Тема 30. ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЭПИСТЕМОЛОГИЯ И ЭВОЛЮЦИОННАЯ ПРОГРАММА СТИВЕНА ТУЛМИНА

Два значения эволюционной эпистемологии. — О различии эволюци­онной теории познания (ЭТП) и эволюционной теории науки (ЭТН). — «Биоэпистемология» Конрада Лоренца. — Жан Пиаже и теория гене­тической эпистемологии. — Герхард Фоллмер о постулатах «гипо­тетического реализма». — Эволюционная программа Стивена Тул-мина. — Об авторитете понятий. — Проблема изменчивости. — Ин­теллектуальная инициатива. — Наука как совокупность интеллек­туальных дисциплин и как профессиональный институт. — «Науч­ная элита» — носитель научной рациональности.

От имени принципиально иной методологической установки, а имен­но эволюционной эпистемологии, выступал американский философ Сти­вен Тулмин (1922-1997). Общий смысл данного направления состоит в том, что оно изучает познание как момент эволюции живой1 природы и вскрывает механизмы познания в эволюционном ключе.

Эволюционная эпистемология основывалась на идее идентичности биологической эволюции и познавательного процесса и опиралась на пред­ставление о том, что познавательный аппарат человека— это механизм адаптации, развитый в процессе биологической эволюции. Поэтому по­знавательный процесс и развивается по типу эволюционного и, соответ­ственно, может быть понят на основе современной теории эволюции.

Одно из определений эволюционной эпистемологии гласит: «Эволю­ционная эпистемология есть теория познания, которая исходит из трак­товки человека как продукта биологической эволюции».

Таким образом, в качестве основного теоретического ресурса эволю­ционной эпистемологии выступает концепция органической эволюции.

Следует различать два значения эволюционной эпистемологаи.Во-пер­вых, попытку объяснения развития средств, форм и методов познания (органов познания) с привлечением эволюционной схемы. Во-вторых, стремление к эволюционному объяснению самого содержания знания (появления информации). Значение приобретают известные понятия из­менчивости, отбора и закрепления.

Согласно первому значению эволюционной эпистемологии, акцент приходится на вопросы об эволюции органов познания, когнитивных струк­тур и познавательных способностей, обеспечивающих возможность адек­ватного отражения мира. Суть его в утверждении, что наш познаватель­ный аппарат — результат эволюции. В течение миллионов лет нервная си­стема и органы восприятия живых, организмов трансформировались та­ким образом, чтобы обеспечить максимально адекватное отражение ре­альности. А если бы организм не был обеспечен такого рода приспособ­лениями, его существование и развитие было бы невозможно. Аксиомой является то, что только те организмы, чья перцептуальная система по­зволяет действовать адекватно и удовлетворительно в условиях их окруже­ния, выживают и дают потомство. Субъективные структуры познания со­ответствуют реальности, ибо именно такое состояние обеспечивает воз­можность выживания. Этот аспект хорошо показан в тезисе К. Лоренца: «Наши познавательные способности есть достижение врожденного аппа­рата отражения мира, который был развит в ходе родовой истории чело­века и дает возможность фактически приближаться к внесубъективной реальности. Степень этого соответствия в принципе поддается исследова­нию...»1.

Второе значение эволюционной эпистемологии есть непосредственно предмет философии науки, потому что в нем акцент перемещен на мо­дель роста научного знания, которая оказывается по своему характеру и особенностям эволюционной. Здесь речь идет об эволюционной эписте­мологии как одной из концепций философии науки. Она указывает на ди­намику научного знания, эквивалентную логическому истолкованию ди­намики эволюции. Данное направление называют также эволюционной теорией науки.

Когда говорят о различии эволюционной теория познания (ЭТП) и эво­люционной теории науки (ЭТН),то имеют в виду следующее. Первая (ЭТП) исследует становление и формирование познавательного аппарата. Вто-

рая (ЭТН) занимается продуктами познания: гипотезами, теориями, кон­цепциями. За первой — миллионы лет, за второй — десятилетия. Первая опирается на естественно-научное понятие эволюции; вторая— на его метафорическое значение.

