Для меня отправной точкой всего, что

было потом, стало появление Майка».

В. Бегунов

«Период с Кукушкиным я не помню, кукушкинские заморочки, придумка названия «Чайф» - это все было без меня» (Бегунов). Самое удивитель­ное, что могло бы и продолжаться без Бегунова, если бы не произошло еще одно чрезвычайно важное в ис­тории группы событие, напрямую связанное с Питером - в Свердловск приехали Майк и Цой. С концертами.

Питер в судьбе «Чайфа» - го­род особенный и явление наиваж­нейшее. Практически все ключевые события в истории группы связаны с Питером. Во всяком случае, события положительные. Отрицательные -увы! - чаще со Свердловском.

В данном случае событие бы­ло вполне положительное, для Ура­ла совершенно неординарное: на «квартирные гастроли» ехали Майк и Цой. Про Цоя тогда мало кто знал, ждали просто Майка. При первом известии о будущих концертах в го­роде началось нервное шевеление, сопровождавшееся некоторой оду­рью любителей музыки и организа­торов, одурь распространилась и на официальные структуры, достаточ­но сказать, что ни культурные, ни правоохранительные органы, уже изрядно набившие руку об «Трек» и «УД», в это дело даже и не суну­лись. Очевидно, не верили, что та­кое вообще возможно.

Первым о концертах питерцев узнал, разумеется, Бегунов...

«Ребята, портвешка нет?»

«Вывели меня на хату на Вторчермете» (Бегунов). По-русски это зна­чит, что Бегунов узнал адрес квар­тиры, находившейся в районе Вторчермет (полная свердловская зад­ница), куда должен был приехать из аэропорта Майк. И с двумя друзья­ми по Архитектурному клубу туда отправился. Нашли дверь, постуча­лись, открыл незнакомый дядька, коему они вместо «здрасьте» заяви­ли: «Есть информация, что Майк должен приехать к вам»... Дядька их глазами ощупал, дал команду: «Дуйте за бухлом».

«Мы сгоняли, затарились, бу­хали, ждали. Переросло это в гло­бальную пьянку, все рейсы из Моск­вы прилетели - никакого Майка нет. И совершенно непонятно, откуда появились Майк, Вова Синий и ка­кой-то полный урод неформального вида восточной национальности» (Бегунов).

Майк вошел в дверь и сказал: «Ребята, портвешка нет?»... Ребята к тому времени давно на водке сиде­ли, которая тоже стремительно кон­чалась, а деньги кончились давно. Но хозяин оказался непрост и с при­вычками Майка знаком - был порт­вейн в заначке! Закуски не было.

Сели пить по второму кругу, разговор начался интересный, только Бегунову на нервы действо­вал «неформальный восточной на­циональности». Вопросы Вовка за­давал Майку, а отвечал почему-то тот, второй. И вообще, в разговор лез... Бегунов был борзой, начал «греться». «Я про себя думаю: «Что ты лезешь?»... Очень не любил я его в тот момент. И только потом до меня стало доходить, что это какое-то «Кино»... А запись я уже слы­шал. В общем, понял я - свой бра­ток...» (Бегунов). Так Цой счастли­во избежал мордобоя в первый же день по приезде на Урал.

«Пришел я «вмертвень» до­мой, счастливый до неприличия» (Бегунов).

Майк и Цой

На следующий день был концерт. Бегунов заранее сообщил о нем Шахрину, тот прихватил Кукушкина с Решетниковым, но Бегунову об этих двоих сообщить забыл. «По­ехали на концерт, - вспоминает Ре­шетников, - встретились с Шахриным, тот говорит, что ему тут на ос­тановке нужно еще с другом встре­титься. Подождали, идет странный товарищ в полушубке драном, в ка­ких-то танковых штанах, в ботинках чудовищных... И Шахрину говорит: «А это ты что за чмушников прита­щил?»... Меня зацепило, думаю: сейчас в глаз буду бить. Потом вы­яснилось, это и есть Бегунов. Так что на концерте Майка мы впервые и встретились все вместе».

На концерте Майка они впервые встретились все вместе! Без драки.

Концерт был удивительный. Двое играли на акустических гита­рах и пели, вот и все. Майк безоста­новочно жевал резинку, был благо­стен, видать, причастился с утра портвешком. Цой, наоборот, ужасно почему-то стеснялся, пел с закры­тыми глазами, играл с закрытыми глазами и открывал, только когда поворачивался к Майку.

