Функциональная асимметрия полушарий головного мозга

- была открыта в ХIХ в., но лишь в середине ХХ в.

нейрофизиология и нейросемиотика узнали гораздо больше о

различии в функционировании полушарий.

Известно, что левое полушарие является доминантным по речи

и интеллекту. Оно управляет правой рукой (за исключением

левшей). Выяснилось, однако, что левое недоминантное полушарие

также причастно к производству речи, но функции у них прямо

противоположные. Вероятно, Ф. а. п. г. м. как раз и создает в

человеческой деятельности принцип дополнительности,

фундаментальность которого осознавали как физики (Нильс Бор),

так и семиотики (Ю. М. Лотман), а также именно билатеральной

асимметрией опосредовано то, что мы с такой универсальностью в

нашей картине мира и науке пользуемся именно бинарными

оппозициями (см.; см. также фонология).

Подробную картину функционирования полушарий показали

эксперименты с выключевием одного из полушарий под воздействием

электросудорожного шока. Эти эксперименты проводились Л. Я.

Балоновым и его группой в Ленинграде в 1970-е гг. Создавая

искусственную однополушарную афазию, при помощи простого опроса

(человек с отключенным полушарием может разговаривать) ученые

установили следующие различия в том, что касается производства

речи.

При угнетении доминантного левого полушария речь

претерпевает такие изменения: количество слов уменьшается;

высказывание в целом укорачивается; синтаксис упрощается;

уменьшается количество формально-грамматических слов и

увеличивается количество полнозначных слов; при этом

существительные и прилагательные доминируют над глаголами и

местоимениями - то есть лексика правого полушария более

предметна, менее концептуальна; обострено восприятие конкретных

явлений и предметов внешнего мира.

Когда же угнетено правое полушарие, то происходит нечто

противоположное: количество слов и длина высказывания

увеличиваются (человек становится разговорчив); при этом

абстрактная лексика превалирует над конкретной, а

грамматические формальные слова - над полнозначными;

усиливается тенденция к рубрификации, к наложению абстрактных

классификационных схем на внешний мир.

Иными словами, если правое недоминантное полушарие

воспринимает внешний мир со всеми его красками и звуками, то

левое полушарие одевает это восприятие в грамматические и

логические формы. Правое полушарие дает образ для мышления,

левое мыслит.

Интересно, что человек с угнетенным доминантным левым

полушарием ведет себя как реалист-сангвиник (см.

характерология), а человек с угнетенным правым - как

аутист-шизоид (см. аутистическое мышление,

характерология). Таким образом, ХХ век - век левополушарных

аутистов.

Ю. М. Лотман отметил, что чередование больших культурных

стилей, так называемая парадигма Чижевского (см. также реализм)

- ренессанс, барокко, классицизм, романтизм - тоже напоминает

диалог между рассудочным левым и эмоциональным правым

полушарием.

Была также высказана гипотеза, в соответствии с которой

человек эволюционирует в направлении увеличения функций левого

полушария, поскольку неразвитость левого и развитость правого

характерна для детей и традициональных племен, а также для

высших животных, мысль же левого полушария напоминает мысль

гениального супертеоретика. Образно говоря, человечество

эволюционирует от мифа (см.) к логосу.

Лит.:

Балонов Л.Я.,Деглин Л.В. Слух и речь доминантного и

недоминантного полушарий. - Л., 1976.

Иванов В.В. Чет и нечет: Асимметрия мозга и знаковых систем.

- М., 1978.

Деглин Л.В., Балонов Л.Я.,Долинина И.Б. Язык и функциональная

асимметрия мозга // Учен. зап. Тартуского ун-та, 1983. - Вып. 635.

Лотман Ю.М. Асимметрия и диалог // Там же.

* Х *

"ХАЗАРСКИЙ СЛОВАРЬ"

- роман сербского писателя Милорада Павича (1983) - одно

из сложнейших и прекраснейших произведений современного

постмодернизма. Павича называют балканским Борхесом,

хотя в отличие от настоящего Борхеса, скорее всего, когда

наш словарь выйдет в свет, автор "Х. с." будет уже

лауреатом Нобелевской премии в области литературы 1997 г.

В каком-то смысле "Х. с." - квинтэссенция постмодернизма,

но в каком-то смысле и его отрицание.

