Хозяйственные и производственные сооружения
Следы большей части хозяйственных построек сохраняются в виде многочисленных и разнообразных ям. Назначение многих (если не большинства) из них с трудом поддается интерпретации. Исключение, прежде всего, составляют так называемые «хлебные», или «зерновые» ямы. Характерная колоколовидная, или
[60]
кувшинообразная форма, обмазки и обожженность по дну и стенкам позволяют легко выделить их из всего массива ям. Предположение о возможности использования некоторых параметров этих сооружений, в частности их полезного объема, уже высказывалось автором при рассмотрении памятников роменской культуры Север-ской земли [Григорьев А. В., 2000. С. 105, 106. Рис. 40]. Запас зерна, хранившийся в этих ямах, вероятно, предназначался для посева, и его размер может быть весьма информативен для решения ряда социальных и экономических вопросов.
Из четырех наиболее полно исследованных памятников зерновые ямы были достоверно зафиксированы лишь на двух поселениях — уд. Торхово и Уткино. Кроме того, на окраине поселения у д. Слободка и Изрог, в раскопе площадью менее 100 кв. м, было отмечено скопление из семи таких ям. На городище у д. Тимофеевка, где было вскрыто более 500 кв. м слоя, следов подобных ям не обнаружено. Отсутствие хлебных ям на этом памятнике может объясняться двумя причинами. Либо крупное городище являлось
 |
[61]
центром значительной округи и проживавшие на его территории представители социальной верхушки не занимались земледелием, либо (и это представляется более вероятным) в поздний период жители лесной зоны отказались от традиционных способов хранения зерна, более характерных для лесостепи. В пользу последнего предположения говорит факт отсутствия подобных ям на синхронных позднему периоду поселениях земли вятичей.
На городище у с. Супруты, вероятно, одновременного Торховскому и Уткинскому поселениям, колоколовидных ям славянского времени также не зафиксировано. В отчетах С. А. Изюмовой, исследовавшей большую часть памятника, подобные ямы не отмечены. Следует заметить, что в текстах указанных отчетов описанию ям уделено крайне мало внимания, а прилагающиеся чертежи далеко не всегда позволяют судить об их форме. В более поздних раскопах (1995, 1996, 1999—2002 гг.) зерновых ям славянского времени достоверно не было. При том что площадь, исследованная в последние годы, составляла ок. 440 кв. м, отсутствие здесь хлебных ям весьма показательно, поскольку на синхронных памятниках (Торхо-во и Уткино) на 100 кв. м приходилось в среднем по 2—3 подобные ямы. Очевидно, если на Супрутском поселении и существовали зерновые ямы, то в очень небольшом количестве. Объяснение этому явлению может содержаться прежде всего в социальном статусе памятника.
На Торховском и Уткинском поселениях хлебные ямы представлены столь же широко, как и на близких по времени памятниках Северской земли и Подонья. Их средний объем составляет 1,15 куб. м и 1,09 куб. м, что соответствует 5,5 и 5,2 четвертям. Средние запасы зерна в этих ямах составляли 0,89 и 0,84 т в пересчете на пшеницу [Hutte, 1935. С. 988. Табл. 10], что несколько выше, чем на таких памятниках роменского типа, как Опошня, Новотроицкое и Титчиха, но значительно ниже, чем на поселении X — 1-й пол. XI вв. ус. Горбово, где они достигали 1,03 т [Григорьев А. В., 2000. С. 105].
Все ямы указанных поселений могут быть разделены по объему на три достаточно четкие группы. Это малые (до 4-х четв.), средние (4—7 четв.) и большие (свыше 7 четв.). Соотношение этих групп на Торхово и Уткино близко к соотношению на городище Новотроицком на Левобережье Днепра. Количество больших, средних и малых ям здесь примерно одинаково, с некоторым преимуществом ям малого размера (рис. 22). Соотношение различных групп зерновых ям на расположенном в Верхнем Подонье городище Титчиха представляется менее развитым: здесь господствуют ямы малых размеров, а большие единичны. Наибольшие различия, носящие принципиальный характер, наблюдаются между распределением ям по объему на ранних славянских памятниках Упы и раннем ро-менском городище у с. Опошня Полтавской обл., а также наиболее позднем роменском поселении у с. Горбово на Десне.
