Часть третья. пиратский корабль 1 страница

Глава 1

На следующий день Анжелика, рано проснувшись и будучи не в состоянии снова уснуть, решила пойти пособирать мидии в расщелинах скал, из которых после отлива ушла вода. На одном из ближайших берегов она увидела стадо тюленей, которые вели себя очень возбужденно и издавали пронзительные крики, подхватываемые эхом в глубине бухты.

Молодая женщина решила пойти посмотреть, что там произошло. Обычно эти животные ведут себя спокойно и мирно. Неуклюжие и тяжеловатые на берегу, их темные и блестящие тела демонстрируют изумительную гибкость, когда тюлени резвятся на искрящихся при свете солнца волнах.

Подойдя ближе, она обнаружила причину их возбужденного состояния.

Два или три тюленя лежали на боку и были мертвы. На них уже падала тень кружившихся над ними и издававших противное карканье морских птиц. Животные были кем-то зверски убиты. Крупные самцы, хозяева стойбища, с гневом пытались отогнать прожорливых пернатых стервятников.

При виде этого Анжелику охватило чувство тревоги: животные были убиты людьми. Значит, где-то здесь были люди…

Это не были индейцы, так как те устраивают охоту на тюленей лишь зимой, в январе месяце.

Анжелика окинула взором бухту. Этой ночью здесь стало на якорь какое-то судно, по всей видимости, тот самый корабль-призрак.

Она снова поднялась вверх по откосу.

Солнце еще не появилось на небе. Оно было скрыто за сгустившимися на горизонте облаками. Утро оставалось первозданно голубым, чистым и спокойным.

Вдруг в свежем дуновении воздуха Анжелика почувствовала запах горящей травы. Он отличался от запаха дыма, исходившего из маленькой, сложенной из гальки печки, которая топилась в их хижине. Легким и быстрым шагом, инстинктивно прячась за кустами и стволами сосен, она прошла вдоль верхнего края высокого берега над фиордом.

Запах дыма от горевших сырых веток и влажной травы становился все отчетливее.

Нагнувшись, Анжелика увидела между деревьями кончик мачты и часть паруса. В одном из вклинившихся в высокий берег узких заливчиков на якоре стояло судно.

Снизу лениво поднимались клубы синего и густого дыма, доносились звуки людских голосов.

Анжелика легла на землю и подползла к краю берегового среза. Она не смогла увидеть тех, кто расположился внизу на узкой полосе покрытого кое-где водорослями гравия, но их голоса стали слышны несколько лучше. До нее долетали отдельные французские и португальские слова. Голоса были резкими и грубыми.

Зато она хорошо рассмотрела судно, которое было по-существу простым баркасом.

Глава 2

Вернувшись к хижине, она велела детям войти в помещение. Отдохнув и придя в себя на свежем воздухе, те принялись играть, бросая друг другу маленький мячик из конского волоса.

— Там в бухте появились какие-то люди. У них баркас, в который мы могли бы поместиться, если и не все, то человек восемь-десять. Но я не уверена, что эти люди встретят нас очень приветливо.

Она не ожидала ничего хорошего от этих типов, которые безо всякой нужды убили несколько безобидных животных, и даже не забрали их тушки…

Кантор пошел в указанном направлении посмотреть, что там. Вернувшись, он сказал, что увидел этих людей. Их пятеро или шестеро, не больше. Это скорее всего те мелкие морские грабители, которые приплывают к берегам Северной Атлантики за добычей, может быть, и не такой богатой, какую можно захватить на испанских кораблях, но зато и не требующей большого риска.

— Нам очень пригодился бы этот баркас, хотя бы для того, чтобы отправиться на нем за помощью.

Она обращалась, главным образом, к Кантору и Стоугтону. Только они могли бы ей помочь принять нужное решение.

Пастора сильно лихорадило, и он находился в полубессознательном состоянии. Коруэн сильно страдал от своей раны и все свои силы направлял на то, чтобы сдержать ругательства, готовые сорваться с его уст из-за вынужденного соседства с пастором. Оба батрака, крепкие и молчаливые парни, могли бы очень пригодиться, если бы дело дошло до рукопашной, но дельного совета от них получить было нельзя. Старого Шеплея не интересовали проблемы его гостей. Сегодня вечером или завтра он должен был отправиться в лес, так как настало время собирать дикую вербену.

Что же касается Адемара, то тот вообще находился в полной прострации.

Оставались лишь Стоугтон, этот земледелец без особого, правда, воображения, но зато храбрый человек, и сын дворянина Кантор, который, несмотря на свою молодость, приобрел уже довольно богатый жизненный опыт. Анжелика верила в его мудрость юноши, когда инстинктивная детская осторожность сочетается с трезвой оценкой своих сил и отвагой уже зрелого мужчины.

Кантор мог в одиночку увести баркас из-под носа у разбойников, доставить его к другому берегу мыса и забрать там всех остальных.

Когда начали обсуждать этот вариант, Анжелика встала и открыла дверь. Она сразу поняла, что привлекло ее внимание.

Отчетливо слышался настойчиво повторяющийся крик козодоя.

Это ее вызывал Пиксарет.

Она бегом отправилась на край полуострова и на другом берегу, на верхушке черного дуба увидела индейца, который, наполовину спрятавшись в густой листве, делал ей энергичные знаки рукой.

Он показывал ей на что-то, находившееся ниже ее.

Она опустила глаза, посмотрела на берег, и у нее заледенела кровь. Цепляясь за ветки можжевельника и малорослых сосен, росших в расщелинах скалы, вверх карабкались люди.