"Х. с." - это действительно словарь, в центре которого

статьи, посвященные обсуждению главного вопроса всего романа,

так называемой хазарской полемики конца IХ в., когда хазарскому

кагану приснился сон, который он расценил в качестве знамения

того, что его народу необходимо принять новую религию. Тогда он

послал за представителями трех великих религий

средиземноморского мира: христианским священником - это был

Константин Философ, он же Кирилл, один из создателей славянской

азбуки, - исламским проповедником и раввином.

Словарь построен как последовательность трех книг -

красной, зеленой и желтой, - в которых соответственно собраны

христианские, исламские и иудейские источники о принятии

хазарами новой веры, причем христианская версия словаря

утверждает, что хазары приняли христианство, исламская - ислам,

а еврейская - иудаизм (см. истина, семантика возможных

миров).

"Х. с." построен как гипертекст (см.), то есть в

нем достаточно разработанная система отсылок, а в предисловии

автор указывает, что читать словарь можно как угодно - подряд,

от конца к началу, по диагонали и вразброс. На самом деле, это

лишь постмодернистский жест, поскольку в "Х. с." сложнейшая и

до последнего "сантиметра" выверенная композиция и читать его

следует как обычную книгу, то есть подряд, статью за статьей

(во всяком случае, таково мнение составителя словаря ХХ века).

"Х. с." философски чрезвычайно насыщенный текст, один из

самых философских романов ХХ в., поэтому стоит сделать попытку

отыскать основные нити его тончайшей художественной идеологии,

ибо философия "Х. с." дана не в прямых сентенциях, а растворена

в художественной ткани романа.

Прежде всего, по-видимому, следует ответить на вопрос,

почему история исчезнувшего народа и государства хазар дается в

виде словаря, а не хронологической последовательности. Ответ

кроется на пересечении внутренней и внешней прагматик

этого текста. Внешняя мотивировка достаточно характерна для

идеологии ХХ в.: история есть фикция, вымысел, поскольку она

построена на документах, которые всегда можно фальсифицировать:

"Издатель [...] полностью отдает себе отчет, что [...]

материалы ХVII века недостоверны, они в максимальной степени

построены на легендах, представляют собой нечто вроде б р е д а

в о с н е (разрядка моя. - В. Р.) и опутаны сетями заблуждений

различной давности".

Согласно внутренней прагматике первоначально словарь был

издан в ХVII в. неким Даубманусом в количестве 500 экземпляров,

причем один из них был самим издателем отравлен, а остальные

полностью или почти полностью уничтожены, поэтому "Х. с.", по

мысли автора-издателя, есть лишь фрагментарная реконструкция

словаря ХVII в. Это реконструкция второго порядка - не истории

хазар, а того, как она представлена в словаре Даубмануса.

И вот теперь встает вопрос: почему словарь и лица, так или

иначе принимавшие участие в его создании или реконструкции,

были уничтожены? Ответ на этот вопрос отчасти и составляет суть

сюжета и художественной идеологии "Х. с.".

В центре повествования три среза времени и три

центральных события: 1) конец IХ в.- хазарская полемика;

2) ХVII в.- история кира Аврама Бранковича и его смерти; 3) ХХ

в. - события царьградской конференции о хазарах в 1982 г.,

связанные с убийством последних свидетелей, составителей и

реконструкторов "Хазарского словаря".

Почему же именно словарь, а не просто книга, как Библия,

например, или Тора? Создание словаря мыслилось хазарами как

воссоздание не истории самого народа (истории у хазар в строгом

смысле быть не может в силу особенностей устройства

времени в их картине мира - об этом см. ниже), а

воссоздание первочеловека, Адама Кадмона. При этом хазары

рассуждали следующим образом: "В человеческих снах хазары

видели буквы, они пытались найти в них прачеловека, предвечного

Адама Кадмона, который был мужчиной и женщиной. Они считали,

что каждому человеку принадлежит по одной букве азбуки, а что

каждая из букв представляет собой частицу тела (подчеркнуто

мною. - В.Р.) Адама Кадмона на Земле. В человеческих же снах

эти буквы оживают и комбинируются в теле Адама. [...] Из букв,

которые я собираю (в данном случае это рассуждения иудейского

реконструктора древнего словаря, Самюэля Коэна. - В.Р.), и из

слов тех, кто занимался этим до меня, я составляю книгу,

которая, как говорили хазарскве ловцы снов, явит собой тело

Адама Кадмона на Земле...".

