Глава 27. Крушение надежды

Прежде чем отправиться в назначенное время в Кунстхалле, я проверила дыру в стене, затем мой внешний вид. И оба меня не особо удовлетворили. Наше просверливание дырки, которое постоянно побуждало Тильмана к непристойным шуткам, продвигалось слишком медленно. Проблема была в том, что дырку мы должны были просверливать из комнаты Пауля, чтобы объектив камеры был расположен точно там, где находился глаз змеи. Пауль спал очень долго, а если не спал, то сидел в приделах слышимости либо за кухонным столом, либо перед телевизором в гостиной. Или же он был в дороге вместе с Тильманом. Мы работали как заключённые, которые пилят свою решётку напильником, тайком и при любой возможности. Но возможностей было очень мало. Самое удобное время было тогда, когда Пауль сидел на унитазе или отмокал в ванне, и я надеялась, несмотря на мою неприязнь к Францёзу, что Пауль снова скоро переночует у него. Потому что мы даже не дошли до середины стены. Об ударной дрели нам даже не стоило думать. Риск был большим, что мы с ней устроим значительные разрушения, а дом был памятником архитектуры. Кроме того, от ударной дрели было слишком много шума и пыли. Мы сверлили, били молотком, стучали и долбили зубилом, всё вручную, и у меня на костяшках пальцев уже образовались мозоли.

Моё внутреннее напряжение почти больше невозможно было вынести. Две прошедшие ночи Тильман и я в какой-то момент крепко заснули после полуночи, хотя пытались всеми силами оставаться бодрыми. Первое, что я дела утром, - это проверяла Пауля. И как только Тильман и он приходили вечером домой, я начинала выспрашивать Тильмана. Как дела у Пауля? Вёл ли он себя более странно, чем раньше? Стала ли его одышка хуже? Я думаю, Пауль хорошо справлялся. Как и я, несколько недель назад он заметил его одышку и нарушенное пищеварение. Кроме того, Тильман сказал, что Пауль был постоянно вялым и уставшим. Агрессивным по отношению ко мне он больше не был, правда для этого я не давала ему больше никакого повода. Тильман оставлял его в покое; его не интересовали ни любовная жизнь Пауля, ни его профессиональные приоритеты. Однако он сообщил, что терпение Пауля висит на волоске, когда ему не удавались технические вещи (а это случалось часто) или что-то не срабатывало так, как он себе это представлял. Тогда в дело могли вступить летающие в воздухе линейки, а проклятия Пауля делали остальное, так что Тильман скоро искал себе укрытие. Да, это был знакомый бык в Пауле, но, казалось, он быстрее приходил в ярость, чем раньше. Я зареклась не начинать с ним больше никакой ссоры. Как только я думала об этой уродливой сцене на кухне, то хотела только выбраться отсюда, а этого нельзя было делать. Поэтому я старалась о ней не думать.

После того, как Тильман и я решали повседневный вопрос о Пауле, мы рассказывали друг другу, что мы видели во сне, чтобы доказать самим себе, что нас тоже не высасывают. Но эти разговоры были отрезвляюще короткими. Большинство моих снов были хаотичными, запутанными и шокирующе мрачными или бесконечно неловкими. И я не хотела их рассказывать Тильману. А Тильман сам видел только короткие отрывки, и так было всегда, заверил он меня. В этом не было ничего нового. Он редко видит ясные, четкие сны. А если и видит, то они всегда что-то означают. Так же, как его видение прошлым летом, которое побудило его бросать мне ночью камни с картами Таро в окно и этим напугать меня до смерти.

Ещё два-три дня, предположила я, потом мы сможем установить камеру. До тех пор я должна была потерпеть. Я повесила картину со змеёй назад на стену и пошла в ванную, чтобы посмотреть на себя в зеркало в последний раз. Стиральная машинка остановилась посреди ночи как раз, когда выжимала, и я никак не могла избавиться от неприятного подозрения, что это случилось именно тогда, когда пришёл Мар. Но фактом, однако, было то, что в моём распоряжении не было нормальной одежды. На мне были надеты шарф Пауля и серый пуловер с капюшоном Тильмана.

Только джинсы и обувь были моими, но что-то новенькое не помешало бы. Дни, когда я меняла мои джинсы каждое утро (так как в нашей группе относились с неодобрением к тем, кто надевал два раза подряд одну и ту же вещь), во всяком случае, окончательно закончились. Мои волосы так и так делали то, что им вздумается. Для тщательного макияжа у меня не были ни времени, ни настроения. Блеска для губ и туши для ресниц должно было хватить. Быстрым шагом я пошла к автобусу.

