Природа, вернувшаяся в города

Джулия Флэтчер, дочь Джанет Фаут, переехала из Западной Вирджинии в Вашингтон, чтобы учиться в университете Джорджа Вашингтона. Она подрабатывает развозчиком освежающих напитков в центре Кеннеди, иногда привозит их и на террасу на крыше, откуда открывается вид на реку Потомак. Он действует на нее успокаивающе. Как‑то рано утром она обратила внимание на мужчину с двумя детьми. Девочка и мальчик внимательно следили за отцом, наблюдавшим за кружившей в небе хищной птицей.

– Это не гриф‑индейка, – сказал мужчина. – Но ты почти угадал. Ну, кто это еще может быть?

Дети снова посмотрели наверх.

– Ястреб, – проговорил мальчик.

– Теплее, – ответил отец. – Но какой ястреб?

– Белоголовый ястреб? – спросила дочка.

– Нет. А какие ястребы летают около воды?

Как рассказывает Джулия, она сама еле удержалась от ответа, но в этот момент мальчик произнес:

– Те, что едят рыбу?

– Точно. Это скопа, – сказал отец. – Что ж, узнаешь его в следующий раз?

Джулия к этому времени уже спешила дальше, но разговор этот не шел у нее из головы. Ее мать уделяла много времени их совместным наблюдениям за природой, и она почувствовала себя такой же, как эти дети с их вопросами. «Мне было по сердцу, что даже в таком городе, как Вашингтон, нашлись дети, которые росли так же, как я, – сказала она. – До этого момента все, кого я ни встречала, производили на меня совсем иное впечатление. Из моих знакомых в университете никто не смог бы узнать скопу. У природы в городе крепкая хватка – в каком‑то смысле здесь она мне особенно дорога».

Сейчас увеличивается число экологов, не соглашающихся с тем, что природе в городах нет места. Некоторые предлагают представить город в виде зоополиса. Вот вам и слово, которое еще и рифмуется с «метрополисом», то самое слово, которое использует Дженифер Уолч, профессор Южнокалифорнийского университета и руководитель проекта экологических городов, когда представляет себе городские районы, превращенные в естественную среду обитания благодаря ландшафтному планированию, архитектурному дизайну и системе общественного образования.

Большинству это может показаться преувеличением. Однако прислушайтесь к нашему языку. Мы говорим «пустырь» о городских окраинах, которые отнюдь не пусты, а просто кишат (правда, не человеческой) жизнью. Мы говорим об «улучшении» почвы, которую удобряем различными добавками. Урбанистические теории в большинстве своем игнорируют все виды жизни, за исключением человеческой. Так же поступает и большинство архитектурных школ, чьи выпускники сглаживают все «выпуклости» ландшафта. И все же, говорит Уолч, зоополисное движение (хотя и не всегда задокументированное) возникает во многих городах США, зачастую из чисто практических соображений. Ведь традиционный подход к ландшафту ведет к биологически стерильной, зависимой от воды окружающей среде. В городах засушливых регионов это создает необходимость разведения характерных для данной местности видов растений, которые не нуждаются в особом уходе и вносят свой вклад в создание естественной среды.

Главной движущей силой этого процесса является потребность в биофилии – жизненно важного ощущения глубинной связи с природой. Дэниэл Боткин, президент Центра по изучению окружающей среды в Санта‑Барбаре, утверждает: «Если не признать того, что город является частью окружающей среды и непосредственно в ней находится, природа в своем естественном состоянии… которое большинство из нас считают естественным, не сможет выжить». Джон Бердслей из Гарвардской школы дизайна возлагает надежды на урбанистический и пригородный ландшафты нового типа – именно там будут расти наши дети и дети наших детей:

«Необходимо создавать здоровую экосистему в городах и пригородах; ми должны стоять за культуру (как бы сильно ни было противодействие), которая сфокусирована на реальном мире, его насущных проблемах и реальных возможностях. Идет ли речь об аллее для прогулок или тематическом парке – не столь важно. Можем ли мы представить себе эту аллею частью функционального ландшафта, энергосберегающего, решающего водоочистные проблемы, повторно использующего собственные материалы? Можем ли мы представить себе тематический парк, который одновременно дарит радость, многому учит и выполняет свою экологическую функцию? Я не вижу причин, этому препятствующих. Мы создали „природу“, которая продается и покупается, – мы, несомненно, должны суметь изменить ситуацию».