Итак, словарь, а не повествование, потому что для

воссоздания тела нужна система, а не текст (ср. структурная

лингвистика), а словарь есть некое подобие системы или хотя

бы некоторое ее преддверие.

Философия времени у хазар, как можно видеть из приведенной

цитаты, тесно связана с философией сновидения. Здесь

чувствуется несомненное влияние Борхеса и того философа,

который незримо стоял за Борхесом несколько десятков лет, Джона

Уильяма Данна, автора книги "Эксперимент со временем" (1920),

создателя серийной концепции времени (см. время, серийное

мышление). О сновидении в "Х. с." сказано следующее: "И

любой сон каждого человека воплощается как чья-то чужая явь.

Если отправиться отсюда до Босфора, от улицы к улице, можно

дату за датой набрать целый год со всеми его временами, потому

что у каждого своя осень и своя весна и все времена

человеческой жизни, потому что в любой день никто не стар и

никто не молод и всю жизнь можно представить себе как пламя

свечи, так что между рождением и смертью даже ни одного вздоха

не остается, чтобы ее загасить".

Такой философией обусловлен центральный эпизод "Х. с.",

связанный с киром Бранковичем, Юсуфом Масуди и Самюэлем Коэном.

Кир Аврам Бранкович собирал сведения о "Хазарском словаре",

чтобы воссоздать Адама Кадмона, при этом он придерживался

христианского решения хазарской полемики. Одновременно с ним

"Хазарский словарь" собирал и реконструировал еврей-сефард из

Дубровников Самюэль Коэн, естественный сторонник того, что

хазары в IХ в. приняли иудаизм. С некоторого времени Аврам

Бранкович каждый день стал видеть во сне молодого человека с

одним седым усом, красвыми глазами и стеклянными ногтями на

одной руке. Это и был Коэн, который каждую ночь чувствовал, что

он комуто снится. Это означало, что они вскоре встретятся.

Третий собиратель словаря, Юсуф Масуди, защитник исламской

версии хазарского вопроса, научился хазарскому искусству

попадания в чужие сны, поступил на службу к Авраму Бранковичу и

стал видеть его сны - и Самюэля Коэна в них. Когда же наконец

Бранкович и Коэн встретились (Коэн служил переводчиком в

турецком отряде, который напал на Бранковича и его слуг), то

Бранкович погиб от турецкой сабли, а Коэн, увидев человека,

которому он столь долго снился, впал в оцепенение и так из него

и не выбрался. Юсуф Масуди выпросил у турецкого паши день

жизни, чтобы увидеть во сне, как Коэну будет сниться смерть

Бранковича, и то, что он увидел, было так ужасно, что за время

сна он поседел и его усы стали гноиться. А на следуюЩий день

турки зарубили и его.

Последняя история, восходящая к нашим дням, связана с

арабским исследователем "Хазарского словаря", доктором Абу

Кабиром Муавия, который, вернувшись с израильско-египетской

войны 1967 г., стал собирать данные о "Хазарском словаре".

Делал он это так: посылал письма по объявлениям из старых газет

конца ХIХ века (см. концепцию времени хазар). На его письма в

прошлое приходили ответы в виде посылок с различными совершенно

не связанными между собой предметами, которыми постепенно стала

заполняться его комната. Он дал список этих предметов на

компьютерный анализ, и компьютер ответил, что все эти предметы

упоминаются в "Хазарском словаре". На конференции в Царьграде

доктора Муавия убивает четырехлетний мальчик, живой выродок (с

двумя большими пальцами на каждой руке) хазарской философии

истории. На этом исследование "Хазарского словаря" прерывается.

Исчезвувший народ спрятал все концы в воду.

Говоря о словаре в послесловии, автор пишет: "При

использовании книги ее можно чтением вылечить или убить. Можно

сделать ее более толстой или изнасиловать, из нее постоянно

что-то теряется, между строк под пальцами исчезают последние

буквы, а то и целые страницы, а перед глазами вырастают, как

капуста, какие-то новые. Если вы вечером отложите ее в сторону,

то назавтра можете обнаружить, что в ней, как в остывшей печке,

вас не ждет больше теплый ужин".

