Банковская «сеть» и правила золотой игры

Германию следовало возродить из пепла — то есть перевоору­жить и обновить; все это вполне соответствовало пророчест­вам Веблена. Как было показано в предыдущей главе, датой, от­метившей начало военного пробуждения Германии, можно считать апрель 1922 года, когда Рапалльским договором был за­ключен по видимости весьма своеобразный союз между вей­марскими генералами и генералами Красной Армии. Кроме то­го, надо было позаботиться и о восстановлении основы германской промышленности. Прежде чем реконструировать германскую экономику, авторы Версальского договора решили дождаться, когда гиперинфляция уничтожит старую марку. Этот крах был с легкостью устроен британскими экспертами: принуждение германского правительства, увязшего в (воен­ном) долге, вдвое превышавшем доходы страны, платить репарации (в иностранной валюте и золотом) без конфискации это­го долга, загнало рейх в угол. В тесноте этого угла — бегство капиталов, падение марки, уклонение от уплаты налогов — стандартные действия дуэта «государство — рейхсбанк» могли привести только к инфляционному распылению и краху; в этом нет никакой мистики, никакой роковой ошибки. Единственная неопределенность касалась того срока, который потребуется для полного завершения этого финансового всесожжения. Потребовалось три года на то, чтобы полностью очистить Веймар от старого долга, сделанного ради ведения Великой войны, то есть период с 1920 по 1923 год.

В это время Банк Англии подыскал подходящего управля­ющего, способного организовать спасение Германии из Лондо­на на американские деньги. Хранителем банка была выбрана странная и интригующая фигура Монтегю Нормана: Норман продержался на этом посту необычайно долго — двадцать четы­ре года — с 1920 по 1944 год; случай уникальный за всю историю банка. Когда инфляция в Германии перешла в свою последнюю стадию, Норман инициировал процесс, в ходе которого Брита­ния и большинство промышленно развитых стран снова оказа­лись привязанными к так называемому золотому обменному стандарту. Эта операция — смысл которой так и не дошел до ученых того времени — ни в коем случае не была жалкой диле­тантской попыткой горстки ностальгирующих джентльменов оживить древнюю денежную систему, существовавшую до Пер­вой мировой войны. Отнюдь — это было весьма своеобразное творение управляющего, выходе воплощения коего он, если можно так выразиться, на целых шесть лет (1925-1931 годы) окутал банковскую сеть Запада одной-единственной, легко уп­равляемой и ощутимо нестабильной паутиной платежей — и па­утина эта уже несла в себе зародыш саморазрушения. Это тоже была игра, в которой каждый участвующий в ней центральный банк получал свою долю в определенной квоте золота. Для то­го чтобы накопить и защитить золотой запас своего банка, Монтегю Норман в 1920 году испытал две фундаментальные методики, кои он использовал десять лет спустя ради дости­жения имперских целей: (1) пауперизация Индии путем ог­раничения денежной массы (то есть путем преднамеренной дефляции), с тем чтобы привлечь индийское золото в Лон­дон, и (2) поощрение увеличения денежной массы (то есть инфляции) в Америке, как средство увода золота из Нью-Йорка, и обеспечения устойчивого потока американских инвестиций в Европе. К середине двадцатых годов Австрия (1922 год) и Гер­мания (1924 год) стали первыми странами, которым помогли таким способом, и инфраструктура Германии превратилась в сияющий технологический бриллиант. Модернизация Герма­нии была доведена до совершенства за счет необузданной спе­кулятивной лихорадки в Америке, где с 1924 по 1929 год публи­ка массово бросилась подписываться на немецкие ценные бумаги. Норман остановил эту лихорадку великим крахом октя­бря 1929 года, чтобы сохранить контроль над последней стади­ей взращивания Германии и над предполагавшейся агонией Веймарской республики. Когда в марте 1931 года Австрия и Гер­мании объявили о намерении создать таможенный союз, то есть некое политическое объединение, каковым de facto по­пытались преодолеть состояние временной раздробленности, навязанной Версальским договором, новый золотой стандарт Нормана внезапно лопнул. Подготовив в конце двадцатых го­дов создание так называемой фунтовой зоны, с помощью кото­рой Лондон привязал к себе колонии, с которыми образовал плотное самодостаточное экономическое ядро, управляющий подготовил Британию и ее доминионы к финансовому от­делению от всего остального мира, каковое произошло летом 1931 года. Следуя монументальной шараде. Банк Англии пред­ставил себя жертвой всемирной финансовой неустойчивости, и Британия в сентябре 1931 года отказалась от золотого стан­дарта; таким образом, она сознательно разрушила междуна­родную систему платежей, полностью перекрыв финансовый кислород для Веймарской республики. После этого, пока рес­публику рвали на части растущая безработица, уличные бес­порядки и социальная деградация, британские клубы ждали бурного подъема немецких реакционных и радикальных дви­жений: таким движением оказался национал-социализм, лиде­ры которого, начиная с осени 1931 года осаждали президента Гинденбурга, домогаясь власти. Гражданские и гуманистиче­ские силы Германии, однако, оказали сопротивление, и Гитлер не смог получить электорального большинства еще в течение двух лет за счет невыносимых народных страданий. Так про­должалось до 4 января 1933 года, когда финансовая ось Лондон-Нью-Йорк, воспользовавшись (1) двуличной, хотя в основе пробританской позицией СССР, (2) постыдной паникой Вати­кана и (3) слепотой и глухотой германской социал-демократии, перешла к решительным действиям, практически открыто оп­латив назначения Гитлера рейхсканцлером.