По современной теории экологии, сохранение в городских условиях островков дикой природы, парков и заповедников – мера недостаточная. Вместо этого для экологически здоровой городской среды необходимы естественные природные коридоры для движения и генетического многообразия. Можно представить себе целые урбанистические регионы, развивающиеся в соответствии с этой теорией, регионы с естественными коридорами дикой природы, проходящими в глубь городской территории, в самую душу города, создающие абсолютно иную окружающую среду, в которой будут вырастать дети и стареть взрослые, среду, в которой на смену природному дефициту придет природное изобилие.

Рост зоополисного движения

Идея зоополиса не так нова и утопична, как это может показаться. В 1870‑х годах движение «За игровые площадки» ценило городскую природу больше, чем качели и бейсбольные поля. Природа воспринималась как необходимое условие здорового образа жизни рабочих Америки, особенно их детей. Это движение привело к созданию больших городских парков, в том числе Центрального парка в Нью‑Йорке. Воспринимаемое как стремление к «здоровым городам», это движение в начале XX века увязывало здоровый образ жизни общества с городским планированием, даже производя расчеты расстояния, на котором должны находиться от домов парки и школы.

Но вот вступили в действие другие силы. Города продолжали закладывать какое‑то количество крупных парков и после Второй мировой войны, но обычно это происходило на завершающем этапе строительства. При этом парки становились все менее естественными и были рассчитаны скорее на организованный спорт. Ни дети, ни природа в последнее время не находятся в центре внимания городских дизайнеров. Вероятно, в начале XX века с детьми и с природой считались больше. Но, начиная с того времени, ни игровые площадки, ни парки не успевали за ростом городского населения (судя по размерам отводимой площади). И в то же время эти места общественного пользования становились все боле бесцветными, плоскими, «законопослушными» и скучными – в их дизайне не учитывались особенности естественной природной среды. Уолч отметила, что дебаты по поводу разрастания городов не принимали во внимание природу как таковую: новый тип урбанистического мышления рассматривает жизнеспособность городов только с точки зрения энергоресурсов, транспортных перевозок, обеспечения жильем и инфраструктурой.

До недавнего времени даже писавшие о природе писатели не обращали внимания на города и городские окраины. «Не так давно, еще в 1990‑х годах, мы могли прочитать 900 страниц о природе, написанных 94 писателями и собранных Нортоном в книге „Писатели о природе“ (Norton Book of Nature Writing), и едва ли задумывались о том, что множество людей проводят большую часть своей жизни в городах», – сообщает Los Angeles Times в блестящей статье об одном из приверженцев природно‑урбанистического движения, натуралисте Дженифер Прайс, авторе книги «Карты полетов» (Flight Maps). В этой книге Прайс утверждает, что «нельзя охранять природу и виды, которым грозит опасность исчезновения, не обдумав, как сделать благоприятными для жизни места, где живут большинство людей». Это движение уходит далеко вперед от системы традиционной охраны парков и приходит к новому представлению о городском планировании, архитектуре и восстановлении утраченного человеком. Times рассказывает о «широкомасштабной и, по всей видимости, непреклонно идущей вперед конгломерации групп общественности, архитекторов, городских планировщиков, инженеров, писателей, служащих и политиков, которые приступили к действию в едином стремлении восстановить реку [систему рек Лос‑Анджелеса] и не дать ей превратиться в простую канаву».