Сопоставления ЭТП и ЭТН еще более детализируют эволюционный подход в целом. В ЭТП регулятивной идеей оказывается соответствие; в ЭТН — истина. В первой теории способом достижения наиболее адекват­ного состояния становится приспособление, во второй — приближение к истине. Однако и в первом, и во втором случае существует тяга к един­ственной супертеории, чему в действительности соответствует эволюци­онное развитие. Далее утраченная информация безвозвратно теряется, на что намекает реальный факт — вымершие виды. Иногда информация может возобновляться, тогда речь идет о восстановлении забытых теорий. Следует обратить внимание и на типы вариаций, которые либо слепы, либо целенаправленны. Процесс передачи информации также может про­текать двояко: либо своему потомству, либо всем заинтересованным уче­ным. Прогресс выступает или как побочный продукт эволюционного про­цесса, или как сознательно целенаправленный процесс. Характер нова­ций — квазинепрерывный либо скачкообразный. Ограничения проб пред­полагают множественность либо единичность.

Считается, что такой взгляд на познавательный процесс получил на­звание «эволюционная эпистемология» в англоязычных странах, а в не-мецко-говорящих более употребим термин «эволюционная теория позна­ния». Тем более что и основоположником данного направления считает­ся австрийский этолог К. Лоренц, Нобелевский лауреат по медицине (1973). Основы его учения наиболее явно представлены в книге «Оборотная сто­рона зеркала». К эволюционной эпистемологии тяготели также Карл Поп-пер «Объективное знание. Эволюционный подход» (1972), Герхард Фол-лмер «Эволюционная теория познания» (1975), Стивен Тулмин «Челове­ческое понимание» (1984).

Исследователи эволюционной эпистемологии Кай Хахлвег и К. Хукер уве­ренно называют в качестве пионеров-мыслителей, стоящих у истоков этой концепции, биолога Лоренца, психолога Пиаже и методолога Поппера.

Книга Конрада Лоренцапо эволюционной эпистемологии «Оборотная сторона зеркала» (или «Позади зеркала»), опубликованная в 1973 г., дол­гое время оставалась без должного внимания. Ученый называет «Оборот­ной стороной зеркала» познавательную способность человека, подчерки­вая, что само существование человека и общества есть когнитивный про­цесс, основанный на присущем человеку любознательном или исследо­вательском поведении. Суть его невозможно понять, не изучив общие че­ловеку и животным формы поведения, что и составляет специфику науки этологии. В «Оборотной стороне зеркала» исследование познавательного процесса начинается с изучения поведения амебы и проводится вплоть до человека и человеческой культуры. Причем Лоренц отстаивает принципи­альную позицию, связанную с обоснованием того, что наблюдение над познавательным поведением животных более убедительно, чем извест­ная в философии на протяжении многих веков процедура самонаблюде-

ния. Сосредоточенность философов на интроспекции (самонаблюдении) чревата искажениями. В частности, вопрос о врожденном знании, по мне­нию автора, следует трактовать не в духе Локка и Канта, а как наличие в структуре человеческого головного мозга материального носителя— ге-нома, который и делает возможным усвоение информации о мире.

Исходя из стремления Лоренца поставить все эпистемологические воп­росы на биологическую основу, его направление, а точнее, исследова­тельская программа получила название «биоэпистемология».Ее основной темой стал когногенез, т.е. эволюция структур и процессов познания, эво­люция восприятия, корней понятийнЬго мышления, исследование воп­роса о природе приобретения знания.

«Лоренц отмечает, — подчеркивают Кай Хахлвег и К. Хукер, — что в структурных признаках, характеризующих живые организмы, закодиро­вана природа мира, в котором эти организмы обитают. Например, в са­мой форме глаза, а именно в его структуре, биохимическом составе и динамике, закодированы законы оптики. Плавные сочетания и скользкая поверхность рыбы свидетельствуют о водной среде, в которой она живет. Архитектоника наших костей, форма и текстура крыльев птицы — все эти структуры несут отпечатки отношения организма к миру, который его окружает»2. Поэтому центральным вопросом биоэпистемологии является проблема: как объяснить превращение систем, которые по сути просто хранилища информации, в субъекты познания.

Сам Лоренц назвал собственную концепцию «гипотетическим реализ­мом», в котором содержатся многочисленные достоинства.

• Во-первых, она направлена на отражение естественного процесса роста знания.

• Во-вторых, наблюдение и эксперименты над внешним миром до­ставляют множество фактов, описывающих внесубъективную ре­альность, т.е. реальность, одинаково признаваемую всеми наблю­дателями.

• В-третьих, теории, направленные на объяснение этого множе­ства фактов, пытаются установить закономерности.

