Смерть и самоидентификация человека

Современные практики самоидентификации трактуют смерть как не относящееся к существу дела свойство человека. "Человек есть мыслящее существо"; "человек есть социальное животное"; "человек есть орудийно-действующий индивид"; "человек есть диалогически общающейся в горизонте культуры посредством произведений автор"; "человек есть существо, высвобождающее свой репрессированный эрос в актах креативности" - эти весьма различные способы самоидентификации имеют между собой то общее, что смерть присутствует в них лишь неявно как иное, от которого следует тщательным образом отличать и защищать собственно человеческое в человеке.

Поэтому идеология образования, занятая как бы "вылепливанием" образа человека из глины социо-природного материала считает свою работу законченной к моменту биологической, психологической и социальной зрелости. Человек образован где-то к 21 году, и его дальнейшее развитие, включая старение, умирание и смерть не являются делом культуры, предметом ее заботы.

О принципиально ином опыте понимания смерти свидетельствует древняя мудрость: человек называл себя просто смертным - смертью жил, а жизнью умирал. Однако, что значит мыслить смерть в качестве атрибута, а не только акциденции человеческой самости? Что стоит за утверждением, что человек по своей природе смертен кроме констатации фактического состояния дел?

Речь не идет об отмене иных атрибутивных квалификаций - человек как мыслящий, действующий, общающийся в горизонте культуры, или в актах осознания высвобождающей свое либидо. Человек мыслит, действует, общается или высвобождает репрессированный эрос лишь постольку, поскольку оказывается способным экзистировать из наличного состояния, выступать из потока жизни в некоторую область бытия, в которой он не есть, но лишь может быть. В этом особом онтологическом топосе человек присутствует как свое собственное бытие в возможности, или как проект своего бытия. Подобного рода выступание превращает "самость" в интенцию - обращенность к бытию, направленность на него.

Человек смертен, это особый топос бытия, в который экзистирует человек из наличного состояния, и сам акт экзистенции размечены как вешками символами смерти. Человек, прежде всего, смертен и только в силу смертности - мыслящий, в силу смертности - действующий, в силу смертности - открытый к диалогу с другим, в силу смертности обладающей властью для освобождения репрессированного эроса.

Как присутствует смерть при различных поворотах обращенности самости к бытию? Варианты, о которых ниже пойдет речь, не являются ни историческими, ни онтогенетическими типами. Они соприсутствуют в каждый момент жизни развитого сознания и могут быть различены лишь как тропы (повороты) его интенсиональности.

1. С первого до последнего дня жизни мир некоторым образом непосредственно открыт человеку. Он дан ему в естественном свете, обнаруживающем присутствие и ясные очертания и окружающих предметов, и его самого как само-очевидных фактов. В фактическом обращенность самости к миру (ее фактическая интенсиональность) присутствует как чистый факт "устремленности к... ", то есть как непосредственно переживаемый экстаз из наличного состояния. С какими бы интеллектуально и художественно рафинированными предметностями ни занимался человек, его занятия впаяны в мир в форме переживания факта устремленности к чему-то притягивающему (в потребностях, интересах, влечениях или заботах) или, напротив, от чего-то отталкивающему (в ужасе и отвращении). Причем и притягивающее и отталкивающее так же переживаются как моменты, фактически присутствующие, открываемые указующим жестом - вот! Или разновидностью этого же жеста - где?

Смерть в мире фактического занимает привилегированное место, выступая самой мощной ужасающе-отталкивающей силой, безжалостной стихией изничтожающей те особые предметности, к которым человек прилепляется в своих влечениях, интересах или заботах. Она дана человеку как факт смерти Другого, в который он вживается, ухаживая за умирающим, участвуя в похоронах, посещая кладбища. Этот другой был референтом его чувств, нужд, желаний и устремленностей, их реальностью и путем реализации. Под его, Другого, взглядом, обладающим преимуществом вне-находимости, происходило, выражаясь языком М. М. Бахтина, дооформление человека до целого. В участливом внимании Другого его присутствию в мире одалживается возможность быть выделенным и признанным в качестве уникального адреса в коммуникативном пространстве. Смерть другого - это фатальная жизненная неудача, ускользнувшая или, скорее, - украденная судьбой возможность личного ис-полнения.

Смерть другого лишает возможности ис-полниться. Но всегда ли потеря этой полноты трагична? Всегда ли та целостность, до которой "Я" дооформляется во взгляде другого возвышает человека? Каждому дан опыт недоброжелательного взгляда другого - близкого и первого встречного. Смерть человека, взгляд которого дооформлял субьекта до целостного образа врага, который навязывал ему бремя отношений сволочного и жестокого мира, несет облегчение...

