О практической пользе двойного моргания 2 страница

Таня размахнулась и очень аккуратно опустила окорок питекантропу на голову.

– Вот тебе за проспоренное желание! – сказала она.

Тарарах сердито посмотрел на нее, взмахнул руками, сделал несколько заплетающихся шагов, и во весь рост рухнул на пол. Потом, уже, видно, из последних сил, переполз на теплые шкуры у камина, где и затих. Чтобы питекантропу не очень грустно было лежать без сознания, Таня положила рядом с его рукой окорок и шагнула к низкой дверце в стене.

Замка на ней не было – лишь засов. Таня с усилием отодвинула его, открыла дверь и вошла, выпустив осветительную искру, чтобы скорее сориентироваться в полутьме.

* * *

В клетке, вытянувшись, лениво лежал огромный, грязно-желтого оттенка сфинкс. Зеленая искра отразилась в его плоских, пусто-бездонных зрачках, продолжавших гореть даже после того, как она погасла. Выпустить следующую искру Таня не отважилась.

Утверждать, что все сфинксы похожи, так же глупо, как считать, что все собаки одинаковые. Так и у этого сфинкса не было ровным счетом ничего общего с тем золотым сфинксом, что жил на дверях кабинета главы Тибидохса и угрожающе рычал, когда кто-то пытался проникнуть без приглашения.

Всякому первокурснику Тибидохса, с грехом пополам одолевшему второй семестр, известно, что сфинксы бывают трех основных разновидностей: египетские, греческие и ассирийские.

Египетские сфинксы – мрачные существа с головой человека и телом льва или собаки. Это сфинксы-часовые. Их назначение – оберегать вверенные тайны.

Греческие сфинксы чем-то смахивают на египетских, но у них женская грудь и кожистые крылья. Быть может, потому, что там, где у египетских сфинксов трагизм, у этих – мелодрама. Греческие сфинксы упорно загадывают путникам всегда одну и ту же загадку и убивают всегда вынужденно, с сожалением роняя пару слезинок на тело того, кто в детстве не читал мифов.

И, наконец, совсем особняком стоят сфинксы-ассирийцы – суровые и молчаливые сфинксы с твердой, прямой, точно зачехленной бородой и мощными передними лапами. В чем высшее назначение ассирийского сфинкса, доподлинно не известно никому.

Этот сфинкс по всем признакам был «ассирийцем». Плоские глаза сфинкса смотрели на Таню с мудрой скукой. В них прочитывались ум и бесконечное презрение ко всему живому, слабому и трепетному. Это был ум пустой, несозидательный и перечеркивающий. Ум, никого не любящий и замкнутый на себе. Ум, не считающий себя злом, но настолько вытеснивший из себя всякое добро, что ничем иным он попросту не мог быть.

На краткий миг сознание Тани и сознание сфинкса соприкоснулись. Тане почудилось, будто искра ее «Я» провалилась в озеро с бесконечно темной, тягучей, липкой жижей и едва не погасла в нем.

Медлительный и необъяснимый животный ужас парализовал Таню. Это был смертный и немой ужас рыбы, попавшей в ультразвуковую волну атакующего дельфина. Ужас мыши, завороженной движением змеи. Тане казалось, что даже если она просто пошевелит пальцем, произойдет нечто ужасное.

Феофил Гроттер что-то пробурчал и выпустил несколько ярких искр. Одна из них ударила в дверь, которую Таня неосторожно прикрыла за собой. В проход хлынул свет. Сознание сфинкса с неудовольствием отпрянуло. Нет, света сфинкс не боялся, но было заметно, что тьма устраивает его значительно больше.

Сфинкс поднялся и, потянувшись на передние лапы, как пес, ухмыльнулся Тане мертвенным и узким ртом.

Таня все никак не могла оторвать взгляда от его лица, прилипнув к нему, точно к раскаленной сковороде. Странное было лицо у этого сфинкса. Сомнительно, что ассирийское, если забыть о бороде. Подбородок бабий, слабый, оплывший. Брови густые. Веки припухшие. Щечки дрябленькие, румянившиеся пятнами. Рот рыбий, тонкий, но выразительный. Веки тяжелые, точно сизой кровью налитые.