• В-четвертых, теории возникают как на основании накопления и классификации фактов, так и из гипотез, каждая из которых явля­ется интуитивной догадкой, стимулируемой не только наблюде­ниями, но и другими, уже успешно подтвержденными гипотезами. Весьма любопытно общее заключение Лоренца, в котором сам про­цесс рождения гипотез, как и вся интуитивная деятельность человека, объявляется загадочной. Дальнейший ход размышлений ученого предпо­лагает решение весьма сложных эпистемологических задач, где необхо­димо как признание выдвинутой Поппером процедуры фальсификации, так и обоснование собственной позиции гипотетического реализма. Итак, правильно построенная гипотеза должна быть в принципе опровержимой, фальсифицируемой, т.е. несовместимой с некоторыми результатами экс­перимента. Это выдвинутое Поппером требование имеет преимущества, состоящие в возможности исключить из научного обихода ненаучные ги­потезы или же обнаружить не столь определенные гипотезы, которые во-

обще не допускает опытной проверки. Если гипотеза выдерживает подоб­ные проверки, ее вероятность возрастает. Научная теория определяется Лоренцом как система тщательно проверенных гипотез, поддерживаю­щих друг друга по принципу «взаимного прояснения». Этот принцип «вза­имного прояснения» и отличает эпистемологическую позицию Лоренца от более формальной конструкции Поппера. По мнению Лоренца, ника­кая гипотеза не может быть опровергнута одним или несколькими несо­гласующимися с ней фактами, а только другой, сильной гипотезой, ко­торой подчиняется большее количество фактов. Поэтому и истина пред­стает как «рабочая гипотеза», способная наилучшим образом проложить путь другим гипотезам.

Другое принципиально важное для судьбы современной философии науки замечание этолога состоит в указании на то, что получение и на­копление информации, существенной для сохранения вида, — столь же фундаментальное свойство и функция всего живого, как и получение и накопление энергии. Когда вследствие мутаций наследственных задатков вероятность получения энергии столь существенно возрастает, что от­бор начинает действовать в пользу наделенного данным преимуществом организма, то возрастает также и численность его потомства. Но вместе с тем повышается вероятность того, что именно представителю этого по­томства достанется следующий большой выигрыш в лотерее наследствен­ных изменений. Основе всякого возможного опыта, т.е. тому «априорно­му», о котором говорил И. Кант, соответствуют:

• самый первоначальный и древнейший механизм — регулирующий контур, посредством обратной связи делающий внутренние усло­вия организма независимыми от колебания внешних условий и поддерживающий их постоянство;

• способность воспринимать стимулы;

• врожденный механизм запуска;

• наследственная координация или инстинктивное движение.

Однако все описанные механизмы, в противоположность когнитив­ным функциям, не способны накапливать информацию. Их действие пред­ставляет собой не процесс приспособления, а уже работу готовых при-способительных структур. Например, очень любопытный механизм им-принтинга, выявленный у птиц, означает, что если новорожденный пте­нец в течение первых часов своей жизни не видит своих природных роди­телей, а видит объект другого рода, то этот объект на всю оставшуюся жизнь он и примет за своего родителя. Любопытным является замечание, что только то окружение, которое входило в опыт наших предков, фор­мировало когнитивные структуры последующих поколений. В ином окру­жении они чувствовали себя ненадежно.

Процессы приобретения текущей информации, телеономные моди­фикации поведения, корни понятийного мышления, исследованные Ло­ренцом, еще ждут своего содержательного интегрирования в современ­ную общую теорию, эпистемологии.

Вместе с тем на фоне биоэпистемологии Лоренца, которую многие оценивали как нефундаменталистскую теорию, Жан Пиажепредложил

свою теорию генетической эпистемологии.Пиаже был уверен, что «если эпистемология не хочет замкнуться в чистые спекуляции, она должна быть всегда обращена к анализу стадий научного мышления и объясне­нию интеллектуального механизма, используемого различными ветвями науки в завоевании реальности. Теория знания, следовательно, в значи­тельной мере — теория адаптации мышления jk реальности. <...> Фунда­ментальная гипотеза генетической эпистемологии состоит в том, что су­ществует параллелизм между прогрессом в логической и рациональной организации знания и соответствующим формирующим психологическим процессом»-'. Генетическая эпистемология стремится объяснить знание на основе особенностей психологического происхождения представлений и операций, на которых оно зиждется.