Здесь этически реализована обычная для ХХ в. мифологема

живого текста, противопоставленного мертвой реальности.

Особенностью, придающей уникальность "Х. с.", является та

преувеличенная серьезность его стиля, то отсутствие иронии,

замешенное на терпком балканском фольклоре, которые позволяют

говорить не только о квинтэссенции постмодернизма, но и об

альтернативе ему. В этом смысле Милорад Павич безусловный

антипод Умберто Эко - семиотика, играющего (когда более, когда

менее успешно) в прозаика, а антиподом "Имени розы" становится

"Х. с.".

А может быть, все дело в том, что гениальность (которой

несомненно обладает автор "Х. с.") и постмодернизм -

несовместимы. В этом смысле Павич писатель глубоко старомодный,

такой, например, как Томас Манн, Фолкнер или Франц Кафка.

Лит.:

Руднев В. Серийное мышление // Даугава, 1992. - No 3.

Руднев В. Гений в культуре // Ковчег, 1994. - No 3.

Руднев В. Морфология реальности: Исследование по

"философии текста". - М., 1996.

---------------------------------------------------------------

* Текст "Хазарского словаря"

см. на www

ХАРАКТЕРОЛОГИЯ

- учение о характерах людей, основанное на исследовании

соматических данных (строения тела). Основоположник клинически

ориентированной Х. - Эрнст Кречмер (основатели

психоаналитической Х. - Карл Абрахам и Вильгельм Райх).

Кречмер различал три типа характера в зависимости от

строения тела: пикнический тип (приземистый, с толстой шеей) -

по характеру циклоид, или сангвиник; астенический тип (худой,

маленький, лептосомный (узкий) - по характеру шизотим, или

шизоид; атлетический тип - Кречмер считал его смешанным

(позднее П.Б. Ганнушкин определил его как эпилептоида).

Проведенные Кречмером эксперименты давали явную картину

зависимости типа характера от строения тела. В дальнейшем его

типология была дополнена и скорректирована П.Б. Ганнушкиным и

М.Е. Бурно. В настоящее время типология основных характеров

выглядит примерно так:

1. Циклоид-сангвиник - добродушный, реалистический

экстраверт, синтонный (то есть находящийся в гармонии с

окружающей его реальностью). Синтоник веселится, когда

весело, и грустит, когда грустно. Когда-то этот образ играл

большую роль в культуре - по-видимому, начиная с эпохи

Возрождения. В художественной литературе сангвиники нарисованы

особенно выпукло: это Гаргантюа, Ламме Гудзак, Санчо Панса,

Фальстаф, мистер Пиквик - все добродушные толстяки. В ХХ в. от

засилья добродушных героев остались только Кола Брюньон и

Швейк. В целом такая в принципе здоровая жизнерадостная

личность не характерна для ХХ в.

2. Психастеник - реалистический, тревожно-сомневающийся

интроверт. Этот тип характерен для культуры конца ХIХ века, его

олицетворяет Чехов в своих основных характерологических

установках - психастевику свойственна повышенная порядочность,

боль за других и тревожно-ипохондрическое переживание прошлого

в своей душе. Чехов запечатлел психастеника в драматическом

виде в образе профессора Николая Степановича ("Скучная

история"), а в комическом виде - в образе Червякова ("Смерть

чиновника"). Психастеник тревожно-мучительно, по многу раз

прокручивает уже сделанные поступки, "пилит опилки", по

выражению Дейла Карнеги. Тревожная психастеническая рефлексия

показательна для начала ХХ в., она воплощена в таком

художественном направлении, как постимпрессионизм

(импрессионизм. считается в целом сангвиническим, синтонным

направлением), в частности в творчестве Клода Моне. Самым

знаменитым героем-психастеником в европейской культуре был,

конечно, Гамлет.

3. Истерик. Для этого характера важен такой признак, как

демонстративность. По выражению Карла Ясперса, истерик живет не

для того, чтобы быть, а чтобы казаться быть. Самый знаменитый

истерик в мировой литературе - это Хлестаков. Истерик -

парадоксальный характер в том смысле, что это аутистический

экстраверт, то есть, с одной стороны, это нереалистический

характер, у него совершенно фантастическое представление о

реальности, но, с другой стороны, он погружен не в свой

внутренний мир, который у него достаточно беден, но в

выдуманную им самим реальность.