Голос у сфинкса был жирным, точно смазанным салом, но одновременно бархатным и вкрадчивым. Казалось, он пробирается в сознание, как сколький блестящий змей в стеклянную нору.

– Подойди, маленькая Гроттер, второе лицо Чумы-дель-Торт! Я знал, что ты придешь! Тебе не надоело тянуться к свету, когда вся ты опутана тьмой? Кого ты обманываешь? Подойди ко мне, и тьма примет тебя! Ты рождена, чтобы пить мрак и дышать мраком!

Таня попятилась, оценив справедливость фразы Тарараха, что «ежели бы кто поумнее был, он бы сюда не совался». И зачем она давила на беднягу питекантропа? Так ли нужна была ей эта действительно страшная и неприятная тайна? Ее намерение покинуть тесную комнату за низкой дверью не осталось для сфинкса незамеченным.

– Ты куда, дочь, внучка и правнучка ведьмы? – вежливо удивился сфинкс. – Оставайся со мной! Поверь, я дам тебе гораздо больше, чем любой увечный свет. Подумай сама, чем занимается свет? Вечно требует у всех самоограничения, жертв, мук! Я же дам тебе все, сразу и совершенно бескорыстно! Самые преданные слуги мрака получаются обычно из светлых магов.

– Почему? – спросила Таня с испугом.

– Ну как почему? Все просто. Темным магам доверять нельзя. Они нравственно увечны и предают все, к чему прикоснутся. От изменников дурно пахнет. Их можно использовать, но нужно постоянно быть начеку… Не так ли? А теперь подойди ко мне! Ну!

Завороженная медоточивым звучанием голоса, Таня неосознанно потянулась к сфинксу, с восторгом глядя в его пустые глаза, но другая, неопутанная часть ее души рванулась назад, предупреждая об опасности. Тане захотелось крикнуть, позвать Тарараха, но она подумала, что это бесполезно. Питекантроп ничего не сделает. Сражаться надо самой.

На секунду все повисло на волоске, но потом здоровая, осторожная часть личности постепенно, медленно, болезненно начала перевешивать. Таня сделала еще один маленький, едва заметный шаг назад.

– СТОЯТЬ, Я СКАЗАЛ! СТОЯТЬ! – в ярости взревел сфинкс.

Он понял, что проиграл. Вся вкрадчивость слетела с него как шелуха. Человеческое лицо, столь странно прилепленное к звериному телу, исказилось.

Уже не скрываясь, Таня бросилась к двери. Она не уловила мгновения, когда сфинкс прыгнул. Лишь увидела, как грязно-желтое, с клочьями шерсти брюхо распласталось над ней в воздухе. Поняв, что не успевает выбежать и захлопнуть за собой дверь, Таня машинально выбросила вперед руки, чтобы хоть так защититься от разъяренного человекозверя. Попутно она пыталась вспомнить что-нибудь из недавних заклинаний ратной магии, понимая уже, что так быстро ничего в памяти не нашарит. Казалось, сфинкс неминуемо должен был сбить ее с ног, лапами сломать позвоночник, сорвать с плеч голову, но ничего этого не произошло.

Всего десяток сантиметров разделял их, когда между сфинксом и Таней выросла незримая стена. Ударившись о нее, сфинкс сполз вниз, нанося резкие удары лапами и тщетно пытаясь разодрать преграду когтями. Из угла синих губ струйкой текла слюна.

«Вот почему он хотел, чтобы я подошла сама! Знал, что самому ему меня не достать!» – поняла Таня.

Сфинкс остыл так же внезапно, как и вспылил. Перестав раздирать когтями неведомую преграду, он лениво потянулся и хладнокровно разлегся в клетке.

– Ты все равно придешь ко мне, маленькая Гроттер! – сказал он, продемонстрировав в зевке крупные синеватые зубы.

Выскочив, Таня захлопнула за собой дверь, поспешно задвинула засов и, внезапно обессилев, опустилась на пол. В груди защемило, и она смогла сделать вдох лишь тогда, когда перед глазами все потемнело.