Пиаже предлагает концепцию стадиального развития мышления. В ре­зультате непрекращающегося взаимодействия между организмом и окру­жающей средой развивается и селективно усиливается множество сен­сорно-моторных координации, которые требуют вмешательства со сто­роны операциональных структур. Тем самым нервная система развивает обогащенную операциональную структуру. В то же время возрастает спо­собность отражать и сохранять в сознании свойства самой этой иерархии.

Согласно Ж. Пиаже, интеллект проходит в своем развитии пять ста­дий: сенсорно-моторную, символическую, допонятийную, интуитивную, конкретно-операциональную и формальную. Именно на первой, сенсор­но-моторной, стадии происходит формирование интеллекта. Он рождает­ся из ассимилирующей деятельности субъекта, которая до появления ин­теллекта приводила только к формированию навыков. Переходная сту­пень между навыком и интеллектом на примере развития человеческой личнрсти связана с координацией зрения и хватания (имеется в виду воз­раст между тремя и шестью месяцами). Первое воспроизведенное движе­ние, приводя к результату, рождает схему, в которой действие и резуль­тат воспринимаются как целое. И как только объекты принимают свое постоянное состояние, схема вызывает повторные действия. Однако объек­ты не имеют еще субстанционального значения. Поэтому, выпадая из поля восприятия, они (на данной стадии развития интеллекта) для ребенка существовать перестают, не сохраняются.

Повторение схемы действия приводит к отделению элементов само­го действия и результата, а также к обобщению. Пиаже отмечает, что к 8-10 месяцам эти процессы приводят к тому, что схемы начинают коор­динироваться между собой. Простые схемы объединяются, а в качестве средства могут быть употреблены другие цели. Эти схемы субъект исполь­зует, чтобы понять незнакомый предмет на уровне сенсорно-моторного отношения. Он встряхивает его, ударяет, схватывает, трет. И уже здесь, по мнению исследователя, возможно говорить об интеллекте4.

Далее, вследствие координирования схем, возникает воспроизводя­щая ассимиляция, которая связана с активным интересом к новому и со стремлением открывать новые схемы действия в результате эксперимен­тирования с объектом. А на втором году жизни ребенка, как отмечает Ж. Пиаже, завершается его образование. Происходит интериоризация (пе-

ренесение во внутрь) активного экспериментирования вследствие того, что в этой фазе появляются первые зачатки представления. У ребенка по­является возможность, с одной стороны, к отсроченной имитации (что тесно связано с образным представлением) и к символической игре, свя­занной с формированием моторного образа, — с другой. Однако мысль здесь не выделена из перцептивно-моторной деятельности.

По Пиаже, условия перехода от схемы к мысли таковы. Во-первых, требуется увеличение скорости ассимилирующей координации схемы, чтобы могли образовываться целостные системы и одновременные их пред­ставления. Во-вторых, должно произойти осознавание самого действия, а не только желаемого результата. И в-третьих, необходимо расширение сферы символических представлений. Тем новым, что характеризует мыш­ление в отличие «от» и в сравнении «с» сенсорно-моторным интеллек­том, является способность представлять одну вещь посредством другой. Эта способность имеет двоякое применение: в формировании символов и в использовании знаков, которые произвольны. Символ у Пиаже выступа­ет продуктом воображения, которое создает образы для обозначения ре­ально существующего, воспринимаемого сквозь призму собственных ин­тересов. Начальная стадия репрезентативного интеллекта характеризует­ся Пиаже как допонятийная. Предпонятие, будучи переходной формой мысли, конкретизируется как в слове, так и в символе. Интересно, что к 4 годам допонятийное мышление трансформируется в интуитивное, ко­торое развивается вплоть до Улет. Интуиция, по Пиаже, есть мысленно осуществленное действие: привести в соответствие, включить, располо­жить в ряд и т.д.

С 8 до 11 лет происходит формирование конкретных операций. Измене­ние же формы мысли начинает происходить на следующей стадии, кото­рая продолжается от 12 лет на протяжении всего юношеского периода. Эта стадия связана с развитием формального мышления. Происходит окон­чательная децентрация мысли, так как она не использует по большей мере символическую репрезентацию. Мысль на данном этапе выступает как интериоризованное действие, которое замещает вещи вербальными знаками, а движения — их восстановлением в памяти5.

Таким образом, можно зафиксировать, что Пиаже выделяет четыре формы мысли: символ, Предпонятие, конфигуративный образ и понятие. Природа понятия остается без рассмотрения. Она то редуцируется к сло­ву, то растворяется в определении «мысленные представления».