«Тень смерти прячется за фотографиями отца, бабушки, деда, друга - дальних и близких. Человек переживает факт обращенности к ним (уже умершим), постоянно сталкиваюсь с предметами, хранящими для меня их присутствие. Их голоса, мысли и страсти томятся в кассетах, письмах и книжках, громоздящихся на моем письменном столе - этом мире, фактически открытом мне пишущему - вот здесь. А вот, стоит лишь открыть коричневую обложку альбома, присутствую я, которого уже нет. Этот голенький малыш на подушке с кружевами, чью человеческую позу бережно устанавливают в присутствии взгляда фотоаппарата две руки того, кого уже нет, есть я, которого так же уже нет вот такого! Я стал другим. И мое разглядывание моей старой фотографии таит тошнотворно-подсасывающее переживание фактической погруженности в поток становления. "Как мир меняется! И как я сам меняюсь! Лишь именем одним я называюсь –« На самом деле то, что именуют мной, Не я один. Нас много. Я - живой. Чтоб кровь моя остынуть не успела, Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел Я отделил от собственного тела!»(Николай Заболоцкий)

Я становлюсь другим, и мой жизненный мир становится другим - и этот вселяющий бессознательный ужас факт становления другим назойливо предъявляется мне многочисленной предметностью, открываемой в простате указующего вот. Мне дана как факт иллюзорность попыток удержаться в безмятежности наличного состояния. Я из него перманентно вытолкнут, выброшен потоком становления навстречу ничто смерти. Перманентное переживание факта выставленности в ничтожащий поток становления дано как ужас. Он формирует импульсивную и безуспешную реакцию отталкивания, попытку улизнуть, как-то задержаться в присутствии наличного - фотографией на стене, именем на скамейке, автором напечатанной статьи или книги. Но чем настойчивее я стараюсь сохраниться в наличном, тем безжалостней мне предъявляется обреченность на неудачу подобных попыток.» (И.П. Тищенко)

Однако ужас переживания факта смертности, не только отвращая отталкивает, но и прельщая, притягивает человека.

"Есть упоение в бою И бездны мрачной на краю, Все, все что гибелью грозит Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья". (А. С. Пушкин)

Рисковать, поставить себя на край пропасти, пройти по той черте, что разделяет жизнь и смерть, заглянуть со сладким замиранием сердца в бездну - все это составляет естественный горизонт присутствия человеческой самости в мире, способ ее самоутверждения.

Изничтожающая смерть как мощный магнит, обладающий одновременно "отталкивающим" и "притягивающим" полюсами, в напряженном экстазе ужаса разворачивает самость в потоке становления как своеобразную стрелку компаса "от себя" лицом к "ничто". Причем, разворачивая, выставляет ее во вне из наличного состояния.

2.В жизненном мире человека, оказывается, не на что опереться - все, чтобы он не хотел удержать в своем присутствии, в том числе и он сам становится иным. Путь к устойчивости само-стояния лежит по ту сторону жизненного мира. Это путь трансцендирования, как бы развивающий энергию выдвижения в Ничто. Через процедуру трансцендирования человек расчленяет собственное существо на пребывающее устойчивое бытие самости, вынесенное за скобки мира, и заключенную в этих скобках, становящуюся наличность событий, в том числе и его телесную фактичность. В этой установке сознания, поляризованность человеческого существования выражается в оппозициях «Я» и «Тела», сущности и явления, цели и средства, смысла и выражения. Трансцендирование, таким образом, производит фундаментальную метафизическую работу разбиения человеческого бытия на "внешнее" и "внутреннее". Одновременно структурализуется мир фактического присутствия, распадаясь на феномены, которые детерминированы "внутренним" человека и являются результатами его само-детерминации и само-выражения, и феномены из-вне (для этой самости) определенными к существованию. Превращение второго рода феноменов фактического мира в феномены первого рода представляет собой процесс очеловечивания природы и самого человека.

В результате трансцендирования из наличного состояния, в котором смертность выступает как чистый факт, человек приобретает самоидентичность, которая в перспективе противопоставлена смерти и становлению. Находя себя пребывающим в своей сущности, он оптимистически противостоит конечной превратности, нестабильности и трагизму эмпирического существования. Как сказал философ: "В марксистской философии конечность индивида рассматривается как диалектический момент существования человечества, восходящего в своем поступательном развитии к более совершенным общественным формам выявления сущностных сил человека... Для марксистской философии трагизм смерти снимается именно тем, что индивид как носитель всеобщего продолжает жить в роде".

«Моя рука не есть часть моей "самости". Ее можно отсечь ничуть не уменьшив моего "Я". Даже мое тело в целом не есть моя самость. Оно постоянно становится другим (отмирает), но Я-то остаюсь тем же - и в теле малыша на подушках, и в теле пионера на Красной площади, и в теле молодого мужчины в день бракосочетания, и в этом теле согнувшегося над листом бумаги "скриптора", с ноющей поясницей и зудящей недосягаемой для руки областью на спине. Несущий смерть поток становления как бы смывает прах несущественной и неподлинной эмпиричности, отмывая крупицы подлинного в человеке - его нетленной сущности.»(И.П.Тищенко)

Смерть завершает эту работу, действуя как фотографический реагент, проявляющий самость, освобождая всеобщее и родовое в человеке (сущность) от затемняющей связанности с конечным эмпирическим существованием. Человек как эмпирическое тело исчез с лица земли, а его опредмеченная в орудиях труда и в произведениях художественного творчества сущность продолжает жить. И умерший тем более жив в роде, чем больше его индивидуальная жизнь была выражением всеобщего, т. е. чем больше она была творчески производительна.

Аналогичным образом, для христианского сознания смерть представляет собой особое событие, в котором мечущаяся, подверженная превратностям изменчивого мира душа человека приобретает свою завершенную целостность или ин-дивидуальность. Смерть как бы обнажает замысленную в Божественном разуме судьбу этого конкретного человека, его самость - то, что он есть на самом деле и с чем предстанет на суд Творца. Поэтому в рамках христианского миросозерцания, человек рассматривается как бытийствующий в своей сущности, обращенный к ней в каждом эмпирическом шаге лишь тогда, когда этот шаг или этот поступок человека рассматривается сквозь призму последнего часа. В средневековом сознании каждое мгновение нравственно осознается и осмысляется... как мгновение предсмертное, замыкающее жизнь, мгновение исповеди, мгновение на грани времени и вечности. Это означает, что каждый миг, вынесенный на порог вечности, нравственно завершает земное время человека, все его жизненные поступки.

