Виды и соотношение источников международного частного права

В настоящее время под источниками права в юридико-техническом смысле в общей теории права, как правило, понимается совокупность форм и средств внешнего выражения и закрепления правовых норм. Другими словами, это те национальные законы, подзаконные нормативные правовые документы, международные договоры и акты неписаного права, которые содержат нормы, регулирующие МННО.

Если обобщить все мнения, которые высказывались и высказываются сегодня в литературе по МЧП относительно видов источников МЧП, то в их перечень следовало бы включить:

· внутреннее законодательство государств;

· международные договоры;

· судебные прецеденты;

· международные и внутригосударственные правовые обычаи и обычаи делового оборота;

· правовую доктрину;

· право, творимое самими участниками общественных отношений.

Однако, на наш взгляд, не все вышеназванные категории действительно можно отнести к числу источников МЧП. Поэтому, не вдаваясь в подробности характеристики их содержания, остановимся предварительно на анализе сущностной основы и способности указанных образований непосредственно регулировать правовыми средствами невластные отношения в международной сфере.

Характер содержания МЧП как полисистемного комплекса, объединяющего в себе нормы национальных систем права и международного публичного права, предопределяет двойственность его источников. Ими, прежде всего, являются акты внутреннего законодательства государств и международные договоры, а также национальные и международно-правовые обычаи, которые практически повсеместно признаются основными источниками права в своих правовых системах.

Вместе с тем нельзя не отметить довольно широкое распространение в нашей стране точки зрения о том, что международные договоры и обычаи не являются источниками МЧП, так как само МЧП — это не более чем «элемент системы национального права», источниками которого могут выступать только национальные нормативные юридические документы: законы и подзаконные акты.

Так, в частности, Г. К. Дмитриева отмечает, что «для осуществления норм международных договоров им следует придать силу национального права. Это сделает их юридически обязательными для участников частноправовых отношений. Юридический механизм данного процесса предусматривается внутренним правом государства и обычно именуется трансформацией международно-правовых норм в национально-правовые»[28]

Казалось бы, ошибочность теории «трансформации» должна со всей очевидностью вытекать из положений ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации 1993 г., которая определяет, что «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Однако сторонники указанной выше концепции полагают, что итогом применения таких норм является не возможность непосредственного применения международных договоров к отношениям с участием частных субъектов, а придание им юридической силы национальных правовых норм российского права.

Попробуем разобраться в существе этих тезисов более подробно. В отечественной правовой доктрине положение о самостоятельности и неподчиненности друг другу международного и внутригосударственного права является общепризнанным. Как правило, не вызывает никаких возражений и утверждение о том, что внутригосударственный закон или иной правовой акт государственной власти не может быть непосредственным источником международного права, равно как и международный договор или международно-правовой обычай ни при каких обстоятельствах не могут быть непосредственными источниками внутригосударственного права[29]. Указанные предпосылки, однако, с нашей точки зрения, отнюдь не являются достаточным основанием для принципиального заявления о невозможности непосредственного регулирующего воздействия международно-правовых норм на поведение субъектов российского права, с которым выступают сторонники теории трансформации.

Принцип верховенства государственной власти не означает, что в рамках границ соответствующей страны может действовать только один правовой регулятор — национальное право. Суть проблемы, поэтому, заключается не в том, что международно-правовая норма в силу своей природы и предназначения не в состоянии выступать в качестве регулятора отношений на внутригосударственном уровне, как это утверждают «трансформисты», а в том, допускает или не допускает соответствующее государство ее действие в таком качестве. На наш взгляд, международные договоры и обычаи способны выступать в качестве источников норм, непосредственно регулирующих отношения между национально-правовыми субъектами различных государств или даже одной страны в тех случаях, когда это санкционировано соответствующим государством[30].

Положения ч. 4 ст. 15 Конституции РФ как раз и являются примером такого рода «санкции» генерального характера. Ведь если внимательно проанализировать ее текст, то нетрудно заметить, что в нем международные договоры и общепризнанные принципы и нормы международного права объявляются частью не «системы права», а «правовой системы» России, т. е. включаются в состав нормативных правовых регуляторов, действующих на территории нашей страны, а не источников российского права[31].

Как совершенно справедливо указывает Г. В. Игнатенко, указанная формулировка Конституции РФ «дает основания для такой «прописки» общепризнанных принципов и норм и международных договоров Российской Федерации в российской правовой системе, при которой эти принципы, нормы, договоры, не вторгаясь прямо во внутригосударственный нормативный комплекс, в российское законодательство, взаимодействуют с ним в правоотношениях, в правоприменительном процессе, в структуре правопорядка»[32].

