Требовать, чтобы в населенных пунктах местные власти сами арестовывали, уничтожали агитаторов и смутьянов.

3.За укрывательство большевиков, пропагандистов и шаек должна быть беспощадная расправа, которую не производить только в случае, если о появлении этих лиц (шаек) в населенных пунктах было своевременно сообщено ближайшей воинской части, а также о времени ухода этой шайки и направлении ее движения было своевременно донесено войскам. В противном случае на всю деревню налагать денежный штраф, руководителей деревни предавать военно-полевому суду за укрывательство.

4. Производить неожиданные налеты на беспокойные пункты и районы: появление внушительного отряда вызовет перемену настроения в населении.

5. В подчиненных вам частях установить суровую дисциплину и порядок. Никаких незакономерных действий, грабежей, насилий не допускать. С уличенным расправляться на месте, пьянство искоренять, пьянствующих наказывать, отрешать, карать.

6. Начальников, не умеющих держать вверенные им части на должной высоте, отрешать, предавая военно-полевому суду за бездействие власти.

7. Для разведки и связи пользоваться местными жителями, беря заложников. В случае неверных и несвоевременных сведений или измены – заложников казнить, а дома, им принадлежащие, сжигать.При остановках, на ночлегах, при расположении в деревнях части держать сосредоточенными, приспособлять занимаемые помещения к обороне, сторожевое охранение выставлять, держаться принципа качественности, а не численности охранения, при чем должна быть постоянная проверка несения службы; брать заложников из соседних незанятых красными частей селений. Всех способных к боям мужчин собирать в какое-нибудь большое здание, содержать под охраной и надзором на время ночевки, в случае измены, предательства – беспощадная расправа».

3-го апреля правительственные войска заняли Козловку и стояли в ней 5 дней. Обе деревни были сожжены, как и полагалось по приказу адмир. Колчака, повторенному ген. Розановым.

В этих деревнях было: в одной 135 дворов, в другой 200, в две улицы, и свыше 1000 чел. жителей. Это район переселенческий, но уже обжившийся; здесь приходится на 1 хоз. по две-три лошади, столько же крупного скота и по 8-9 голов мелкого; посева по 2-3 дес. на хозяйство. Бросить на произвол судьбы такое имущество не всякий решится, и потому через некоторое время крестьяне стали собираться на пепелище, особенно те, кто не знал за собой никакой вины, чтобы спасти остатки от разгрома. Когда в Ольховке таким путем собралось достаточно народа, казаки созвали сход, согнали на него всех мужчин и расстреляли каждого десятого, а остальных выпороли. То же было сделано и в других деревнях этого района.

Расстрелами и порками усмирение, однако, не ограничивалось, после них начинались еще грабежи. Крестьяне и без того сильно пострадали, так как при сожжении их деревень погибло много имущества, погибли также люди, старики и старухи, не успевшие уйти, сгорело много хлеба, особенно в дд. Лапшихе и Козловке, сгорел, наконец, рабочий скот. Все эти события происходили, как сказано, под самым Ачинском, в Покровской вол., отстоящей от города всего в нескольких часах езды на хорошей лошади (само с. Покровское отстоит от Ачинска в 16 в.). Остальные села – дальше.

Забиралось при этом все, что попадало под руку, не даром приказ ген. Розанова предусматривал вознаграждение лояльных подданных имуществом непокорных. Брали сельскохозяйственные машины, брали и мелкую домашнюю рухлядь, а скот угоняли гуртами. Тех, кто протестовал, обвиняли в сочувствии повстанцам и либо пороли, либо просто убивали, расстреливали.

Таким образом усмиряли крестьян во всех деревнях Ачинского уезда в его северной части. Средствами усмирения являлись: контрибуции, расстрелы, убийства, массовые и одиночные, сожжение деревень общее или частичное, и порка – порка применялась повсеместно. От таких расправ пострадали Больше-Улуйская, Покровская, Ново-Еловская и Ново-Никольская волости.

Усмирители были обычно пьяны, водку привозили из Ачинска. Пьяные насиловали женщин. Награбленное добро, если не оставляли у себя, то продавали ачинским спекулянтам, налетевшим сюда, как воронье на падаль. Торговля шла с большим ажиотажем. Двое ачинских спекулянтов за незаконную скупку отнятого у крестьян скота были оштрафованы ген. Розановым приказом от 12 апр. 1919 г. на 10.000 руб. каждый. По-видимому, они чего-то на поделили с ним. Приказ был напечатан в официальном «Енисейском Вестнике» в пятницу на Пасхе. Сколько спекулянтов оставалось без наказания, об этом там не сообщалось.