Натуралистически атеистическому сознанию просвещенных европейцев, не верящих ни в коммунизм, ни в господа Бога, но лишь в "атомы и пустоту" в смерти так же предъявляется их сущность - разлагающаяся до атомарных субстанций плоть.

Таким образом, смерть в мире фактического выступает как своеобразная "дверь", связующая имманентное существование с трансцендированной сущностью.

3. Трансцендируя перед лицом смерти из потока становящейся фактичности, человек обнаруживает различные предметности этого мира (в том числе и фактичность смерти) как нечто находящееся в своем распоряжении. Это распоряжение может быть либо манипулятивным - в роли средства для поставленной цели, или коммуникативным - в роли знака для выражения смысла. Через средства и знаки его самость утверждает свое присутствие во внешнем мире как нечто по сути своей внутреннее. Причем это самоутверждение может иметь две морально дифференцируемые модальности - жертвы и убийства, которые в свою очередь двояко направлены - на себя и на другого.

Например, самоубийство неизлечимого больного может с одной стороны играть роль средства избавления от непереносимых физических и психических страданий, или средством избавления от страха их приближения. Оно же нередко выступает в роли знака - последней отчаянной и тираничной попытки обратить внимание окружающих на себя. Смерть превращается в немой крик - Я здесь!

Однако тоже самое по фактической предъявленности действие может выступить не убийством, а жертвой, с помощью которой человек стремится избавить близких от ада душевных страданий, связанных с необходимостью ухода за ним, или бремени финансовых издержек на сиделку и дорогостоящие лекарства, от урона, причиняемого их жизненным планам прикованностью к его умирающему телу. Здесь само-пожертвование есть лишь средство. Но нередко оно выступает как мощный коммуникативный жест. Например, самосожжение как жест политического протеста против социальной несправедливости.

Убийство другого на протяжении всей истории человечества выступало в качестве наиболее популярного средства само-утверждения в форме грабежа собственности, приватизации, дуэлей, войн и. д. Не менее древние корни у публичной казни как средства установления власти и одновременно ее присутствия в жизненном мире каждого индивидума и социума в целом. Ту же роль сыграл, благодаря прямым трансляциям CNN, расстрел президентскими танками "Белого дома". На какой-то краткий исторический момент власть как бы обрела себя, заставила основных политических субъектов признать свою волю. Но затем, испугавшись собственного отображения в зеркале национального и международного общественного мнения, трусливо отвернулась от себя - "Это не Я!"

Не менее популярны в современном мире и человеческие жертво-приношения. Здесь и деяния политических лидеров во имя национальных, классовых и иных ценностей, бросающих на алтарь отечества тысячи жизней своих соотечественников. Здесь и свершения ученых мужей, проводящих рискованные эксперименты на людях, которые им стоят дешевле, чем содержание лабораторных морских свинок. Во имя прогресса науки или славы Родины оправданы любые жертвы.

Во всех подобного рода ситуациях, человек самоутверждается, т. е. открывает свою самость для себя и других как присутствующую в наличии через власть, устанавливаемою посредством смерти. Это настоятельное стремление к самоутверждению с необходимостью вводит смерть как элемент фактического мира в круг предметностей, над которыми самость пытается установить свой контроль. Смерть как внешняя и независящая стихия должна быть авторизована, должна превратиться из события, случающегося с человеком, так же как она случается с животным и растением, в его поступок. Возможность подобного усвоения смерти наглядно демонстрирует описанный выше суицид как средство и коммуникативный акт.

Однако в последних случаях смерть оказывается важной для достижения чего-то иного, а не сама по себе. Она в этих действиях в принципе может быть заменена на другие средства или знаки. Открытие новых обезболивающих средств может заменить суицид как бегство от боли, признание со стороны других - суицид как коммуникативный акт. Усвоение смерти как заключительного аккорда моей жизни принципиально необходимо для полноты ис-полнения человека. Смерть как акт предельной самодетерминации, превращает всю жизнь человека целиком в поступок, т. е. максимально расширяет границы своего ответственного бытия, моральное пространство человечества. Если смерть происходит с человеком как естественное событие, такое же как пищеварение - то оно происходит по ту сторону добра и зла, т. е. в принципе вне пространства человеческого присутствия.

Только установив себя в просвет гамлетовского вопроса - "Быть или не Быть?"- человек переживает себя свободным от впаяности в мир фактического, и через эту свободу ответственным за все с ним происходящее. В этом смысле выбор смерти начинает трактоваться правом человека - некоторым непременным общественно призванным условием его само-реализации. Самоубийство как средство, которое в принципе можно заменить и другим средством, не требует легитимизации. Во многих случаях, обманув родственников или врача, можно без труда достичь желаемой цели. Это банальная человеческая ситуация, распространенная повсеместно и при демократии, и при тоталитарных режимах.

Коренящаяся в основаниях современной культуры установка на предельную самодетерминацию с необходимостью рано или поздно ставит перед обществом вопрос о праве на смерть, как одном из неотчуждаемых прав человека, требующих общественного признания и защиты.

