Метафизика и естествознание

Естествознание, основанное на соединении математического описания природы с ее экспериментальным исследованием, формировалось в результате культурных сдвигов, осуществив­шихся в эпоху Ренессанса и перехода к Новому времени. Идея эксперимента как метода познания и проверки истинности научных суждений могла утвердиться только при наличии следующих мировоззренческих установок:

1) Пони­мание субъекта познания как противостоящего природе и активно изменяющего ее объекты.

2) Рассмотрение результатов эксперимента, которые представляют собой про­дукт искусственного, человеком сотворенного, как принци­пиально неотличимого от естественных природных состоя­ний; представления о том, что экспериментальное вмешатель­ство в протекание природных процессов создает феномены, подчиненные законам природы, и выявляет действие этих за­конов.

3) Представление о природе как закономерно упорядоченного поля объектов, где индивидуальная неповто­римость каждой вещи как бы растворяется в действии зако­нов, которые управляют движением и изменением качествен­ного многообразия вещей и одинаково действуют во всех точ­ках пространства и во все моменты времени.

Все эти мировоззренческие установки, предполагающие осо­бые смыслы фундаментальных универсалий культуры, включающих в себя специфическое понимание при­роды, человека, пространства и времени, деятельности, по­знания, складывались в эпоху становления базисных ценно­стей техногенной цивилизации, не свойственных традиционалистским культурам античности и Средних веков. Например, в античной культуре природа рассматривалась как целостный живой организм, в котором отдельные части — вещи занимают свои «естественные места» (ими стремятся к ним), исполняя, тем самым, свое предназначение. Поэтому полагалось, что для познания органиче­ской целостности космоса необходимо понять индивидуаль­ность каждой вещи и каждой специфической сущности, воплощенной в вещах. Вечное движение космоса рассматривалось как воспроизвод­ство гармонии целого, космос одновременно мыслился и как подвижный, изменчивый, и как некоторая пластическая це­лостность, где части, дополняя друг друга, создают завершенную гармонию. С этой точки зрения насильственное препариро­вание частей мироздания, в несвободных, несвойственных их естественному бытию условиях, не в состоянии обнаружить гармонию космоса.

В античной культуре умению создавать искусственные вещи («тэхне») противопоставлялось знанию о вещах естественных («фюсис»).

«По­знание космоса понималось как постижение его гармонии в умозрительном созерцании, которое расценивалось как главный способ достижения истины. Поэтому даже когда антич­ная наука в эпоху эллинизма вплотную подошла к соединению математического описания природы с экспериментом (Архимед, Герон, Папп), она не сделала решающего шага к конституированию эксперимента как способа познания при­роды. Этому препятствовали фундаментальные мировоззренческие смыслы, определявшие специфику античной культуры».^[49]

Внедрение новых мировоззренческих установок, необходимых для утверждения метода эксперимента в науке, было связано с духовной революцией эпохи Ренессанса и Реформации, с новым (по сравнению со средневековьем) пониманием человека не просто как творения Божьего, но как творца, продолжаю­щего в своих делах акты божественного творения. Любой деятельность, в том числе и интеллекту­альный труд ученого, понимается в новоевропейской культуре как ценность и источник общественного благополучия, тогда как природа начинает рассматриваться как поле приложения человеческих сил, подлежащее техническому преобразованию из естественного состояния в искусственное.