Вторым по очереди применением приказов ген. Розанова было введение системы заложничества в красноярской тюрьме и в уездных тюрьмах по губернии. С 17-го апреля приказом ген. Розанова, в виду участившихся случаев нападений, убийств, порчи полотна железной дороги, казенного имущества, грабежа мирного населения, находящиеся в тюрьме большевики и разбойники, – как говорилось в приказе, – объявлены были заложниками. Ген. Розанов постановил, что за каждое преступление, совершенное в данном районе, из местных заложников должны расстреливаться от 3 до 20 человек. Кроме того, лиц, призывающих к ниспровержению существующей власти и так или иначе способствующих преступлениям и бесчинствам мятежников, приказано было предавать военно-полевому суду или расстреливать без суда, в зависимости от важности преступления. /136/

Вскоре начались и самые расстрелы. Так, 29 апреля, «по приказанию Уполномоченного Верховного Правителя по охранению Государственного порядка и общественной безопасности в Енисейской губ. были расстреляны за зверски растерзанного бандами красных прапорщика Вавилова следующие лица: Семененко Александр, Маерчак Виктор, Саломатов Григорий, Бойчук Ян, Левальд Карл, Мариловцев Василий, Нитавский Алексей, Блинов Иван, Коростелев Геннадий, Пепсин Иоганн».

1-го мая снова расстреляны из числа заложников, содержащихся в губернской тюрьме: Петерсон Ольгерд, Менчук, Коншин Иван, Вейман Федор, Иоффе Семен, Боград Яков, Шульц Эрнест, Перенсон Адольф, Станислаус Ян.

Из числа этих лиц Семененко, Маерчак, Коростелев, Петерсон, Боград, Перенсон – являлись крупными деятелями местного большевистского движения, но к крестьянскому движению отношения не имели, да и арестованы они были задолго до того, как это движение началось.

Списки расстреливаемых составлялись в штабе ген. Розанова. На расстрел брали ночью. Обреченных к расстрелу везли связанными в телеге по окрайным улицам города на гору, к кладбищу. В телеге их заставляли ложиться и покрывали сверху брезентом. При расстрелах разыгрывались потрясающие сцены. Большинство умирало спокойно с героизмом. На утро на место казни, которое было всем известно, так просто все это делалось, приходили родственники казненных, разрывали наскоро закопанные могилы и искали трупы близких людей. Мне известны случаи, когда находили.

Почти одновременно с расстрелами заложников в Красноярске приказы ген. Розанова применялись в гор. Енисейске. Енисейск когда-то был столицей золотопромышленного района; теперь это захудалый провинциальный город, в котором насчитывается всего 7-8 тысяч жителей. В феврале 1919 г. Енисейск оказался захваченным повстанцами и оставался в их власти что-то около месяца, кажется, 26 дней, или больше, в точности не помню. Попытки правительственных войск взять город обратно терпели неудачи одна за другой: войска попадали в засады и гибли, жестоко истребляемые повстанцами. У крестьян, живших по тракту на Енисейск, в эту зиму народился особый промысел. «Туда мы возим войска, а оттуда – гробы», – объяснял мне этот вид, заработка один из крестьян.

После месяца или двух господства повстанцы была выбиты из Енисейска ушли в тайгу, откуда и пришли, и в городе снова стала функционировать культурная, а не «разбойничья» власть.

Начали подводить итоги. Оказалось, что за это время в Енисейске погибло около 20 чел. местных обывателей, «буржуев», и оставшихся там офицеров и казаков. Трупы их нашли в одном из подвалов в тюрьме. Трупы были обезображены. Эти итоги несколько всех разочаровали: по Красноярску ходили слухи о гораздо больших жестокостях, проявленных «разбойниками», как это и полагалось разбойникам, да еще не видевшим ничего в жизни, кроме тайги с ее зоологической правдой. Стали подыскивать объяснения, и сошлись на /137/ известии из Енисейска, что там найден список в несколько сот человек, предназначавшихся к уничтожению, но повстанцы своего намерения расстрелять не успели привести в исполнение, хотя времени на это у них, казалось бы, имелось достаточно.

Вскоре после этого в Красноярск стали приходить известия, как ведет себя в Енисейске культурная власть. Ген. Артемьевым был послан из Иркутска приказ с «повелениями» верховного правителя в виде выше цитированной телеграммы от 23 марта. Не важно, знал или не знал Колчак, как эта телеграмма применялась в Енисейске, а важно, что всё делалось там его именем и сообразно его указаниям, присланным через ген. Артемьева. Делалось же следующее: за первое же время число казненных в Енисейске дошло до 700, по официальным данным, имевшимся в моем распоряжении. Так как населения в Енисейске всего 7-8 тыс. (по данным статистики 7033 чел.), то, следовательно, число казненных составляло ровно 10%. Расстреливали, как требовалось «приказом» ген. Розанова, каждого десятого.