Правильность подобной трактовки конституционных положений можно проиллюстрировать на примере п. 3 ст. 5 Федерального закона от 15 июля 1995 г. «О международных договорах Российской Федерации» (далее — Закон о международных договорах), который предусматривает, что «положения официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно (курсив мой. — В. Г.). Для осуществления иных положений международных договоров Российской Федерации принимаются соответствующие правовые акты».

Подобное нормативное предписание содержится и в п. 2 ст. 7 части первой Гражданского кодекса РФ 1994 г., устанавливающем, что международные договоры РФ применяются к отношениям, регулируемым Кодексом, «непосредственно (курсив мой. — В. Г.), кроме случаев, когда из международного договора следует, что для его применения требуется издание внутригосударственного акта». Во всех указанных примерах, по нашему мнению, нормы национального права России «разрешают» применение положений международных договоров в сфере действия государственного суверенитета РФ, а не «превращают» их в нормы внутреннего права нашей страны.

В тех случаях, когда внутригосударственное право санкционирует применение правил международных договоров для регулирования общественных отношений, субъектами которых могут быть физические либо юридические лица, возникает проблема так называемых самоисполнимых и несамоисполнимых договоров или их отдельных положений.

Нормы самоисполнимых договоров в силу их детальной проработанности и завершенности могут применяться для регулирования соответствующих общественных отношений без каких-либо конкретизирующих и дополняющих их норм. Практика зарубежных государств, конституции которых объявляют международные договоры частью права страны или даже выше его (США, Франция, Германия, Испания и др.), показывает, что самоисполнимыми, как правило, являются договоры, регулирующие отношения между национально-правовыми субъектами различной государственной принадлежности, т. е. договоры, являющиеся источниками МЧП.

Несамоисполнимый договор, даже если государство санкционирует применение его правил внутри страны, требует для своего исполнения наличия акта внутригосударственного нормотворчества, конкретизирующего положения соответствующего документа. Именно о таких внутренних актах шла речь в приведенных выше статьях ГК РФ и Закона о международных договорах. Необходимость их принятия объясняется тем, что несамоисполнимые международные договоры, как правило, имеют общий характер и определяют известные рамки, масштабы поведения, в пределах которых сами государства устанавливают права и обязанности субъектов национального права. Такие соглашения обычно принимаются в целях достижения определенного урегулирования отношений внутри страны (например, в области обеспечения и соблюдения прав и свобод человека) и не предназначены для регулирования МННО.

Вышеизложенное позволяет сделать вывод, что международные договоры и общепризнанные принципы и нормы международного права, наряду с актами национального законодательства отдельных государств, относятся к числу источников МЧП и способны непосредственно регулировать международные немежгосударственные невластные отношения. Поэтому они должны восприниматься и использоваться в этом качестве всеми физическими, юридическими лицами, государственными и общественными органами и организациями.

Необходимо также отметить, что законодательством Российской Федерации установлен принцип приоритетного применения положений международных договоров. Это означает, что в случае если международным договором нашей страны установлены иные правила, чем предусмотренные законодательством РФ, то применяются правила международного договора. Данный факт лишний раз подчеркивает необходимость тщательного изучения и анализа «международной составляющей» МЧП в процессе осуществления любого вида деятельности, выходящего за рамки границ одного государства.

В странах общего (англосаксонского) права, к числу которых можно отнести Великобританию, США, Канаду, Австралию, Новую Зеландию и некоторые другие государства, в качестве источников МЧП, наряду с международными договорами и национальным законодательством, признаются также судебные прецеденты. Под ними в теории права обычно понимают решения судов, вынесенные по конкретному делу и являющиеся обязательными для данных судебных органов, а также для всех судов низшей инстанции при рассмотрении ими аналогичных дел в дальнейшем. В таких странах, как Великобритания и США, судебные прецеденты играют даже более существенную роль, чем акты писаного права. В этих государствах положения законов и подзаконных актов могут изменяться или отменяться судебными решениями.

В странах континентальной системы права, в том числе и в России, прецеденты не являются источниками права. В этих государствах судебная власть не обладает полномочием принимать юридически обязательные нормативные положения, а решения судебных органов обязательны только для тех дел, по которым они вынесены. В то же время, судебная практика в странах континентальной системы играет существенную роль в вопросах уяснения содержания, правильного применения и толкования правовых норм в процессе их реализации.