Геометрическая оптика и «естественный свет разума»

Изобретение оптических «орудий», многократно усиливающих зрение человека и позволяющих рассмотреть не видимые «невооруженным глазом» мельчайшие детали небесных и земных тел, повлекло за собой радикальное изменение представлений о мире и способах его познания. Предполагалось, что недостатки человеческого ума, который, по словам Ф. Бэкона, «подобно колдовскому зеркалу, полному фантастических и обманчивых видений», искажает отражаемые предметы,^[50] могут быть скорректированы новой методологией познания, позволяющей устранить аберрации умозрения. Чтобы лучше рассмотреть смутные идеи, «зеркало ума» следует подвергнуть такой же тщательной шлифовке, как зеркала телескопа Ньютона или микроскопа Левенгука; или же, как предлагал Д. Юм, изобрести некие «оптические инструменты», с помощью которых самые мелкие идеи смогут быть увеличены настолько, что станут заметными и зримыми.^[51]

Принципиальное отличие новоевропейской модели мира от античной и средневековой парадигм состоит в том, что мир Новой философии впервые становится именно представлением о мире. Необходимым условием такого рода мировоззрения, является дистанцирование субъекта познания от познаваемого им объекта, ибо только в отстранении от мира оказалось возможным представить его внешним по отношению к человеку и не затрагивающим его собственного существа объектом. Такая методологическая установка допускает возможность мысленных экспериментов с различными субъективными репрезентациями мира, результаты которых затем могут быть сопоставлены с эмпирическим опытом. Подобный эксперимент описан в сочинении Декарта «Мир, или трактат о свете», в котором автор задается целью создать «новый мир в воображаемых пространствах», чтобы затем констатировать совпадение «мира моего сочинения» с уже сложившимся представлением о реальном мире.

В методологическом отношении, экспериментновоевропейского естествознания существенно отличается от эмпирического наблюдения сущего в античной и средневековой науке. При постановке опыта естествоиспытатели XVII века начинают с полагания в его основу определенного закона (гипотезы): чтобы поставить эксперимент нужно изначально представить необходимое условие, при соблюдении которого исследуемый объект уже заранее поддается исчислению и расчету. Установленные экспериментом факты могут подтвердить или опровергнуть ту схему природного процесса, которая была предварительно спроектирована и положена в основу опыта.^[52]

Гипотетическим условием всевозможных оптических опытов служит положение о прямолинейном распространении светового потока, которое позволяет сформулировать общие правила геометрической оптики. Научное естествознание более не нуждается в выявлении метафизической сущности наблюдаемых явлений: исследовать свет означает прочертить геометрически правильную схему условных лучей и мнимых светящихся точек, чтобы наглядно продемонстрировать механизм построения и преобразования изображений объекта. Поставленные эксперименты с достаточно большой точностью подтверждали предположения геометрической оптики, на основании которых были установлены закономерности распространения, преломления и отражения световых лучей. Но опытные данные способствовали развитию двух взаимоисключающих физических теорий света, — складывалась ситуация «корпускулярно-волнового дуализма».

Отсутствие однозначного истолкования природы света явно не соответствовало претензии новой науки на построение строгой и непротиворечивой системы знаний, поэтому разрешением оптических парадоксов занимались не только естествоиспытатели, но и философы. Трактаты о свете демонстрировали возможности рациональной методологии (таковы, например, «Диоптрика» Декарта, «Tractatus opticus» Т. Гоббса, «Unicum opticae, catoptricae et dioptricae principium» Лейбница) или же использовались для обоснования собственной метафизической концепции («Опыт новой теории зрения» Дж. Беркли). Некоторые положения оптических теорий порой приобретали столь принципиальное значение, что в случае их опровержения сторонники данного учения готовы были признать несостоятельность своих философских убеждений. Декарт, например, так высказывался по вопросу о скорости распространения света: «это было для меня настолько достоверным, что если бы кто-нибудь доказал мне неправильность этого положения <о мгновенности действия света>, я готов был бы согласиться с тем, что ничего не понимаю в философии».^[53] Это свидетельствует о наличии точек соприкосновения физики и метафизики, которые можно обнаружить глубинную взаимосвязь картезианской оптики и учения о «естественном свете разума».