На основании исследования материалов Северской земли было отмечено, что изменения в соотношении зерновых ям различных объемов отражают социальные перемены в обществе и соответствуют определенным хронологическим периодам. Возрастание дифференциации в размерах запасов зерна происходит постепенно на протяжении 2-й пол. VIII — 1-й пол. XI вв. Уровень различий, отмеченный на памятниках бассейна Упы, подобен ситуации, харак-
[62]
терной для роменских памятников IX в., что позволяет предположить их близость в плане социального и экономического развития.
О других категориях хозяйственных сооружений на поселениях бассейна Упы в настоящее время трудно сказать что-либо определенное. Вероятно, большинство из них представляло собой легкие наземные конструкции, следы которых практически не фиксируются в поврежденных слоях памятников. Так, очевидно, для хозяйственных нужд использовались внутренние клети городища Тимофеевка, хотя их плохая сохранность не позволяет конкретизировать это предположение. Возможно, остатками наземных построек являются значительные по площади, но слабо заглубленные в грунт ямы. Примером тому могут служить ямы 14 и 19 Торховского поселения. Прямоугольные в плане, размерами 2,00 х 1,40—1,50 м, они были заглублены всего на 0,20—0,25 м от уровня древней дневной поверхности. Трудно предположить, что они могли использоваться иначе, как углубленные части наземных сооружений. Несмотря на то, что подобные ямы известны на всех исследованных раскопками памятниках, никаких данных для реконструкции наземных частей этих построек не имеется.
Определенный интерес представляет еще одна яма (№ 8), исследованная на поселении у д. Торхово (рис. 23). Она имела прямоугольную в плане форму размерами 2,50 х 1,50 м и была углублена на 0,65—0,75 м. Стенки ямы были сделаны с глубоким, до 0,20 м, подбоем в нижней части. В верхней части заполнения отчетливо читалась мощная прослойка угля, включавшая крупные фрагменты горелых плах и понижающаяся от краев ямы к ее центру. Сверху про-
[63]
слойка была перекрыта переотложенным материковым суглинком. Вероятно, перекрытие котлована одновременно являлось полом какого-то наземного сооружения. В пользу этого говорит повышенная концентрация костей животных и керамики по его поверхности. Отсутствие следов отопительных сооружений позволяет предполагать, что котлован относился к постройке хозяйственного назначения. Следует особо отметить, что прямоугольные котлованы со стенками, сделанными в виде подбоя, не характерны для славянских памятников. Ближайшей аналогией этой конструкции, как хронологически, так и территориально, является постройка 1 Дмитриевского городища, где, впрочем, она также единственная в своем роде [Плетнева С. А., 1989. С. 20—22. Рис. 6].
Помимо ям, назначение большей части которых, как уже отмечалось, остается неясным, к хозяйственным сооружениям может быть отнесена часть развалов печей, не связанных с жилыми постройками. К сожалению, степень сохранности слоя памятников не
[64]
всегда позволяет судить о том, относились ли остатки того или иного отопительного сооружения к наземной постройке или являлись следами отдельно стоящей «летней» печи. Такие печи хорошо известны на роменских памятниках Северской земли [Григорьев А. В. 2000. С. 107, 108], но не отмечены в славянских материалах Верхнего Подонья.
Сооружения, связанные с металлургическим производством, представлены на памятниках бассейна Упы в небольшом количестве, но все же полнее, чем на сопредельных славянских территориях. При этом площадь, изученная раскопками на поселениях Упы, много меньше, чем на памятниках Левобережья Днепра и Верхнего Подонья.
Малое количество известных комплексов и их конструктивное разнообразие вынуждают рассмотреть каждый объект подробнее. Наиболее интенсивные следы производства железа фиксируются на поселении у д. Торхово. В слоях этого памятника в большом количестве встречаются куски руды, шлаки, мелкие выплески железа. Вероятно, это объясняется близостью залежей железной руды, выходы которой имеются в непосредственной близости от поселения, в обрывах берегов р. Синяя Тулица. Именно здесь в 1632 г. были основаны первые в России железоделательные заводы [Гриценко В. П., 1997. С. 101; Григорьев А. В., Зайцев В. В., 1999. С. 92—94].