Правительственные войска не щадили никого: ни женщин, ни детей, ни тем более мужчин. При расправах сводились личные счеты, людей губили по личной ненависти или из корысти. Для того, чтобы не тратить пуль на расстрелы, придумали новый способ казни, без пролития крови, как во времена средневековой инквизиции, но по иному способу. Занят был Енисейск еще зимой (март в тех краях настоящий зимний месяц), расположен город прямо на реке; на льду – проруби. В эти проруби и сбрасывали людей либо живыми, либо недобитыми. Это называлось отправлять в Туруханск. Штыками и нагайками осужденных на казнь гнали к прорубям и там топили. Над всем городом повисла угроза страшного террора, и никто из самых мирных граждан не мог быть уверен, что не сделается жертвой каких-либо насилий.

Совершенно то же самое происходило в других местах по дороге в Енисейск. Напр., в селе Казачинском было убито свыше 60 чел. (жителей там 1200-1300 чел.), многих точно также сбрасывали под лед. Был случай, когда сбросили туда крестьянку, заподозренную в большевизме, с ребенком на руках. Так с ребенком и сбросили под лед. Это называлось выводить измену «с корнем».

Пускать под лед, это – старая сибирская традиция. В былое время так чаще всего расправлялись со своими жертвами сибирские разбойники на больших дорогах. Теперь эта традиция возродилась снова в Сибири. Она практиковалась в ту зиму не в одном Енисейске, далеком и захудалом городишке, расположенном у входа в тайгу и тундры, не имевшим за собой культурных традиций. Какие культурные традиции могли быть в этом царстве приискового разгула, среди пляски «приваловских миллионов?» Не удивительно, что в нем царили такие поистине жестокие нравы. Но замечательнее всего то, что и в больших сибирских городах, с университетами, музеями, библиотеками, с культурными традициями еще со времен декабристов, напр., в Иркутске, – городе, который не даром называют «Сибирскими Афинами», творилось совершенно тоже самое, что и в Енисейске. В Иркутске это практиковалось зимой 1918 – 1919 г. /138/ при ген. Волкове, посланном туда адмир. Колчаком на правах ген.-губернатора. Ген. Волков известен, как организатор убийства Новоселова в Омске и как один из активных деятелей колчаковского переворота 18 ноября. Он был окружен всегда настоящей бандой офицеров, не гнушавшейся прямыми уголовными разбоями. В Иркутске волковские офицеры просто грабили людей, у которых имелись деньги, и потом топили их на Ангаре подо льдом. Мне известно 11 случаев такого разбоя, установленных официальным расследованием.

Адмир. Колчак на допросе в Иркутске, характеризуя дальневосточную атаманщину, с которой у него отношения были обостренные, указывал между прочим на чисто уголовную деятельность атамана Калмыкова, – «Что касается того, что делал Калмыков, то это были совершенно фантастические истории», – говорил Колчак.

Действительно, там шла напр., правильная охота на торговцев опиумом. Под видом политического ареста выслеживали этих торговцев, захватывали, отбирали опиум, а затем убивали. В случае обнаружения ссылались на то, что это были большевистские агенты и шпионы.

По словам адмир. Колчака имел место, между прочим, такой случай:

«Это случилось за несколько времени до моего отъезда,

– сообщал Колчак,

– Калмыков поймал тогда вблизи пограничной линии шведского или датского подданного, представителя Красного Креста. Он признал его большевистским агентом. Представитель Красного Креста был повешен. У него была отобрана большая сумма денег в несколько тысяч рублей. Требование Хорвата прислать арестованное лицо в Харбин и меры, принятые консулами, ни к чему не привели. Скандал был дикого свойства. Это был форменный случай разбоя».

Адмир. Колчак мог бы быть снисходительнее к Калмыкову. Таких случаев форменного разбоя и при нем самом было сколько угодно в Сибири. Этим занимались не только офицеры ген. Волкова в Иркутске, но и отряд Анненкова в Семипалатинске.