То был rock-n-roll. Абсолютный, стопроцентный, настоящий, который двое похмельных молодых людей из­влекали из двух простеньких гитар и собственных глоток. То был момент откровения, вдруг стало очевидно, что рок-н-ролл делается просто и весело, на глазах у публики. Теперь, наверное, трудно понять, что за ре­волюция творилась в головах сидев­ших на концерте, но революция тво­рилась натурально, священная му­зыка, существовавшая доселе ис­ключительно на магнитофонной лен­те, делалась прямо здесь, на глазах, на улице Восточной...

Объективности ради следует заметить, что и для прочей ураль­ской музыкальной общественности концерт Майка и Цоя не прошел да­ром, но для «Чайфа» он стал реша­ющим - концерт заново объединил Шахрина и Бегунова.

«Я тогда в первый раз понял, что по-русски можно петь, и это бу­дет полноценно. Когда слушал за­писи, это было круто, но себя рядом поставить было невозможно - дру­гой уровень. Оказалось, можно, а у Вовки были песни... После этого концерта я прибежал к Шахрину с дурными глазами!» (Бегунов).

«И после концерта я рванул к Бегунову...» (Шахрин).

Куда бежать-то - на концерте вместе были!.. Забавный нюанс:

они не помнят, что слушали Майка и Цоя, сидя на соседних стульях. И тем не менее, на самом деле...

«Они рванули друг к другу...»

Прямой результат гастроли питер­цев свелся к тому, что в ВИА «Пе­сенке» появился Бегунов, событие это для новорожденного «Чайфа» стало во многом решающим. Это был именно шаг именно к группе, которой доселе не было. Почему? Потому что Шахрину в группе нужен был друг.

Примечательное свойство Ша­хрина, которое играет в бытии «Чайфа» роль огромную: Володя всегда исповедовал «мальчишес­кие» (они же «мужские») ценности: ему мало просто коллег по музы­кальному труду, ему нужен друг.

Особенность же компании, со­биравшейся в ВИА «Песенке», за­ключалась в том, что при всем по­стоянстве музыкальных посиделок эти трое так и не стали друзьями. «Я бы не сказал, что мы были дру­зья, о какой-то близости между на­ми вряд ли можно говорить, - сви­детельствует Кукушкин. - Шахрин с Бегуновым общался отдельно. Да­же с Шахриным соблюдалась дис­танция, а с Бегуновым мы почти не были знакомы». «Мы не подружи­лись, такая проблема не стояла», -вторит Решетников.

Что вышло, то вышло, но Ша-хрину нужен был друг. И не было у него друга, кроме Бегунова. А Бегу­нов был не просто друг, он был друг музыкальный и очень старый, с ко­торым в одной команде играли еще в школе, потом в техникуме, с кото­рым в один день в армию призыва­лись... Казалось, судьба берегла их единство для общего дела: даже в армии, что практически невозмож­но, служили в разных частях, но в одном здании, только входы с раз­ных сторон. Потом вместе оканчи­вали техникум, делали на двоих один дипломный проект... И оба по­мнили о музыке, ибо и познакоми­лись-то при прямом, можно ска­зать, посредничестве Джона Леннона, а точнее, его альбома «Walls and Bridges».

Но это отдельная история, ко­торую следует рассказать подроб­нее. Началась она в январе 76-го, когда в десятый «Б» класс средней свердловской школы № 36 пришел новичок, стриженый, маленький, ушастый. «И на первом же уроке на­чал руку тянуть, за что получил

кличку «Фонарь». Я отсчет всегда начинаю с появления Бегунова, - свидетельствует Шахрин, - потому что потом мы не расставались прак­тически никогда».

Фонарь

«На первом же уроке я получил кличку «Фонарь», потому что мама сказала историческую фразу: «Во­ва, ты идешь в новую школу, у тебя новая жизнь и единственный шанс хоть как-то выправить аттестат. Ты должен себя показать». И вот при­шел я, такой неотразимый со своей чудесной прической, а они волоса­тые все, «хиппи»! Все в расклешенных штанах, а я в нелепом костюме и в галстуке вот с таким узлом... Но я должен был себя показать, раз ма­ма сказала... Ну, потянул руку, что-то там ответил - в ответ презритель­ные взгляды: «Полный урод при­шел»... А у них был очень спаянный коллектив. Вовка Шахрин был воло­сатым, носяра торчит, вьющиеся во­лосы, с которыми он все время бо­ролся, волосы у него стояли, пригла­дить их было невозможно. Серега Денисов, этот был просто хиппи, вы­сокий, волосатый, вечно немытый и курил. И парни не придавали урокам никакого значения» (Бегунов).

