. На целые недели. Я не знал, где он пропадал все это время и что менялось у меня в голове, из-за чего я не мог больше его слышать. А слышал я его действительно только в своей голове. Я это знал. На самом деле его здесь не было.

В конце концов я уехал с парковки возле банка и нашел себе работу в качестве мойщика посуды и чистильщика картофеля через три городка отсюда. Повар-эквадорец разрешил две ночи провести у него на полу, а потом у меня уже было достаточно денег, чтобы получить собственную комнату, при условии, что я не против делить ее с клопами, пылью и шумом и что я не буду ничего есть. В таком положении работа на кухне дает свои преимущества, хотя от дешевой еды вскоре начинает тошнить. Отношения между мной и эквадорцем прекратились неделю спустя, когда я попытался уговорить его поделиться частью дохода от мелкого наркобизнеса, которым он занимался среди прочего персонала и нескольких молодых и не очень молодых местных жителей, из тех, что порой появляются за спиной по ночам. В результате мне пришлось ранним утром сматываться из города, истекая кровью и чувствуя себя полным идиотом.

На следующее утро я остановился передохнуть возле «Бургер кинга» в Западной Виргинии, все еще с измазанным кровью лицом, когда наконец у меня в голове послышался голос и ответил на вопрос, заданный девять дней назад. Я умылся в туалете при заведении, съел универсальный завтрак из напоминавших еду ингредиентов и поехал прямо в сторону Аризоны. Там я отыскал один дом во Флагстаффе, что потребовало некоторого времени, поскольку до этого я бывал там лишь однажды, к тому же не вполне трезвым, и с тех пор успел потерять адрес. Я наблюдал за домом в течение суток, прежде чем достать свой ставший теперь бесполезным для чего-либо иного кусок пластика, которым я воспользовался, чтобы открыть замок.

Наши рекомендации