У меня не было не малейшего представления, как мне заговорить с Джианной. И следует ли вообще это делать. Что мне действительно ей рассказать, если у меня получится установить с ней контакт? Привет, я дочь Лео Фюрхтегот, о котором вы однажды писали, и хотела спросить, не хотелось бы вам написать статью на тему «Демоны Мара»? Нерешительно я вышла из автобуса.

Нет, всё, что я могла сделать, - это наблюдать и составить о ней своё мнение. Может быть, при этом на меня снизойдет вдохновение. Может быть, она будет мне так неприятна, что я тут же развернусь и при следующей же возможности выброшу её визитную карточку в мусорное ведро. С беспокойным трепетом в животе я вошла в фойе Кунстхалле.

- Могу я вам чем-нибудь помочь? - спросила леди в очках за кассой, когда я послушно заплатила за свой билет и стала в поисках оглядываться по сторонам. Кроме леди и меня не было видно ни одного человека. Откуда-то до меня доносились приглушённые шаги. В остальном царила тишина, почти церковная, которая неизбежно побуждала меня дышать более поверхностно и понизить свой голос.

- Я ... я хочу присоединиться к экскурсии пенсионеров.

- К экскурсии пенсионеров? - Женщина изумлённо заморгала.

- Да, я, хм ... я, ну моя бабушка ...

- А ясно, понимаю. В девятнадцатом веке. - Теперь я была та, кто изумлённо моргал ресницами.

- Что вы сказали? - заикалась я.

- В девятнадцатом веке, там, где Каспар Давид Фридрих. Зал сто двадцать!

О, хорошо. Каспара Давида Фридриха я знала. Я поблагодарила и начала блуждать по пустым залам, пока не нашла девятнадцатый век и подходящую комнату. Пенсионеров я увидела сразу же. Нет, на самом деле сначала я почувствовала их запах. Слабый аромат ментола, мокрых подгузников и старой кожи. Некоторые из них сидели в инвалидных колясках, другие опирались на свои опоры-ходунки. Тусклыми глазами и со склонёнными в бок головами они смотрели на Меловые скалы на острове Рюген, в то время как худой мужчина размахивал указкой и сетовал о таком, какой трагический апоплексический удар Фридриха. Да, о нём мой учитель искусства тоже всегда рассказывал, но я считала не очень подходящим сообщать об этом толпе старцев.

Джианну мне не пришлось долго искать. Она выделялась из серо-бежевой толпы, как бабочка в рои ночных мотыльков. Однако бабочка в довольно дурном настроении. Я зашла за колонну, чтобы можно было спокойно рассмотреть её. Она облокотилась о стену между двух картин, в одной руке был блокнот, в другой - ручка, и иногда она что-то записывала, даже не бросая взгляда на бумагу. Почему-то я была уверена, что она даже не положит свои записи рядом с клавиатурой, когда позже будет писать статью. Она записывала потому, что этого от неё ожидали. Но на самом деле ей это было не нужно. Она могла всё запомнить. Такие события она уже посещала тысячу раз. Так, по крайней мере, ей самой казалось.

Я удивлялась своим изощрённым выводам, но ни одного мгновения не сомневалась в их верности. Теперь Джианна заметила, что за ней наблюдают, подняла голову, и наши глаза встретились. Быстро я спряталась за колонной. Моё сердце забилось быстрее.

Она мне кого-то напоминала. Я стала перебирать в памяти женщин её типа, с которыми встречалась, но не нашла ни одной. У Джианны были прямые тёмные волосы, с тем шёлковым блеском, который своим волосам раньше могла придать только с помощью утюжка. Её лицо было овальным, а рот мягким, но всё-таки таким решительным, что у меня уже сейчас было желание никогда не начинать с ней ссоры. Мы, наверное, при этом снимем друг у друга скальпы.

Её глаза были странного цвета. Коричневыми их нельзя было назвать, нет, они были скорее янтарными. Как и у меня, у неё на рёбрах не было и грамма жира, и она не старалась скрыть это с помощью одежды. Её бёдра были мальчишески узкими, а осанка просто скверной. Если бы она выпрямилась и вытянула подбородок, то прошла бы за гордого воина. Но так я видела её напряжённые мышцы плеч на расстоянии десяти метров. Её возраст, предположила я, был около двадцати пяти. Примерно, как и у Пауля.