И понял Вовка, что попал в рай. Или вроде того... Ибо до приезда в Свердловск жил Бегунов в воинских гарнизонах. Родился в Крыму, с одиннадцати лет - в Архангельске, везде военные городки, колючая про­волока, въехать-выехать невозмож­но, пропуска, режим секретности, все знают друг друга и только друг дру­га... Милиции не было, за подростка­ми и их поведением следили патру­ли, политруки, директор школы был царь и бог, длинных волос, о которых

мечтал в то время каждый школьник, в природе не существовало - в гар­низонах волосы длиннее 2 см не рос­ли. И нравы соответствующие: «Я од­нажды поздравил учительницу мате­матики с Днем милиции, за что роди­телей немедленно вызвали на педсо­вет. Я-то утром на календарь посмот­рел - День милиции - встретилась математичка, поздравил, она в этом узрела какой-то та-акой смысл...» (Бегунов).

Но и в неласковом гарнизон­ном климате произрастало древо рок-н-ролла, из каникулярных поез­док к бабушкам везли кто пластин­ки, кто записи, репертуар получался на весь гарнизон один, но разнооб­разный. Возникали группы, маль­чишки судорожно конструировали самодельные гитары, а Вовке мама с папой после долгих уговоров выпи­сали из Крыма чудную гитару, инкру­стированную украинской мозаикой.

«Группа у нас называлась, ни много ни мало, «Цунами» -три уро­да из восьмого класса... - рассказы­вает Бегунов. - И сыграли на школь­ном вечере три произведения: «Призрачно все», вторая собственного сочинения с такими словами: «По­мнишь, как мы жили, как с тобой дружили, счастье было рядом, но прошла любовь»... А третье произ­ведение Марка Болана «Slider». Там слова есть: «Тю-тю-тюрю», за них меня потом упрекали, говорили: «Что ж ты, придурок, не мог на та­ком ответственном выступлении слова-то выучить»... Обделались жутко, играть не умели, три аккорда я знал, а произведения, которые мы исполняли, в эти три аккорда никак не влезали... Но в Свердловск я при­ехал подкованным».

«И вот сижу я на какой-то био­логии, а они смотрят пластинку Леннона «Walls and Bridges». Я

влез, а от меня такого не ожидали, слово за слово - разговорились» (Бегунов). Шахрин: «И вдруг на пе­ремене он начал встревать и гово­рить, что тоже музыкой занимается. Но слушал он Black Sabbath и Led Zeppelin,

а у нас в классе их никто не слушал. Пошло рубилово не на жизнь, а на смерть, мы ему говори­ли, что это все фигня, а слушать на­до то, что нам нравилось. Но тем не менее он попал на репетицию, обхезал все жидким поносом, то есть принял участие... А это был школь­ный ансамбль»...

Главным в ансамбле был Вова Шахрин. Тоже «подкованный».

Шахрин

(детство, отрочество и все такое)

Родился и вырос Шахрин в Сверд­ловске, в районе Втузгородка. Учил­ся, как сказано, в 36-й школе. «Шко­ла у нас была простая, никаких эс­тетских штук, если у тебя родитель работал в УПИ лаборантом или уборщиком, ты был уже интелли­гент» (Шахрин). Вова был вполне интеллигент, учился средне, вел от­чаянную и безнадежную войну с собственными волосами, которые по моде следовало бы отрастить, но у Шахрина они вились проволокой и торчали в стороны, как у Анжелы Дэвис, знаменитой в то время аме­риканской коммунистки. И, разуме­ется, слушал западную музыку.

«В седьмом классе папа полу­чил аванс, пришел изрядно «под шофе» и принес старый магнитофон «Нота-М». Дома была такая же ста­рая радиола, к ней мы все это подсо­единили, пленка - «шестой тип», ко­торый уксусной кислотой клеился, а на ней, как потом оказалось, двой­ной альбом Rolling Stones и Who. До сих пор не знаю, что за альбом... Я обалдел и спросил: «А можно так сделать?» Папа сказал: «Нет про­блем!» - и принес через два дня зву­косниматель, который мы в ту же ра­диолу включили, и пошел звук ПО­ХОЖИЙ! Я втянул ребят... Надо от­дать должное маме, она терпела, хо­тя это не могло нравиться. Соседи слушали с ужасом: барабаном было ведро, оно ставилось на пол, а этаж

четвертый... Ведро «дуло» до перво­го. Тогда отец совершил еще одно гениальное изобретение: в ящике от патефона выпилил дырку, вставил динамик, шесть батареек, и у нас по­явился переносной комбик!.. А си­дели по вечерам в детском саду, в беседочке, и вдруг гитара зазвуча­ла. В беседке тут же стало тесно, в женском общежитии барышни высу­нулись из окон»...