Услышав щелчок засова, Тарарах, лежавший в обнимку с окороком, пробормотал окороку нежное: «Подожди меня!» и повернулся к Тане. Едва увидев ее лицо, питекантроп перестал валять дурака. Он сорвался с места, подбежал к ней, присел на корточки. На его лице медленно, точно проявляясь на фотобумаге, проступали гнев и жалость.

– Ах, дурак я, дурак! Бить меня надо, да некому! – крикнул он смешным, нелепым, совсем не своим голосом, отодвинул засов и, размахивая руками, метнулся за низкую дверь.

Таня слышала, как там, внутри, Тарарах орет на сфинкса и даже, кажется, чем-то в него швыряет.

«А ведь Тарарах совсем его не боится! И именно потому, что не боится, сфинкс не имеет над ним той же власти, что надо мной!» – подумала Таня отрешенно.

Голос Тарараха прорывался к ней будто через толстое одеяло. Не испытывая ни удивления, ни облегчения, лишь бесконечную усталость, она доползла до шкур, только что покинутых питекантропом, и легла на них. Старые шкуры уютно пахли многолетней берложной пылью.

– За счастье и радость не надо платить страданием. А за удовольствия и любопытство обычно только страданиями и платят, – назидательно произнес перстень Феофила Гроттера за мгновение до того, как Таня отключилась.

Глава 6

СТАРЫЙ ВРАГ ДРЕВНИРА

Тупик – это не когда нет выхода. Тупик – это когда нет желания его искать.

Леопольд Гроттер

Таня очнулась от жары. Опасаясь, что она замерзнет, питекантроп не только накрыл ее пятью шкурами, но развел такой огонь, что будь Таня снегурочкой, она превратилась бы непосредственно в пар, минуя стадию воды.

Тарарах ненавидел мелочиться, как ненавидел он и ускользающую полущедрость. Все, что питекантроп делал, он делал с размахом. Если выставлять на стол, так все, что есть в берлоге. Если жертвовать ради друга, так жизнью, а не треснувшей тарелкой, которая самому не нужна. Все полумеры, блеянье и лукавые отсрочки – это формы лжи.

«Мало – это нисколько. Есть только три стадии – много, крайне много и в самый раз!» – радостно утверждал питекантроп.

Тарарах сидел рядом на корточках и, сильно склонившись вперед, озабоченно разглядывал лицо Тани. Еще до того, как Таня открыла глаза, он потерял терпение, встал и чуть враскачку стал ходить из угла в угол.

– Сказано же было: помалкивать! Клятву взяли с осла: сиди, сторожи и цыц, а он – ля-ля-ля! Башка баранья! Чтоб мне вдоль лопнуть и поперек срастись! – не то бормотал, не то чихал Тарарах и, не замечая, делал смешную отмашку правой рукой, точно хлопал ладонью по невидимой столешнице.

Таня, не шевелясь, наблюдала за Тарарахом. Она ощущала себя безумно уставшей. Такой уставшей, что даже следить глазами за бегающим питекантропом не могла и вновь закрыла их. Собственное тело, вытянутое на лежанке, казалось чем-то чужеродным, посторонним, нелепым. Руки, ноги, пальцы на руках – что они? зачем они нужны? почему?

Мысль была такой убийственно равнодушной, такой чужеродной, что Таня испугалась и бесцеремонным пинком воли заставила себя повернуть голову. Дверь, ведущая к сфинксу, вновь была заперта. Шагах в двух Таня увидела Ягге, которая пыталась открыть зубами зеленый пузырек с узким горлышком. Кроме того, за клеткой с медведем стоял еще кто-то. Таня отчего-то решила, что Ягун.

– Как она? – озабоченно спросил у Ягге Тарарах.

– Перестанешь бегать, так, глядишь, и выживет, – язвительно сказала Ягге.

Старушка наконец справилась с пузырьком, накапала на сахар и протянула кусок сахара Тарараху.

– На, съешь!

