О. С.: А какие впечатления от самого полета?

Н. Д.: Я очень люблю летать на самолете и ужасно люблю наблюдать, как постепенно уходит земля и начинается небо, облака, потом уже неземная ясность неба выше облаков, когда в окно ничего не видно, кроме яркого синего неба и солнца. Все это я очень люблю, но это я и раньше много раз испытывал, так как летал и в Казахстан, и на Кавказ. И в этом самолете для меня было интересно то, что происходило внутри самолета. И время полета прошло быстро, и вот мы уже выходим, и нас встречают наши друзья, парижские и московские, и мы йоехали на квартиру к московскому корреспонденту нашего журнала Игорю Егорову, который очень о нас там заботился.

В первый вечер я ничего не видел. В сущности, мы приехали и стали размещаться в квартире. Парижская жизнь началась на следующий день. Папа утром меня поднял и мы пошли на улицу. И первое, что я увидел на улице, это была Эйфелева башня, так как Егоровы жили рядом с ней. Мы дошли до нее, посмотрели Марсово поле, перешли на другой берег Сены, ходили вокруг Трокадеро, и мы долго шли по берегу Сены и потом вернулись домой на метро. Так я впервые увидел кусочек Парижа. Впечатление у меня было не какое-то потрясающее, я просто почувствовал, что все здесь мне будет приятно, хорошо...

Отец успокаивает вскакивающего Николая и спрашивает, что случилось.

Н. Д.: Я волнуюсь, потому что не уверен, попаду ли я еще туда, и ужасно я переживаю эту проблему.

О. С.: В чем было отличие этого первого впечатления от того, к чему ты привык в Москве?

Н. Д.: Москва и Париж ужасно для меня разные были, трудно сравнивать. Прежде всего, когда куда-то уезжаешь, это всегда... поэтому состояние другое. Я говорил, как в Париже я в первое же утро понял:

будет хорошо, не в сравнении с Москвой. Я просто понял, что все здесь мне соответствует, успокаивает и радует.

Ужасно я поэтому, наверное, и волнуюсь, что не могу примириться с перспективой, что это было один раз и не повторится больше.

Н. Д.: У парижан все очень равномерно распределено. У меня, конечно, нет знакомства с представителями разных слоев, но просто на улице, когда мы гуляли, видел, что нет таких районов, где плохо по сравнению с другими. У них всех свой облик. Я не уверен, что так в других странах дела обстоят. Так, я не раз слышал рассказы, что, например, в Нью-Йорке много грязных и бедных улиц и кварталов. В Париже и вообще во Франции поражает то, что куда ни попадешь, всегда высокий минимум комфорта и всюду поражает эстетическое качество всего, что видишь. Особенно это удивляет и поражает по сравнению с Россией. В конце концов, у нас тоже можно найти приятные места, но они имеют именно вид островков.

О. С.: С каким цветом для тебя связывается Париж?

Н. Д.: Скорее разноцветьем — много ярких вывесок и витрин, но преобладают, наверное, светло-серый и серо-белые тона.

О. С.: А какая Сена?

Н. Д.: Сена примерно такая же, как Москва-река, но в Париже набережные — это самые красивые и нарядные места в городе, а в Москве, наоборот, имеют вид задней части города, неряшливы и грязны, если не считать Кремлевской набережной.

Очень много деревьев, есть старые и многие не в очень хорошем состоянии из-за машин, но там меньше больших зеленых массивов, они на окраине — Булонский, Венсенский леса, а не в центре города, как у нас, — Нескучный, Екатерининский. Есть в центре сады Трокадеро, Люксембургский, но они очень вытоптаны, и еще есть там два не очень больших парка — Монсо и Монсури. А Булонский и Венсенский леса далеко от центра, к ним надо ехать и по ним тоже ходят машины, и там не так хорошо, как у нас на Воробьевых горах.