4. Эпилептоид. Характер напряженно-авторитарный с

атлетическим типом сложения. Реалист и прагматик до мозга

костей, экстраверт. Из эпилептоидов рекрутируются воины и

политики. Два знаменитых современных российских эпилептоида -

Борис Ельцин и Александр Лебедь. Впрочем, эпилептоиды могут

быть двух типов - примитивно-эксплозивные (Дикой в "Грозе"

Островского) и утонченно-дефензивные (Кабаниха, Иудушка

Головлев, Фома Фомич Опискин). Для эпилептоида характерна так

называемая иудина маска - выражение льстивой угодливости, за

которой прячетея злоба и стремление к власти. Эпилептоид -

прекрасный организатор, но почти никогда не бывает литератором

или философом. Есть великие художники-эпилептоиды, например

Роден и Эрнст Неизвестный.

5. Шизотим, или шизоид, или аутист (см. также

аутистическое мышление). Шизоид - замкнуто-углубленный

аутистический интроверт. Он во всем замкнут на самого себя.

Внешний мир, как его понимают и чувствуют сангвиник и

психастеник, не существует для шизоида - его мир находится

внутри его самого, а проявления внешнего мира суть лишь

символы, еще глубже раскрывающие структуру мира внутреннего.

Весь ХХ век может быть назван шизотимической эпохой.

Практически все сколько бы ни было фундаментальные открытия в

науке и философии, все важнейшие художественные направления

носят шизотимный характер: это и аналитическая

философия, и квантовая механика, и теория относительности,

и психоанализ, и кино, и структурная

лингвистика вместе с семиотикой и математической

логикой, и многое другое; шизоидный характер присущ

экспрессионизму, символизму, новому роману,

постструктурализму, постмодернизму. Почти все великие

художественные произведения ХХ в. аутистичны: "Доктор Фаустус"

Томаса Манна, "Улисс" Джойса, "В поисках утраченного времени"

Пруста, "Шум и ярость" Фолкнера, "Человек без свойств"

Музиля, "Игра в бисер" Гессе, "Бледный огонь" Набокова.

То же самое относится к музыке ХХ века (см. додекафония):

Стравинский, Прокофьев, Шостакович, Булез, Штокгаузен - все это

шизотимы. Вся реальность ХХ в. как бы попадает в воронку

аутистического мышления, реальность насквозь символизирована,

семиотизирована, концептуализирована. Важна логичность,

непротиворечивость построения, а его отношение к реальности

(которой, вероятней всего, как таковой вообще нет) имеет

второстепенное значение. Известно, что когда Гегелю сказали,

что некоторые его построения не соответствуют действительности,

он холодно заметил: "Тем хуже для действительности". Вот

классическая аутистическая установка.

6. Полифонический, или мозаичный, характер. Он тоже

характерен для ХХ века. Мозаика возникает в том случае, когда

человек переносит тяжелую психическую болезнь, например

параноидальный психоз или эпилепсию. В этом случае характер

человека как будто раскалывается на куски, становится

многорадикальным, сочетает в себе несочетаемые черты.

Эпилептическими мозаиками были во многом определившие ХХ в. Лев

Толстой и Достоевский. Франц Кафка, перенесший серьезную

эндогенную депрессию (возможно, психоз), сочетает в своей

личности и в своем творчестве черты дефензивно-психастенические

и шизотимные. Его романы, особенно "Замок", не укладываются в

чисто шизотимную схему экспрессионистического творчества, он

подрывает экспрессионизм своей характерологической полифонией.

Отсюда двойственность, идущая от сочетания обыденного стиля с

фантастичностью происходящего.

Мозаичен в целом сюрреализм, для которого выражение

"сочетание несочетаемого" входит в определение. Картины Рене

Магритта и Сальвадора Дали, фильмы Луиса Бунюэля - это явная

мозаика.