За период с 1924 по 1933 год с прозябанием нацизма было по­кончено — из малозаметной группки нацисты превратились в главных поборников давно ожидавшегося германского воз­рождения. До 1929 года многим представлялось, что пророчест­ва Веблена оказались лживыми, но потом, совершенно, каза­лось бы, неожиданно, темная лошадка из «Майн Кампф» была выброшена на авансцену — благодаря социальному кризису и смуте.

Здесь-то и кроется главная трудность. В стандартных учебни­ках экономическую подоплеку возвышения нацизма либо рас­сматривают небрежно, либо не рассматривают вообще, а чита­телю привычно морочат голову, мимоходом, уверяя его в том, что Гитлер пришел к власти «из-за кризиса», не вдаваясь в даль­нейшие более подробные объяснения. Что это был за кризис? Если не приложить усилий, чтобы разобраться в механизмах этого призрачного краха, Гитлер останется результатом случай­ных событий, социальным побочным продуктом глупо сложив­шейся финансовой конъюнктуры. Но такой взгляд абсурден.

Для всякого изучающего данный предмет это очень трудные годы, поскольку феноменология этой очень своеобразной фа­зы, в которой очень сложным образом сплетаются воедино (1) крах Уолл-стрит, (2) банковский кризис в Австрии, Германии и Британии, (3) отмена золотого эквивалента британского фун­та или (4) открытое участие англо-американских финансовых кругов в приходе Гитлера к власти 4 января 1933 года, очень скудно документирована, да и в наши дни цепь взаимозависимо­сти между политическими и экономическими составляющими событий относится к числу самых тщательно охраняемых тайн. Тем не менее известных самих по себе фактов больше чем до­статочно для того, чтобы очень точно вставить их в основное повествование о взращивании нацизма и заново интерпретиро­вать тревожные события 1930-1932 годов. Новая интерпрета­ция неопровержимо указывает на прямую и сознательную мани­пуляцию сложными финансовыми структурами со стороны Британии, осуществленную с целью добиться желаемых резуль­татов в Германии, в особенности же в Германии.

