Глава ш. спор из-за истинности мысли
Спорная мысль.— Пункты разногласия.— Число их.— Установка их и выбор между ними,— Тезис и антитезис спора.— Составные антитезиса.
1. Не следует думать, что достаточно встретить «спорную мысль», чтоб сейчас же сделать ее, при желании, «тезисом спора». Она всегда требует
некоторого предварительного исследования и обработки, прежде чем взять из нее этот тезис. Именно, необходимо выяснить точно, в чем мы с нею не согласны; установить «пункты разногласия».
Даже в самой простейшей спорной мысли возможны по крайней мере два пункта, в которых она может нам показаться ошибочной. Напр., дана самая простая спорная мысль: «Петр умер». Выяснив ее количество и модальность (гл. II, § 5), мы найдем, что не согласиться с ней можно лишь или потому, что «Петр не умер, а жив», или потому, что суждение это считается достоверным, в то время как, по нашему мнению, оно только вероятно. Правильно будет думать не «несомненно, что Петр умер», а «вероятно, что Петр умер».
Найти и точно указать, в каком именно пункте мы не согласны с данной мыслью,— значит «установить пункт разногласия*. Это должно быть исходной точкой каждого правильного спора. <...>
3. Установка пунктов разногласия делается обыкновенно тем путем, что мы, в противоположность неправильному взгляду противника в данном пункте, выдвигаем свой, несовместимый с ним взгляд как истинный. <...>
4. Надо стараться всячески, чтобы антитезис (а следовательно, и тезис) были возможно проще и выражены короче. Во всяком случае, промахом является составной антитезис, состоящий сразу из двух и более мыслей. Напр., тезис: данный проступок подходит под статью одиннадцатую, антитезис: нет, он не подходит под нее, а подходит под статью двенадцатую. Тут в антитезисе две мысли; намечаются два пункта разногласия, причем, если мы начнем с доказательства первой мысли, нужно еще добавочное доказательство для второй и т. д.
В общем, составные антитезисы (как и тезисы) влекут множество неудобств, вносят обычно в спор крайнюю запутанность, сбивчивость, неопределенность. Поэтому, встретившись с ними, необходимо сейчас же расчленить их на составные элементарные суждения и рассматривать каждый пункт разногласия отдельно.
Установка и выбор пунктов разногласия — чрезвычайно важная часть в споре. В важных спорах их нужно производить особенно тщательно и с полным сознанием того, что делаем. Важность их возрастает вместе с важностью спора.
Если пункт разногласия не установлен или даже если установлен, но составной, сложный пункт разногласия, спор ведется часто положительно *в слепую». Неправильный выбор пункта разногласия тоже может решить судьбу всего спора, как это бывает иногда, напр., в судебных процессах.
Точно так же важно в случае спора из-за мысли помнить вполне точно
и отчетливо не только тезис спора, но и антитезис его, и никогда не упускать из виду, что таковой существует. Это не только помогает отчетливости спора, но и дает возможность легко отразить некоторые ошибочные нападения на тезис и, когда противник тезиса «упускает из рук нападение» переходить самому в «контратаку». <...>
Глава XI. УВАЖЕНИЕ К ЧУЖИМ УБЕЖДЕНИЯМ Редкость его.— Что значит уважать чужие убеждения,— Борьба за истину.— Частичность заблуждений.— Частичность истины.— Уверенность как результат невежества.
1. Важное условие настоящего, хорошего и честного спора (для убеж
дения он или для победы и т. д.— все равно) — уважение к убеждениям и
верованиям противника, если мы видим, что они искренни.
Это условие соблюдается — особенно в нашей стране — очень редко. Обычно люди живут еще «звериным обычаем» в области мысли, т. е. склонны считать человека, который держится других убеждений, или идиотом, или мерзавцем и, во всяком случае, настоящим «врагом». Это, конечно, признак или некультурного и невежественного, или же узкого ума...