На Ангаре и на Енисее зимою спускали под лед, очень часто просто с целью грабежа. На третьей великой сибирской реке, на Оби, наблюдалась несколько иная картина. Здесь рубили головы. Считалось большим искусством одним ударом отрубить голову. Рубили – саблями. Летом 1919 г., в районе Усть-Чарышской пристани, на Оби, на пароходе, служившем карательному отряду, приговоренных ставили на самый край борта, заставляли нагибать голову над водой и срубали ее ударом сабли. Труп и голова падали в реку.

Иногда забавлялись, говорили, напр., приговоренному:
– Сними носки-то.

И когда он наклонялся, все было кончено.

Рубили головы, впрочем, и на Енисее. Так был казнен в том же Енисейске тем же летом 1919 г. некто Асинский, бывший политический ссыльный, много перенесший за время революции. Его судьба была исключительно печальна.

По дороге в тот же Енисейск, на тракту есть село Большая Мурта. Крестьяне из Большой Мурты рассказывали мне, как у них было расстреляно /139/ около 40 чел., как их сбросили в общую могилу и стали закапывать. Совсем уж закопали, но земля начала шевелиться: закопали еще живых.

Я не знаю, какая это казнь, с пролитием крови или без пролития.

Все эти репрессии уже к весне 1919 г. стали такими многочисленными, число пострадавших от них стало столь заметным, что даже среди власть имущих появилось желание каким-либо способом смягчить этот варварский режим. В этом отношении следует отметить «Приказ» по войскам сибирской армии от 6 мая 1919 г. за № 275, изданный ген. Гайдой в Екатеринбурге. В приказе между прочим читаем:

«Официальные донесения и жалобы обиженных и пострадавших указывают, что самочинные расправы, порки, расстрелы и даже карательные экспедиции, чинимые представителями власти, к сожалению, не прекращаются».

Далее ген. Ганда говорит:

«Всех, кто будет самочинно производить экзекуции, расправы и расстрелы, я буду предавать военно-полевому суду как за истязание и обыкновенное убийство».

Приказ этот был издан в прифронтовой полосе. Лучше всего, что в тылу он был запрещен к опубликованию, хотя осуждал он только «самочинные» расправы – не больше. В Красноярске, напр., его не пропустила военная цензура.

Через полгода после ген. Гайды, когда самого ген. Гайды уже не было давно на фронте, с таким же совершенно официальным осуждением самочинных расправ и порок выступил ген. Дидерихс, назначенный тогда нач. штаба верховного главнокомандующего.

«Имеющиеся в моем распоряжении данные свидетельствуют о том,

– говорит он,
– что начальники отрядов, действующих на территории тыла по водворению государственного порядка, не всегда оказываются на высоте своего служебного долга по отношению к мирному населению; проявляемые чинами отрядов насилия, жестокости над мирными жителями, незаконное и несправедливое отношение к ним, постоянные нарушения их имущественных прав, некоторыми начальниками не только не пресекаются, но даже поощряются, при чем зачастую и сами начальники допускают такое же отношение к мирному населению, санкционируя этим преступления подчиненных».

Далее Дидерихс, между прочим, требует:

«не допускать намеренного в виде кары сжигания деревень, как меры, приносящей при условии непричастности к восстанию, хотя бы небольшой частя населения деревни, лишь вред общегосударственному делу». (Приказ за № 7437 от 12 окт. 1919 г.)

Необходимо опять-таки отметить здесь, что первая из приведенных цитат не была пропущена военной цензурой и приказ вышел с пробелами, с так называемой, цензурной плешью[11]. Что касается второй цитаты о сжигании деревень и пр., то ген. Дидерихс, очевидно, в этом случае не знал, на кого он /140/ метил и в кого попадал своим осуждением. Если бы он это знал, то, вероятно, был бы в своих суждениях несколько осторожнее.

Но оба приведенные приказа в одном отношении одинаково характерны: они показывают, что в нарисованной нами выше картине правительственной борьбы с крестьянством нет ни одной капли преувеличения. Всё то, что мы видели выше, всё это никого не удивляло, и всё это было настоящим бытовым явлением. Это были те ежедневные, постоянно повторявшиеся истории, которые уже прискучили и мало кого волновали. Если уж генералы в приказах заговорили о них с осуждением, значит они набили оскомину. Нервы у всех притупились и плохо реагировали на эти ужасы жизни. И только иногда в эту сонную жизнь врывались такие потрясающие по своему драматизму события, что встряхивали даже привычных ко всему сибиряков. Одну из подобных историй я подробно, на ряду с вышеприведенными фактами, рассказал проф. Персу. Так же подробно я хочу воспроизвести ее здесь.