В оптических эффектах, полагает Декарт, свет проявляет себя как «некоторое внезапное и быстрое действие». Картезианская оптика основывается на следующих предполагаемых свойствах света:

1) свет распространяется во все стороны вокруг светящихся тел;

2) на всевозможные расстояния;

3) его распространение происходит мгновенно;

4) распространение происходит по прямым линиям, называемым лучами света;

5) некоторые из лучей, исходя из различных точек, могут собираться в одну точку;

6) исходя из одной точки, они могут расходиться в различные пункты;

7) исходя из различных точек и направляясь к различным точкам, лучи могут проходить через одну и ту же точку, не мешая друг другу;

8) иногда, при значительном неравенстве их силы, лучи света все же могут помешать друг другу;

9) направление этих лучей может быть изменено посредством отражения или преломления;

10) их сила может быть увеличена, уменьшена различными положениями или качествами материи, передающей эти лучи.^[54]

Геометрическое рассмотрение оптических процессов позволяет наглядно представить распространение света, который сам по себе является скорее стремлением к движению, чем собственно движением или действием. В этом смысле, луч света является воображаемой линией, вдоль которой устремляется действие светящихся точек, поэтому можно предположить, что «существует бесконечное число лучей, идущих от всех точек светящихся тел ко всем точкам освещаемым ими». С другой стороны, свет можно сравнить с движением мяча или камня (учитывая при этом не только прямолинейное, но и вращательное их движение), что позволяет объяснить различие цветов и эффекты преломления и отражения (рефлексии и рефракции) света. Одни тела кажутся темными (имеют «цвет темноты»), поскольку при встрече с лучом света они его останавливают, отнимая у него всю силу; другие же тела рассеивают лучи света в разные стороны; и, наконец, существуют тела, которые отражают лучи в том же порядке, в каком получают их: они могут служить зеркалами.

Видимые предметы ощущаются как посредством внешнего, направленного от предметов к глазам, воздействия, так и посредством некого противоположного по направлению воздействия, которое исходит из глаз к предметам. Картезианская оптика вполне допускает существование «зрительных лучей», с той лишь оговоркой, что большинство людей воспринимают лишь внешнее излучение предметов:

«Однако, так как это действие есть не что иное, как свет, то надо заметить, что оно может находиться в глазах лишь тех, кто способен видеть в потемках, как кошки, а что касается обычных людей, то они видят исключительно благодаря воздействию исходящему из предметов, ибо, как показывает опыт, сами предметы (а не наши глаза, которые их рассматривают), чтобы быть видимыми, должны быть либо освещенными, либо самосветящимися».^[55]

Декарт сравнивает световой луч с палкой, которой слепой ощупывает дорогу перед собой: распространение света столь же мгновенно, как передача воздействия от одного конца палки к другому. Мгновенную передачу образов можно сравнить также с движениями пера при письме, при которых его противоположные части одновременно описывают те же разнообразные фигуры. Поэтому нет необходимости предполагать, что при зрительном ощущении глаз воспринимает нечто материальное, исходящее от предметов, и следует избавить рассудок от «интенциональных образов», которые якобы распространяются в прозрачной среде.

Описание механизма зрительного восприятия у Декарта обнаруживает некоторое подобие между «естественным светом разума» и природным (то есть опять же «естественным») светом. Их сходство станет еще более очевидным, если сравнить рекомендуемые Декартом способы улучшения зрения и правила для руководства ума, изложенные в «Рассуждении о методе», которое по замыслу автора должно было служить предисловием к «Диоптрике» и «Геометрии». Поскольку невозможно изменить внешние обстоятельства предметов и устройство наших внутренних органов, то улучшить способность зрительного восприятия можно лишь при помощи прозрачных тел специфической формы, помещаемых между предметом и глазом. При этом должны быть соблюдены следующие условия:

1) лучи, попадающие на конец каждого оптического нерва, должны исходить из одной части предмета (иначе создаваемые ими изображения не могут в полной мере походить на воспринимаемые предметы и быть достаточно резкими);

2) изображения должны быть достаточно большими, но не в смысле занимаемого ими пространства, а в отношении различимости отдельных элементов рисунка;

3) лучи, создающие изображения должны быть достаточно сильными, чтобы раздражать тонкие волокна оптического нерва и вызывать ощущение света, но не настолько, чтобы повредить зрение;

4) необходимо, чтобы число предметов, изображение которых одновременно возникает в глазе, было наибольшим, дабы можно было одним взором окинуть множество предметов.