Тот, шагнувший было к Тане, изумленно застыл с куском сахара в руках.

– Разве это мне? – удивился питекантроп.

– У нее губы не синие. Ешь, тебе говорят! Бессмертный ты наш!

Тарарах послушался и с хрустом разгрыз сахар здоровенными зубами.

– Что это? Магия какая-нибудь?

– Обычнейший валокордин!

Тарарах перестал работать челюстями.

– Зачем он мне?

– Жуй-жуй, буржуй! Такие здоровяки, как ты, на деле самые хрупкие. Пока тощий болеет, здоровяк уже бродит с зонтиком по Эдемскому саду и ищет, перед кем похорохориться своим здоровьем.

Тарарах отмахнулся и снова забегал. Ягге решительно встала у него на дороге и заставила-таки проглотить сахар. Пока Тарарах глотал, Ягге задумчиво коснулась пальцем его плеча, затем обмотанной вокруг пояса шкуры и спросила:

– Родной, ты знаешь, я тебя люблю. Не обидишься, если спрошу: ты когда-нибудь моешься?

Питекантроп засопел.

– Как не моюсь? А заплывшего моржа летом кто в бухте ловил? – спросил он.

Ягге покорно кивнула. В тоне Тарараха было столько искреннего недоумения, что даже упрямой маленькой Ягге было понятно – переубеждать его бесполезно.

– И то верно. Мыться – только счастье смывать, – кротко согласилась она.

Таня не выдержала и расхохоталась. Ягге и Тарарах одновременно повернулись к ней.

– Очнулась! – заорал Тарарах.

– Вот видишь, перестал бегать и сразу результат! – подтвердила Ягге.

Она подошла к Тане, присела рядом на лежанку и провела по щекам вдруг возникшим в руке мятным веником. Таня ощутила, как ее вновь, капля за каплей, наполняют силы.

Ей захотелось смеяться, а раз так, то захотелось и жить. Ягге удовлетворенно кивнула, и веник исчез из ее ладони.

– Кажется, основные дыры я залатала, но все же тебе не стоило его бояться! – сказала Ягге укоризненно. – Эти негодяи пьянеют от страха, как садисты от крови. Тут тот же закон, что с собакой, которая на тебя лает – пока ты не испугался и не побежал, она тебя не тронет. Но и заигрывать с ней не стоит. Льстить, сюсюкать, протягивать руку. Это тоже косвенный признак страха. С тем же, кто устрашился, можно сделать все, что угодно.

Таня отодвинулась подальше от камина.

– Уф! Ну и жара! Было бы мудрее, если бы ты не выпускал леса острова Буяна в трубу с такой скоростью, – проворчала Тарараху Ягге, вытирая мокрый лоб.

– Откуда взялся этот ассирийский сфинкс? – спросила Таня.

– Оттуда и взялся. Я называю его «болтливый сфинкс»! – ответил Тарарах.

Теперь, когда Таня уже увидела сфинкса, Разрази громус испарился сам собой. Тайны, которую он призван был охранять, больше не существовало.

– Почему болтливый?

– Потому что он несет явную пургу! Когда к нему ни зайдешь, все бормочет, сюсюкает, обещает тебе что-нибудь сладким голоском, а у самого в глазах желание сожрать тебя с потрохами… – хмыкнул питекантроп.

– А имя у него есть? – спросила Таня.

Она смотрела на Ягге, но ответ был получен совсем с другой стороны.

– Его зовут Мегар. Я не сказал бы тебе, если бы ты сама, по собственной глупости, не влезла в эту тайну. Однако человек должен вспомнить, что не умеет плавать до того, как броситься в воду. Если же он уже в воде, поздно сожалеть. Придется учиться в процессе или тонуть.

Таня обернулась. Тот находившийся вне поля зрения человек, которого она прежде определила для себя как Ягуна и сразу о нем забыла, был академик Сарданапал. Глава Тибидохса стоял у клетки с принцем-медведем.

Обычно улыбчивый, брызжущий радостью жизни, как сарделька соком, академик был хмур и мрачен, как писатель-сатирик в домашнем кругу. Его беспокойные усы то обвивали прутья клетки, то принимались дергать дужки очков.