Февраля 1994 года

Н. Д.: Ну, в общем, я хотел рассказать, как я впервые вышел на улицы Парижа, а первое, что я увидел, это была узкая маленькая улица, которая меня поразила тем, что она какой-то казалась жизнерадостной. Помню, такое впечатление она создавала потому, что во всех ее домах были маленькие лавочки с очень красивыми витринами, самыми разными интересными вещами в них, и еще потому, что очень много на тротуарах ярких овощей, фруктов, цветов, и еще потому, что над дверями были яркие красивые вывески, и все это вместе взятое создавало впечатление веселья, жизнерадостности, уюта. Люди мало чем отличались от москвичей, однако они держались как-то свободнее, были менее озабочены, в общем атмосфера была какая-то спокойная, уютная, веселая.

Я хочу сказать, что очень атмосфера Парижа особенная, мне все, что я там видел, казалось более ярким, рельефным, бросалось в глаза, как демонстрировало свои формы, в общем видеть и смотреть вокруг в Париже—это удовольствие.

О. С.: А слушать?

Н. Д.: Слушать, скорее, нет, так как очень много шума, больше, чем в Москве, он утомляет. Думаю, что у меня мало, что добавить, если говорить об общем впечатлении от города.

В первый же день мы прошли лишь к Эйфелевой башне, так как люди, у которых мы остановились, живут совсем недалеко от нее. А направо от Эйфелевой башни мы видели великолепную перспективу Марсовых полей и дальше она заканчивается прекрасным зданием конца XVII века, одним из лучших парижских дворцов, называющимся Эколь Милитер — военная школа. Налево от Эйфелевой башни мост через Сену, за ним холм, на котором сверху два неприятных здания. Они отличаются от всего того, что в Париже построено до XX века, своей массив-

ностью, приземистостью и совсем не парижским стилем. Отец мне рассказал, что на месте этих зданий был очаровательный дворец рококо — Трокадеро, он был разрушен, и на его месте построены эти здания, в которых находятся многочисленные учреждения культуры — театр, антропологический музей, в общем он играет большую роль в культурной жизни Парижа, но очень портит этот холм.

Н. Д.: Очень я был поражен тем, как в Париже оформляется каждое место, в котором можно посадить цветы или деревья. Хотя вообще город тесный, в нем совершенно нет пустых пространств или парков, как в Москве. В центре все застроено, улицы узки, но тем не менее много маленьких скверов, отгороженных от улицы, так что, когда входишь туда, не чувствуешь, что ты в центре города. И еще я был очень поражен, что в городе так много очаровательных уголков, где можно просто тут же на тротуаре сесть за столик, заказать закуску или напиток или пообедать, не покидая улицы. Вообще я

мало получил бы удовольствия от такого, но парижане это любят, их не смущают ни прохожие, ни машины, они сидят целыми семьями: обедают, беседуют и, видимо, ощущают себя лучше, чем если бы они были внутри.

Еще я очень был поражен всем, что я видел в витринах магазинов. В общем, можно сказать, что в Париже можно побывать в музее, не входя ни в одно из зданий. Есть такой район, где почти каждая витрина— музей с картинами, скульптурой, антиквариатом. А еще есть галереи, где все продается, можно зайти посмотреть. А еще большее впечатление производят прилавки букинистов, здесь тоже можно ходить, смотреть старые книги, карты, литографии. Вот главное, что можно сказать о парижских улицах.

А еще я хотел сказать, что в Париже много превосходных архитектурных ансамблей. В общем, мне трудно, конечно, сравнивать, я мало где был, но в этом отношении Париж можно сравнить только с Санкт-Петербургом. Хотя Санкт-Петербург более в архитектурном отношении однообразен, а в Париже ансамбли относятся к разным эпохам, это создает впечатление, что ты путешествуешь по истории...

Н. Д.: Особенно мне понравились здания на берегах Сены, в самом центре города, там, где находится ост-

ров Ситэ, на котором и находится знаменитый Нотр-дам. Ряд домов на набережных образует изумительные ансамбли, на которые можно смотреть часами.

Я общался с нашими друзьями, с которыми мы ездили в Версаль, и были у них в гостях на большом коктейле. Там было много народу, и все, получив еду у хозяйки, потом расходились по комнатам и все ели и пили. Я там был вместе с родителями, и мне было очень приятно, хотя я боялся сделать что-нибудь не так, но все были ко мне очень внимательны.

Апреля 1994 года