Для Лоренца и Пиаже общим является представление о том, что в результате изменения, отбора и закрепления параметры внешнего окру­жения кодифицируются в структуре самого организма.

Исследователи отмечают, что главной философской предпосылкой эволюционной эпистемологии выступают постулаты «гипотетического реализма». По мнению Герхарда Фоллмера,к основным постулатам гипо­тетического реализма,на которых основывается эволюционная эписте-мология, следует отнести:

1) постулат реальности (имеется реальный мир, независимый от вос­приятия и сознания);

2) постулат структурности;

3) постулат непрерывности (между всеми областями действительно­сти существует непрерывная историческая и каузальная связь);

4) постулат о чужом сознании (так же, как я, другие индивиды обла­дают восприятием и сознанием);

5) постулат взаимодействия (наши органы аффициируются реальным миром);

6) постулат о функции мозга (мышление и сознание есть функция мозга, естественного органа);

7) постулат объективности (научные высказывания должны быть объективными)6.

В эволюционной эпистемологии опыт и устранение ошибок считается единственным путем познания. Механизмом, его обеспечивающим, ока­зываются «вариации и селективные сохранения». Подчеркивается именно эволюционный характер познавательного процесса и констатируется по­стоянный рост его информационного содержания. Наряду с этим в эво­люционной эпистемологии подчеркивается гипотетический характер зна­ния, его индетерминистские элементы, непредсказуемость, открытость будущему, а также выделяется особая роль креативности.

Проблемными, требующими пристального внимания оказываются следующие положения. Если критерием для эволюционного успеха слу­жит соответствие (а не истина), то его достижение всегда происходит с учетом специальной экологической ниши. Поэтому соответствие призна­ется «соответствующим» лишь для данной ниши, а в общем случае оно покоится на иных допущениях. В условиях внутри- и межгрупповой конку­ренции лучшее знание о внешнем мире является высшей ценностью для выживания.

Общий вывод, который делает Г. Фоллмер, не вызывает возражений. «Память и способность к обучению, любопытство, абстракции и генера­лизации, создание и употребление понятий, формирование гипотез, ком­муникативные потребности, употребление дискрептивного и аргумента-тивного языка, критическая позиция и потребность в интерсубъективном согласии — все это в действительности типично человеческие черты, ко­торые укоренены биологически и одновременно конститутивны для на­уки»7.

Таким образом, общим для всех концепций эволюционной эпистемо­логии оказывается использование понятийного аппарата теории органи­ческой эволюции, а также стремление обнаружить сходные черты позна­вательной активности животных и человека (опосредованность, подвер­женность ошибкам, креативность). Вместе с тем эволюционная эписте-мология толкуется как одна из альтернативных моделей роста знания по отношению к другим познавательным концепциям.

В начале 60-х гг. Стивен Тулминсформулировал оригинальную эволю­ционную программуисследования науки на основе идеи функционирова­ния «стандартов рациональности и понимания». Стивен Тулмин прошел путь от неопозитивизма, махизма к эпистемологическому эволюционизму. Работа «Человеческое понимание» представляет собой итог пережитой

им эволюции. Он усматривает прогресс науки и рост человеческого зна­ния во все более глубоком и адекватном понимании. И в отличие от мето­дологической доктрины К. Поппера, в основании которой «более полное знание через более истинные суждения», Ст. Тулмин мыслит «более глу­бокое понимание через более адекватные понятия».

Тулмин отталкивается от представления о двойственном характере че­ловеческого понимания. «Человек познает, но он также и осознает то, что он познает»8. Заметим, однако, что внимание к процессу осознава-ния — не случайный ход. Само осознавание может предстать и как пове­денческая процедура, когда осознавать необходимо, чтобы строить пра­вильную, адекватную адаптационную или мобилизационную поведен­ческую линию. Здесь осознавание получает бытие в онтологическом, а точнее — в онтопсихологическом пространстве. Кроме того, оно может выступать и как осознавание сказанного, т.е. имеет логическое и рефлек­сивное бытие. В этом значении осознавание очень близко к знанию как таковому.

Исторически человеческое понимание развивается двумя дополняю­щими друг друга путями. Познавая мир вокруг себя, человек расширяет свое знание; вглядываясь «внутрь себя», рефлектируя по поводу своей познавательной деятельности, человек углубляет свое знание. Централь­ным элементом человеческого понимания являются понятия. Поэтому важной задачей для Тулмина становится попытка дать адекватное объяс­нение интеллектуального авторитетанаших понятий,объяснить рост по­нятий и процесс их усвоения. Тулмид поразительно схож в своих выводах с установками традиционной гносеологии, развивающей идею социокуль-турной обусловленности понятий. Появлению новых осмысленных поня­тий предшествует осознание новых проблем и введение новых процедур, позволяющих решить эти проблемы. Понятия служат человеческим це^ лям в реальных практических ситуациях. Изменения в применении поня­тий связаны с постепенным уточнением данных понятий или усложнени­ем их значений.