4. Самоутверждение человека и открытость его самости для него самого и других в определенного рода действиях возможно лишь постольку, поскольку каждому отдельному эмпирическому акту уже предшествует как возможное пространство открытости. До того, как человек убъет (принесет в жертву) себя или другого - ему, его самости уже открыта пред-расположенность (причастность) к смерти и себя и другого. До того, как самоубийство больного превратится в коммуникативный жест (знак), обращенный к другим, для него уже предсуществует в мире его возможностей - пространство коммуникации, в котором самость другого обладает как бы "глазом" для того, чтобы прочесть этот знак, или "ухом" способным расслышать вопль самоубийцы. Так же как и самость самого потенциального самоубийцы своим внутренним чувством как бы предчувствует свой еще неизданный вопль.

Иными словами, человек открывающий свою самость как трансцендированную сущность, властвующую и коммуницирующую посредством смерти, неизбежно обнажает и неустанно подтверждает (дабы избежать любой попытки амнезии) свою предрасположенность (причастность) и рецептивную открытость ей.

5. Однако трансцендированию, присутствующему в чисто коммуникативных и манипулятивных актах, еще недостает радикальности. Смерть, как и иные элементы мира фактичности, сохраняют свою органическую сращенность с центром самоидентичности, как ее своеобразные "функциональные органы". Между полюсами сущности и фактического существования, на которые дифференцированно существо человека, еще нет ничего. Они соприсутствуют в органической сочлененности и неотчужденности.

Радикализация трансцендирования осуществляется при попадании человеческого существа в просвет вопроса об истине. В рамках нашей культуры этот вопрос структурирован дискурсом гносеологического отношения. Пока элементы становящейся фактичности имели для человека органный статус, т. е. были средствами и знаками для целей и смыслов его самости, то вполне естественно, что их судьба в мире этой самостью и определялась. В рамках гносеологического отношения мир фактичности приобретает статус объективного.

Судьба событий в объективном мире нацело определяется взаимодействием элементов, выстраивающихся друг по отношению к другу в цепочки причинно-следственных отношений. Самость как "случайная" относительно закономерной организации объективного мира "субъективность" выбрасывается из него и размещается в позиции гносеологического субъекта (объективного наблюдателя). Между "самостью" и миром объективной фактичности возникает фундаментальный разрыв взаимонепричастности и одновременно взаимной особо интимной открытости, которой не было в рамках органической связанности. Ведь именно поставив себя в позицию дистанциированного наблюдателя, человек приобретает, во-первых, способность созерцать события в их истинной данности (то, что классическая метафизика называла первичными физическими качествами вещей), во-вторых, возможность открывать для себя истинные закономерности, правящие в эмпирическом мире, а, в-третьих, властвовать через познание истины над событиями в мире фактически данного.

Дарящий власть свет истины - вот, что заполняет разрыв, между самостью, сфокусированной в точку зрения гносеологического субъекта, и телесностью, вписанной в физическую природу.

Смерть как и любой фрагмент фактического мира в рамках гносеологического отношения становится объектом познания. И хотя сама она как акт радикальной трансформации еще живого в уже мертвое постоянно ускальзывает от взгляда объективного наблюдателя, но это удручающее ускользание не лишает исследователей оптимизма. Следы смерти во множестве разбросаны на песке причинно-следственных взаимоотношений. Стоит еще чуть-чуть покопаться, просеять пару другую бесконечностей фактов сквозь сито верно методологически организованной теоретической рефлексии и истина жизни и смерти будет в наших руках. Открыв истинное знание причин смерти, человек получит над ней власть и станет бессмертным.

Собственно говоря, многое уже сделано на этом пути. Сколько болезней, ранее неотвратимо вызывавших смерть, практически побеждены или находятся под эффективным контролем врачей. Идут успешные эксперименты, обещающие победу над старением. Смерть отступила - средний срок жизни увеличился повсеместно, что бы ни утверждала науконенавистники из лагеря пророков экологической катастрофы. Однако стал ли человек от этого менее смертным? И мотылек, чья жизнь укладывается в световой день, и дуб, живущий несколько столетий - одинаково смертны по сути своего бытия.

Этика Духа

Когда человек ставит перед собой высокие идеалы, высокие цели, он часто забывает о том, насколько коротка его жизнь. Очень многие люди с какой-то агрессивной радостью пытались и пытаются теперь отыскать научные аргументы, ниспровергающие древнее учение о том, что человеческий дух неразрушим. Между тем, это стремление к уничтожению, это стремление лишить человечество самой сокровенной, самой задушевной, самой древней надежды напрасно выступает под лозунгом, девизом научности: потому что все этапы цивилизации, все общества имели эту идею и эту веру.

Когда археологи открывают древние захоронения людей каменного века, они находят их похороненными в позе младенца, как в утробе матери. Тем самым древние люди как бы хотели сказать, что после физической смерти начинается иная жизнь. Древние религии Египта, Вавилона, Индии, Греции всегда стояли на твердой почве иммортализма, то есть бессмертия души.

Это соборный, коллективный опыт всего человеческого рода. Для древнего египтянина иная жизнь была подобна этой жизни. Тем не менее, человек в той, иной жизни отождествлялся с высшими существами, с богами, и его натура переживала некую таинственную трансформацию.

Иные цивилизации представляли себе посмертие унылым и мрачным. Напрасно нам пытаются внушить, будто идея бессмертия родилась из страха, как утешение. Что говорит о посмертном бытии Гомер в "Одисее"?. Вспомните, какое там сумрачное царство, наполненное несчастными духами. Однако они живут, однако они существуют. И в той же греческой религии впоследствии возникает мысль о раздвоении личности человека в посмертии. Какая-то часть его идет в мрачный эреб, а какая-то часть оказывается в ином светлом мире.