Ко времени приезда Павлу в Красноярск, в начале мая 1919 г., политика ген. Розанова дошла до своего апогея. Еще в апреле ген. Розанов ввел в губернии институт заложников:всех арестованных по тюрьмам всей губернии он объявил ответственными за действия партизан и на каждое их выступление в районе железнодорожной линии отвечал расстрелами заключенных по 10-12 человек сразу. Эти расстрелы, как кошмар, повисли над Красноярском и наводили панику на все слои городского населения. Красноярск не столь большой город, чтобы в нем можно было производить такие избиения тайно и крадучись, да таиться и не входило в расчеты ген. Розанова и его штаба. О своих расстрелах штаб ген. Розанова публиковал в газетах и не только не скрывал своих распоряжений, но даже бравировал ими. Вместе с тем бессмысленность их была столь очевидна, что эти репрессии не находили защитников даже среди власть имущих.

Так составился мой доклад, - «Приказ полк. Прхала и мирное население Енисейской губ.», поданный мной ему 12 мая 1919 г. и вызвавший с его стороны попытку принять против меня репрессивные меры.

Смысл доклада сводился в общем к тому, что всякого рода насилия над мирным населением и разного рода «злодейские покушения», как выражался сам полк. Прхала, производятся у нас не только какими-либо разбойными бандами а - прежде всего - агентами самого правительства.

«Мирное и благонамеренное население Енисейской губ. страдает в настоящее время,

- говорится в заключительной части моего доклада

- от насилий и злодейских покушений на его жизнь не только со стороны каких-либо разбойничьих банд, а - и это особенно важно - со стороны агентов правительственной власти и руководимых ими карательных отрядов так называемого особого назначения.Этот основной факт полк. Прхала в своем приказе не учел и, если он не станет и дальше его учитывать, то он может еще больше уничтожить в ней деревень, и еще больше залить страну кровью, чем она залита кровью до сего времени отрядами особого назначения, но он не даст ей мира и, не дав мира, поставит свои войска в совершенно безвыходное положение».

Дальше говорится, однако, что, если полк. Прхала действительно озабочен тем, чтобы дать обеспечение мирному населению от насилий и злодейских /173/ покушений над ним с чьей бы то ни было стороны, то он должен, прежде всего, на всей линии железной дороги ввести полную дисциплину во все находящиеся там войска и во все отряды особого назначения.

«Он должен сделать так, чтобы со стороны этих войск не наносилось мирному и благонамеренному населению никаких насилий и не производилось никакого, а тем более «злодейского» покушения на его жизнь».

Если бы полк. Прхала попробовал выполнить хоть часть такой, в сущности чрезвычайно скромной и умеренной, программы, он бы вошел в такой конфликт не только с ген. Розановым, деятельность которого в моем докладе была подробно освещена, как воистину «злодейская», на основании тех же фактов, какие я приводил в беседе с проф. Персом, - но и с самим Колчаком. А этот конфликт помог бы быстро чехословацкой армии найти выход из переживаемого ею кризиса и дал бы ей возможность без жгучего стыда за свою роль в Сибири уйти домой на родину[6].

Морис Жанен. Отрывки из моего сибирского дневника


Перепечатано с некоторыми сокращениями из общественно-литературного и научно-публицистического журнала «Сибирские огни» № 4. 1927 г. Новосибирск. Впервые эти отрывки из дневника М. Жанена были опубликованы в парижском журнале «Славянский мир». № 12 за 1924 г. и №№ 3 и 4 за 1925 г.

10 апреля. Дутов явился к завтраку в сопровождении киргизской охраны, одетой в меховые шапки и малиновые мундиры. Это любопытная физиономия: средний рост, бритый, круглая фигура, волосы острижены под гребенку, хитрые, живые глаза, умеет держать себя, прозорливый ум. Я не знаю, насколько он сведущ в военной тактике, но он должен уметь захватывать своих людей на сходах, дорогих сердцу казаков. Этим я объясняю себе его влияние. Он рассказывает нам о своих битвах во время революции, о своих партизанских операциях и о своем обратном наступлении после того, как большевики отбросили его в пустыню. Он просит у меня поддержки, чтобы обезопасить дальнейшую судьбу своей армии, так как думает, что его снимут с командования. Он говорит, что это ему безразлично, но важно, чтобы его казаки остались вместе и отдельным корпусом дошли до Москвы. Он рассказывает нам, между прочим, о своих расправах с железнодорожниками, более или менее сочувствующими большевикам. Он не колебался в таких случаях. Когда саботажник-кочегар заморозил паровоз, то он приказал привязать кочегара к паровозу и тот замерз тут же. За подобный же проступок машинист был повешен на трубе паровоза.