Исследования философа концентрируются вокруг размышлений на тему: благодаря каким социально-историческим процессам и интеллек­туальным процедурам изменяются и развиваются, передаваясь из поколе­ния в поколение, популяции понятий и концептуальных систем — мето­ды и инструменты коллективного понимания? Поставленная в связи с этим проблема изменчивостипонятий и теорий опирается на социокуль-турные реалии. Именно то, что XX век обеспокоен нерешенной пробле­мой относительности, дает возможность Ст. Тулмину прийти к выводу о зависимости понятий и понимания от конкретной исторической ситуа­ции и среды обитания. Какими понятиями человек пользуется, какие стан­дарты рационального суждения он признает, как он организует свою жизнь и интеризует свой опыт, зависит от того, когда человеку пришлось ро­диться и где ему довелось жить, отмечает ученый. Но если все человече­ские понятия и интерпретации, рациональные стандарты исторически и культурно изменчивы, то в этом случае мы должны решить вопрос о том, какие же понятия у нас пользуются подлинным авторитетом.

Ст. Тулмин подчеркивает, что «проблема человеческого понимания в XX в. — это уже не аристотелевская проблема, в которой познавательная задача человека состоит в том, чтобы понять неизменные природные сущ­ности; это и не гегелевская проблема, в которой исторически развивает­ся только человеческий разум в противоположность составляющей ста­тический фон природе. Скорее всего эта проблема требует теперь, чтобы мы пришли к терминам развивающихся взаимодействий между миром че­ловеческих идей и миром природы, причем ни один из них не является инвариантным. Вместо неизменного разума, получающего команды от неизменной природы посредством неизменных принципов, мы хотели бы найти изменчивые познавательные отношения между изменяющимся человеком и изменяющейся природой»9.

«Мы можем ясно понять интеллектуальный авторитет наших понятий только в том случае, если мы имеем в виду социально-исторические про­цессы, благодаря которым они развиваются в жизни культуры или сооб­щества», — считает Тулмин. Однако возникает проблема рационального авторитета за пределами какой-либо конкретной эпохи или сообщества. «Как беспристрастный форум рациональности с его беспристрастными процедурами для сравнения альтернативных систем понятий и методов мышления может найти философское основание, которое является об­щепринятым в свете остальных идей XX века?» — вопрошает С. Тулмин. И выдвигает идею интеллектуальной инициативы,рациональность кото­рой заключается в процедурах, управляющих его (знания) историческим развитием и эволюцией10.

Полемизируя с «революционной» теорией Т. Куна о процессе концеп­туальных изменений, он ставит под сомнение само понятие революция и считает, что новые идеи могут входить в общество не сразу, а постепенно. Вместо революционного объяснения интеллектуальных изменений, ко­торое задается целью показать, как целое — «концептуальные системы» сменяют друг друга, он задает эволюционное объяснение, которое пока­зывает, как постепенно трансформируются «концептуальные популяции» (термин, введенный им в качестве синонима научной теории). Долгосроч­ные крупномасштабные изменения в науке, как и везде, происходят не в результате внезапных «скачков», а благодаря накоплениям мелких изме­нений, каждое из которых сохранилось в процессе отбора в какой-либо локальной или непосредственно проблемной ситуации. Таким образом, четкая преемственность проблем, стоящих перед наукой, отражает не внешний вечный диктат логики, но преходящие исторические факты в каждой отдельной проблемной ситуации.

При этом важно не только совершенствование понятий, чтобы в ре­зультате получить более точную и подробную понятийную картину. Важно понимание того, что несмотря на значимость индивидуальной инициати­вы, которая может привести к открытию новых истин, развитие новых понятий— это дело коллективное. Прежде чем новое предположение ста­нет реальной возможностью, оно должно быть коллективно принятым как заслуживающее внимания, т.е. достойное экспериментирования и ско­рейшей разработки. Таким образом, создание новых концептуальных воз-

можностей требует не только коллективной неудовлетворенности суще­ствующим кругом понятий или индивидуального предложения какой-либо альтернативной процедуры объяснения, но и сочетания того и другого.