В индийской религии личности не существует. Есть только одна сверхличность - божественное бытие, всплесками которого являются наши личности. Рождаясь на короткое мгновение в мир, они уходят опять, погружаясь в сверхбытие. И только жажда жизни, привязанности мирские, воздаяние кармы влечет их снова на землю, они воплощаются вновь в других живых существах или в людях. Тем не менее индиец всегда понимал, что смерть - это не конец.

Греческая философия дала первое в истории умозрительное обоснование бессмертия души. Платон развивал мысль о том, что наше сознание, человеческий дух - начало не материальное, но, в то же время, вполне реальное. Человеческий дух не состоит из частей, он не является агрегатом, поэтому его нельзя дезинтегрировать, демонтировать. Самоанализ, с которого началась новая древнегреческая философия, сократовская, самоанализ привел человека к великой мысли об иноприродности нашего "я" по отношению к стихиям этого мира. Дух человека, неосязаемый, невидимый, невесомый, является как бы гостем в этом природном мире, где все можно, так или иначе взвесить, измерить или увидеть.

Человеческая мысль подходила к тайнам божественного присутствия в мире, когда человеческая мысль почитала и поклонялась стихиям природы, когда человеческая мысль подошла через библейские учения к верховному откровению о едином Боге, она всегда свидетельствовала о реальности неразрушимого духа. Неразрушимым может быть именно только то, что не относится к миру вещей. Впоследствии христианские мыслители, средневековые философы (Фома Аквинат), философы нового времени (Лейбниц), рассматривали так саму идею бессмертия.

Что есть распадение? Распадение есть движение каких-то частей. Что есть движение? Это есть перемена места в пространстве. Но нет того пространства, в котором бы была заключена душа человека.

Когда-то покойного архиепископа Луку, известного врача-хирурга Войно-Ясенецкого, спросили: "Неужели вы верите в существование души в то время, как столько раз вскрывали мертвое тело человека?" На что он ответил: "Я много раз вскрывал тело человека, но я никогда не видел в нем ни мыслей, ни разума. Я видел только органы, мертвые органы". Значит, в принципе, невозможно увидеть то, что составляет самое существо человеческой природы.

Многие слышали о книге Раймонда Моуди "Жизнь после жизни". Опрашивая многочисленных людей, которые пережили клиническую смерть, доктор Моуди пришел к выводу, что сегодня уже нельзя повторять, как говорили наши древние предки, что "оттуда" еще никто не возвращался. Сегодня мы уже знаем людей, которые возвращались "оттуда".

Задолго до выхода книги "Жизнь после жизни", А. Мень интересовался подобными явлениями. Он записывал рассказы людей, которые на операционном столе скончались, но потом, благодаря усилиям реаниматоров, вернулись к жизни. И то, что они ему рассказали о том, как видели свое тело со стороны, как они слышали слова врачей, сестер, находившихся рядом, как они переживали необыкновенную, ни с чем не сравнимую легкость и чувство счастья, как при этом ясно работала голова, словно смотревшая со стороны на свою физическую голову.

Один из таких людей рассказывал, что, переживая это чувство счастья, он сам себе говорил: "Вот, я нахожусь в Царстве Божием. Наверное, это Царство Божие и здесь нет времени, а у нас только минуты и секунды". Хотя на самом деле он видел вокруг себя ту же больничную палату, но он каким-то образом сумел увидеть мир, странный мир. Казалось бы, все тот же, но в то же время иной, как будто бы с него снят некий покров.

Это напоминает известное стихотворение Владимира Соловьева о грубой коре вещества, которая скрывает духовную силу и красоту мироздания. "Весь я не умру. " Но это не в том смысле, который вкладывал в эти слова поэт. Потому что Пушкин проходил сложную эволюцию духовную и, когда писал "Памятник", то имел в виду бессмертие в творениях: "Душа в заветной лире мой прах переживет... "

Но как бы ответом на это служили стихи другого человека, скончавшегося ранее и бывшего предшественником Александра Сергеевича - Гаврилу Романовича Державина, который писал в оде "Бог" о человеке, как о временном госте в мире, который должен вернуться в божественное бессмертие. Когда он умирал, уже холодеющей рукой на дощечке он начал писать стихотворение о вечности и начал его словами, как бы навеянными библейским Экклезиастом, а в общем-то продиктованные глубоким опытом его трудной, непростой жизни:

Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвения
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры иль трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.

Даже то, что "в заветной лире" сохранилось, - не вечно. А вечно то, что принадлежит иному миру, что является величайшим чудом мировой эволюции, истории всего мироздания. Если материальный мир идет в энтропийную сторону, в сторону, когда энергия теряет напряжение и как бы все идет к тепловой смерти, то биосфера - это чудо мироздания , это мир живых существ нашей планеты, может быть и не только нашей.

Жизнь является колоссальным тормозом, колоссальным вызовом водопаду смерти, который уносит материю в небытие, уносит материю в смерть. В этой борьбе против смерти ноосфера похожа на гигантское дерево, которое зимой, что бы выжить, теряет листья. А листья - это бесчисленные индивидуумы, бесчисленные виды, роды, классы живых существ. Они гибнут, но мощное древо жизни остается твердым и негибнущим. Потому что тайные, сокровенные, но явные теперь для человека узы и нити связывают деревья и обитателей морских глубин, человека и мельчайшее насекомое, гигантского обитателя моря и то существо, которое мы можем видеть только под микроскопом.