Времена меняются. Уолч говорит о восстановлении «былой силы и очарования городов» с помощью возвращения на их территорию животных. Ее взгляды базируются на философии о правах животных. По ее мнению, города выиграют оттого, что восстановят свою естественность, став и городами для животных. «Граница между человеком и животным в последнее время разрушилась, – пишет она. – Критика науки последовавшего за Просвещением периода подрывает представления о разрыве цепи человек‑животное и отражает антропоцентрические и патриархальные корни современной научной мысли. Глубокое проникновение в мыслительные процессы животных и их способности открывает невероятную сложность их поведения, в то время как изучение социальной жизни человека, его биологии и поведения говорит о его сходстве с животными. Притязания на уникальность человека становятся в значительной степени безосновательными».

Некоторые из нас (к их числу принадлежу и я) менее комфортно чувствуют себя при мысли о пересмотре взаимоотношений в мире природы. Мы не вполне готовы принять закон о равных правах на жилище с опоссумом. И тем не менее мы признаем, что лишенная естественного природного элемента городская и пригородная среда плохо действует на наших детей и на нашу землю. Больше всяких споров нам необходимо естественное возобновление контактов. Здесь даже перемирие будет прогрессом.

Города и пригороды не настолько лишены природы, как представляется. Их связывают с ней более глубокие корни, о которых мы не всегда знаем. В 2002 году New York Times сообщила об остатках девственных лесов, до сих пор существующих на территории Бронкса и Квинса. 425–450‑летнее 23‑метровое тюльпановое дерево в Квинсе является старейшим представителем живого мира в Нью‑Йорке. В парке Пелхэм Бэй в Бронксе, как сообщает The Times, «редкие птицы и растительность нежатся среди деревьев, произрастающих с XVIII века». Но нелогично обращаться с городскими районами как с заповедниками. «Мы останемся в выигрыше, если поймем, что люди и животные могут сосуществовать во многих местах. В Америке огромной неуправляемой экосистемой является именно пригород», – пишет биолог Бен Бридлав, занятый планированием сосуществующих сообществ.

И в самом деле, все большее сближение диких животных и обитателей городов или пригородов является одной из определяющих характеристик нашего времени, и по иронии судьбы она стала определяющей именно в тот момент, когда молодежь переживает разобщенность с природной средой. Приток диких зверей в городские, пригородные кварталы может повлечь пересмотр представления о том, кто и почему живет в городах. Уолч пишет: «Быстро расширяющиеся границы мегаполисов приводят к появлению хищников во дворах домов и общественных местах, что, как правило, пугает людей, так как они не знакомы с поведением животных и не подготовлены к их присутствию… Появление диких животных приводит к публичным дебатам и конфликтам, к судебным процессам по поводу травм при столкновении с ними, к попыткам их истребления. Одним словом, что делать с пумой, оказавшейся в центре Санта‑Моники?» Как отмечает Уолч, идея разрушения природы или ее подчинения непопулярна и многими считается неприемлемой, «однако искусство сосуществования с дикими животными нами еще не освоено».

По утверждению Уолч, рост общественного сознания привел к осознанию того факта, что «традиционное понимание ландшафта порождает биологически стерильную среду, характеризующуюся интенсивным расходом ресурсов, поэтому в некоторых городах, минуя ограничения, принялись за разведение местных видов флоры и фауны, чтобы сократить зависимость от ресурсов и создать естественную природную среду». Уолч также указывает на растущие в городах споры по поводу защиты отдельных диких животных и целых популяций, а также по поводу сохранения городских оврагов, перелесков, живописных болот и иных уголков природы. В то время как наука разглагольствует о сходстве строения человека и животного, Уолч отмечает среди людей рост сочувствия к диким животным и стремление утвердить их права.

Ландшафтный урбанизм – это концептуальное отражение такого мышления. Рут Дюрак, директор Центра городского дизайна университета в Кенте, предлагает следующее определение:

«В ландшафтном урбанизме отражено стремление вывернуть урбанистический дизайн наизнанку, начав с открытых пространств и естественных природных систем, со структурирования городских форм… Идея ландшафтного урбанизма меняет ценности и приоритеты городского дизайна, повышая значение естественных форм и вознося неопределенность и изменчивость выше статики архитектуры. Он возвращается к природной самовосстанавливающейся цикличности и старается вернуть ее в город».