Исследованный на памятнике комплекс, который можно связать с первичной выплавкой железа, стратиграфически относится к ранним этапам существования славянского поселка. Он был перекрыт и отчасти поврежден также славянскими ямами 146 и 58. Сооружение представляло собой округлую в плане яму (№ 14а), несколько вытянутую по линии северо-запад—юго-восток (рис. 24). Ее размеры по верхнему краю 1,25 х 1,10 м соответственно. С глубины 0,40 м от уровня материка начиналось небольшое расширение, а с глубины 0,60 м — постепенное сужение к центру дна. Максимальная глубина ямы от уровня материка достигала 0,90 м. К северо-западу от ямы на расстоянии 0,64 м располагалась яма 48, составлявшая с ямой 14а единый комплекс. Эта яма имела под-квадратную в плане форму размерами 0,40 х 0,40 м при глубине 0,25 м и была ориентирована углами строго по сторонам света. Ямы были соединены округлым в разрезе отверстием. Диаметр отверстия при выходе из ямы 48 0,32 м, на расстоянии 0,20 м от начала оно резко сужалось до 0,26 м и выходило в яму 14а. Отверстие шло с заметным понижением от ямы 48 к яме 14а (перепад 0,13 м), куда оно выходило на 0,30 м выше дна. Стенки ямы 48 и материк вокруг нее были прокалены на глубину 1—2 см, стенки отверстия также прокалены на глубину 1,5—2 см. По-видимому, отверстие служило воздуходувным каналом. Был ли второй такой же канал с противоположной стороны, установить невозможно, поскольку объект был разрушен на всю глубину зерновой ямой 146.
Стенки и дно основной ямы не были обожжены, что позволяет предполагать использование специальной колбы. В заполнении ямы, состоявшем из железных шлаков, обожженного песка и мелких кусочков известняка, в большом количестве встречались куски (порой весьма крупные) глиняной «обмазки» толщиной 0,04—0,05 м. Степень обожженности этих кусков резко увеличивалась от внеш-
[65]
 | |||
 |
[66]
ней поверхности к внутренней. Последняя имела слегка вогнутую форму и была сильно ошлакована. Скорее всего, эти «куски» и являются фрагментами глиняной колбы.
Описанный выше горн относится кдомницам подземного типа и по своей конструкции и основным параметрам необычайно близок, почти идентичен сыродутным печам лесостепного варианта салтовской культуры, в частности Ютановским [Афанасьев Г. А, 1987. С. 75—78. Рис. 48]. Его главным и единственным отличием является расположение не на склоне, а на относительно ровной площадке и, как следствие, отсутствие шлакоотводного канала. Очевидно, по завершению плавки крица вынималась через верх, чем и объясняется полное разрушение тигля.
Печь совершенно иного типа была исследована М. Е. Смирновой на поселении у д. Уткино [Арх. ИА РАН. Р-1: № 13613. Л. 34,1 35. Рис. 19, 25]. Стратиграфически она относилась ко второму, среднему этапу жизни славянского поселка. От домницы сохранилась лишь нижняя часть на высоту не более 0,40 м, что затрудняет ее реконструкцию (рис. 25). Однако схема сооружения достаточно понятна. Горн был опущен в яму 54 диаметром до 1,10 м и глубиной до 0,50 м от уровня материка. Его основание имело в плане форму прямоугольника со скругленными углами. С юго-западной стороны от него отходил короткий шлакоотводный канал. Общие размеры
|
[67]
нижней части горна составляли 0,80 х 1,05 м по линиям северо-запад—юго-восток и северо-восток—юго-запад соответственно. Стенки печи толщиной 0,12 м были сложены из глины и с внутренней стороны покрыты шлаковой крустой. Вдоль стен, с внутренней стороны, находились неплотно положенные камни. Горн имел коническую форму и, вероятно, возвышался над уровнем древней поверхности приблизительно на половину своей высоты. В заполнении основного объема печи находились крупные куски верхних частей стенок горна, отдельные мелкие камни, зола. Шлакоотводный канал выходил в сторону специальной предгорновой ямы. Он имел небольшую протяженность (ок. 0,25—0,30 м) и заметный наклон. Предгорновая яма размерами 1,50 х 2,00 м была вытянута по линии юго-запад—северо-восток и была заглублена на 0,20—0,25 м относительно основания горна. Она смыкалась с котлованом жилища 1, к моменту функционирования домницы заброшенным, но заполненным лишь отчасти. Заполнение канала и нижняя часть заполнения предгорновой ямы состояли в основном из кусков железного шлака. Скопление шлака наблюдалось и в южной четверти котлована постройки 1. Судя по расположению этого скопления (как в плане, так и в профиле), оно образовалось в результате откидывания шлаков от горна. Постепенно заплывающий котлован старого жилища был использован в качестве удобного места свалки производственных отходов.