- Вот она ..., - прошептала я и подошла незаметно на пару шагов ближе. Теперь я знала, кого она мне напоминала. Лили. Большую любовь Пауля. Это были не цвета Джианны и тем более не её фигура, которые напоминали мне Лили. Лили была как кошечка, маленькая, нежная и игривая, с большими грудями и глазами девочки. Нет, это было выражение её лица. Лили всегда получала то, что хотела, и, тем не менее, что бы она ни делала, выглядела всегда так, будто что-то ищет. Будто жизни, которую она вела, было для неё недостаточно.

В Джианне я тоже чувствовала это искание, хотя она точно не всегда получала того, чего желала. Я почти не могла это различить, но оно присутствовало. И, наверное, в Лили было как раз это искание, которое так быстро завоевало сердце Пауля. И сердце моего отца тоже.

Папа клялся, что не ухаживал за Лили. Нет, было всё наоборот. Она влюбилась в него и затем бросила Пауля. И я ему поверила. Но почему тогда он дал мне адрес Джианны? Визитку журналистки, которая вечером в среду сопровождала пенсионеров на гериатрической экскурсии искусства? Почему именно её он считал достойной доверия? Потому что разыгрались его гормоны?

В первый раз я засомневалась насчёт папиной версии о Пауле и Лили. Я страдальчески вздохнула, и мой взгляд скользнул дальше. Миссия Джианна Виспучи провалилась. После того, как господин Шютц попытался повысить свои шансы у мамы, не должно ли я объединиться с подружкой папы? Исключено. Я хотела развернуться и исчезнуть. Но картина, которая висела передо мной на стене, в считанные секунды так привлекла моё внимание, что я внезапно больше ни о чём не могла думать, а тем более что-то решать.

Картина была небольшой, и рамка, тёмно-синего цвета с золотой каёмкой, показалась мне мещанской. Но сама картина поразила меня в самое сердце. Инстинктивно я положила руку себе на грудь, потому что, как случалось часто в последнее время, чувствовала себя так, будто не могла по-настоящему вздохнуть. И уже кончики моих пальцев начали покалывать, а волоски на спине встали дыбом. Моя кожа была холодной, но под ней моя кровь пылала, будто у меня была температура.

- Крушение надежды, - расшифровала я с трудом. Буквы танцевали перед моими глазами, но картина ясно выделялась, близко, слишком близко. Она засасывала меня в себя. Я чувствовала острые края сломанных льдин, которые тянули меня вниз, в чёрную пустоту Арктики, как и корабль в их середине, от которого остался виден лишь только бортовой леер. Уже скоро лёд похоронит его под собой, вместе с его трупами и всеми их потерянными надеждами ... Я была там ... Я была одной из них. Я больше не видела картины. Я смотрела прямо в своё сердце. Я пошатнулась вперёд и прижала руки к холсту. Мои ногти скользнули с тихим скрежетом по высохшей масляной краске. Потом мой лоб глухо ударился о стену.

- Эй, осторожнее, это ценно. - Кто-то схватил меня за локоть и помог восстановить мне моё равновесие. - Трогать запрещено. Не волнуйся, никто не видел.

- Я ... - Я сглотнула, чтобы избавиться от сладковатого привкуса на языке. - Плохой воздух. Картина ... так холодно.

- Да, воздух здесь не ахти, это точно. И сильный сквозняк. Всё в порядке? Я надеюсь, ты не облюёшь меня сейчас, или что-то в этом роде.

Постепенно я снова могла видеть ясно, и прежде чем поняла, что Джианна было той, кто поддерживала меня и теперь отпустила, я почувствовала её страх. Она боялась.

- Нет, не облюю. Всё хорошо. Правда, - уверила я её механически.

- Твои слова да Богу в уши. - Джианна не смотрела мне в лицо. Её янтарные глаза бродили по моей одежде, моим волосам, моей обуви. Но мой собственный взгляд они избегали. - Тогда я снова пойду туда. - Она указала на свой клуб пенсионеров. Мимолётная улыбка обнажила её передние зубы, которые образовывали впереди небольшую щель. - Я скорее ожидала того, что коллапс случится с одним из них.

- Пахнет смертью, - прошептала я.

- Кто? Я? Ты имеешь в виду меня? - Джианна побледнела, зеленоватый отсвет под её оливковой кожей.

- Нет. - Я покачала головой и провела ладонью по затылку, чтобы успокоиться. - Старые люди. Это смешалось с картиной и потом ... - О Боже, что я тут рассказывала? Используй свой шанс, Елизавета. Я приказала себе включить разум. Она стоит как раз рядом с тобой. Вступи с ней в разговор.

- Вы знаете картину «Ночной кошмар» Фюсли? - вырвалось у меня. Джианна смотрела на меня скептически. Она всё ещё избегала моего прямого взгляда. Я казалась ей странной. Как и Паулю.