Разобранная здесь Х. является нефрейдистски и даже

антипсихоаналитически ориентированной. Это не означает, что

психоанализ не предложил своей Х. Она была разработана в

трактате В. Райха "Анализ характера". Психоаналитики в

соответствии со своей установкой все объяснять через травмы

раннего детства делят человеческие характеры на оральный

(примитивно говоря, те люди, которых мать слишком рано отняла

от груди), анальный (те, которых слишком унижали в том, что

касается личной гигиены) и генитальный (те, которые пережили

достаточно серьезные эдиповские проблемы - см. Эдипов

комплекс). Психоаналитическая Х. носит также "телесный"

характер, концепция психотерапии у Райха и его последователя

Александра Лоуэна представляет собой работу с телом и

называется биоэнергетической. Основное отличие

психоаналитической концепции от Кречмеровской заключается в

том, что первая имеет не чисто медицинский, а

абстрактно-экзистенциальный характер. Второе отличие - в том,

что если у психоаналитиков терапия направлена на преодоление

характера, то кречмерианская Х. считает характер чем-то

врожденным и неустранимым, и терапия ориентирована на адаптацию

имеющегося характера, на выявление его творческих потенций (см.

терапия творческим самовыражением).

Лит.:

Кречмер Э. Строение тела и характер. - М., 1994.

Леонгард К. Акцентуированная личность. - Киев, 1979.

Ганнушкин П.Б. Избр. труды. - М., 1965.

Бурно М.Е. Трудный характер и пьянство. - Киев, 1991.

Бурно М.Е. О характерах людей. - М., 1996.

Лоуэн А. Физическая динамика структуры характера. - М.,

1996.

"ХОРОШО ЛОВИТСЯ РЫБКА БАНАНАНКА"

- рассказ американского писателя Джерома Сэлинджера

(1948).

Эта новелла представляет собой загадку как в плане ее

построения, так и в плане содержания, смысла. Новелла

Сэлинджера плохо вмещается в рамки модернизма - в ней

нет неомифологической (см. неомифологизм) подсветки,

стиль ее прост, а сюжет, с одной стороны, тривиален, а с другой

- абсурден. Последнее слово - абсурд - отчасти сразу приводит к

разгадке: новелла, как и все творчество Сэлинджера, проникнута

духом дзэнского мышления (см.).

Напомним вкратце сюжет новеллы. В первой части молодая

женщина Мюриэль по междугородному телефону обсуждает с

матерью странности своего мужа. Суть разговора в том, что мать

страшно волнуется за судьбу дочери, уехавшей провести медовый

месяц во Флориду. По ее мнению, с мужем Мюриэль, Симором, не

все в порядке. У него явно не все дома, его выходки в доме тещи

были более чем странны. Например, когда бабушка заговорила о

своей смерти, он подробно рассказал ей, как, по его мнению,

надо устроить ее похороны. Он подарил жене книгу на немецком

языке (!) - это через два года после того, как американцы

разгромили фашистскую Германию. Он что-то сделал (не говорится,

что именно) с цветной подушечкой.

Но дочь успокаивает мамашу: все хорошо, Симор загорает на

пляже, а первые два вечера в фойе гостиницы играл на рояле.

Правда, на пляже он загорает, надев теплый халат, но это чтобы

не видели его татуировки (которой, впрочем, у него нет).

Следующий эпизод переносит читателя на пляж, где Симор

общается с трехлетней девочкой Сибиллой и рассказывает ей

довольно бессмысленную, на первый взгляд, историю про рыбку

бананку, которая забралась в банановую пещеру под водой,

объелась бананов и умерла.

Потом Симор поднимается к себе в номер, в присутствии

задремавшей на солнце молодой жены достает из чемодана, из-под

груды рубашек, револьвер и пускает себе пулю в лоб.

Поверхностное прочтение этой истории, вероятно, такое,

которое предложила бы теща героя. Симор - вернувшийся с фронта

с расшатанными нервами, вообще очень странный, не в меру

начитанный - разочаровался в обычной (прямо скажем, довольно

пошлой) жене и под воздействием минуты и по контрасту с

общением с невинным ребенком совершил непоправимое. Но это

самое поверхностное прочтение, которое ничего не объясняет.

Средневековый трактат индийского теоретика литературы

Анандавардханы "Свет дхвани" говорит о том, что у каждого

произведения искусства есть явный и скрытый, по словам автора

проявленный и непроявленный, смыслы. В новелле Сэлинджера как

минимум два непроявленных смысла. Первый - психоаналитический

(см. психоанализ: ср. междисциплинарные

исследовании). Для того чтобы попытаться проникнуть в этот

смысл, следует подключить технику мотивного анализа

(см.). Перед тем как попасть в номер, Симор едет в лифте, где с

ним приключается с позиций здравого смысла абсурдный эпизод,

который портит ему настроение. В лифте с ним едет какая-то

незнакомая женщина, и между ними происходит следующий диалог:

"- Я вижу, вы смотрите на мои ноги, - сказал он,

когда лифт поднимался.