В целом рассмотренное сооружение близко к наземным сыродутным печам, в которых нижнее отверстие служило одновременно и для подачи воздуха, и для оттока шлака. Следов специальных воздуходувных каналов здесь не зафиксировано. Подобные горны весьма широко распространены в Восточной Европе на памятниках конца I — 1-й пол. II тыс. н. э. Особенностью данной печи является то, что она была на половину своей высоты заглублена в специально вырытую по форме и размерам горна яму. Возможно, такое конструктивное решение возникло под влиянием традиций сооружения домниц подземного типа.
В ходе работ на Супрутском городище были зафиксированы остатки какого-то сооружения, содержавшего в своем заполнении «развал из прокаленного известняка, сажи, угля, железных шлаков, обломков оплавленной глиняной обмазки» [Изюмова С. А., 1974. С. 53, 54]. Автор раскопок интерпретирует его как остатки сыродутного горна, но сказать что-либо определенное о конструкции и назначении сооружения на основании зафиксированных деталей не возможно.
Подавляющее большинство хозяйственных и производственных построек исследовано на поселениях раннего хронологического периода. Для этого времени в их облике прослеживаются отдельные, но весьма выразительные черты, характерные для памятников салтово-маяцкой культуры.
Погребальный обряд
Притом, что в бассейне Упы отдельные курганы и небольшие, до десяти насыпей, могильники известны более чем в 20-ти пунктах, профессиональных раскопок этих памятников почти не
[68]
производилось. Сказать что-либо определенное об их хронологии и характере погребального обряда не представляется возможным. На сегодня большинство курганов в той или иной степени разрушено кладоискательскими разрытиями, и потому нет надежды на то, что ситуация принципиально изменится в будущем.
Единственным изученным погребальным памятником региона является группа из двух курганов, исследованная С. А. Изюмовойу д. Тризново, в семи километрах от Супрутского городища [Изюмо-ва С. А., 1961. С. 252—258]. Курганы этой группы практически не содержали материала (за исключением нескольких мелких фрагментов грубой лепной керамики), и потому их датировка весьма проблематична. Связать памятник со славянским временем позволяют прежде всего отдельные черты обряда. Так, в обоих курганах были прослежены кольцевые канавки со следами установленных в них столбов. Остатки безурновой кремации, совершенной на стороне, были зафиксированы лишь в одном из курганов (№ 1). Они находились в южной части насыпи, на небольшой подсыпке. Указанные детали конструкции сближают курганы у д. Тризново с памятниками Верхней Оки.
Общность материальной культуры славянских памятников бассейна Верхней Оки, куда входит исследуемая территория, позволяет предполагать и единство основных черт погребального обряда. Особенности последнего достаточно полно охарактеризованы в литературе [Седов В. В., 1973. С. 10—16; Никольская Т. Н., 1981. С. 27—41, 100—119], а потому нет необходимости еще раз останавливаться на его подробном описании. Можно лишь попытаться связать отдельные погребальные памятники с выделенными ранее предварительными хронологическими периодами.
Малое содержание инвентаря позволяет говорить об относи! тельной хронологии погребений лишь в самых общих чертах. С рам ним этапом могут быть соотнесены курганы, содержавшие мате-И риалы салтовского круга древностей. Наиболее часто в погребениях встречаются стеклянные бусы, близкие по типам к бусам Крыма, Кавказа, салтовских памятников Подонья. Они были отмечены^ курганах 25 и 27 могильника у с. Доброе [Изюмова С. А., 1970Я С. 196], кургане 6 у д. Лебедка [Никольская Т. Н., 1981. С. 28],■ ряде курганов уд. Западная [Изюмова С. А., 1964. С. 159]. К раннЯ му этапу может быть отнесен и курган № 2 могильника у д. Лебедка, в погребальной урне которого находилась золотая серьга, харак-терная для начального периода развития роменских украшений [Никольская Т. Н., 1981. С. 28. Рис. 11, 12; Григорьев А. В., 2000. С. 125], и, возможно, курган № 5 того же могильника, содержавши сосуды волынцоидного облика. В кургане № 18 могильника уд. ЗаИ падная, помимо бус, находился круговой горшок, который был отнесен Т. Н. Никольской к древнерусской культуре и датирован X-XI вв. соответственно [Никольская Т. Н., 1981. С. 35. Рис. 13, ?4|,1 Однако округлобокая форма сосуда с практически отсутствующе! шейкой не позволяют связать его со славянскими традициями указанного времени. Подобные горшки характерны для культур степ-ной зоны, где они датируются преимущественно VIII—IX вв. [Хлебникова Т. А., 1984. С. 34. Рис. 4, 5; Флеров В. С, 1984. Рис. 25; Бз-К ранов И. А., 1990. Рис. 31, 6, 12]. Таким образом, указанный курган
[69]
также может быть отнесен к раннему этапу славянского заселения региона.