Другой, более популярный термин – это «зеленый урбанизм», более конкретный и стоящий над модным сейчас в Америке «новым урбанизмом», который, по крайней мере, до настоящего момента уделял больше внимания улучшению застройки пригородов, чем экологии городов. Он опережает даже движение за экологические города, центром внимания которого является в основном энергообеспечение. Зеленый урбанизм быстро набирает силу, особенно в Западной Европе.

Зеленый урбанизм: пример Западной Европы

Гек Финн покинул свою территорию и переехал в Нидерланды. Должно быть, это он на фотографии, вот этот мальчик на деревянном плоту, который плывет, управляя шестом, по каналу, очень похожему на речку, так как берега его поросли камышом и ивами, в парке Морра, экологическом поселении в городе Драчтен.

В сегодняшней Америке не часто доведется наблюдать подобную сцену. А здесь люди «склонны считать, что настоящая природа должна быть нетронутой, что надо держаться подальше от крайностей цивилизации и что в этих местах мало общего с обычной человеческой жизнью», – пишет Уильям МакДоноу, архитектор будущего из Шарлоттесвиля, штат Вирджиния, известный в Америке сторонник стабильного, регенеративного общественного дизайна. Странно, но такое мышление приводит в беспокойство как толстокожих массовых проектировщиков, так и чувствительных сторонников защиты природы. Массовые проектировщики хотят представить нам один вариант проекта и назвать это выбором. Некоторые экологи ворчат: «Пожалуй, если люди начнут думать, что могут регенерировать природу в городах, то воспользуются этим как предлогом для расширения застройки пригородов». Может, это беспокойство и обоснованное, но, как полагает МакДоноу, преобладающий городской или пригородный дизайн настолько «непроницаем для природы, [что] слишком легко забыть про уважение к ней, выйдя на автостоянку национального парка».

В это же самое время города и пригороды во многих уголках Западной Европы становятся все более живыми и милыми благодаря мерам по защите регенерирующей природы. И вот Гек, счастливо плывущий по каналу Морра парка, явное подтверждение того, что написано в книге Тимоти Битли «Зеленый урбанизм: уроки европейских городов». В замкнутой системе каналов Морра парка собирающаяся ливневая вода приводится в движение ветряной мельницей и проходит по кругу через заболоченный участок, где заросли камыша и прочей растительности служат естественным фильтром. После этого она настолько очищается, что посетители могут в ней плавать.

Аналогичное датское изобретение называется Het Gioene Dak («Зеленая крыша»), в нем есть внутренний сад – «зеленая природная зона без машин, предназначенная для игр детей и общения взрослых», пишет Битли. В подобном пригородном экологическом поселке в Швеции «обширные лесистые участки и места дикой природы оставлены нетронутыми». Чтобы минимально вмешиваться в природу, дома построены на опорах и, «глядя на них, кажется, будто они спустились из прозрачного воздуха».

Он описывает целый ряд удивительных европейских городов, застроенных по проекту «зеленого города», где половина всех земель отдана лесу, зелени, сельскому хозяйству, городов, где не только сохраняют загородную природу, но и отдельные районы в самом городе отводят под леса, луга, реки. Их окраины, с одной стороны, заселены плотнее, чем наши, но, с другой стороны, они более живые. Каждый их обитатель живет на таком расстоянии от природы, естественной, дикой природы, что может дойти до нее пешком. Совсем не так, как исторически сложилось: что городское, то неестественное, пишет Битли. Зеленые города «просто внедрились в природную среду. Более того, они легко поддаются перепланировке и функционируют естественным способом: они легко обновляются, восстанавливаются с помощью самой природы».

Все более популярными становятся «зеленые крыши». Покрытые растительностью – обычной травой или деревьями, такие крыши дают защиту от ультрафиолетовых лучей, очищают воздух, контролируют сток ливневых вод, поддерживают птиц и бабочек, обеспечивают в доме прохладу летом и служат хорошей изоляцией зимой. Высокая начальная цена такой крыши окупается длительностью ее функционирования. Сверху такие крыши кажутся разбросанными зелеными полями. Архитекторы все больше и больше прибегают к конструкциям, подходящим для «зеленых стен», устроенных из плюща и прочих растений, которые делают здание частью природы и предотвращают появление граффити.