- Простите, не расслышала, - сказала женщина.

- Я сказал: вижу, вы смотрите на мои ноги.

- Простите, но я смотрела на пол! - сказала женщина и

отвернулась к дверцам лифта.

- Хотите смотреть мне на ноги, так и говорите, -

сказал молодой человек. - Зачем это вечное притворство, черт

возьми?

- Выпустите меня, пожалуйста! - торопливо сказала женщина

лифтерше.

Двери лифта открылись, и женщина вышла, не оглядываясь.

- Ноги у меня совершенно нормальные, не вижу

никакой причины, чтобы так на них глазеть, - сказал молодой

человек" (здесь и далее в цитатах курсив мой. - В. Р.).

Надо сказать, что, прочитав рассказ заново после этого

эпизода, обращаешь внимание на то, что мотив ног в нем

является поистине навязчивым - в коротком рассказе это слово

встречается около двадцати раз, особенно во втором эпизоде,

когда Симор играет с трехлетней Сибиллой:

"По дороге она остановилась, брыкнула ножкой

мокрый, развалившийся дворец из песка.

...сказала Сибилла, подкидывая ножкой песок.

- Только не мне в глаза, крошка! - сказал юноша,

придерживая Сибиллину ножку.

...Он протянул руки и обхватил Сибиллины щиколотки

Он выпустил ее ножки.

Он взял в руки Сибиллины щиколотки и нажал вниз

...Юноша вдруг схватил мокрую ножку - - она свисала

с плотика - и поцеловал пятку".

Тут психоаналитик должен просто взвизгнуть от

удовольствия. Все ясно. Ведь ноги - это субститут половых

органов. Симор не удовлетворен интимными отношениями с женой

(недаром в начале рассказа упоминается статейка в журнальчике,

назывзющаяся "Секс: или радость, или ад"), он довольствуется

латентным сексом с маленькой девочкой. Рассказ о рыбке бананке

тоже становится понятен. Банан - явный фаллический символ.

Рассказ о бананке - это притча о сексе, который чреват смертью,

об эросе/танатосе (см. также тело). Поэтому и самоубийетво

вполне логично.

Третий непроявленный смысл - дзэнский. Дело в том, что

рассказ "Х. л. р. б." входит не только в знаменитый цикл

"Девять рассказов", но и в контекст повестей о семействе Гласс.

Из содержания этих повестей явствует, что Симор был гениальным

ребенком, в семь лет понимавшим философию и рассуждавшим как

взрослый человек, что он был поэтом, писавшим восточные стихи,

серьезно увлекался восточными философиями, и в частности

дзэном, и обсуждал все это с Мюриэль, невестой, а потом женой,

и отношения у них были прекрасными (повесть "Выше стропила,

плотники").

Брат Симора Бадди, его "агиограф", сравнивает его с

восточным мудрецом, который увидел вороного жеребца в гнедой

кобыле. И Симор видит мир не так, как другие. Например, он

восхищается синим купальником Сибиллы, хотя на самом деле он

желтый, просто потому, что это его любимый цвет.

Рассуждения и поступки братьев и сестер Гласс проникнуты

дззнским мышлением, которое, в частности, отрицает важность

противопоставления жизни и смерти и учит, что если человека

осенило просветление, от которого он хочет убить себя, то пусть

себе убивает на здоровье. То есть в таком понимании мира и

субъекта смерть - это вообще не трагедия. Можно убить себя от

полноты жизни, не оттого, что все плохо, как в европейской

традиции, но оттого, что все хорошо "и чтобы было еще лучше"

(пользуясь выражением современного русского философа и знатока

восточных традиций А. М. Пятигорского).

Вероятно, чтобы понять рассказ наиболее адекватно (ср.

принцип дополнительности), нужно иметь в виду все эти

три его интерпретации. При этом самая примитивная житейская

интерпретация ничем не хуже самой эзотерической (ср.

деконструкция, постмодернизм).

Лит.:

Судзуки Д. Основы дзэн-буддизма. - Бишкек, 1993.