Все перечисленные выше погребения совершены по обряду кремации на стороне. В большинстве насыпей прослежены остатки деревянных сооружений в виде кольцевых оградок, реже — домовин [Бессарабова 3. Д., 1973. С. 68—70].
Ярким признаком погребений, синхронных позднему этапу, является наличие в курганах славянской раннекруговой керамики, более характерны для этого времени и находки украшений. Погребальный обряд этих памятников также резко отличен, а именно: ин-гумация на уровне горизонта или на небольшой подсыпке. Крайне незначительное количество в насыпях фрагментов лепных сосудов говорит о хронологической близости этой категории погребений и поселений типа Тимофеевского городища.
При общем совпадении ареалов распространения и, несомненно, славянской принадлежности трансформация погребений, совершенных по обряду кремации на стороне, в совершенные по обряду ингумации, не очевидна. Различия в обряде и составе инвентаря столь велики, а случаи «переходных» погребений столь редки и не достоверны, что говорить о преемственности двух типов погребений в настоящий момент преждевременно. Могильники с кремацией и ингумацией, как правило, не совпадают территориально. Наиболее ярким исключением является могильник у с. Доброе. Материалы именно этого памятника позволили С. А. Изюмовой предложить схему последовательного перехода от одного погребального обряда к другому [Изюмова С. А., 1970. С. 200, 201].
Однако некоторые особенности публикации заставляют весьма осторожно относиться к предложенным автором выводам. Так, все три кургана, обряд погребения в которых был определен как кремация на месте, были раскопаны Н. И. Булычевым и Ю. Г. Генду-не в 1898 г. [Булычев Н. И., 1899. С. 7—12]. В двух из этих курганов (№№ 1,10) прах находился в урнах, что мало соответствует трупо-сожжению на месте. Малый размер кострищ, находившихся над урнами, также не подтверждает предположения о кремировании на месте насыпи. В кургане 8 костяк залегал на золисто-углистой прослойке, что вполне обычно для погребений на горизонте. Учитывая, что ни при последующих исследованиях Добринского могильника, ни на других памятниках региона кремации на месте зафиксировано не было, можно предположить, что данный погребальный обряд не был характерен для местного населения.
Насыпи №№ 23, 24, отнесенные С. А. Изюмовой к группе курганов «со смешаным обрядом погребения», вероятнее всего, содержали обычные трупоположения [Изюмова С. А., 1970. С. 196— 198. Рис. 4—6]. Наличие в верхней части насыпи кургана 23 «мелких кусочков кальцинированых костей» вряд ли может рассматриваться как погребение. То же относится и к небольшому скоплению кальцинированых костей в кургане 24. Следует отметить, что принадлежность этих мелких пережженных костей человеку не определена, возможно, их появление связано с тризной.
Таким образом, в настоящее время можно говорить о том, что в изучаемом регионе последовательно бытовали два различных погребальных обряда. На раннем этапе он был представлен исключительно кремацией на стороне. Этот обряд продолжает существо-
[70]
вать вплоть до времени массового распространения раннекруговой керамики. Смена обряда происходит так же быстро, как и появление круга.
Завершая обзор погребальных обрядов, необходимо особо остановиться на многочисленных костяках, обнаруженных при раскопках Супрутского городища. Вопросу об этих «погребениях» была I посвящена специальная работа С. А. Изюмовой [1998. С. 114—116], Главным выводом автора было то, что найденные костяки связаны с военным разгромом поселения и никоим образом не отражают тра- I диций погребального обряда населения памятника [Изюмова С. А., 1998. С. 11 б]. При полном согласии с этим мнением следует несколько уточнить характер залегания указанных костяков.
С. А. Изюмова выделяет три группы костяков [Изюмова С. А., 1998. С. 114, 115]. Ко второй и третьей группам автором отнесены скелеты, находившиеся в неестественных позах, часто со следами огня и механических травм. Различие между ними сводится лишь к местам их залегания: вторая группа связана со сгоревшими жилищами, а скелеты третьей группы залегали «кучами» вне сооружений. По сути, костяки обеих групп являются останками жителей поселка, погибших при последнем штурме городища и незахороненных.