– Откуда взялся этот Мегар? – спросила Таня, вспоминая жуткую зачехленную бороду зверя.

– Пришел за своей платой, – ответил академик.

– За какой платой? – не поняла Таня.

Сарданапал упорно разглядывал медведя, будто тот был его главным собеседником.

– Если рассказывать, то все по порядку. Когда-то давно Древнир допустил единственную в жизни ошибку. В разгар войны с Чумой-дель-Торт, когда нежить почти взяла наши стены, ров был полон мертвых тел, а ворота дрожали от ударов тарана, он согласился принять помощь незнакомца.

– И этот незнакомец – Мегар? – попыталась угадать Таня.

– Имей терпение! В то время я был одним из пяти младших магов в свите Древнира. Хотя нет, чего скромничать? Он любил и выделял меня, и это при том, что были и более достойные. Я находился в толпе в Зале Двух Стихий. Древнир стоял тут же, но немного поодаль, где жар-птицы. Мы ждали, пока рухнут ворота, чтобы принять бой внутри стен Тибидохса. На милость и пощаду никто не рассчитывал. Все понимали, что как только передовые отряды нежити прорвутся к Жутким Воротам, наступит конец. Нас всех пожрет масса ненависти, пустоты и мути. Оружие взяли даже женщины и старики. Я лично запомнил мальца лет трех, который стоял у ног матери с деревянной саблей в руке… Решительный такой, с надувшимся зеленым пузырем в правой ноздре.

Академик сглотнул. Казалось, он видит этого мальца с саблей и теперь.

– Никто не понял, откуда пришел этот ассирийский сфинкс. Тогда он не выглядел обрюзгшим. У него были впалые щеки и опаленные брови. Странно, что Древнир никак на это не отреагировал. По мне, так опаленные брови говорили сами за себя. Сфинкс подошел к Древниру и, вкрадчиво глядя на него, заговорил. Никогда прежде я не видел Древнира в таком волнении. Он о чем-то спорил, жестикулировал, даже кричал. Я кинулся к нему, но Древнир жестом велел мне не приближаться. Ворота снаружи сотрясались как безумные. Со стен доносились крики. Разумеется, все это мешало Древниру сосредоточиться, заставляло спешить. Наконец Древнир коротко кивнул, и тотчас сфинкс исчез.

Сарданапал вопросительно взглянул на Ягге, точно проверял память. Старушка кивнула. Таня поняла, что и она была тогда в зале, полном напуганных, но готовых сражаться магов.

– Как глупо мы себя вели! Как вспомню – до сих пор плевать хочется! – с гневом сказала Ягге.

Сарданапал серьезно посмотрел на нее.

– Думаю, всему виной наше проклятое неверие. Рассказывай дальше ты. Ты ведь ничего не забыла?

Ягге усмехнулась. Ее сухие пальцы скручивали края шали и завязывали узлы. Казалось, они, как и усы главы Тибидохса, живут отдельной жизнью.

– Я-то стояла подальше, чем Сарданапал, но сфинкса все равно видела. Когда он исчез, прошла примерно минута, и вдруг наступила странная тишина. Я не сразу поняла, что это прекратились удары тарана в ворота. «Он свое обещание сдержал», – мрачно сказал Древнир. Мы высыпали на стены. Горизонт очистился. Солнце, а его не было видно несколько дней, вновь появилось. Мы увидели, как темная масса нежити медленно втягивается за горизонт, а ее, точно ползущую змею, бьют сверху молнии. Мы закричали, торжествуя победу, которая состоялась хотя и с нашим участием, но все же точно сама собой. К Древниру – а он тоже стоял на стене! – подлетел радостный гонец на Пегасе (как сейчас помню, конь был в розовой пене!!!) и что-то крикнул. Древнир о чем-то недоверчиво его переспросил. Гонец ответил. И тогда я вдруг увидела, что в эту минуту всеобщего счастья Древнир вдруг сполз вниз и, кусая губы, стал биться головой о зубец.

