Встреча с монахами. В беде: катамаран тонет

Пустая келия

Однажды я шел по тропе и увидел, что навстречу идут два человека. Сначала я подумал, что это туристы. Поздоровался, кивнул им головой, они – мне, и мы разошлись. Они пошли вниз, в сторону селения, а я – вверх. Отойдя от них на несколько шагов, я обернулся и посмотрел им вслед. Вижу – у них подобраны волосы. «А-а, – думаю, – так делают священники. Наверное, это монахи». Прошел еще немного: «Нет, – думаю, – надо все-таки с ними переговорить. Такая возможность – и вдруг я пройду мимо». Бросил рюкзак в кусты, догнал их, спрашиваю:

– Ребята, вы верующие?

Они удивились, но ответили утвердительно:

– Верующие.

Я уж не дерзнул задать вопрос напрямую «монахи вы или нет» – и так понял, что монахи. Тогда, не зная, с чего мне начать с ними разговор, спросил, что пришло в голову:

– А вы Юрия знаете?

– Юрия? А ты его знаешь?

Ответить «нет» выглядело бы совсем глупо, говорю:

– Знаю…

– А кого ты еще знаешь?

– Аввакума знаю… того-то, того-то знаю… – и начал перечислять, кого запомнил по рассказу того охотника, с которым недавно шел по тропе.

Братья очень удивились, что какой-то турист знает монахов.

Переговорили мы с ними еще, и они, наверное, поняли, что я иду к Юрию, но плохо знаю дорогу, и потому их спрашиваю. В самом деле: я ведь с рюкзаком шел вверх по направлению к Юриной келье. Тогда они посоветовались между собой, и один пошел вниз по своему маршруту, а другой решил вернуться со мной и пойти проводить меня наверх к Юрию. Но я сказал, что я не один, со мной еще брат, с которым я сюда приехал, и что он сейчас находится за озером на речке. Мой попутчик, которого звали Олегом, подумал и говорит: «Ну, тогда пойдем к вам». И мы пошли в наш балаган.

Когда мы пришли к озеру, было уже темно. Нужно было переправляться, потому что наш с Михаилом балаган находился на другой стороне. Подошли, смотрим: на берегу – туристы. Костер горит, катамаран возле берега на «приколе» стоит, но сами они уже спят. Мы уже не стали их будить, спрашивать разрешения взять катамаран (он все равно был безхозным – для общего пользования[7] ). Отвязали его, сели и поплыли.

Естественно, Олега интересовало, кто мы такие и можно ли нас вести к Юрию. Он начал задавать мне разные вопросы, расспрашивать кто мы, откуда, чем занимаемся, какое образование… – как говорится, выпытывать «паспортные данные». Я понял это и стал уклоняться от ответов. Ну, тоже ведь первый раз его вижу: кто он и что он – не знаю…

И вот когда мы плыли, все наше внимание было сосредоточено на разговоре. А то, как плывет наш катамаран – то туда, то сюда виляет, «восьмерки» выписывает, на это мы не обращали внимания. А, как известно, ночью с гор дует ветер – холодный воздух спускается вниз. И он поднимает на озере волны. И когда наш катамаран подставлял под эти волны свой бок, они перехлестывали через него, и наполняли водой одно из корыт. А поскольку было темно, мы этого не видели. Итак, мы разводили «тра-ля-ля», а одно из корыт наполнялось и наполнялось. По мере того, как оно наполнялось, то опускалось все ниже и ниже, и волны еще больше его заливали. И в один прекрасный момент – «бульк!» – и корыто оказалось под водой. Катамаран резко накренился. Мы – в ужасе… Я сразу же прыгнул в воду. Кричу Олегу:

– Прыгай, потому что потонем совсем!

– А я, – отвечает, – плавать не умею.

– Все равно прыгай, потому что сейчас наполнится второе корыто, и катамаран потонет!

– Как потонет?! У меня там рюкзак, а в нем документы!

– Тогда прыгай!

Делать нечего – прыгнул. Думаю, он же плавать не умеет, говорю:

– Держись за корыто, которое не потонуло.

И вот он держится за корыто, а я толкаю это корыто и Олега, и все, что на катамаране к берегу. Ну, естественно в ботинках, в куртке. Доплыли с катамараном до берега. А берег в том месте глинистый, крутой… на глину встанешь, а она под ногами «едет» (потому что мы ж все мокрые, вода с нас течет)… Долго мы там барахтались, потом все же кое-как вылезли. Но пока мы вылезали, катамаран уплыл – волны отогнали его снова в озеро. Поскольку Олег плавать не умеет, нужно было лезть мне. Я снова бултыхнулся в воду, и туда, к катамарану. Вдруг судорога свела ноги. Я взмолился: «Господи, помоги!» – потому что можно потонуть запросто. Если ноги скорченные, то уже плыть не будешь. Слава Богу, судорога отпустила, я вылез на берег, растер ноги – и обратно в воду. Доплыл до катамарана, притолкал его к берегу. Достали мы из него свои рюкзаки, подняли их немножко наверх и спрятали за каким-то корчем, чтобы не нести ночью. Достали фонарики и пошли, но уже не к нам, а в келью к Олегу, потому что после такого «приключения» продолжать путь к нашему балагану было уже безсмысленно, да и невозможно.