На период с 1924 по 1933 год британские финансисты, ведо­мые Банком Англии, стали главными и практически единствен­ными главными героями вскармливания и взращивания гитле­ризма. Дипломатия была оттеснена на задний план; в игру вступил банкирский артистизм, при решающем участии которо­го была разыграна пьеса, начавшаяся в атмосфере обманчивых надежд (1924-1925 годы) и закончившаяся полной катастрофой (1930-1933 годы). Солистом в оркестре, исполнившем эту слож­ную и решающую интерлюдию, и стал Монтегю Норман.

Никому и никогда не удастся подобрать ключ к пониманию того, как возвысился и пришел к власти Гитлер, если не разо­браться в функционировании традиционной банковской сис­темы и в природе денег. Именно недостаток такого понимания и приводит к тому, что самые решающие события, приведшие к возвышению и приходу к власти нацизма, списывают на не­удачное стечение случайных обстоятельств в обстановке кри­зиса. Но в истории не бывает таких вещей, как случайность плохая или хорошая, — да и «кризис» никогда не принадлежит к числу природных катаклизмов, но всегда отражает нижнюю

точку экономической ситуации в циклических процессах, обусловленных относительно простой динамикой денежного обращения. К этой самой главной проблеме мы теперь и обра­тимся. Следующий раздел является необходимым введением к политическим и монетарным пертурбациям, послужившим фоном и основанием для восхождения Гитлера к вершинам власти.

Мир поделен на тех, кто создает деньги, и на тех, кто их не со­здает.

Все началось с золота. Благородные металлы обладают од­ним достоинством, одним свойством, которое выделяет их сре­ди всех прочих материалов, это свойство заключается в их веч­ной сохранности (4). Так, светло-желтый металл сделался общепризнанным средством обмена — жетоном, знаком торго­вых сделок, причем эти жетоны молено было прятать и сохра­нять в неспокойные времена и быстро выходить с ними на ры­нок, как только небо очищалось от туч. Металлический диск был меновой единицей и одновременно был средством накоп­ления. Так как люди никогда не полагались друг на друга, то они решили именно золото назвать деньгами: это позволило им ове­ществить богатство и превратить его в товар, более прочный, чем узы человеческого сообщества, каковые, как всем стало дав­но известно, могут порваться в любой момент. Золотые же мо­неты можно было закопать во дворе.

Потом появилась группа людей, которым со временем стали доверять хранение золотых запасов; так на свет родились банки­ры; эти последние быстро сообразили, что владельцам доверен­ных им золотых запасов на еженедельное проживание требуется лишь малая толика золотых монет и слитков; этот факт вдохно­вил банкиров на то, чтобы одалживать золото третьим лицам, в то время как законные владельцы этого одолженного золота пребывали в полной уверенности, что их ценности надежно спрятаны под сводами банковских подвалов. Вскоре настало время, когда банкиры начали распределять бумажные знаки, вместо того чтобы перемещать громоздкие слитки; возникло по­нятие гарантийного покрытия: столько-то золота столько же и еще какое-то количество бумажных купюр; другими словами, золото на депозитах банка всегда составляет какую-то долю от распространенных бумажных банкнотов — чем меньше доля зо­лота в этом соотношении, тем более рискованной становится политика банка. В залог золота банк выдает своим клиентам сче­та и чековые книжки, на которые можно приобретать товары и услуги. Банк, непредусмотрительно ссудивший слишком много клиентов, пострадает, так как среди его вкладчиков пойдут слухи о банкротстве: в этом случае депозиторы бросятся в банк, чтобы получить свои деньги в золоте, так как всегда существует обосно­ванное подозрение, что в каждый данный момент в банке нет до­статочной наличности, чтобы заплатить всем. Все это хорошо известно теперь и было известно всегда: известно, что банков­ское дело зиждется на грандиозном мошенничестве. Для банки­ров весь трюк заключался в том, чтобы (1) заставить людей при­нимать банкноты так, словно это было золото, (2) самим обладать драгоценными металлами, (3) прятать их в подвалах и (4) постепенно выкачивать золото из обращения.