Само понимание определяется как соответствие утверждений приня­тым стандартам или матрицам. А эволюция науки предполагает улучше­ние понимания. Последнее предусматривает устранение того, что не ук­ладывается в матрицу понимания, т.е. устранение аномалий. Рациональ­ность также истолковывается как соответствие стандартам понимания. И предстает как атрибут человеческих действий или инициатив, особенно тех процедур, благодаря которым понятия, суждения и формальные сис­темы, широко распространенные в данных инициативах, критикуются и сменяются. Иными словами, рациональность означает прежде всего со­ответствие исторически обусловленным нормативам научного исследо­вания, в частности нормативам оценки и выбора теорий. Это говорит о некоторой релятивности стандартов рациональности, о том, что они за­висимы и меняются вместе с изменением «идеалов естественного по­рядка».

Эволюция научных теорий — это непрерывный отбор концептуальных новшеств. Теории, в свою очередь, предстают как «популяции понятий». Они подвержены выживаемости, т.е. процессам сохранения и мутации (ин­новациям). «Мутации» сдерживаются факторами критики и самокритики, что по аналогии играет роль естественного и искусственного отбора.

Изменения наступают тогда, когда интеллектуальная среда позволяет «выжить» тем популяциям, которые в наибольшей степени адаптируются к ней. Наиболее важные изменения связаны с заменой самих матриц по­нимания или наиболее фундаментальных теоретических стандартов.

Таким образом, эволюционная модель развития науки, по Тулмину, представляет собой взаимодействие «инноваций и отбора». Основнв^ ха­рактеристики данного процесса таковы.

• Во-первых, интеллектуальное содержание научной дисциплины, с одной стороны, подвержено изменениям, а с другой — обнару­живает явную преемственность.

• Во-вторых, в интеллектуальной дисциплине постоянно появля­ются пробные идеи или методы, однако только немногие из них завоевывают прочное место в системе дисциплинарного знания. Не­прерывное возникновение интеллектуальных новаций уравновеши­вается процессом критического отбора.

• В-третьих, этот двусторонний процесс производит заметные кон­цептуальные изменения только при наличии дополнительных ус­ловий: а) достаточного количества людей, способных поддержи­вать поток интеллектуальных нововведений; б) наличие «форумов конкуренции», в которых пробные интеллектуальные нововведе­ния могут существовать в течение длительного времени, чтобы обнаружить свои достоинства и недостатки.

• В-четвертых, интеллектуальная экология любой исторической и культурной ситуации состоит в том, что дисциплинарный отбор

признает те из конкурирующих нововведений, которые лучше все^ го отвечают требованиям местной «интеллектуальной среды». Эти «требования» охватывают как те проблемы, которые непосредствен­но нужно решать, так и другие упрочившиеся понятия, с которы­ми должно сосуществовать.

Следовательно, в процессе развития науки надо четко различать две группы вопросов: первая указывает на факторы, обусловливающие появ­ление теоретических инноваций; вторые — на факторы, определяющие закрепление того или иного концептуального варианта. Решающим усло­вием для выживания инноваций становится ее вклад в установление со­ответствия между объяснением данного феномена и «объяснительным идеалом».

Наукаоценивается двояко: и как совокупность интеллектуальных дис­циплин, и как профессиональный институт.Проблемы, на которых кон­центрируется работа последующих поколений ученых, образуют в своей совокупности длительно существующее генеалогическое древо. Механизм эволюции концептуальных популяций состоит в их взаимодействии с внут-ринаучными (интеллектуальными) и ненаучными (социальными и эко­номическими) факторами. «Понятия могут выживать» благодаря значи­тельности своего вклада в улучшение понимания. Однако это может про­исходить и под влиянием иных воздействий, например, идеологической поддержки или экономических приоритетов, роли лидеров, школ, авто­ритетов в научном сообществе. Эволюционный процесс предполагает на­личие двух сторон: внутренней (рационально реконструируемой) и внеш­ней (зависящей от вненаучных факторов). Изучая процесс концептуаль­ной изменчивости, мы обнаруживаем, что внутренние, интеллектуаль­ные, и внешние, социальные, факторы воздействуют на него совместно, подобно двум самостоятельно действующим фильтрам. Социальные фак­торы ограничивают возможности и побудительные мотивы интеллекту­ального новаторства. Социальные факторы необходимы, но решающими являются только интеллектуальные факторы. Интеллектуальные сообра­жения фокусируют ту теоретическую деятельность, которую социальные стимулы делают возможной. Если институциональные, социальные, иде­ологические условия неблагоприятны, то спорные проблемы долго не получают своего решения.