Костяки первой группы залегали в неглубоких ямах, т. е. явля- I лись погребениями. Неустойчивость ориентировки послужила для С. А. Изюмовой основанием для вывода о том, что захоронения были «случайными» и «неспециальными». Малая глубина ям, до 0,40 м, по мнению автора, говорит о том, что погребения были совершены в зимнее время. Данные выводы, особенно тезис о «случайности» погребений, трудно принять безоговорочно.
В ходе работ 1999—2001 гг. на памятнике были исследованы еще 5 полных скелетов и остатки (черепа) двух разрушенных костяков. Четыре скелета находились в трех ямах и, по С. А. Изюмовой, могут быть отнесены к первой группе. Могильные ямы образовывали единый комплекс и располагались в неглубоком подклете постройки 1 раскопа XXIII (рис. 26). Они были выкопаны вдоль северовосточной, юго-восточной и юго-западной стен постройки соответственно, ориентировка костяков была разнообразна. Малая глубина ям — от 0,20 м (погребения 1 и 2) до 0,45 м (погребение 3) — свидетельствует о том, что тела были лишь слегка прикопаны в холод- I ном подклете жилища. Скелеты лежали на спине с вытянутыми вдоль тела руками. Инвентарь в погребениях практически отсутствовал, только на левом виске мужского костяка из погребения 1 находилась миниатюрная проволочная серебряная серьга и у левого бедра костяка из погребения 3 располагался железный нож. Следует отметить, что в сильно поврежденной огнем верхней части по- I стройки были найдены фрагмент бронзового браслета, ажурная шу- I мящая подвеска и другие предметы. Вероятно, наличие или отсутствие украшений на костяках не столь однозначно указывают на социальную дифференциацию, как это полагает С. А. Изюмова [Изюмова С. А., 1998. С. 115]. Судя по полевым отчетам С. А. Изюмовой, погребения в не- I глубоких ямах также были подчинены расположению построек, чем и объясняется разнообразие их ориентировок. Некоторые погребения (в т. ч. №№ II, VII—XI и, возможно, III—VI раскопа VII 1969 г.) обра-
[71]
зовывали в плане прямоугольники, по размерам и ориентировке с жилыми постройками. Скорее всего, отмеченные ранее сложости с вычленением сооружений не позволили С. А. Изюмовой обратить должное внимание на связь погребений с подклетами жилищ. Характер этих погребений может указывать на то, что они совершены лишь на время осады городища, и предполагалось их дальнейшее перезахоронение в соответствии с обрядом.
Предметы вооружения
Оружие на поселениях бассейна Упы встречается в том же весьма незначительном количестве, что и на других территориях распространения памятников роменского типа. Отдельные находки предметов, связанных с военным делом, известны на всех изученных раскопками поселениях. Единственным, но важным отличием изучаемого региона от соседних славянских территорий является
[72]
наличие в нем памятника с повышенной концентрацией находок данной категории, а именно Супрутского поселения. Набор предметов, которые можно связать со снаряжением воина, также характерен для всей территории роменских памятников. Он представлен наконечниками стрел, топорами, деталями поясных наборов и отдельными предметами других категорий.
Наконечники стрел считаются наиболее распространенной находкой на памятниках славянского времени. В небольшом количестве они были встречены на всех изученных раскопками поселениях региона. На большинстве памятников раннего периода находки стрел единичны, что не позволяет делать каких-либо выводов о количественном и процентном соотношении их типов. Можно лишь отметить, что для поселений Торхово, Уткино, Слободка и Щепило-во характерны наконечники двух различных по происхождению групп (рис. 27). К первой относятся втульчатые и черешковые наконечники обычных для славянских территорий типов (типы 2, 4, 55,
 |
[73]
61 вид 2 – по А.Ф. Медведеву). Наконечники второй группы, найденные также на всех указанных памятниках, представлены различными типами черешковых трехлопастных. Последние датируются VIII—IX вв. и характерны преимущественно для степных древностей [Медведев А. Ф., 1966. С. 58]. То, что наконечники этих типов часто встречаются на памятниках региона, может быть объяснено сильным влиянием со стороны салтовской культуры, для которой трехлопастные стрелы являлись обычными [Плетнева С. А., 1989. С. 71]. Трехлопастные наконечники известны и на синхронных славянских памятниках сопредельных территорий, таких как Чертово городище в нижнем течении Жиздры и городище у д. Устье на Верхнем Дону, что позволяет рассматривать данную категорию находок в качестве хронологического индикатора наравне с керамикой салтовского облика.