Уважать чужое убеждение, чужое верование — значит уважать искреннюю веру и убежденность в них человека и право на них. Вот что заслуживает уважения и сочувствия. «Святыня» для другого человека может казаться нам великим заблуждением, но раз это для него святыня, мы должны к ней относиться как к человеческой святыне.
Одним словом, уважение к чужой вере и к чужим убеждениям есть один из важнейших видов уважения к человеческой личности. Где мало первого, там мало вообще и последнего.
2. Это, конечно, не значит, что мы должны чувствовать уважение «ко
лжи и обману» (как говорит Филалет). Но искреннее убеждение и верование
не есть обман и ложь: оно может быть лишь заблуждением.— Несомненно,
что заблуждение, каково бы оно ни было, мы не только можем опровергать,
но обыкновенно и должны делать это; должны бороться с ним всеми силами
своими, хотя бы оно было «святыней из святынь» для другого человека.
Но ведь бороться можно не как пьяные мужики, которые при этом
стараются выругать противника и задеть «по личности». Существует изве
стное рыцарство борьбы. Опровергать можно самым решительным образом,
но не оскорбляя чужих убеждений насмешками, резкими словами, издева-
^льством; особенно — не глумясь над ними перед сочувствующей нам толпой.— Уважение к чужим убеждениям не только признак уважения к чужой личности, но и признак широкого и развитого ума.
К сожалению, оно, повторяю, встречается у нас редко. Чаще встречаются споры, о которых писал Надсон:
Мы спорили долго, до слез напряжения... Но странно — собратья по разным стремлениям И спутники в жизни на общем пути — Друг в друге врага мы старались найти!..
Собственно, это и не «странно», если, как продолжает он несколько ниже, в споре звучат:
Поддельные стоны, крикливые фразы. Тщеславье...
В таких спорах нет искренних, «глубоко правдивых» убеждений, значит, не может быть и уважения к ним. Как «глубоко правдивые* убеждения, так и понимание их ценности и уважение к ним чаще всего вырабатываются трудом, страданиями, опытом жизни...
3. Здесь, кстати, можно привести некоторые соображения, помогающие иным бороться со склонностью считать наше мнение истиною, а остальные — чепухой, результатом недомыслия или нечестности.
Во-первых, просты и несомненны (идя обычных целей) лишь истины нашего обычного опыта; напр., я не сомневаюсь, что спал в эту ночь и что пил утром чай. Но чем сложнее и отвлеченнее истина, тем менее она «проста» и тем труднее достигнуть правильной уверенности в ней. Между тем огромное множество людей совершенно не понимает этого. Не говорю уж о молодежи, которая, заглянув в прихожую науки, думает что уже все познала; все ясно и все решено. Истина уже открыта: ее познал Кант или Маркс, или кто-нибудь другой. Нужно много умственного добросовестного труда и опыта, чтобы прийти к сознанию, к которому пришел Ньютон под к°нец жизни: что он собирал только камушки на берегу безбрежного океана истины... Молодежи не известна величавая, гигантская, титаническая борьба за истину, ведущаяся человечеством и которой не видно конца,— борьба, при первых лишь шагах которой мы присутствуем. Что останется через десять тысяч лет от наших теперешних теорий? Неужели прогресс человеческой мысли застынет на Канте, Марксе и т. д... Издали море мысли Не отличить от озера. Только тот, кто пробовал его исследовать, знает его неизмеримость. И такой человек всегда скромен.
4. Второе, чего не следует забыть, это — ложная мысль в большинстве случаев ложна только отчасти. С древних времен указывается на это — ц0 без особенной пользы. «Я думаю, нет спора,— говорит Влад. Соловьев,— что всякое заблуждение, о котором стоит говорить, содержит в себе несомненную истину и есть лишь более или менее глубокое искажение этой истины; ею оно держится, ею привлекательно, ею опасно и чрез нее же только оно может быть как следует понято, оценено и окончательно опровергнуто». (Идея сверхчеловека, I). Это надо помнить. Но не следует забывать и того, что и большинство «истин», выходящих за пределы простого обычного опыта, тоже не «чистые истины», что в них есть тоже примесь заблуждения большего или меньшего, которого мы оценить теперь не в силах. Оценят другие, оценят потомки. И мысль об этом должна постоянно смягчать самоуверенность и узость нашего мышления и способствовать тому, чтоб относиться ко всем взглядам, даже совершенно противоположным, с полным вниманием и без пренебрежения.