Единая структура жизни заложена во всю биосферу. Она работает по единой системе, по единому принципу генетическому. И построена биосфера на основании тех элементов, которые она уже нашла в природе. Вы все прекрасно знаете, что главный компонент жизни, дезоксирибонуклеиновая кислота, состоит из веществ, которые встречаются в неживой природе. Но вот среди царства биосферы зарождается таинственным образом новое царство, которое Вернадский и Тейяр де Шарден называют ноосферой, сферой разума (от греческого "noos", мышление, разум).

И вот удивительное свойство ноосферы: она не берет за основу то, что есть в предыдущих фазах. Хотя некоторые элементы мышления мы встречаем в мире, но нет в природе того, что мы должны назвать духом, - творчества нового, нравственного выбора, глубинного самосознания, стремления к бесконечности. Когда самка осьминога откладывает яйца она убивает себя, срабатывает определенная железа, которая уносит ее из жизни. Почему это так? Она выполнила свое предназначение. То же самое происходит со многими живыми существами. Те, кто видели иногда над вечерней рекой кружащиеся стаи полупрозрачных легких стрекозок-поденок, думают, что это за праздник и танец? А это праздник любви и смерти. Ибо рождаются эти поденки даже без ротового отверстия, они даже не могут поесть. Их единственное призвание, в этот единственный вечер их жизни, когда они выходят из воды , из личинок, это плясать в воздухе, парить, дать начало новой генерации и в этот же день погибнуть. И утром мы видим целые пласты серебристые этих погибших насекомых на поверхности реки. Они выполнили свою функцию здесь.

Альфред Рассел Уоллес, как и Дарвин, разработавший теорию эволюции путем естественного отбора, был поражен (он писал об этом неоднократно) тем, сколько заложено в дух и сознание человека всего, что не нужно ему для приспособления к окружающей среде. Стремление к высшему познанию, стремление к бескорыстному знанию, способности самые разнообразные, присущие гению человека, - все это не нужно для выживания человека. Более того именно владея этими дарами, человек часто подвергает себя и опасности, и даже угрозе смерти.

Жизнь животных, хотя и имеет в себе элементы психики и сознания, является отражением их телесной жизни. Когда животное удовлетворило потребности телесной жизни, элементарные потребности психической жизни, ему больше ничего не надо, и животное спокойно. Немецкий исследователь Шаллер, когда он жил в лесу с гориллами, высокоразвитыми живыми существами, поразился тому, насколько они не изобретательны, флегматичны, даже безынициативны. Потому что, у них нет врагов, им не от кого прятаться. У них пища всегда под руками. У них, как бы мы теперь сказали, решены все основные проблемы, и поэтому жизнь их проходит в сонном таком состоянии.

Но если человек удовлетворит свои потребности, если он одет, сыт, если все у него есть, если он нормальный человек, он на этом не успокоится. В красноречивом утверждении этого факта заключается величайшее значение гетевского "Фауста". Мефистофель слишком низко ставил человека. Что он обещал доктору Фаусту? Молодость, любовь, богатство, власть, славу. Все это он дал. Но никогда, ни на одно мгновение Фауст не успокаивался. И только в конце дней своих, только в конце своих дней он почувствовал драгоценность мгновения. Когда? Когда получил что-то?

Нет. Когда он отдал, когда он стал служить другим людям. Напрасно Мефистофель думал, что выиграл пари. Бессмертная часть Фауста уносится в небо, как пишет Гете в конце своей трагедии. А Мефистофель оказывается обманутым. Потому что тот, кто не для себя искал счастья, тот всегда оказывается победителем низших начал.

Так вот, человек "мятежный, ищет бури". Человек, если успокаивается, деградирует. Человек, - ноосфера, - это некая стрела, запущенная в вечность. Вся поэзия, все искусство, вся тайна музыки, - все это не относится к области удовлетворения материальных нужд и потребностей человека. Да, конечно, для того, чтобы существовать в своем теле, человек в этом во всем нуждается. Но здесь происходит трансформация, как в случае с углем и алмазом. Небольшая - структурная перестройка, и - получается алмаз. Грязная земля - и из нее поднимается прекрасный цветок.

Это вовсе не значит, что дух человека порождается его телом. Существует качественное различие между нашим нематериальным духом и материальным биологическим телом. У нас нет ни логических, ни фактических доказательств того, что материальное может создать духовное. И если человек скажет вам, что вот умерло тело и душа больше не существует, это будет равнозначно тому, что вы перерезали телефонный провод, и аппарат не говорит, и вы думаете, что на другом конце провода все умерли. Контакта нет, но где доказательства, что дух прекратил свое существование? И, кроме того, что означает "прекратил"?

Да если зажечь свечу или костер, а потом погасить, что произойдет, с точки зрения физики, а не беллетристики? Только изменение существования формы материи. И если дух теряет возможность реализовать и проявлять себя через тело, это вовсе не значит, что дух аннигилировался и испарился. Он возвращается в свойственную ему сферу.

Тело человека ведь тоже не испаряется. Оно возвращается в объятия земли, в объятия матери-природы, в ее круговорот. И ни один атом нашего тела не погибает, а он будет слит вместе с этим круговоротом мироздания. Но какое основание у нас думать, что мощный фактор, дух человека, который меняет, искажает и украшает одновременно целую планету, который проникает своим острием в прошлое, в будущее, в далекие страны, который может совершать мгновенные акты постижения, который всегда парадоксален, всегда неожидан, что этот фактор является столь ничтожным, что может быть ниже, чем тело, которое меняет лишь форму существования? Дух тоже меняет. Но как?

