История как компонент национальной идентичности
Серьезная проблема в сфере исторического знания в России связана с распадом СССР и с появлением не только новых государств, но и 15 новых национальных нарративов, своего рода официальных версий прошлого каждой страны. Прошлое составляет необходимый компонент национального самосознания. Это есть преимущественная собственность и ответственность страны и ее народа за так называемую национальную историю. Не могут российские историки быть создателями национальных версий германской или французской истории, и наоборот. Напомню, что комиссии по поводу 200-летних юбилеев Американской и Французской революций с участием историков создавались соответственно в США и Франции, а не в России, хотя в те годы советские историки также готовили юбилейные издания. На XIII конгрессе историков в Сан-Франциско в 1975 г. я и мои коллеги участвовали в обсуждении темы о роли революций в истории.
В мировой историографии имеются и “внешние” разработки национальных нарративов. Даже могут быть своего рода заказы на такую работу. Особенно, если собственные научные школы не достаточно сильны или испытывают концептуальный вакуум. Франция, кстати, в отношении собственного “национального нарратива” демонстрирует сверхдостаточность и даже своего рода интеллектуальный изоляционизм. Переведенных и изданных работ российских авторов во Франции по французской истории гораздо меньше, чем изданных в России французских авторов по российской истории.
Итак, каждая страна при разнообразии научных и бытовых представлений о прошлом стремится к общеразделяемой исторической версии собственного народа-страны. Этот базовый консенсус, если его удается достичь, составляет основу формирования национальной идентичности (самосознания). Историческая версия обеспечивает веру в преемственность общности и государства, стимулирует гражданскую солидарность, укрепляет легитимность самого государства, помогает обосновывать его достоинства и отличительную привлекательность для внешнего мира. В конструировании такой версии используются как достижения и победы, так и исторические драмы и несправедливости. Как правило, национальные истории строятся на основе симбиоза изоляционизма, предпочтительной представленности доминирующей культурной традиции и ее носителей, на основе удревнения исторических корней, непрерывности культурной традиции и государственности. С этой проблемой историки давно знакомы, но есть некоторые новые моменты.
Во-первых, ослабевает влияния самой концепции мышления в национально-государственных категориях, наблюдается разочарование в общем “авторитетном прошлом”, “официальной истории”, обозначается кризис коллективных форм идентификации и исторических метанарративов, происходит трансформация классической модели “национальной памяти”. Это большой вопрос исторической эпистемиологии.
В постсоветских странах к этой проблеме добавляется терминологический разнобой по поводу самого понятие “национальное”. С советских времен в исторических учебниках излагается история центра как своего рода русская история и отдельным разделом “история народов и государств на территории СССР” или история этнической периферии. Проблема интегративной версии и представленности разных групп и традиций в большом российском нарративе до сих пор не решена. Для создания полнокровной и открытой версии истории России это имеет особое значение. При наличии серьезных наработок по части истории отдельных групп и регионов эти проблемы можно решить через более адекватные учебные тексты и через хорошо подготовленные популярные презентации (ТВ, музеи и прочее). Трансляция документальных фильмов ВВС по истории, некоторые наши сериалы, исторический канал на 5 канале СПб, тема истории радио “Эхо Москвы” показывают, как это можно делать.
Более серьезной проблемой историописания представляется вариант национальных версий истории на основе игнорирования общего прошлого с другими народами. При такой версии может показаться, что православный храм в центре Хельсинки свалился с неба, если, например, в национальной исторической версии игнорируется период пребывания Финляндии в составе Российской империи. Ясно, что единой версии прошлого для 15 государств уже не будет, но это не означает, что политикам нужно вычеркивать общую историю, а историкам - отказываться от ее совместной разработки или от сотрудничества друг с другом.
Самое худшее – это конструирование национальных версий прошлого на основе создания враждебного образа других народов и государств или на основе коллективной травмы, ответственность за которую возлагается исключительно на внешние силы. Советская эпоха оставила многих таких травм, но не меньше и достижений. Все это есть наша общая история и наша общая ответственность. Правопреемственность России по отношению к внешним долгам, посольской собственности или международным соглашениям не означает, что, например, мои пострадавшие от сталинизма уральские родственники и я как их потомок несем ответственность за жестокие ошибки или преступления советской верхушки, состоящей в том числе из выходцев из Грузии и Украины. Проблема исторической ответственности требует нового обсуждения. Как, кстати, и проблема “исправления исторических несправедливостей”, которая часто решается путем совершения новых несправедливостей.