– Из-за слов гонца? И что гонец ему сказал? – спросила Таня.

Ягге дернула край шали.

– Всего одну вещь. Оказалось, час назад стражами света был уничтожен повелитель мрака Кводнон, главный союзник Чумы-дель-Торт. Как только эта новость докатилась до частей хаоса, воцарилась паника, и они отступили.

Таня замотала головой.

– Погоди, Ягге! Я поняла, что они отступили, потому что Древнир заключил некую сделку!

Старушка сердито плюнула.

– В том-то и дело! Вся сделка была грандиозным блефом! Этот сфинкс – чтоб у него лапы отвалились! – потому и притащился, что пронюхал, что силы хаоса вот-вот отступят. Передовые полки еще атаковали, задние же уже бежали в смятении. Отступление было предрешено самой смертью Кводнона! Древнира надули, как моего Ягунчика, у которого вурдалаки на Лысой Горе попросили на пять минут пылесос покататься да так до сих пор и катаются.

Заметив, что Таня недоуменно подняла брови, Ягге пояснила:

– Не удивляйся, что ты об этом не слышала. Разумеется, он тебе не рассказывал. Он, как и все мужчины, терпеть не может сознаваться в ситуациях, когда показал себя дураком. Если такие ситуации все же происходят, мужчины громоздят любые логические комбинации, только бы их самоуважение не рухнуло с подпиленной табуретки.

– Но если незнакомец обманул Древнира, значит, сделка не имеет силы, – сказала Таня.

Ягге покачала головой.

– А вот это, милочка, уже типично женская логика! В духе: «Если я закрыла глаза, значит, мышь уже убежала! Так что я, пожалуй, посижу с закрытыми глазами и пусть она лопает пирог».

– Не понимаю! Древнира же обманули! Значит, у договоренности нет силы, – упрямо сказала Таня.

– В том-то и дело, что сделка имеет силу, поскольку все внешние условия соблюдены ! – сердито произнес Сарданапал. – Форма сделки была очень простой: если нежить уйдет и война будет выиграна, вы сделаете то-то и то-то. По рукам, Древнир? По рукам! Нежить ушла, а почему она ушла, никого не волнует! И этот проклятый сфинкс, свалившийся нам на голову, тому лучшее доказательство!

Академик отошел от клетки и присел на корточки перед камином. В очках его отблескивало пламя. Глаза за стеклами смотрели грустно. Усы, совсем недавно буйствующие, уныло обвисли.

Таня оглянулась на Ягге, на Тарараха. Тарарах ободряюще подмигнул Тане и развел ручищами: мол, сама видишь, какие дела творятся.

Таня задумалась. Оставались вещи, которых она пока не понимала.

– А кто этот Мегар на самом деле? Просто сфинкс? – спросила Таня, вспоминая вкрадчивый голос.

– Темный языческий полубожок, подлец и предатель, некогда в давние времена избравший себе тело и облик ассирийского сфинкса! Хоть он и утверждает, что существует сам по себе, любому ясно, что на самом деле он марионетка Лигула и действует в его интересах, – с раздражением ответил академик.

– Скверная история! А что Мегар потребовал у Древнира? – спросила Таня.

– Они пришли к соглашению, что несколько столетий спустя Мегар явится вновь и останется в Тибидохсе на две недели. В заранее определенный день он отправится в Битвенный Зал – да-да, в тот самый! – и будет ждать единственно правильный ответ на вопрос, что он загадал в то мгновение, когда была заключена сделка с Древниром. И – если ответ будет неверен – ему достанется ключ от Жутких Ворот.

Таня улыбнулась.

– Мой Талисман Четырех Стихий, что ли? Он же уничтожен. Мегар ничего не сможет получить.

Академик не разделил ее радости.

– Да, твой талисман был единственным из материальных ключей, однако, увы, остался его первообраз.

– Значит, ключ от Жутких Ворот все же существует?

– К сожалению, да. Хотя не стоит думать, что это нечто такое, что надо куда-то вставлять и в чем-то поворачивать. И, разумеется, это не магнитная карточка, не жезл, и даже не свиток с заклинаниями. Понимаешь?