Несколько иную картину мы наблюдаем в материалах Супрутского городища. Количество найденных здесь наконечников стрел приближается к ста экземплярам. К сожалению, большая их часть (из раскопок С. А. Изюмовой) в настоящее время не может быть использована в работе. Публикации этой категории находок отсутствуют, а в научных отчетах изображения наконечников помещены выборочно и зачастую неудовлетворительного качества. Поэтому в полной мере можно использовать лишь материал раскопок последних лет. В ходе работ 1995, 1996 и 1999—2002 гг. на городище было найдено 28 наконечников, относящихся к славянскому периоду жизни поселения (рис. 28). Это количество не дает возможности для полной характеристики комплекса памятника, но в то же время позволяет достаточно надежно определить основные его черты.
Согласно типологии А. Ф. Медведева, учтенные наконечники относятся к 15-ти различным типам, причем стрелы большинства из них представлены всего одним экземпляром. Несколько чаще других встречаются наконечники типов 41, 42 и 62. Большая часть наконечников (17 экз.) относится к типам 2, 34, 38-1, 39, 41, 42, 61-1, имеющим прямые аналогии в памятниках роменского типа. Преимущественно с северными районами Руси связаны наконечники типов 40, 46, 62, 77-1 (6 экз.). Вероятно, соотношение 2:1—3:1 между наконечниками стрел местных и «русских» типов характерно для всего комплекса памятника. При рассмотрении материала Суп-рутского городища необходимо особо учитывать, что подавляющее большинство находок стрел связано с разгромом поселения. Очевидно, комплекс включает в себя не только набор наконечников, характерных для жителей поселка, но и стрелы, использовавшиеся нападавшей стороной. Следует отметить, что немногочисленные наконечники, найденные в постройках периода, предшествующего пожару (раскоп XXIV, постройка 5; раскоп XXV, постройка 2 и раскоп XXVil, постройки 1 и 2), относились к типам 34 (3 экз.), 41 (2 экз.) и 42 (1 экз.), т. е. являлись вполне обычными для роменских древностей.
Таким образом, при современном состоянии источников можно предположить, что на раннем этапе для всех памятников региона присущи наконечники стрел, характерные для славянского населения того времени. Кроме того, на всех поселениях, за исключением Супрутского, заметно присутствие салтовского влияния. В слое пожара Супрутского городища нашел отражение комплекс стрел нападавшей стороны. На единственном изученном памятнике
[74]
позднего этапа — городище Тимофеевка — было найдено всего два наконечника стрел типов 42 и 55, по А. Ф. Медведеву (рис. 35, 1, 2). Помимо наконечников стрел, с луком связана единственная находка — железный крючок от колчана, происходящий с поселения у д. Торхово (рис, 29, 8).
Наиболее распространенным оружием ближнего боя, судя по количеству находок, являлись топоры (рис. 29, 1—5). Они были найдены на большинстве памятников раннего этапа, в частности на по
 |
[75]
селениях Лобынь, Супруты, Торхово, Уткино, Щепилово. Характерной особенностью всех топоров является их однотипность. Исключение составляют лишь два топора. Аналогии одному из них — миниатюрному боевому топорику с поселения у д. Уткино (рис. 29, 5) —имеются в материалах салтовскои культуры, в частности в Дмитриевском могильнике. По типологии С. А. Плетневой, он относится к виду I типу 3 [Плетнева С. А., 1989. С. 76. Рис. 35]. Второй, крупный рабочий топор, происходит с Супрутского городища и относится к типу V (по А. Н. Кирпичникову). Орудия этого типа известны с VIII в. и связываются с северными районами Европы [Кирпичников А. Н., 1966. С. 37, 38].
[76]
Все остальные топоры, представленные десятью целыми экземплярами и многими фрагментами, относятся к категории универсальных орудий. Это крупные узколезвийные топоры VIII типа, по А. Н. Кирпичникову [1966. С. 39, 40]. Подобные топоры наиболее характерны для финских древностей [Леонтьев А. Е., 1996. С. 122], но достаточно широко известны и на славянских памятниках IX в, таких как Новотроицкое, Лебедка, Белогорское [Ляпушкин И. И., 1958. С. 20. Рис. 8, 7; Никольская Т. Н., 1959. С. 62. Рис. 25, 1 V, Вин-ников А. 3., 1977. С. 126. Рис. 4, 10]. Интересно отметить, что на памятниках, в том числе и на Супрутском городище, полностью отсутствуют топоры древнерусских типов.