5. В общем, кто пренебрежительно относится к верованиям или убеждениям других, показывает этим свою уверенность, что «познал истину» и «истина у него в кармане». Но нельзя отрицать и того, что чем человек невежественней, чем разум его менее развит, тем он более склонен к такой уверенности, и именно уверенности в тех вопросах, о которых имеет более смутное понятие: «продавец колониальныхтоваров имеет вполне законченный взгляд на иностранную политику», у юной барышни — вполне установившийся взгляд на религиозные вопросы, «сельская поповна выскажет твердое убеждение, что Париж никогда не будет взят» и т. д., и все они «нисколько не сомневаются в верности своих взглядов* (Минто). Одним словом, «степень убежденности не пропорциональна количеству затраченной на нее умственной работы, и, быть может, общее правило таково: что чем менее уверенность основана на рассуждении, тем крепче за нее держатся*.— «Склонность к слепой уверенности, по замечанию Бэна, прирождена человеческому уму и только постепенно ее ограничивает опыт» (Минто. Логика. Введение, II).
Помня все эти соображения и применяя к себе, а не только к другим человек значительно убавит самоуверенность собственной мысли, а вместе с этим возрастает уважение к праву других людей мыслить и решать вопросы по-своему,— что играет очень немалую роль в правильном споре.— Над ясно сознать, что человеческое знание творится и идет вперед путем необычайно сложного процесса борьбы мнений, верований, убеждений. То во что мы лично верим,— только часть борющихся сил, из взаимодействия которых вырастает величественное здание человеческой культуры. Все они необходимы, и борьба их, честный спор между ними необходимы, и если
владычествует одна из них, подавив остальные и затушив споры и борьбу,— настает величайший враг движения вперед спокойствие застоя. Это — смерть умственной жизни. <...>
Глава XIV. ГРУБЕЙШИЕ НЕПОЗВОЛИТЕЛЬНЫЕ УЛОВКИ
Неправильный выход из спора.— Срывание спора.—Довод *к городовому».— Палочные доводы.
1. Непозволительных уловок бесчисленное множество. Есть очень грубые, есть очень тонкие. Наиболее грубые уловки «механического* характера. Такой характер часто имеет неправильный «выход из спора». Иногда приходится «бросить спор», потому что, напр., противник пускается в личности, позволяет себе грубые выражения и т. п. Это, конечно, будет правильный «выход из спора», по серьезным мотивам.— Но бывает и так, что спорщику приходится в споре плохо потому, что противник сильнее его или вообще, или в данном вопросе. Он чувствует, что спор ему не по силам, и старается всячески «улизнуть из спора», «притушить спор», «прикончить спор». В средствах тут не стесняются и нередко прибегают к грубейшим механическим уловкам.
2. Самая грубая из них и самая «механическая» — не давать противнику говорить. Спорщик постоянно перебивает противника, старается перекричать или просто демонстративно показывает, что не желает его слушать: зажимает себе уши, напевает, свистит и т. д., и т. д. В споре при слушателях иногда играют такую роль слушатели, видящие, что их единомышленнику приходится плохо: туг бывает и хор одобрения или неодобрения, и рев, и гоготанье, и топанье ногами, и ломанье столов и стульев, и демонстративный выход из помещения — все по мере культурности нравов слушателей. Спорить при таких условиях, конечно, невозможно. Это называется (в случае успеха) «сорвать спор*.
Если спорщик достаточно нахален, он может, «поспорив» так с вами и не дав вам сказать ни слова, заявить: «с вами нельзя спорить, потому что вы не даете толкового ответа на вопросы» или даже: «потому что вы положительно не даете возможности говорить». Иногда все это делается «тоньше». Вы привели сильный, но сложный довод, против которого противник не может ничего возразить: он тогда говорит с иронией: «простите, но я не могу спорить с вами больше. Такие доводы — выше Моего понимания. Они слишком учены для меня» и т. п., и т. п.