Пятигорский А. М. Некоторые общие замечания о мифологии

с точки зрения психолога // Учен. зап. Тартуского ун-та,

1965. - Вып. 181.

Рудыев В. П. Тема ног в культуре // Сб. статей памяти П.

А.

Руднева. - СПб, 1997 (в печати).

Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. - М., 1995.

* Ш *

ШИЗОФРЕНИЯ

(от древнегр. schizo - раскалываю + phren - душа,

рассудок) - психическое заболевание, имеющее многообразные

проявления, как-то бред, галлюцинации, расстройство аффективных

функций, ведущие к слабоумию и утрате индивидуальных черт

личности.

Понятие Ш. было введено в психопатологию швейцарским

психиатром Эугеном Блейлером в начале ХХ в., ему же принадлежит

подробное клиническое описание этой болезни, которую в силу ее

сложности и неоднозначности в ХIХ в. путали с другими

психическими нарушениями, например с психозом (см.).

Одним из основных симптомов Ш. является расстройство

ассоциаций. Нормальные сочетания идей теряют свою прочность.

Следующие друг за другом мысли шизофреника могут не иметь

никакого отношения друг к другу, то есть нарушается

фундаментальный принцип связности текста.

Пример Э. Блейлера. Вопрос психиатра больному:

"Испытываете ли вы огорчениями" Больной: "Нет". Психиатр; "Вам

тяжело?" Больной: "Да, железо тяжело".

Мышление при Ш. приобретает странный, чудаковатый

характер, мысли совершают скачки. Все это напоминает картину

сновидения или картину в сюрреализме.

"Замечательны, - пишет Блейлер, - также наклонности к о б

о б щ е н и я м (здесь и далее в цитатах разрядка Блейлера. -

В. Р.), к перескакиванию мысли или вообще функции на другие

области. Бредовые идеи, которые могут возникнуть только по

отношению к определенному лицу, переносятся на другое, с

которым они не имеют никакой внутренней связи. Больного

разозлили, он сначала отпускает пощечину виновному, а затем и

другим, кто как раз находился поблизости. (Ср. характерное

поведение Ивана Бездомного в романе М. А. Булгакова "Мастер

и Маргарита", когда он является в Дом литераторов в

кальсонах и раздает пощечины. Автор романа был врач и, по

общему признанию психиатров, очень точно описал симптомы Ш. у

Бездомного.- В.Р.)

Особенно важно, - продолжает Блейлер, что при этой

ассоциативной слабости [...] а ф ф е к т ы приобретают особую

власть над мышлением: вместо логических сочетаний руководящую

роль получают желания и описания, таким образом возникают самые

нелепые б р е д о в ы е и д е и, открывается дорога чрезвычайно

сильному аутистическомумышлению(см. - В.Р.) с его уходом

от действительности, с его тенденцией к символике, замещениям и

сгущениям". (Что опять-таки напоминает работу сновидения как

она интерпретируется в психоанализе З. Фрейдом; ясно,

что сознание шизофреника регрессирует к более низким формам.)

В тяжелых случаях Ш. обнаруживается то, что психиатры

называют "аффективным отупением". Шизофреник в больнице может

десятки лет не обнаруживать никаких желаний, никаких аффектов.

Он не реагирует на плохое с ним обращение, на холод и жажду,

ложится в промокшую и холодную постель, ко всему проявляет

поразительное спокойствие, хладнокровие и равнодушие - к своему

настоящему положению, к будущему, к посещению родственников.

Явный показатель Ш. - недостаток аффективных модуляций,

аффективная неподвижность. При этом аффекты могут подвергаться

инверсиям: там, где нормальный человек смеется, шизофреник

плачет, и наоборот - так называемая паратимия.

"Самые аффекты, - пишет далее Блейлер, - часто теряют е д

и н с т в о . Одна больная убила своего ребенка, которого она

любила, так как это был ее ребенок, и ненавидела, так как он

происходил от нелюбимого мужа; после этого она неделями

находилась в таком состоянии, что глазами она в отчаянии

плакала, а ртом смеялась".

Одновременный смех и плач суть проявления амбивалентности

в Ш. Например, шизофреник может в одно и то же время думать: "Я

такой же человек, как и вы" и "Я не такой человек, как вы".

(Ср. неклассические логики, истина.)

Для Ш. характерны различного рода галлюцинации:

соматически<