Шахрин с головой окунулся в музыку. Чтобы уже не выныривать.

Ансамбль «Эдельвейс», он же «Пятна», они же Spots

Группа была такая: Шахрин с Бегуновым, барабанщик Полкаша (клич­ка), некто Лисконог и вокалист Серега Денисов. «У него был прекрас­ный голос и полное отсутствие чув­ства ритма. Запеть из-за такта - элементарно, и мы ему заранее го­товили систему жестов: кивали, ми­гали... Серега смотрел, готовился и промазывал. Но голос его очень

нравился девушкам. Шахрин тогда о пении не помышлял» (Бегунов). Играли на школьных вечерах и име­ли определенный успех; во всяком случае, успешно конкурировали с группой девятых классов.

«Были произведения чудес­ные, - свидетельствует Бегунов. - «О гонки, гонки, прекрасный биз­нес... Скрип тормозов, хрустнули ко­сти... Что-то там - пампарам... С жизнью прощается гонщик». Купле­тов двести на один риф посажено».

Отдавались делу музыки все­цело: «Когда все к выпускным экза­менам готовились, мы сочиняли рок-оперу. Сюжет был прост до бе­зобразия, - рассказывает Шахрин, - был там король, алчный, но бедный, у него, естественно, красави­ца-дочь, которая влюблена в шута, а ее пытаются с выгодой выдать за­муж. Помню фразу: «Кто выложит тысячу песо, того она будет лю­бить»... Почему песо?..». Опера имела успех, школу окончили.

Шахрин: «Главная задача бы­ла - сохранить группу, и мы всей группой поступили в Свердловский строительный техникум. У меня там работали дедушка и мама - мы с га­рантией могли поступить. Это был конкретный ход по блату, все препо­даватели знали меня с детства, мы приходили на экзамены, получали вопросы, я первый садился к препо­давателю за стол, мне шепотом го­ворили: «Кто с тобой?». Я показывал: тот, тот и тот. Потом шли они, что-то говорили и получали свой минимальный балл»...

Само собой разумеется, в тех­никуме немедленно приступили к формированию фронта муз. работ, в колхозе появились новые клавишник и барабанщик (Полкаша оказался не в техникуме, а в армии), при первой же возможности пришли в профком техникума и заявили, «что мы такой вот ансамбль, который нестерпимо хочет продолжать свое творчество» (Бегунов). Но в техникуме была уже группа «Полдвенадцатого», которая довольно энергично и умело испол­няла произведения Deep Purple и имела твердую популярность в рам­ках данного учебного заведения. На сцену новички все-таки вылезли и ус­пешно провалились, пытаясь на фо­не жестких ребят из «Полдвенадца­того» исполнять «Барыню» и прочие штуки из школьного репертуара.

«Бегунов сказал: «Ну, мы вам покажем буги-вуги»! Был составлен список из ста западных песен, на наш взгляд хитовых, из сотни вы­брали то, что мы могли более-менее

сыграть, и новая программа была уже очень боевая. Был большой ус­пех, и следующие два года в техни­куме мы были, безусловно, битлами, нас знали все, происходили какие-то скандалы на местном уровне, связанные с нашей рок-н-ролльной жизнью, слухи, сплетни, романы, девушки-поклонницы и все прочее» (Шахрин). Скоро и незаметно ушел вокалист Серега, делать было нече­го, надо петь - Шахрин с Бегуновым стали петь. У Шахрина глотка ока­залась полуженее, и он стал вока­листом не потому, что пел лучше, а потому что физически мог продер­жаться дольше.

«И постепенно собственные песни подтягивались, - вспоминает Бегунов. - У меня были песни про экологию, у Вовки - про огонек в степи; они очень нравились девуш­кам, но нами рассматривались как нечто проходное, второстепенное. Опора была - Битлы, Grand Fank. Мы чем брали? Убивались на тан­цах насмерть. А отсутствие англий­ского языка компенсировали тара­барщиной».