Таня не понимала. Сарданапал с досадой захрустел пальцами. Он был из тех, кто хотя и умеет объяснять, но ценит больше то знание, которое люди приобретают сами.

– В магическом мире многое существует на уровне идей. Важнее всего центральная идея или первообраз. Именно от нее тянутся пуповины к вещному миру и всем его конкретным воплощениям. Ясно теперь?

– Не-а, – влез Тарарах, который, как всякий питекантроп, ценил конкретику.

– Чего «не-а»? – огрызнулся академик. – Вот идея табуретки, а вот миллионы стульев, табуреток, кресел, порожденные этой идеей. С отдельными табуретками можно воевать десятилетиями, разрубая их на куски, сжигая на кострах или топя в океане. Производители табуреток будут только рады увеличевшемуся спросу на их изделия. Но уничтожь первоначальную идею табуретки, и вместе с ней исчезнут все миллионы и миллиарды табуреток, сколько бы их ни было.

Таня кивнула.

– То есть у нас в Тибидохсе хранится такая вот первоидея? – спросила она.

– Именно. Причем ключ от Жутких Ворот является центральной идеей всех прочих ключей, замков, запоров, задвижек, шифров банковских сейфов и так далее. Передав его Мегару, мы передадим ему и это все тоже. В лопухоидном мире, где на замок часто надеются больше, чем на слово, начнется невесть что, однако по сравнению с властью над Жуткими Воротами это все мелочи, на которых не следует зацикливаться.

– А зачем Мегару первоидея ключа? – спросила Таня, но и без ответа поняла, какой это рычаг для шантажа, манипуляций и давления на свет. Ключ от Жутких Ворот у того, кто с потрохами принадлежит мраку!

– И Древнир согласился? – удивилась она.

Ягге фыркнула.

– Думаю, его подкупило обещание подождать несколько столетий. Возможно, Древниру казалось, что за это время что-то глобально изменится к лучшему. Древнир, как и все мы, слишком поздно понял, что хаос и зло – не два различных понятия, а одно. В те столетия многим мерещилось, что противоборствующих сил в мире не две, а три. Свет, мрак и хаос. Лучше, мол, взять протянутую руку зла (на время, конечно), чем провалиться в ничто. Вот и поплатились! Столетия пролетели как один день, и вот Мегар здесь.

– А выпроводить его нельзя? Отказаться от сделки? Вы же как-то смогли связать его магией, академик. Он пытался прыгнуть на меня и растерзать, но его сдержала стена. Значит, он не так уж и всесилен! – сказала Таня.

Сарданапал с беспокойством оглянулся на запертую дверь. Как и Тане, ему показалось, что дверь дрогнула от дыхания того, кто спокойно лежал за ней, презрительно лакая темноту опустелыми зрачками.

– Пока – да. Его силы имеют предел. Но это потому, что не прошло еще двух недель и ключ от Жутких Ворот не у него.

– А если нарушить клятву? – осторожно спросила Таня.

Академик разгневанно повернулся к ней.

– Странно, что ты еще не поняла! КЛЯТВЫ В НАШЕМ МИРЕ НЕ НАРУШАЮТСЯ. Они непреложны. Совершив малое зло клятвопреступления – пусть даже и по отношению к этому выродку Мегару, – мы разрушим сразу все. И он это отлично знает, разумеется.

Дрова в камине стали громко стрелять и потрескивать. Сарданапал укоризненно посмотрел на огонь. Звуки тут же стали тише, а разбуянившееся пламя улеглось и только чуть всплескивало, точно человек, одним махом взбежавший на девятый этаж и теперь незаметно пытающийся отдышаться.

– А ратная магия? Мы же стали ее учить из-за Мегара! Разве я не угадала? – спросила Таня с надеждой.

– Допустим. Но до тех пор, пока Мегар сдержанно ведет себя по отношению к ученикам Тибидохса, ратная магия применяться не будет! – отрезал академик.

– А когда сфинкс вообще попал сюда? Когда улетели драконы и прорвало Гардарику ?