Дизайнеры зачастую создают «дикие в своем естестве» зеленые пространства, говорит Битли, одновременно увеличивая плотность заселения. Этому способствуют не только архитекторы, но и планировщики. В Хельсинки, в Финляндии, например, экстенсивная система зеленого пространства вошла в жизнь в виде нетронутых уголков природы, начинающихся от самого центра города и переходящих в старый северный лес на окраинах.

Около четверти земли в Цюрихе, Швейцария, занято лесом. Большая часть этих площадей отошла городам вместе с дарованными им королевскими поместьями, открытыми для всеобщего обозрения. Однако озеленение этим не ограничилось. Во многих городах восстанавливаются реки и ручьи, берега которых раньше были закованы в бетон или разрушены из‑за подземного строительства. Цюрих поставил перед собой цель освободить и восстановить сорок километров протекающих по городу рек и озеленить их берега.

Сеть велосипедных дорожек и аллей связывает окрестности города и основные удаленные места в Дельфте, Нидерланды. Один из планов в этой стране предполагает создание двухкилометрового участка шоссе с экологической крышей, по которой смогут ходить пешеходы, ездить велосипедисты и где будет продолжать свою жизнь дикая природа.

Еще одно направление – это создание или покупка городских фермерских хозяйств. Город Гетеборг в Швеции является владельцем шестидесяти ферм, расположенных на его окраинах. Некоторые из них открыты для свободного посещения. Там вы можете собирать ягоды или овощи, дети могут посмотреть на домашних животных. Есть даже конюшни для инвалидов. Небольшие пастбища для крупного рогатого скота и фермерские постройки размещаются в непосредственной близости от жилых кварталов.

Изменились и школы. В Цюрихе идет перепланировка школ в соответствии с новым дизайном: убираются бетонные покрытия вокруг зданий, высаживаются деревья и трава. С помощью специальной системы зеркал ученики в одном из классов могут следить за аккумуляцией солнечной энергии и жизнью зеленой крыши. Сторонники системы считают такой дизайн в высшей степени эстетичным; и дети, и взрослые в таком природном окружении легче сосредоточиваются и работают продуктивнее.

Пропагандируя принцип зеленого урбанизма в Соединенных Штатах, Тимоти Битли проявляет все больший интерес к вопросу его влияния на детей. В течение нескольких лет, когда они с женой жили в Нидерландах, их поразило, как свободно чувствуют себя там дети: транспорт не представляет для них привычной в нашем понимании угрозы, они запросто гоняют на велосипедах и ездят на трамваях, они не боятся бродить, где им вздумается. Они были поражены тем, что мест для свободных детских игр, где ребята могут копаться в земле, строить крепость или вырыть прудик, становится все больше. «Страха там не было, – говорит Битли. – И еще мы заметили, что там было меньше нареканий в адрес родителей. Мы редко слышали, чтобы ребенок говорил: „О, моя мама не разрешит мне туда пойти“. Может быть, отчасти здесь дело в культуре. Там меньше рекламы, адресованной детям. Но одной из причин, конечно, является дизайн. Теперь, когда мы снова в США и у нас уже свои маленькие дети, мы гораздо лучше осознаем, как важно создавать разнообразные условия для жизни, причем такие, что приближают тебя к природе».

Хотя многие американцы и могут счесть такую экологическую утопию несколько странной, даже угрожающей, зеленый урбанизм Западной Европы доказывает, что альтернативное городское будущее возможно и практически осуществимо. Это дает надежду старожилам американских городов, которые согласны с МакДоноу в том, что города должны быть «укрытием, чистым воздухом, водой и духом; они должны служить делу восстановления и пополнения планеты, вместо того чтобы становиться расхитителями ее богатств и ее разрушителями». Кто знает, если такое мышление распространится по земному шарику, Гек, может быть, еще вернется домой, на свою землю.