После этого иного упрямца никак не заставишь продолжать спор: не схватить же за ногу, чтобы удержать его. Иного можно удержать «в споре»,
заявив, что, если он не понял довода, то вина в нашем неуменьи ясно высказать его, а не в его уме, и т. п.
К сожалению, в более грубой или в более утонченной форме «приту-шивание спора» и «срывание спора» встречается не очень редко. <...>
3. Другая, но уже более «серьезная» механическая уловка с целью положить конец невыгодному спору — «призыв» или «довод» «к городовому». Сначала человек спорит честь-честью, спорит из-за того, истинен ли тезис или ложен. Но спор разыгрывается не в его пользу — и он обращается к власть предержащим, указывая на опасность тезиса для государства или общества и т. д. Все равно, какие власти: старого режима или нового «городовые» или «товарищи»,— название такого приема одно и то же: приходит какая-нибудь «власть» и зажимает противнику нашему рот. Что и требовалось доказать. Спор прекратился и «победа» за нами.— Для того чтобы применить подобную уловку, требуется, конечно, очень невежественная голова или очень темная совесть.
4. Но «призыв к городовому» имеет целью только прекратить спор. Многие этим не довольствуются, а применяют подобные же средства, чтобы «убедить* противника, т. е., вернее, заставить его, по крайней мере на словах, согласиться с нами. Тогда подобные доводы получают название «палочныхдоводов». Конечно, и в наше время употребляются еще «палочные доводы» в буквальном смысле слова. Насилие во всех видах очень часто «убеждает» многих и разрешает споры, по крайней мере на время. Но такие палочные доводы в область рассмотрения логикой, хотя бы и прикладной, не входят. Здесь палочным доводам называется довольно некрасивая уловка, состоящая в том, что приводят такой довод, который противник, по соображению софиста, должен принять из боязни чего-нибудь неприятного, часто опасного, или на который он не может правильно ответить по той же причине и должен или молчать, или придумывать какие-нибудь «обходные пути».— Это, в сущности, разбой в споре. Даже, пожалуй, в одном отношении, еще хуже. Разбойник открыто предлагает дилемму «кошелек или жизнь». Софист преподносит скрытым образом и с невинным видом дилемму: «принять довод или потерпеть неприятность»; «не возражать или пострадать».
5. Такие доводы изобилуют во все времена, у всех народов, при всех режимах; в государственной, в общественной, в частной жизни. Стоит понаблюдать их, напр., в газетах — в правых или левых, смотря по тому, в чьих руках власть. Конечно, не все газеты унижаются до этого. Но в виде общего правила можно сказать, что чем газета более «крайняя», тем больше шансов встретить в ней палочный довод, хотя есть немало любителей его и не из «крайних».
Во времена инквизиции были возможны такие споры: вольнодумец заявляет, что «земля вертится около солнца»; противник возражает «а вот в псалмах написано: Ты поставил землю на твердых основах, не поколеблется она в веки и веки.— Как вы думаете — спрашивает он многозначительно,— может Св. Писание ошибаться или нет?» Вольнодумец вспоминает инквизицию и перестает возражать. Он даже, для большей безопасности, обыкновенно «убеждается», иногда даже трогательно благодарит «за научение». Ибо «сильный», «палочный довод», вроде стоящей за спиной инквизиции, для большинства слабых смертных естественно неотразим и «убедителен».