Если биосфера сохраняет в целостности жизнь, древо жизни, то для ноосферы важно не древо, важно не целое, важна не сумма только лишь, а важны элементы. Ибо у духа есть одно величайшее свойство - его личностный характер. Дух - это не стихия. Сознание, мысль, творчество сконцентрированы вокруг магнитного полюса, который мы называем "я".

Один из основателей квантовой механики Э. Шредингер писал, что человек может забыть о своем прошлом, если под влиянием гипнотизера у него из сознания убрали воспоминания. Он может переехать в другой город, он может изменить свое имя, он многое может изменить. Но это не убьет его самого, потому что его "я" остается. И оно никогда не будет разрушено, даже тогда, когда, как говорит Шредингер, будет разрушено его тело.

Это великий и важный факт и свойство ноосферы. Когда пытаются отбросить этот факт, то забывают о презумпции существования, о том, как говорит Бергсон, что надо еще доказать: пусть докажут, что душа исчезает. Тех фактов, которые мы имеем, еще недостаточно, и, наоборот, есть немало фактов, которые показывают иное.

Знаменитый американский психолог Ульям Джеймс проводил массу опытов, в которых ему удалось как-то соприкоснуться с сознанием умерших людей. Его отчеты были опубликованы. Этим занимались многие общества в конце ХIХ и ХХ веков. Огромный материал дала парапсихология . Всевозможные открытия и, в частности, одно из удивительных открытий, что дух действует в мире, не зная границ.

Мать может почувствовать трагедию или смерть своего ребенка, если с ним это случилось на другом конце земного шара, почти в то же мгновение. Воздействие духа на дух не экранируется ничем. Любые лучи, любые поля можно экранировать, но нельзя экранировать дух. Кстати, этим объясняется, почему происходит воздействие на расстоянии. В свое время много говорили о телевизионных сеансах Кашпировского... Казалось бы, нет человека рядом, есть только изображение. Но на самом деле дух - способный гипнотизер. Кстати, что такое гипноз, никто не знает, но фактически это есть воздействие одного духа на другой. Причем, воздействие самое парадоксальное. Хорошее ли, плохое ли, мы не будем сейчас решать. Я говорю о фактах.

Таковы удивительные свойства духа. Нематериальность. Единство, особое единство. Сверхвременность. Потому что время внутри духа течет по-другому. Простой пример: когда вы сидите, ждете чего-то, 10 минут вам кажутся вечностью, и наоборот, когда вы действуете. Есть восприятие времени духом, которое не соответствует объективной фиксации длительности времени.

Дух творит. Вы можете сказать, что творят и животные. Да, биосфера творит многое. И соты пчел, и гнезда птиц и многое другое. Но подумайте о том, можно ли назвать это творчеством, когда инстинктивно, бессознательно, из поколения в поколение, тысячи лет, повторяя с неким автоматизмом движения своих отдаленных предков, бобры или пчелы делают все эти движения? А человек создает то, чего не было. Любой из вас признает, что достоинство художника, и поэта, и писателя в том, что он создает небывалый мир, мир, которого не существовало. Даже если он пишет пейзажи реальные, даже если мы видим картину Рериха "Брахмапутра", то это не та Брахмапутра, которая была бы уловлена объективом фотоаппарата, а это таинственное состояние реки, преломленное через творческое воображение художника.

Только дух способен создавать фантомы, изобретать, склеивать, разрывать. Только дух может трепетать от красоты и величия. В конце концов, высшие проявления человеческого духа - в религиозном творчестве, в искусстве, музыке, любви. И думать, что это мусор эволюции, что это можно отбросить, как нечто не заслуживающее внимания, значит не понимать закономерностей мира, не понимать, как в нем сберегается все самое главное. Личность стоит на вершине. Она любит, она творит, она постигает, познает. И она не гибнет.

Те люди, которые с ХVШ века пытались отбросить идею иммортализма, бессмертия, говорили, примерно как врач Кабанис: "Мозг производит дух, как желчь производится печенью". Но это лишено смысла. И желчь, и печень материальные вещи, которые можно увидеть и измерить. И в трупе все это можно найти. А попробуйте найти мысль! Можно увидеть все движения нейронов, но никогда не увидеть самой мысли. Разве только что в фантастическом романе.

Когда человек открывает для себя свою сверхвременность, свою необычность, говорят: "Это бегство от жизни". И главным, наиболее серьезным аргументом, направленным против идей иммортализма, бессмертия, это нравственный упрек. Нравственный упрек заключается в том, что люди надеются на тот свет и поэтому не хотят ничего делать по-настоящему в этой жизни. Снижается их социальная активность, появляется позиция аутсайдера, позиция мещанина, позиция гедониста и так далее.

Таким образом, учение о бессмертии является важным движущим фактором той ответственности, которую человек несет за себя, за других, за свои деяния, за свои слова. И даже мысли. В человеке спрятаны, скрыты, закодированы величайшие возможности, огромные, превосходящие вообще всю нашу земную жизнь. Поэтому раскрытие этих возможностей ожидается лишь в процессе бесконечной эволюции, бесконечного становления духа. А бесконечное становление здесь, на земле, невозможно.