По дороге я рассказал Олегу о себе более подробно. Признался ему, что мы с другом пришли сюда из мира насовсем, хотим здесь жить постоянно, и что нам нужна келия. Тогда Олег понял, что нам не Юрий нужен, а нужна просто келия. И часа в три ночи, когда мы поднялись на поляну, он сказал: «Вот здесь есть пустая келия». Мы ее осмотрели и пошли дальше. Дошли до Олега, обогрелись, обсушились, а утром отправились за рюкзаками.

На новом месте

Без сомнения, это был Промысл Божий. Я был настолько рад случившемуся, что уже не понес свои вещи в наш балаган на речку – оставил их у Олега, а сам отправился порожняком.

Пришел, рассказал Михаилу, что встретился с монахами, что они мне показали пустую келию, и что можно уже переходить туда жить. «Ну, вот, слава Богу, – ответил Михаил, – я так и думал, что Господь нас как-то устроит».

Собрали мы свои пожитки и перешли с речки на новое место.

Пустая келия располагалась на ровной, красивой поляне (раньше в том месте жили приозерные монахини, о которых повествует монах Меркурий). Напротив стояла старая яблоня-дичка, немного в стороне – большая дикая груша. Что касается самой постройки – она находилась в довольно неприглядном состоянии. Но мы и ей были рады, потому что наступала осень, и нужно было как-то определяться на зиму. Давно мы уже задумывались об этом – целлофановый балаган явно не годился для зимовки – ходили по берегам реки, искали место, где можно было бы построить какое-нибудь более подходящее жилье. Но все наши попытки оканчивались неудачами, т.к. берег везде крутой, ровных площадок нет – келии не поставишь. А потому, на фоне всех этих неудач, то, что мы сейчас имели, было для нас просто даром Божиим.

Занялись мы ремонтом своего нового жилища. Стекол в окнах не было. В полу зияли такие большие щели, что во время ненастья оттуда просто «сифонило». Печка хоть и была, но без трубы. Сделали мы все, что смогли. Вместо стекол натянули целлофан. Пол, стены, потолок утеплили мхом и промазали глиной. А трубу за неимением железа соорудили деревянную. И слава Богу – сколько мы там прожили, ни разу она не загорелась.

Пустынное братство

Начали мы постепенно знакомиться с тамошней братией. Недалеко жили два иеромонаха и пять послушников по разным келиям. Узнав о прибытии «новеньких», братья заходили, интересовались: кто мы, откуда. Задавали разные вопросы. Помимо всего прочего, они задали нам главный вопрос:

– Вот вы пришли в пустыню. А есть ли у вас на это благословение?

Мы ответили, что имеем благословение от прозорливого старца Иоанна Почаевского, и в том, что есть воля Божия жить нам в пустыне, не сомневаемся.

– Ну, хорошо, – сказали отцы, – живите. Но с одним условием: вам нужно обязательно съездить в Сухуми к схиархимандриту Серафиму (Романцову), нашему старцу, и взять еще и у него благословение, поскольку он – старец пустыни. Без его благословения вам жить здесь не положено.

Думаю, не лишним будет пояснить причину такого настойчивого требования. Во-первых, в монашеской жизни ничего не предпринимается по своей воле, а только по благословению. А во-вторых, во всяком деле важна традиция. Если это ценно даже по отношению к делам мирским, то тем паче, по отношению к жизни духовной. Пренебрегающие этим важным моментом могут потерпеть ущерб – порой весьма серьезный. Много скорбных примеров в этом отношении знает история Церкви, немало пришлось видеть их и нам на протяжении нашего жительства в пустыне. А потому вполне понятно, почему братья-монахи, подвизающиеся в тех местах, столь ревностно наблюдали за соблюдением этого важного правила.

Вообще традиция монашеского пустынножительства на Кавказе имеет очень древние корни.[8] Но чтобы не вдаваться в глубокую историю, можно лишь сказать, что основное русло кавказского пустынножительства имеет своим происхождением староафонскую традицию. Именно монахи Старого (греческого) Афона возродили в XIX веке в кавказских горах веками существовавшее там отшельничество – один из разновидностей монашеского подвига.

Революция 1917 года и последующие гонения на Церковь не только не ослабили этого направления, но и усилили его. Монахи Ново-Афонской обители (многие – после тюрем и ссылок) окончили дни своей земной жизни в пустыне. Также и многочисленные монастыри Святой Руси, претерпев разрушение от безбожных властей, дали Кавказу немало опытных подвижников, которые, в свою очередь, воспитали несколько новых поколений монахов-отшельников. Наиболее в этом отношении прославились старцы Глинской пустыни. Схиархимандрит Серафим (Романцов) был одним из них. Все благонамеренное пустынное братство объединилось вокруг его старческого руководства, поскольку батюшка был, без сомнения, благодатным старцем и у него имелся большой опыт духовничества. В свое время он был монастырским духовником, а теперь стал «старцем пустыни».