Некоторые авторы к числу источников МЧП относят также правовую доктрину— научные труды и высказывания пользующихся известностью и авторитетом ученых-юристов. Сторонники этой точки зрения утверждают, что в сфере МЧП значительно чаще, чем в рамках других нормативных правовых образований, возникает необходимость применения аналогии закона и аналогии права. Данный процесс практически всегда происходит на основе и в рамках концепций и схем, разрабатываемых не на законодательном, а на доктринальном уровне. Все это, по их мнению, предопределяет безусловную практическую значимость соответствующих теоретических конструкций в МЧП.

Принципиальная справедливость этих соображений, тем не менее, на наш взгляд, не дает достаточных оснований для отнесения доктрины к числу источников МЧП. Всякое теоретическое суждение, не воспринятое в рамках законодательного акта, международного соглашения или обычая, не может оказывать обязывающего воздействия на поведение субъектов правоотношения или деятельность правоприменительных органов. Доктринальные исследования любого уровня и качества всегда представляют собой только личное мнение отдельных авторов и не имеют юридически обязательной силы. Поэтому они могут играть лишь вспомогательную роль в процессе уяснения содержания и применения конкретных принципов и норм права.

Нет никаких оснований для определения в качестве источника МЧП и так называемого права, творимого участниками правоотношений. Речь в данном случае идет преимущественно о правилах поведения, разрабатываемых субъектами внешнеэкономических сделок на основе соглашения между ними и закрепляемых в соответствующих контрактах[33]. Такие соглашения, дополняя положения нормативных правовых актов, более детально определяют содержание прав и обязанностей сторон сделки, процедуру их реализации, форму и порядок осуществления расчетов между контрагентами, виды и объем их ответственности и т. д.

Сторонники придания подобным «актам автономной воли субъектов правоотношений» силы правовых норм указывают, что они оказывают безусловное регулятивно обязывающее воздействие на поведение участников сделки, и что факт соблюдения или несоблюдения контрактных положений будет, в конечном счете, определять правомерность или противоправность действий, совершаемых сторонами договора.

Между тем хорошо известно, что в основе происхождения любой нормы права лежит государственно-властное веление, а не соглашение частных лиц. Именно государственная воля придает правовой норме общеобязательный характер и обуславливает ее способность многократно регулировать сходные общественные отношения, возникающие между различными субъектами. Действие же регулятивных правил поведения, разрабатываемых сторонами сделки, является обязательным только для самих сторон. Кроме того, оно ограничено предметом и сроками действия соответствующего договора. Необходимо помнить, что «нормотворческая деятельность» субъектов правоотношений всегда совершается на основе, в рамках, с санкции и во исполнение права, а не наоборот. Поэтому соглашение сторон внешнеэкономической сделки, например, о содержании и порядке реализации их взаимных прав и обязанностей, будет оказывать регулятивное воздействие на поведение соответствующих субъектов МЧП лишь постольку и в тех пределах, поскольку это будет санкционировано и определено положениями законодательных актов и международных договоров.

«Одно из констатируемых в отечественной доктрине различий между юридическими нормами и, в частности, условиями договора состоит в том, — подчеркивает И. С. Зыкин, — что первые носят характер общего правила, в то время как вторые представляют собой индивидуальное регулирование. К последнему, наряду с договорами, односторонними сделками, относят и индивидуальные акты органов государственного управления, акты юрисдикционных органов»[34]. Как совершенно справедливо отмечает С. С. Алексеев, они «служат основанием для возникновения последствий, предусмотренных в нормах права, и в то же время в индивидуальном поднормативном порядке частично регламентируют содержание данных отношений»[35].

Все вышеизложенное позволяет отнести к числу источников МЧП внутреннее законодательство государств, международные договоры, судебные прецеденты (для стран англосаксонской системы права), а также внутригосударственные и международно-правовые обычаи.

Удельный вес различных источников МЧП в правовых системах государств неодинаков. Он зависит от многих факторов, в числе важнейших из которых следует выделить исторические традиции развития правовых институтов и правовой культуры, а также национальные особенности правотворческой и правоприменительной деятельности той или иной страны. Справедливость такого утверждения нетрудно проследить при более детальном анализе классификации, основных разновидностей и содержания отдельных видов источников МЧП.