Но несмотря на то что все это было хорошо известно, банки так и не были реформированы, и никогда не переставали суще­ствовать традиционные банки; вместо этого они ветвились, причем очень быстро. Собственно, по-иному и не могло быть, так как деньги однажды превращенные в товар, то есть в золо­то, и присвоенные, давали в руки исконную силу, отличную от всех прочих — непосредственное проявление этой силы есть процентная ставка.

Этот простой процент, который стал управлять жизнью им­перий, — что это? Страховой взнос, комиссионные? Это и ни то и ни другое — так как и то и другое банки собирают с клиен­тов отдельно. Процентная ставка — это совсем другая история. Это цена золотых денег, это выражение того особого свойст­ва, каким обладает золото и какое его владелец обыкновенно использует для того, чтобы поставить ближнего в затрудни­тельное положение. Власть банкиров заключается в том, что они «продают» в кавычках средство, которое не погибает (деньги) для того, чтобы к своей выгоде воспользоваться ос­тальной частью экономики, состоящей из производителей, ко­торых заставляют наперегонки предлагать на продажу те това­ры, которые портятся, — от овощей до домов и машин.

После этого суть дела свелась к тому, чтобы скупить золото и монополизировать денежное обращение. Тот, кто контроли­рует деньги, контролирует всю государственную систему: ее де­ятельность, ее политику, ее искусство и ее науку. Короче гово­ря, все. И тут начинается бешеная гонка, которая происходит одновременно с построением «решетки», банковской сети. Ре­шетка обладает набором узлов, расположенных в сердце эконо­мической активности. В этих узлах — скрытными сторожами, банкирами — производятся расчеты, результаты которых рас­сылаются по ветвям сети с нарочными.

Золото по большей части исчезает из обращения; теперь его прячут в подвалы резервных банков, которые вместо него выда­ют экономически активным субъектам бумажные купюры. Вели­кий круговорот свершился: золото вернулось туда, откуда вы­шло, — под землю, а деньги приняли ту форму, какую они должны были иметь всегда, форму, обусловленную самой их природой: они стали неосязаемым символом. Деньги стали пе­ремещаться в форме рядов чисел на номерных счетах, в то вре­мя как золото, плотное, тяжелое и громоздкое, надлежащим об­разом хранилось в глубоких подземельях. Но эти деньги, эти балансы на номерных банковских счетах никогда не были обще­ственными или государственными деньгами. Деньги были при­своены с самого начала. Их можно видеть только за экраном: но для того, чтобы завладеть наличностью, необходимо разре­шение банкира. Если такое разрешение человеку дано, то этот счастливец получает возможность пользоваться красивой чеко­вой книжкой, служившей пропуском для путешествия по тому лабиринту, в который в девятнадцатом веке превратились ком­мерческие взаимоотношения. Следовательно, процентная став­ка представляла (и представляет до сих пор) собой цену, кото­рую платят (1) за пользование неуничтожимыми средствами, в то время как деньги, как и все материальное, имеют вполне определенный и ограниченный срок годности, и (2) за доступ к принадлежащей банкирам «решетке».

Но это было только начало. Затем банкиры принялись на­капливать золото, печатать и распространять банкноты — в на­званиях которых отражались весовые части банковского золо­того запаса — под ростовщический процент, навязывая тем самым свою частную, корпоративную монополию гражданам своих стран.