1 июня. У меня завтракал Будберг, новый военный министр. Его долгое пребывание в Сибири заставляет считаться с его взглядами на эту страну.

Он открыто заявляет, что затруднения происходят вследствие неправильной ориентации офицеров и правителей. Коренные сибиряки (а отчасти также и те, которые долго живут здесь) имеют независимый характер, передовые убеждения, но не являются большевиками, тем более, что им хорошо живется.Результат патриархального обращения офицеров с солдатами, которых они теперь снова принялись бить, самый отрицательный. Солдаты дают ответ револьверами и ножами.Сибиряки не любят также, чтобы задевали их жен. Беспорядки на Дальнем Востоке объясняются зверствами агентов правительства во Владивостоке и окрестностях. Эти агенты восстановили все население, обращаясь с ними, как при старом режиме. Не лучше и внутри страны, где оно видит власть только в лице военных, которые грабят и отягощают его реквизициями, а население и без того пострадало от большевиков и сейчас находится у последней черты. Необходимо, чтобы правительство показало себя в другом свете.

30 июня. Отъезд в 15 часов 30 минут. Остановка в Канске. Кроме чехов я нахожу Красильникова с пикетом своих казаков. Он, неоспоримо, имеет великолепную голову солдафона. Его стадо грабит сильнее, чем повстанцы, которых называют большевиками, и крестьяне считают, что последние лучше дисциплинированы. В одной деревне большевик, изнасиловавший учительницу, был присужден к смертной казни, но когда пришли люди Красильникова, они безнаказанно разграбили все дочиста. В Канскебеззаботно расстреливали людей, все преступление которых заключалось только в нежелании отдать свои деньги.

5 июля. Три русских офицера, вернувшихся из Константинополя, рассказывают мне массу интересных, но печальных фактов. Неприятные вести из Одессы, где русским комендантом города был назначен Гришин-Алмазов, каналья, готовый на все, что угодно. Кровавая реакция в Одессе и Киеве, с расстрелами под сурдинку. Все это вызвало общее недовольство и те люди, которые сначала приветствовали нас, теперь стали большевиками. Конфликт между Деникиным и генералом Франше д’Эспере[8]. Они полагают, что можно было использовать людей Петлюры для формирования войск против нас. Там, как и здесь, все было использовано нашими врагами и нашими союзниками. Франкофобское настроение в армии Деникина: — Французские кепи на юге России вызывают недоброжелательное отношение, — сказал один из них. Эти слова приписываются не Деникину, который не слишком много занимается политикой, а Лукомскому, Драгомирову и Романовскому[9]. Это, разумеется, осложняется германофильством. Они рассказывают о пребывании в течение нескольких дней в Екатеринбурге высокого представителя главного немецкого штаба.

Итогом всего этого является общее положение. Административные расправы, произвел и зверства полиции вызывают в стране большое озлобление, усугубляющееся тем, что со времени царизма Сибирь вообще держалась левых взглядов.

2 августа. Сегодня утром, на квартире Нокса, Родзянко[10] высказал мне соображения не менее жесткие, чем мои. Здесь — сказал он — нет джентльменов. Он с негодованием рассказывает историю батальона, отправленного на-днях из Томска на фронт для подкрепления. В Омске солдаты отказались добровольно итти на фронт, требуя припасов, так как долгое время находились без пищи. На глазах возмущенного Гемпширского полка солдаты были разоружены и над ними учинена расправа. Днем в приказе генерала Матковского было изложено все происшедшее и в заключение сказано: «Расстреляно двадцать. Бог еще с нами! Ура...»

Тогда я сказал русским, что 6 мартагенерал Розанов издал в Красноярске приказ, гласящий, что за всякое нападение на железнодорожный путь ответственность будет возлагаться на политических заключенных, содержащихся в городских тюрьмах, и известное число их будет повешено.

Несмотря на то, что в своих действиях я руководился полученными мною инструкциями, все же чувствую угрызение совести за то, что даже косвенно поддерживал это правительство. Я видел его ошибки и преступления, я предвидел падение и тем не менее избегал мысли о его свержении, а это можно было бы сделать. Драгомиров прав: «Солдат должен уметь не повиноваться...»

25 ноября. Вот текст чехословацкого меморандума, расклеенного на вокзалах. Я уже давно говорил то же самое, но сейчас опасаюсь, как бы этот меморандум не послужил/133/ помехой для нашего размещения на Дальнем Востоке.