Копья не являлись распространенным видом вооружения у славян Хазарского каганата. Единственный целый наконечник копья имеется в материалах городища у с. Супруты и по типологии А. Н. Кирпичникова может быть отнесен к типу IIIA. Подобные копья обычны для финских памятников VIII—X вв. [Кирпичников А. Н, 1966. С. 13]. К этому же типу могут быть отнесены наконечники сулиц из раскопок С. А. Изюмовой [Арх. ИА РАН. Р-1: № 4226. Рис. 8] и с городища у с. Щепилово (Рис. 27, 1). Отдельные фрагменты наконечников копий, происходящие с ранних памятников бассейна Упы, не позволяют определить их тип. Вероятно, в исследуемом регионе этот вид оружия использовался достаточно редко, Также не имели широкого распространения боевые ножи. Фрагмент одного такого ножа был найден в постройке 33 (1997 г.) поселения у д. Торхово (рис. 29, 6). Судя по ширине и толщине клинка (15х 4 мм), он был близок к ножам 2-го вида (по С. А. Плетневой) из погребений Дмитриевского могильника [Плетнева С. А., 1989. С. 91. Рис. 45]. В основании клинка находилось небольшое железное перекрестие. Оно было наклепано позже на уже готовый клинок. При этом в месте перехода лезвия в черенок толщина клинка была заметно уменьшена. Последнее привело к снижению прочности ножа. Направление и характер сломов клинка указывают на то, что он деформировался под воздействием сильного удара острым предметом, причем удар был нанесен сверху с левой стороны. Следует отметить, что комплекс постройки, из которой происходил нож, содержал высокий процент (15 %) салтоидной керамики, а также фрагмент бронзового котла и железной фибулы несомненно степного происхождения.
Кроме описанного выше ножа, необходимо упомянуть фрагмент бронзовых ножен скрамасакса с характерными Т-образными прорезями, найденный в слое пожара Супрутского городища [Арх. ИА РАН. Р-1: № 4593. Рис. 22]. Однако его принадлежность к культуре жителей поселка сомнительна, не исключено, что скрамасакс принадлежал одному из участников нападения на городище.
Менее всего представлен на памятниках региона защитный доспех. Лишь в постройке 33 Торховского поселения, там же, где был найден описанный выше нож, были отмечены три небольших фрагмента кольчуги (рис. 29, 7).
К атрибутам снаряжения воина с полным правом можно отнести и детали поясных наборов (рис. 30). Последние, как наконечники стрел и топоры, встречаются на большинстве ранних памятников. Аналогии подавляющему большинству этих вещей имеются в материалах культур степной зоны. Так, бронзовые пряжки с Супрут-
[77]
ского городища (рис. 30, 1—3, 5), по В. Б. Ковалевской, относятся к группе овальнорамчатых (типам 11, 17) и широко распространены в VIII—IX вв. в районах Сибири, Прикамья, Северного Кавказа и Крыма [Ковалевская В. Б., 1979. С. 25 — 28. Табл. IX, 15; XI, 3, 4, 16]. Близкие им пряжки известны в материалах Дмитриевского и Маяцкого могильников [Плетнева С. А., 1989. С. 77. Рис. 36; Флеров В. С, 1984. Рис. 18], в Ишимбаевских и Лагеревских курганах Южного Урала [Мажитов Н. А., 1981. Рис. 38, 1; 47, 16]. Бронзовый наконечник ремня с поселения у д. Торхово (рис. 30, 20) может быть отнесен к типу 6 (по типологии С. А. Плетневой) и является весьма характерным для памятников салтовской и родственных ей культур [Плетнева С. А., 1989. С. 78. Рис. 36]. Поясные накладки с поселений Слободка, Торхово, Супруты также имеют многочисленные аналогии на памятниках степного региона [Плетнева С. А., 1967. Рис. 44, 43; 1989. Рис. 36; Афанасьев Г. Е., 1987. Рис. 11, 18; Мажитов Н. А., 1981. Рис. 34, 13, 14; 37, 1; 40, 26; 63, 12]. Серебряная поясная накладка с гравированым орнаментом с Супрутского городища
[78]
(рис. 30, 15) наиболее близка к материалам из погребения 12 Больше-Тиганского могильника и, вероятно, связана с венгерскими древностями 2-й пол. VIII—IX вв. [Халикова Е. А., 1976. С. 177, 178, I Рис. 11, 1—5]. Перечень аналогий указанным выше предметам может быть значительно расширен. Очевидно, они являлись характерными для состава поясных наборов преимущественно IX в. обширной зоны от Урала до Крыма. Некоторые отличия наблюдаются в составе