Оставаясь на почве эволюционной эпистемологии, Ст. Тулмин гово­рит о взаимосвязи всех элементов, составляющих здание науки. «Наука, рассматриваемая в качестве целостной человеческой инициативы, не яв­ляется ни только компендиумом идей аргументов, ни только системой институтов и заседаний. В тот или иной момент интеллектуальная история научной дисциплины, институциональная история научной специально­сти и индивидуальных биографий ученых, очевидно, соприкасаются, вза­имодействуют и сливаются друг с другом. Ученые усваивают, применяют и модифицируют свои интеллектуальные методы «ради» интеллектуаль­ных требований своей науки, а их институциональная деятельность в дей­ствительности принимает такие формы, которые позволяют эффективно

действовать «во главе» науки. Следовательно, дисциплинарные (или ин­теллектуальные) и профессиональные (или человеческие) аспекты на­уки должны быть тесно взаимосвязанными, но ни один из них не может быть полностью первичным или вторичным по отношению к другому»11.

Однако решающая роль принадлежит «научной элите»,которая явля­ется носителем научной рациональности.От нее зависит успешность «ис­кусственного отбора», «выведение» новых продуктивных понятийных по­пуляций. Вместе с тем Тулмин против превращения критериев рациональ­ности в универсальные, а проблематику истины пытается рассмотреть с позиций прагматизма и инструментализма.

Ст. Тулмин приходит к пониманию современной роли институциональ-ности, подчеркивая, что рациональные инициативы в естественных на­уках — не просто изменчивые популяции понятий, связанные между со­бой в формализованные теории, но прежде всего изменчивые популяции ученых, объединенных в строгие институты. «Научную специальность сле­дует рассматривать как историческую сущность, или популяцию, чье ин­ституциональное развитие происходит параллельно интеллектуальному развитию той дисциплины, которой она соответствует»12. Новые понятия, теория или стратегия становятся эффективной возможностью научной дисциплины только тогда, когда они серьезно воспринимаются влиятель­ными представителями соответствующей профессии, и полностью уста­навливаются только в том случае, если получают позитивное подтверж­дение. Природа интеллектуальной дисциплины включает в себя, как ее по­нятийный аппарат, так и людей, которые его создали, как ее предмет или домен, так и общие интеллектуальные цели, объединяющие работа­ющих в данной области исследователей. Они принимают определенные идеалы объяснения. Эти идеалы обусловливают те коллективные цели, которые человек стремится достичь, когда получает соответствующую специальность.

Тулмин подчеркивает, что интеллектуальные установки, с которыми люди подходят к природе, воспроизводят установки конвенциального ха­рактера. Для сохранения связной дисциплины во все времена требуется, по его мнению, всего лишь достаточная степень коллективной согласо­ванности интеллектуальных целей и дисциплинарных установок.

Однако изменчивый характер науки воплощается в изменяющихся установках ученых, в связи с чем Тулмин подчеркивает особую роль ли­деров и авторитетов в научном сообществе. Исторически сменяющие друг друга ученые воплощают историческую смену процедур объяснений. Со­держание науки предстает в виде «передачи» совокупности интеллекту­альных представлений последующему поколению в процессе обучения. Эволюция науки есть улучшенное понимание. Ст. Тулмин обращает вни­мание на тот факт, что каждое новое поколение учащихся, развивая свои собственные интеллектуальные перспективы, в то же время оттачивает оружие, чтобы в конечном итоге завоевать свою специальность. Через пять, десять или двадцать лет именно их слово будет иметь вес в данной специ­альности, их авторитет будет управлять данной научной дисциплиной и придавать ей новую форму.

ЛИТЕРАТУРА

1 Современные теории познания. М., 1992. С. 83.

- Хахлвег К., Хукер К. Эволюционная эпистемология и философия науки // Современная философия науки. М., 1996. С. 161.

3 Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М., 1994. С. 168, 165.

4 См.: там же. С. 159.

5 См.: там же. С. 87.

6 Современные теории познания. С. 93.

7 Там же. С. 101.

8 Тупмин С. Человеческое понимание. М., 1984. С. 23.

9 Там же. С. 41.

10 Там же. С. 173,97.

11 Там же. С. 306. >2 Там же. С. 262.

Наши рекомендации