Текст меморандума:


«Невыносимое состояние, в каком находятся наша армия, вынуждает вас обратиться к союзным державам с просьбой о совете, каким образом чехословацкая армия могла бы обеспечить собственную безопасность и свободное возвращение на родину, вопрос о чем разрешен с согласия всех союзных держав. Войско наше согласно было охранять магистраль и пути сообщений в определенном ему районе и задачу эту исполняло вполне добросовестно. В настоящий момент пребывание нашего войска на магистрали и охрана ее становится невозможными просто по причине бесцельности, равно как и вследствие самых элементарных требований справедливости и гуманности. Охраняя железную дорогу и поддерживая в стране порядок, войско наше вынуждено сохранять то состояние полного произвола и беззакония, которое здесь воцарилось.Под защитой чехословацких штыков местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление, и ответственность за все перед судом народов всего мира ложится на вас: почему мы, имея военную силу, не воспротивились этому беззаконию. Такая наша пассивность является прямым следствием принципа нашего нейтралитета и невмешательства во внутренние русские дела, и она - то есть причина того, что мы, соблюдая полную лояльность против воли своей становимся соучастниками преступлений. Извещая об этом представителей союзных держав, мы считаем необходимым, чтобы они всеми средствами постарались довести до всеобщего сведения народов всего мира, в каком морально-трагическом положении очутилась чехословацкая армия и каковы причины этого. Мы сами не видим иного выхода из этого положения, как лишь в немедленном возвращении домой из этой страны, которая была поручена нашей охране, и в том, чтобы до осуществления этого возвращения нам было предоставлена свобода к воспрепятствованию бесправия и преступлений, с какой бы стороны они ни исходили».

13 ноября 1919 г. Иркутск.
Б. Павлу, д-р Гирса».


26 ноября. Остановились в полдень в Канске. Командир 9-го чехословацкого полка подтверждает нам то, что говорил красноярский губернатор и Марковский, но возлагает большую часть ответственности на последнего и на Орлова, командующего русскими войсками. Казаки Красильникова грабят все до женской одежды включительно, которую они продают на рынке. Выведенные из себя /134/крестьяне обольшевизировались, несмотря на то, что единственной мыслью их было оставаться в покое и не драться.

Иркутск. 11 декабря. Адмирал одержим манией величия и наивным лукавством умопомешанного. Известно, что он вел по прямому проводу переговоры с Семеновым, побуждая его двинуться сюда, чтобы повесить министров, обещая ему даже часть вагонов с золотом, которые он за собой тащит.

В настоящее время мы посреди врагов: на японцев нельзя рассчитывать, а Семенов занял угрожающую позицию. Чехи отражают на протяжении 2.000 километров атаки красных, которые заставили сдаться поляков; арьергард дерется в трудных условиях, не хватает ни паровозов ни угля. Вокруг Байкальского озера резня шла во всю, тридцать один заложник были сброшены в воду. Банды Семенова продолжают убивать и грабить.

Впрочем, чувства, которые, как я сказал выше, воодушевляли чехов, разделялись всеми прозорливыми и свободомыслящими людьми, которые видели преступления, ложившиеся на ответственность омского правительства; длинный ряд убийств, который развертывался, начиная с уфимских учредиловцев в декабре 1918 г. до иркутских заложников, утопленных в Байкале в январе 1920 г.; /143/ бесстыдное взяточничество министров и их свиты; кражи интендантства и администрации, мотовство генералов, грабежи, жертвой которых являлось трепещущее население, полицейские зверства, возведенные в систему, и, наконец, преследование всех; тех, кого подозревали в несочувствии правительству и которых причисляли по этой причине к большевикам.

Мои офицеры признавались мне, что онипротив воли поддерживают такой режим, и один из них в моем присутствии сказал в посольстве С. штатов, что принадлежал к семье, в которой приверженность к законной власти является наследственной, но, будь он сибиряк, то предпочел бы Колчаку большевиков. Я сам, ничем не способствовавший возвышению последнего, спрашивал себя не раз, не ложится ли на меня ответственность, за преступления /144/, совершаемые ежедневно, в связи с той косвенной поддержкой, которая дала омскому правительству возможность существовать.

Книга погромов(фрагменты)


№ 53. Запись представителями Харьковской еврейской общины свидетельств жертв насилия со стороны военнослужащих Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) в июне—июле 1919 г. в г. Харькове

№ 54. Запись представителями Харьковской еврейской общины свидетельств очевидцев о расстрелах подразделениями ВСЮР в июне—июле 1919 г. в г. Харькове


№ 55. Запись представителями Харьковской еврейской общины свидетельства очевидца об эксцессах со стороны военнослужащих ВСЮР в м. Михайловка Лебединского уезда Харьковской губ. в июле 1919 г.