- Конечно. - Она пожала плечами. - И что?

- Она тоже странная, я считаю. - Если я скоро что-нибудь не придумаю, то она сбежит. Что-то ища, Джианна обернулась к пенсионерам, которые тем временем уже достигли картины «Монах у моря». Потом она снова повернулась ко мне.

- Как эта? - Она сбитая с толку указала на «Крушение надежды». - Но эти картины ведь вообще нельзя друг с другом сравнивать. Или ты в целом интересуешься романтизмом? Тёмным романтизмом?

Я фыркнула. Да, примерно так это можно было сформулировать. Выражение лица Джианны становилось всё более скептическим. От неудобства она подняла плечи вверх.

- У тебя заболит спина, если будешь так стоять, - сказала я. Я всё равно всё испортила, так что могла обращаться к ней на ты. В конце концов, она тоже говорила мне ты.

- Уже болит, - ответила она коротко и сделала шаг назад, как будто хотела сбежать. С подозрением она смотрела на меня.

- Скажи, мы знаем друг друга?

- Нет, мы нет, но ... ты знаешь моего отца. Леопольда Фюрхтегот. - Инстинктивно я предположила, что он назвал ей своё старое имя. Он использовал его для спец-статей и лекций.

Она на какое-то время задумалась, потом покачала головой.

- Я не думаю, что это так.

- Знаешь, знаешь! Ты встречала его на конгрессе, там речь шла о сне, он был одним из докладчиков – вероятно, один из важных. - Джианна раздражённо застонала.

- Я почти каждую неделю присутствую на каком-нибудь конгрессе и пишу об этом, я не могу запомнить имена всех докладчиков. Как ты думаешь, со сколькими людьми я встречаюсь изо дня в день? И это на протяжении уже нескольких лет! - Звучало так, будто она находит это не особо классным, встретить всех этих людей и снова забыть их. Но мне предало это мужества. Если она не запомнила папу, то оба, вероятно, едва ли спали друг с другом.

- Не имеет значения, - сказала я, чуть ли не в эйфории, и поняла, что улыбаюсь. - Теперь ведь мы знаем друг друга. - И я познакомлю тебя с моим братом. Если мой инстинкт прав хотя бы частично, то Джианна будет моей приманкой, чтобы отвадить Пауля от Францёза. Она как раз подходила Паулю. И может быть, несмотря на папину неправильную оценку, так же подходила для Тильмана и меня. - Не хочешь прийти к нам на ужин?

- К кому это к "нам"? - спросила Джианна сдержанно, после того как ещё раз посмотрела на пенсионеров. Но они были заняты.

- К моему брату, Тильману и ко мне. Пожалуйста, Джианна.

- Ты знаешь моё имя?

- Э-э. Да. Джианна Виспучи. - Я протянула ей свою влажную руку. - Я Елизавета Штурм. Эли. - Джианна проигнорировала мою руку.

- Разве ты только что не сказала, что твоего отца зовут Фюрхтегот? - Снова она отступила на шаг, но я тут же сделала один вперёд, чтобы не кричать, разговаривая с ней.

- Да, да, это верно, - успокоила я её. - У меня фамилия моей мамы. Штурм. Но у моего брата фамилия Фюрхтегот. Как у моего отца раньше. И у него действительно красивые глаза. Стального цвета. - Джианна покачала головой, и в выражение её лица абсолютной растерянности появился тихий ужас.

- Я правильно это понимаю: ты, совершенно незнакомый мне человек, хочешь пригласить меня к себе домой, чтобы свести меня со своим братом?

Я фыркнула и попыталась постичь и привести в порядок свои бурно мчащиеся мысли.

- Нет. Это был бы только прекрасный побочный эффект, потому что ... - Потому что мой брат думает, что он гей? Глупости. – Собственно, дело совсем в другом. Ты нужна мне в качестве журналистки. Нам нужно кое-что тебе рассказать. Или показать. Я надеюсь, что показать. Если это сработает до тех пор. Нам нужно ещё просверлить дырку, - закончила я рассеянно. И мне срочно нужно почаще общаться с людьми. Я совершенно забыла, как вести беседу. Если вообще когда-либо могла это делать.

- И что это за дело, о котором я должна написать?

- Этого я не могу сказать. Не сейчас. Извини. – Я, извиняясь, подняла руки. - Сначала мне нужно немного с тобой познакомиться.

- Ты думаешь, что у меня есть время и желание подружиться со всеми прохвостами, о которых я пишу? - прошипела Джианна. – Собственно, я уже давно должна была сидеть в редакции и набирать на клавиатуре статью об этом тра-ля-ля, так как она должна выйти уже завтра и ...