Каким образом банкирская решетка взаимодействует с эко­номическим организмом? Основополагающий принцип прост: тот, кто хочет получить доступ к решетке, — то есть тот, кто нуж­дается в наличных деньгах, — в письменной форме представляет банкиру обещание, лист бумаги, то есть долговое обязательст­во, в котором он отказывается от своей свободы в степени, за­висящей от количества взятых у банка долларов плюс процент­ная ставка. Таковыми были коммерческие векселя производите­лей, долги, обеспеченные капиталом производителей (помеще­ние, орудия труда, земля, будущие доходы и т. д.), и даже вексе­ля государственного казначейства, долговые обязательства, обеспеченные правом государства собирать налоги с граждан — если все сообщество в целом становилось клиентом банкирской решетки; граждане и государство должны были платить, если хотели получать деньги на свое ежедневное пропитание. Банки­ры вкладывали деньги в экономику, беря в залог саму жизнь и достояние экономики — дело обстояло таким образом, что банки, захватив в свои руки редкое, неуничтожимое средство обмена, стали ростовщиками граждан и государства.

Долговые обязательства и векселя сторон, государственных, общественных и частных, признанные надежными и достойны­ми доверия, аккуратно складывали в портфель, называемый ак­тивами банка. Выполняемую банкиром операцию назвали дис­контом; например, банкир принимает вексель или долговое обязательство на 100 каких-то денежных единиц, дисконтирует их на 10 процентов и выдает клиенту 90 денежных единиц (удер­живая себе 10 процентов). Денежный рынок есть нечто иное, как общая сумма потребности банкирской решетки в ценных бу­магах экономических субъектов: частных или государственных акциях, краткосрочных или долгосрочных долговых обязатель­ствах, облигациях государственных и частных компаний самого разнообразного типа. Чем больше бумажных обязательств поку­пал банк у частных лиц и муниципалитетов через дисконт, тем более оптимистичными становились ожидания банкира на эко­номический подъем и тем дешевле начинал банк продавать деньги: происходило снижение процентной ставки.

Снижение ставки в сочетании с устойчивыми вливаниями банковских наличных денег запускало экономический бум, бум же сопровождался ростом цен: происходило то, что называют кредитной инфляцией. Если бум был значительным, то текущая процентная ставка начинала расти, чтобы соответствовать по­вышению цен; все это называлось французским словом hausse, повышением курса: это автоматический механизм, изобретен­ный банками для того, чтобы получать свою долю прибыли от разбухающего водопада денег, а также для того, чтобы удержи­вать цены под разумным контролем. Кроме того, повышение курса приостанавливалось из-за отказа от кредитования наиме­нее прибыльных концернов (5). Бум продолжался до тех пор, пока труд заемщика покрывал процентную ставку; но когда бла­годаря избытку предложения цены, в конце концов, начинали падать, эта разница (норма прибыли минус процентная ставка) быстро съеживалась. Экономическим субъектам живо напоми­нали о том, что деньги, которыми они распоряжаются, были да­ны им в долг.

Когда производители теряют способность оплачивать про­центную ставку, наступает конец: банки говорят «хватит!» и тре­буют возвращения займа, концерны становятся банкротами, ра­бочих увольняют, а наличность по соответствующим каналам возвращается в банкирскую решетку. Кризис, нищета, удушение общества.

Такой тип повсеместного рецидивирующего паралича стал определяющей чертой современной финансовой системы по­сле того, как несколько банкирских олигархий, контролировав­ших каждая свой собственный узел в решетке, пришли к выводу о необходимости создания представительного учреждения — центрального банка — призванного следить за золотом и фикси­ровать процентную ставку (то есть контролировать цену денег); в деятельности такого банка частные концерны принимали уча­стие в форме держания акций; в совет директоров банка кон­церны направляли консультантов для совместного решения деликатных вопросов взаимодействия между решеткой, госу­дарством и экономикой.