Основатель экспериментальной психологии Г. Фехнер говорил, что человек живет вовсе не один раз, а три раза. Первый раз он живет 9 месяцев в утробе матери, он в одиночестве, и он спит. И в это время создаются органы его тела, которые принадлежат еще биосфере. Потом он рождается, он переживает свое рождение, как смерть, вы понимаете, почему. Ребенок задыхается, он отрывается от матери и, пока у него не раскрылись легкие, с ним происходит нечто подобное агонии.

И вот наступает вторая жизнь. Здесь уже сон чередуется с бодрствованием, здесь уже не одиночество, а общение с определенным кругом людей. Здесь физический биосферный элемент человека расцветает до конца и довольно быстро начинает увядать. Но здесь же развивается, раскрывается, обогащается и растет, или, точнее, может расти его духовное начало.

И потом наступает третья жизнь. В ней нет сна, это вечное бодрствование. И она распахнута для бесчисленного количества духовных существ. Пророки, ясновидцы, мистики, да и каждый человек в особые моменты своей жизни может пережить на секунду такие мгновения, когда "внял я неба содроганье, и горный ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье". В такое мгновение кажется, что вся вселенная вмещается в тебя. Соприкосновение этому опыту будущего, космического сознания - это то, что ожидает человека. Но ожидает его не даром, а как результат его упорного труда.

Математически доказать бессмертие души нельзя, как нельзя и опровергнуть. Почему это так? Когда знаменитый русский химик Бутлеров пытался с помощью материалов по медиумизму доказать бессмертие души, комиссия, возглавляемая его коллегой Менделеевым, признала эти факты недостаточно убедительными. Но в отчете Менделеев писал, что доказательств нет, но как человек, выросший в христианской традиции, он предпочитает сохранять веру в бессмертие.

Еще раз скажу, почему нет этих доказательств. Потому что, если бы они были ясными и неопровержимыми, то призыв к творчеству, к добру и совершенствованию звучал бы как приказ, звучал бы как навязанное, как жестокая мысль. Человек был бы приперт к стенке и не имел бы свободы выбора, личность была бы унижена. Перед лицом творца человек только тогда является его образом, когда он свободно и добровольно идет к нему навстречу, когда он совершает прыжок через пропасть, когда он осуществляет, как говорил Блез Паскаль, риск веры, идя навстречу ему.

И поэтому, каковы бы ни были научные данные, которые будут подкреплять наше представление о бессмертии, в основе всего должно быть направление нашей воли, вектор и стрела нашей воли, которая направлена в вечность, к добру, которая идет навстречу призыву Творца, звучащему в Евангелии: "Будьте совершенны". Человек, будь совершенен, бесконечно, как Отец твой небесный совершенен.

И тогда мы познаем на практике, познаем в глубине нашего духа, что есть бесконечная божественная любовь, которая обнимает человека, которая обнимает мироздание, навстречу которой выходит человек, если он действительно хочет пойти по пути совершенствования. Не своими силами, но силой духа. И тогда мы поймем, что имел в виду наш великий поэт и философ Владимир Соловьев, когда писал:

Смерть и время царят на земле.
Ты владыками их не зови.
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви

Заключение

Я хотела бы в заключение сказать, что мы не сможем понять саму смерть как индивидуальное или социальное явление, если не свяжем ее с проблемой смысла жизни, а так мы и пытались вначале ставить эти вопросы, если не ответим на вопрос и о смысле смерти, а смысл такой есть, и не только социально-нравственный, но и даже биологический. По отношению к нам, людям, это в наибольшей степени, может быть, трагично выглядит, потому что мы - человечество, «хомо сапиенс», каждый индивид - не являемся какой-то абсолютной ценностью. В определенном - эволюционно-биологическом отношении, мы выявляем смысл своего существования, в том числе и биологического, все-таки в отношении к роду. Гибель индивида в этой жестокой природе - я отвлекаюсь от социальных параметров, - гибель индивида ничто не означает для рода, и очень часто, она даже является условием его существования. В определенные периоды, с биологической точки зрения, человек становится "неинтересным" для природы: тогда, когда он минует репродуктивный период, хотя для общества, для человечества только тогда наступает пора наибольшей продуктивности, может быть, и в наибольшей степени нужности отдельной личности для рода. Как решается это противоречие и может ли оно вообще быть снято - это одна из сложнейших проблем.

Литература:

Жить и умереть
Академик И.Т.Фролов
Бессмертие
Отец Александр Мень
Смерть и самоидентификация человека
П.Д.Тищенко
Смерть и умирание: этический аспект
Л.В.Коновалова
Индивидуальность как основа самоидентификации
Е.В.Брызгалина
Философские и правовые обоснования проблемы смерти и умирания при СПИДе
А.А.Демидов
Нужно ли учить отношению к смерти
И.В.Силуянова
Смерть и смысл жизни
Б.С.Братусь
Психология горя и утешения
Ф.Е.Василюк
Ребенок в ситуации смертельно опасного заболевания
В.В.Николаева,Е.С.Андрианова, Г.А.Арина, О.Р.Пальмер
Балинтовские группы для врачей, работающих с умирающими пациентами
Н.Д.Семенова
По эту сторону смерти -
Д.Н.Лунев, Центр Психологической Поддержки "Круг"
Проблемы оказания помощи детям, страдающим смертельно опасными заболеваниями -
А.И.Тащева
Когда надежды нет
Б.Г.Юдин
Дитя и смерть: из опыта работы московского телефона доверия для детей и подростков
М.О.Дубровская
Проблема сообщения диагноза неизлечимым больным
А.Г.Клюев