- Хорошо. Успокойся. У тебя много работы. Я понимаю. Деньги не проблема. - Я вытащила пачку купюр по пятьдесят евро из кармана брюк. - Этого хватит для начала?

Ястребиные глаза Джианны стали сначала неподвижными, потом очень сердитыми.

- А теперь ты ещё платишь за то, чтобы я встретилась с твоим братом? Боже, девчонка, я ведь не шлюха!

Джианна говорила громко, и несколько стариков с интересом повернулись при слове "шлюха" в нашу сторону. Джианна любезно им улыбнулась.

- Нет, это не так! - возразила я. Постепенно этот разговор стоил мне всех моих нервов. Беседы с Тильманом были в сравнении с этим как оздоровительное лечение. - Это за твои, э-э, услуги журналистки. Аванс. Который ты само собой можешь оставить себе. Кроме того, ты можешь взять с собой своего парня или мужа.

- У меня нет ни того, ни другого.

- Прекрасно, - вздохнула я и снова улыбнулась, что Джианне совсем не понравилось.

- Да, прекрасно, я тоже так думаю, - вскипела она. - Это здорово, каждый вечер сидеть возле компьютера одной и впихивать в себя какой-нибудь хлам вместо настоящей еды, потому что даже нет времени что-нибудь приготовить. - Потом она выпрямила спину и сразу же стала на пять сантиметров выше. Я тоже выпрямилась, но не могла сравниться с ней. Она возвышалась надо мной. В первый раз, с момента нашего случайного контакта, она смотрела мне прямо в глаза. Да, она была напугана. Но не мелькало ли в её взгляде также капелька любопытства?

- Джианна, ... мне ясно, что тебе кажется всё безумным. Я не преследователь или кто-то в этом роде.

- Ты думаешь, что где-то там ходит преследователь, который признается, что является им? - Я знала, что она имела в виду. Это было то же самое, как и с закрытым отделением. Каждый обитатель утверждал, что попал туда по ошибке.

- Нет, скорее всего, нет. Джианна, пожалуйста, я специально пришла сюда, чтобы встретится с тобой, мой отец хотел этого, и ... - При мысли о моём отце моё горло сжалось. Он был так ужасно далёк от меня. - Пожалуйста. Пожалуйста, приходи к нам. Только на один вечер, на один час, я приготовлю что-нибудь вкусное поесть и ... - Мои глаза наполнились слезами. Раздражённо я вытерла их.

Джианна какое-то время молчала. Я использовала секунды молчания, чтобы справится с тоской по папе. Между тем у меня в этом уже был опыт.

- Хорошо, - сказала Джианна удивительно нежно, когда я справилась с чувствами. - Один час. Когда?

- В субботу? Может быть, в шесть вечера? - Я не хотела назначать встречу слишком поздно. Это только усилит её недоверие. С другой стороны, Пауль должен быть более и менее живым. Кроме того, я знала, что в субботу не будет никакого вернисажа. У Пауля и Тильмана будет время. Джинна вытащила свой органайзер из сумки и открыла его.

- У меня в девять часов ещё есть ночная экскурсия в Диалоге в темноте.

- Это у нас на улице! Указание судьбы, не так ли? - Я попыталась умерить свою радость, потому что Джианне было явно не до вспышек веселья. Она выглядела почти так, словно сожалела о своём мужестве.

- Старая Вандрам, 10, - сказала я быстро. - Пауль Фюрхтегот. Спасибо! У него классная квартира, прямо возле воды, с большими комнатами и ... - С крысами. Чешуйницами. Францёзом. Марами. Я хотела засунуть Джианне деньги в руки. Но она их не взяла.

- Тогда увидимся в субботу, - сказала она холодно, развернулась и ушла прочь.

- Получилось, - прошептала я удовлетворённо. С закрытыми глазами я облокотилась на стену рядом с «Крушение надежды» и глубоко вздохнула. Джианна ни капельки мне не доверяла, но мне как-то удалось пробудить её любопытство. И, может быть, этим уже было сделано полдела. Если вечер удастся, и она посчитает нас приятными, и к этому ещё сможет спасти Пауля из его сексуальной путаницы, тогда у меня, быть может, будет возможность познакомиться с ней поближе. До то, чтобы посвятить её в нашу тайну, было ещё очень далеко.

Но в этот момент мне было бы вполне достаточно того, если бы она понравилась Паулю. Потому что это могло придать ему сил, которые ему были нужны, чтобы выстоять.