В результате великие общества Запада начали — одно за дру­гим — падать жертвами этой системы: к концу девятнадцатого века каждая страна страдала от гнета своей решетки, которая выросла в центральный орган, управляющий кредитными структурами, устроенными в виде перевернутой пирамиды. В находившейся внизу вершине пирамиды помещался золотой запас. Над золотым запасом (то есть над «золотым покрытием») наряду с заложенной собственностью мира громоздились ре­зервы дочерних банков, державшихся на депозитах материн­ского учреждения, а выше этой оболочки дочерние банки зани­мались своим грабительским промыслом. Деньги крупных банков обеспечивали потребности меньших банков, и такое сту­пенчатое использование кредита с увеличением массы чековых денег достигало, в конце концов, периферических филиалов, которые и определяли границы основания пирамиды, на кра­ешке основания которой в весьма неудобной позе сидела эконо­мика страны.

Так тонкая жила желтого металла привела к созданию монументальной конструкции.

Ко второй половине девятнадцатого века, в условиях пре­словутого золотого стандарта, во всех промышленно развитых странах валютный курс стали выражать в золоте — было объявле­но, что марка, франк или фунт стоят столько-то граммов золота, а банкноты были законодательно объявлены конвертируемыми в золото в каком-то данном соотношении, названном паритетом. Национальные валюты были привязаны к золоту, а паритеты не­скольких валют были связаны перекрестными соотношениями. Например, в Британии, по условиям золотого стандарта, кото­рый был установлен до Великой войны, 77 шиллингов и 10,5 пен­сов были эквивалентны стандартной унции (1111/12 грамм чис­того золота)*,

* То есть 77 шиллингов 10,5 пенсов были эквивалентны 3 фунтам (20 шиллингов в фунте) и 17 шиллингам 10,5 пенсов.

а в Соединенных Штатах 20 долларов 67 центов были эквивалентны большой унции (12 12/12 грамм чистого золо­та), поэтому курс обмена двух валют, приведенных к золотому стандарту составлял один фунт за 4 доллара 86 центов. Нам следу­ет хорошенько запомнить этот «паритет».

Для того чтобы конкурировать в этой игре, правительства, поддерживаемые своими центральными банками, были вынуж­дены направлять все свои усилия в коммерческой и финансо­вой отраслях на то, чтобы защитить, а при возможности и уве­личить свой золотой запас, каковой в большой степени был хорошим показателем торговых достижений державы. Клапа­ном, регулирующим приток и отток золота из страны, был ее платежный баланс.

Платежный баланс имеет сложную составную природу и включает в себя текущий счет и баланс движения капитала. Текущий счет — это опись всех торговых достижений государ­ства; задача текущего счета — наблюдение за несоответствием между импортом и экспортом осязаемых товаров (то есть за торговым балансом) и за так называемыми невидимками: аренда кораблей, страховые премии и выплаты по процентам. Игра на таких невидимках всегда была сильной стороной, на­стоящим форте Британской империи. Баланс движения капи­тала, напротив, отражал разницу между притоком и оттоком фондов относительно национального финансового центра. Главным инструментом регулирования этих денежных потоков была процентная ставка. Банк мог значительно поднять ее и тем самым привлечь иностранные деньги в свои банки; как говорили в то время, ставка в 7-10 процентов способна притя­нуть деньги даже с луны. Напротив, низкие процентные ставки у себя дома неизбежно заставят отечественных держателей зо­лота искать более высокой прибыли на свои праздные фонды за границей.

Очевидный недостаток политики «высокой ставки» у себя дома, заключался, однако, в удушении собственной экономики; такая политика приносила выгодные барыши финансовым ком­паниям, банковской решетке и праздным собственникам, но вредила всем остальным. Таким образом, применять этот ин­струмент регуляции надо было осторожно и дозировано и ни­когда слишком долго. Если деньги дорожают, то удорожаются и инвестиции, и работа тормозится и останавливается.

В том, что касается движения золота, на эффекте изменений банковской ставки зиждется возможность достижения жела­емого результата максимально быстрым способом. Этот способ безошибочно применяли как основной принцип «оздоровле­ния финансов» во времена кризисов, то есть когда опасность грозила надежности покрытия центрального банка, так как ор­ды спекулянтов стремились избавиться от отечественной валю­ты и обменять ее на золото; происходила «утечка» банковского резерва.