– Нет. Я специально проверил: через Гардарику никто не проходил. Это совершенно точно. И Меди… хм… доцент Горгонова тоже проверяла.

Таня заметила, как Ягге едва заметно улыбнулась. Меди, недоверчиво перепроверяющая первого мага в мире, – это уже кое-что.

– Но сфинкс-то здесь! – сказала Таня.

Сарданапал пояснил, что сфинкс появился на Буяне за ночь до урагана. Подошел к подъемному мосту и лег в двух шагах от циклопов. К счастью, у Пельменника хватило ума не хамить и не размахивать дубиной. Пельменник разбудил Готфрида Бульонского, который величал себя начальником службы безопасности Тибидохса. Учитывая, что других желающих не было, эту должность за Готфридом оставили и даже напечатали ему визитные карточки, которые сей отважный муж с гордостью раздавал первокурсникам.

Готфрид покрутился возле сфинкса с копьем, несколько раз громогласно окликнул его, но ответа не получил и позвал Ягге, Сарданапала и Медузию. Академик мгновенно узнал Мегара и понял, зачем он явился.

Запереть себя в подвалах Тибидохса Мегар не позволил. Разрешить же сфинксу свободно бродить по школе не позволил уже Сарданапал. В результате берлога Тарараха оказалась золотой серединой. Пожалуй, это было единственное место в Тибидохсе, где резкий запах сфинкса никого бы не насторожил. Медведи с гарпиями тоже далеко не благоухают.

Не доверяя обещанию Мегара не трогать учеников, Сарданапал подстраховался охранным заклинанием высокого уровня сложности. И оно, как имела случай оценить Таня, оказалось более чем кстати.

– А что сфинкс загадал? Вы знаете? – шепотом спросила Таня.

– Разумеется, нет.

– Но ответ ищут?

Академик снял очки. Таня увидела, что белки глаз у него в бесконечных красных прожилках, и пожалела, что не может отозвать назад свой идиотский вопрос.

– Ловко придумано! Какой бы ответ мы ни дали, сфинкс заявит, что он неверный, – сказала Таня, с ненавистью вспоминая вкрадчивый голос Мегара.

Академик закрыл глаза и кончиками пальцев стал осторожно массировать веки.

– Я много думал об этом. Нет, не все так просто. Договор такого уровня со стороны сфинкса не мог быть лживым до конца. Он лжив на девяносто девять процентов, но, не будь в нем хотя бы капли искаженной правды, он не мог бы быть заключен. Правда – это тот цемент, на котором держится любая ложь, ибо сама по себе ложь есть ничто. Ноль.

– То есть ответ все же существует? – спросила Таня.

– Разумеется. Но он может, по сути, быть каким угодно. Любым словом, предметом, человеком, поступком… Мы даже примерно не представляем, в какой области искать. Мегар мог задумать как носовой платок Древнира, так и все мироздание в целом.

– Но ведь это безвыходная ситуация!

– Безвыходных ситуаций не существует. Выход есть всегда. Когда же его нет, остаются вера и надежда, которые сами и творят выход, – уверенно сказал Сарданапал.

Грустное лицо академика всплеснуло радостной, детской улыбкой.

– Знаешь, Таня, когда я почувствовал тебя как личность, полюбил и стал уважать? Даже не тогда, когда понял, что ты дочь Леопольда и Софии. Само по себе это мало о чем говорило. Строго между нами, у магов крайне редко бывают удачные дети.

– М-м-м… Когда мы с Ягуном и Ванькой ночами бродили по Тибидохсу? – предположила Таня.

Академик тихо засмеялся.

– Думаешь, другие не бродят? Тут только ходи по этажам и отлавливай! Да мы для того и запрещаем, чтобы бродили.

– Когда была вся эта история со значками Шурасика «DD» и Талисманом Четырех Стихий? – продолжала гадать Таня.

– Нет, раньше. Помнишь, чуть ли не в первый месяц твоего пребывания здесь ты подошла к Жикину и сразу, не разговаривая, дала ему в нос? Зачем ты это сделала? – вдруг спросил академик.

Наши рекомендации