№ 56. Запись представителем Харьковской еврейской общины свидетельства неустановленного лица о грабежах и насилиях на ст. Лозовая подразделениями ВСЮР в июле 1919 г.

№ 62. Сообщение свидетельницы П. О. Таслицкой представителю Евобщесткома о погроме отрядом генерала Шкуро в г. Екатеринославе в начале июля 1919 г.

№ 71. Запись рассказа свидетеля П.Л. Пилявского представителем Всеукревобщесткома о погроме в с. Софиевка Екатеринославской губ. частями генерала Шкуро в июле 1919 г.

№ 74. Приказ главнокомандующего Добровольческой армией генерал-лейтенанта В.З. Май-Маевского № 302 о недопустимости притеснений на национальной и другой почве

№ 75. Из дневника очевидца П. Дейчмана о погромах в г. Кременчуге Полтавской губ. частями ВСЮР в августе 1919 г.

№ 76. Запись сообщения свидетельницы С.Л. Беккер уполномоченным Редакционной коллегии о погроме частями ВСЮР в г. Черкассы Киевской губ. 16—21 августа 1919 г.

№ 83. Запись сообщения неустановленного лица представителем Редакционной коллегии об убийстве прапорщика М. Панича 31 августа в г. Киеве

№ 84. Письмо неустановленного лица Главнокомандующему ВСЮР генералу А.И. Деникину о погромах в гг. Елисаветполе и Бкатеринославе в июле—августе 1919 г.

№ 85. Запись сообщения неустановленного лица представителем Редакционной коллегии о погромах подразделениями ВСЮР в с. Колид-Балод Херсонской губ. и железнодорожных станциях на пути в г. Киев в августе—сентябре 1919 г.

№ 86. Сводка материалов Редакционной коллегии о погромах в г. Елисаветграде и населенных пунктах Елисаветградского уезда Николаевской губ. в январе—сентябре 1919 г.

№ 89. Доклад сотрудника Редакционной коллегии X. Гофмана о погромах в м. Фастов Киевской губ. в августе—сентябре 1919 г.

№ 57. Запись представителем Харьковской еврейской общины свидетельства неустановленного лица о взятии заложников подразделениями ВСЮР в г. Валки Харьковской губ. в июле 1919 г.

№ 90. Из письма главы фастовского комитета помощи погромленным Э. Гуртового члену комитета Л. Годику о погроме в м. Фастов Киевской губ. в августе—сентябре 1919 г.

№ 91. Приказ военной комендатуры ВСЮР в м. Фастов Киевской губ. № 2 о поддержании порядка после погромов

№ 92. Сообщение представителя Отдела помощи погромленным при РОКК на Украине Г.И. Рабиновича Редакционной коллегии о последствиях погрома в м. Фастов Киевской губ. в сентябре 1919 г.

№ 93. Прошение отставного прапорщика А.-Х.Р. Шафира Главнокомандующему ВСЮР А.И. Деникину о выдаче документов для отъезда за границу

№ 94. Сообщение свидетеля Н.А. Сулковского представителю ЦК помощи пострадавшим от погромов об учиненных подразделениями ВСЮР в м. Поволочи Сквирского уезда Киевской губ. погромах в сентябре 1919 г.

№ 95. Обращение еврейской общины м. Паволочи Сквирского уезда Киевской губ. в совет Киевской еврейской общины о материальной помощи после сентябрьского погрома 1919 г.

№ 96 Сводка материалов Отдела помощи погромленным при РОКК на Украине о погромах отрядом атамана С. Дьякова в м. Германовка Киевского уезда 28 августа и 15—18 сентября 1919 г.

№ 103 Запись сообщения свидетельницы М. Шейнкерн представителем Редакционной коллегии Б. Вестом о погроме частями ВСЮР на ст. Попельня Юго-Западной железной дороги в сентябре 1919 г.

№ 105 Из сводки материалов Отдела помощи погромленным при РОКК на Украине о судьбе его сотрудников в период событий августа-октября 1919 г. в г. Киеве

№ 106 Из сводного доклада Редакционной коллегии о событиях в г. Киеве в сентябре, 14—18 октября 1919 г.

№ 107 Запись рассказа гимназистки А. Тейтельбаум представителем Редакционной коллегии о событиях в г. Киеве 19 октября 1919 г.

№ 109 Из сводки материалов о событиях в г. Киеве в октябре 1919 г., собранных Отделом помощи погромленным при РОКК на Украине

№ 112 Письмо упо

Наши рекомендации