Если валюта падала, а казначейство оставалось пассивным наблюдателем, то спекулянты занимали еще большие количества местной валюты, меняли ее на золото, а потом, дождавшись дальнейшего падения, снова конвертировали в нее золото, иг­рая на снижении курса. Этот процесс мог повторяться до бес­конечности. Можно было рассчитывать на то, что значитель­ное повышение банковской процентной ставки (например, с трех до восьми процентов) сможет привести к усмирению спекулянтов (так как для последних заимствования становятся слишком дорогими), и, что еще более важно, эта мера мгновен­но привлекает зарубежных инвесторов с их фондами, которы­ми пополняются банковские резервы и за которые банк готов платить «сверх», то есть разницу в ставке (в нашем случае это 5 процентов).

Когда страна испытывает дефицит платежного баланса в от­ношениях с другой страной либо из-за того, что покупает за гра­ницей больше, чем продает, либо вследствие оттока капитала, либо из-за того и другого вместе, то ей приходится устанавли­вать рассчитываться с партнером в золоте. Если страна теряет золото, соответственно уменьшается «покрытие» центрального банка: государству приходится ограничивать количество кре­дитных денег в обращении для того, чтобы поддерживать дан­ное и работоспособное соотношение (золота и банкноты). И что делало такое государство? Оно поднимало процентную ставку, подавая этим сигнал, что снижает доступность к налич­ным деньгам из-за золотого кровопускания. В результате экс­портеры капитала — все эти паразитирующие собственники, вкладывавшие в отечественную валюту, превращавшие ее в зо­лото и переправлявшие золото туда, где оно приносило боль­шую прибыль, — оказывались в неудобном положении, а у иност­ранных инвесторов возобновлялся интерес на внутреннем рынке капиталов данной страны из-за возрастания процентной ставки. Таким образом, можно было рассчитывать на то, что зо­лото снова потечет домой и равновесие, то есть паритет, будет восстановлено (6). Напротив, страна, обогатившаяся за счет мощного притока золота, которое устремляется в нее на волне устойчиво положительного платежного баланса (благодаря ус­пешному экспорту товаров и (или) за счет предоставления инве­сторам привлекательных выгод), может позволить себе сниже­ние процентной ставки, что приведет к увеличению объема ликвидности на ее рынках, что несколько раздует денежный эк­вивалент золота. Именно это сделает Америка в двадцатые го­ды. Давайте обратим особое внимание и на это обстоятельство.

Таковы были «правила игры» довоенного золотого стандарта.

С началом Первой мировой войны все игроки, за исключени­ем Соединенных Штатов, снялись с золотого якоря. Решившись начать и вести войну, европейские правительства надавили на банкирскую решетку, добившись разрешения печатать много бу­мажных денег, с помощью которых, платя более высокую цену, можно было заставить людей отвлечься от прежних мирных за­нятий и полностью направить энергию на достижение победы. Ввиду столь массивной инфляции, которая неизбежно должна была сделать невозможной конвертируемость золота, золотая фикция была оставлена, но, естественно, осталась привилегия решетки продавать наличные деньги и чеки военным министер­ствам. Таким образом, патриотически настроенные страны ми­ра вступили в следующий исторический этап того чудовищного надувательства, известного под названием «государственные фи­нансы»: казначейство каждой воюющей нации во множестве пе­чатало ценные бумаги, решетка по своим кредитным линиям дисконтировала их на приобретение вооружений, государствен­ный долг рос как на дрожжах, а простые граждане платили нало­ги воюющему государству, которое использовало их на оплату интересов паразитирующих клиентов и владельцев решетки, ко­торые — в первую очередь — одалживали им банковские деньги.

На руинах этого устрашающе дикарского культа Британия за­вершила инкубацию нацизма.