В наши времена, слава Богу, инквизиции нет, но существует много других форм палочного довода. Пример из недавней жизни — собеседование миссионера со старообрядцами. Старообрядец яростно доказывает, что миссионер и его церковь — еретики. Находчивый «миссионер» ставит вопрос: «Вот как! Значит, и наш Государь Император еретик?». Перед старообрядцем мелькнули — в воображении (а может быть, и наяву) знакомые лица альгвазилов и вспомнились «места не столь отдаленные». «Сердце его смятеся и остави его сила его» и «бысть яко человек не слыш и не имый во устах своих обличения». Не так давно, когда на митингах преобладали «товарищи большевики», бедным «буржуям» в спорах приходилось иногда плохо. «Это написано в распоряжении Исполнительного Комитета и т. д., а вы говорите, это изменническая мысль. Значит, в Комитете изменники?» — «Товарищи» слушатели мрачно слушают, что ответит буржуй... Вдали прохаживается милиционер, только что закусивший в доме Кшесинской... «Дая ничего не говорю... Да я так, к слову... Оно конечно». «То-то, конечно» и т. д. Буржуй смолкает и старается незаметно улизнуть.— Начальство иногда очень удачно убеждает своих подчиненных. «Люди других убеждений» ему «не подходят», а дома у убеждаемого Вася и Ваня пищат, есть-пить просят. Доводы начальства часто действуют несравненно сильнее Цицероновского красноречия. <...>
Глава XVI. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ УЛОВКИ
Выведение противника «изравновесия».— Расчет на медленность мышления и доверчивость.— Отвлечение внимания и наведение на ложный след.
1. Гораздо интереснее те уловки, которые можно назвать психологиче-°кими. Они основаны на знании некоторых свойств души человеческой и Некоторых наших слабостей.
Состояние духа во время устного спора имеет огромное влияние на ведение спора. Когда мы «в ударе», т. е. нами овладевает легкое приятное возбуждение, при котором мысль, память, воображение работают особенно отчетливо и ярко, мы спорим лучше, чем обыкновенно. Если мы сильно взволнованы чем-нибудь, смущены, растерялись, «горячимся», если у нас рассеяно чем-нибудь внимание — мы спорим и соображаем хуже, чем обыкновенно, или даже совсем плохо. (Конечно, при прочих условиях равных.) Отсюда возникает ряд психологических уловок, предназначенных для того, чтобы вывести нас из равновесия, ослабить и расстроить работу нашей мысли.
2. Для этого существует много разных приемов. Самая грубая и обычная уловка — раздражить противника и вывести из себя. Для этого пускают в ход грубые выходки, «личности», оскорбления, глумление издевательство, явно несправедливые, возмущающие обвинения и т. д Если противник «вскипел» — дело выиграно. Он потерял много шансов споре.— Некоторые искусно стараются «взвинтить» его до желательно} степени. Я видел такую уловку: несправедливостью и насмешками софист вывел из равновесия своего противника-юнца Тот стал горячиться. Тогд софист принял вид несказанного добродушия и покровительственный тон «Ну, Юпитер! Ты сердишься, значит ты неправ».— «Ну что вы, батюшка. Стоит так горячиться! Успокойтесь, успокойтесь! Какая вы горячка», и т д. Так ведь довел юнца до белого каления! У того и руки дрожат от волнения и негодования. Бросается сослепу в споре, куда ни попало. Перестал соображать совсем и,— конечно, «провалился».— Но применяют и разны другие способы, чтобы «вывести из равновесия*. Иной намеренно начинает глумиться над вашим «святая святых» В личности он не пускается, нет! Но «взвинтить» может неосторожного идеалиста до последнего предела. — Если спор очень важный, при слушателях, ответственный, то, говорят, иные прибегают даже к «уловке артистов». Некоторые артисты, напр., певцы, чтобы «подрезать» своего соперника, перед выступлением его сообщают ему какое-нибудь крайне неприятное известие, чем-нибудь расстраивают его или выводят из себя оскорблением и т. п., и т. п., в расчете, что он поел этого не будет владеть собой и плохо споет. Так, по слухам, не гнушаются поступать изредка некоторые спорщики перед ответственным спором. Лично мне никогда не приходилось наблюдать этой подлой уловки, но, несомненно, возможна и она. Нужно и против нее быть настороже. <—%
«Спор. О теории и практике спора». Минск. 1992. С 4—7, 19-21, 24-26, 28.