Легко заметить, что 1), 2) и 4) условия правильного восприятия соответствуют правилам мышления, изложенным в «Рассуждении о методе». Действительно, первое правило «Рассуждений» предписывает добиваться наибольшей четкости представления о предмете, то есть «не включать в свои рассуждения ничего, кроме того, что предстало как ясное и видимое перед моим духом» (изображение предмета должно быть «резким»). Второе правило предлагает тщательно проанализировать вопросы, разделяя сложные представления и различая в них «столько частей, сколько необходимо, чтобы эти вопросы лучше разрешить» (должны быть различимы отдельные элементы рисунка). И, наконец, четвертое правило рекомендует охватывать наибольшее количество предметов, чтобы «совершать везде такие полные расчеты и такие полные обзоры, чтобы быть уверенным в том, что ты ничего не обошел» («поле зрения» должно быть максимально широким).

Естественный свет разума вовсе не претендует на познание собственного положения вещей в мире. Обращаясь к протяженной природе, он имеет дело лишь видимостью, с перспективно искаженным представлением предмета. Зрительное восприятие обеспечивается сложной оптической системой (глаз — оптические нервы — поверхность мозга — шишковидная железа головного), в которой неизбежно возникают неучтенные аберрации. Неправильность образа не может быть скорректирована точной «подстройкой» воспринимающих органов к воспринимаемому объекту. Но при всех недостатках восприятия, полагает Декарт, в нем можно так же «счастливо ошибиться» как иногда удачно ошибаются мастера-оптики, придавая нужную форму поверхности линзы. То же самое можно сказать и об ошибках ума: «Моему уму нравится ошибаться (gaudet aberrare mens mea) ... Что ж, пусть его!».^[56] Осознавая неизбежную неадекватность представленного мира, нужно совершить акт рефлексии, то есть переключить внимание на событие представления, чтобы, отбросив все сомнительное, обнаружить несомненную достоверность сознания.

В результате отражения естественного света в человеческом уме проявляются врожденные ему идеи (совершенного существа, души, субстанции). Такой способ образования понятий Декарт называет спекулятивным, то есть независимым от каких-либо чувственных восприятий и связанных с ними представлений. Обращаясь к таким идеям, мысль полностью переключается с восприятия вещей на свершающееся в ней самой событие восприятия. При этом мышление уже не располагает перед собой и не рассчитывает представляющиеся ему вещи, но само высвечивается в своем собственном существе, которым определены все представления. Идея совершенного существа фиксирует достигнутую в рефлексии «точку зрения», обеспечивая тем самым неизменность всех других ясных и отчетливых представлений. Но, останавливая собственное вращение в круге рефлексии, мышление неизбежно «дефлексирует», то есть отклоняется от истины собственных представлений и возвращается к «блуждающим и изменчивым мнениям». Например, при созерцании идеи треугольника становится очевидным равенство его углов двум прямым углам, поэтому, пишет Декарт, «я не могу не верить, что это так, поскольку вижу наглядное доказательство. Но как только я отведу от него свой мысленный взгляд, легко может случиться, что я стану сомневаться в его достоверности ..., если забуду о Боге».^[57]

В спекулятивной идее совершенного существа мысль находит себя и закрепляет за собой определенную точку зрения, а затем, утвердившись в несомненности собственного существования, человеческий интеллект проверяет достоверность всех имеющихся в его распоряжении представлений отраженным лучом естественного света.

Лекция 10