Вне всякого сомнения, это были флибустьеры с баркаса. И когда один из них, догадавшись, что его заметили, поднял голову и показал свое пиратское лицо, она увидела, что между зубами он держал нож.

По всей видимости, они также обнаружили, что здесь по соседству с ними кто-то есть, и, как и положено закоренелым грабителям, решили напасть врасплох.

Увидя, что их внезапная атака была раскрыта, пираты с ужасными ругательствами бегом бросились вперед.

Взгляд Анжелики упал на улья. Прежде чем убежать, она схватила один из них и, когда бандиты появились на краю плоскогорья, резким движением бросила его в их сторону.

Вылетевший из улья жужжащий рой пчел немедленно их атаковал. Раздались ужасающие вопли.

Анжелика не стала задерживаться, чтобы посмотреть, как они отбиваются от этой черной разъяренной тучи.

На бегу она вытащила из ножен свой остро заточенный нож. Сделала она это вовремя, так как бандиты с самого начала разделились на две группы. Теперь между ней и хижиной Шеплея появился некто вроде ухмыляющегося клоуна, он был одет в лохмотья и на голове его была треуголка с красными страусиными перьями. Он размахивал дубинкой.

Он был или слегка пьян, или просто не мог и подумать, что какая-то женщина может представлять для него опасность. Как бы там ни было, он бросился на нее. После того, как она увернулась от его просвистевшей в воздухе дубины, он прыгнул на нее, но тут же напоролся на острое лезвие ножа, которым она размахивала перед собой с целью защиты.

Раздался хриплый крик бандита, еще какое-то мгновение она ощущала зловонный запах рома и гнилых зубов, но затем его пальцы, вцепившиеся в тело Анжелики, разжались. Он чуть не увлек ее в своем падении. Оледенев от ужаса, она сбросила его с себя. Судорожно схватившись руками за живот, он рухнул у ее ног. В гноящихся глазах бандита застыло выражение крайнего удивления.

Не теряя ни секунды, Анжелика в три прыжка достигла хижины Шеплея, и сразу же закрыла ворота ограды на запор.

Глава 3

— У него вываливаются кишки! Жалобный крик подхватывался эхом и долго раздавался в чистом июньском вечернем воздухе над бухтой Каско.

— У него вываливаются кишки!

Там, за кустами, звали на помощь. Забаррикадировавшиеся в своей хижине англичане и французы слышали этот крик, переходивший в жалобный и трагический вопль.

День, так плохо начавшийся, заканчивался как бы вничью. На одной стороне Анжелика и англичане. Хотя они и были слабо вооружены, но им удалось укрыться за бревенчатыми стенами. А на другой стороне находились пираты, озлобленные и агрессивные, но все искусанные пчелами и имевшие плюс ко всему на руках раненого, который терял свои внутренности.

Бандиты расположились у протекавшего рядом с домом ручья, чтобы омыть в его воде распухшие от пчелиных укусов лица и конечности, и теперь не давали возможности никому из осажденных выйти из хижины. Они то изрыгали проклятия, то снова начинали стонать. Пиратов не было видно, но их присутствие угадывалось за кронами деревьев. Время от времени оттуда доносились их крики. А когда наступила ночь, то их стоны, вздохи и вопли как бы перекликались с ревом тюленей, и все это сливалось в такую жуткую какофонию, что волосы на голове вставали дыбом.

Вскоре взошла луна и осветила все вокруг. Море засеребрилось, и разбросанные по нему черные пятна островов напоминали эскадру кораблей, готовящихся отплыть в белые дали.

В середине ночи Анжелика взобралась на одну из скамеек и, отодвинув в сторону кусок коры, стала смотреть сверху, что там происходит снаружи.

— Эй, там, матросы, послушайте! — закричала она по-французски громким и четким голосом.

Она увидела, как зашевелились тени пиратов.

— Послушайте, мы можем договориться. У меня здесь есть лекарства, которые облегчат ваши страдания. Я могу также перевязать вашего раненого…

Подойдите к дому и бросьте оружие. Мы не хотим вас убивать. Мы хотим одолжить у вас на время ваш баркас. Взамен мы вас будем лечить.

Сначала ответом было молчание. Потом порывы ветра донесли какое-то неясное перешептывание.

— Мы вас будем лечить, — повторила Анжелика. — Иначе все вы умрете. Пчелиные укусы очень опасны. А ваш раненый, если его не лечить, помрет.

— Еще как помрет… У него вываливаются наружу кишки, и он скоро сдохнет,

— пробормотал сквозь зубы чей-то грубый голос.

— Это ранение очень опасно. Будьте благоразумны. Бросьте оружие, как я вам сказала. И я стану вас лечить.

Звучавший в ночи мелодичный женский голос действовал успокаивающе и, казалось, шел прямо с неба.

Однако пираты сразу не дали своего согласия. Нужно было дождаться рассвета.

— Эй, женщина! — закричал кто-то, — мы сейчас придем.

За кустами послышалось бряцание стальных предметов и, пошатываясь, появился силуэт одного из пиратов. Бандит нес в руках тесаки, ножи, абордажные сабли, а также один топор и маленький пистолет.

Все это он вывалил на землю в нескольких шагах от ограды.

Анжелика, держа в руках ружье старого Шеплея, и сопровождаемая вооруженным мушкетом Кантором, подошла к этому человеку. Он почти ослеп. Его лицо было перекошено от укусов насекомых, а шея, плечи, руки распухли до того, что представляли собой сплошную обтянутую кожей массу.

Шеплей отбросил на затылок свою высокую пуританскую шляпу и с радостным видом, с ухмылкой стал как бы принюхиваться.

— Тыква, мне кажется, совсем созрела.

— Спасите меня, — взмолился человек. Он был одет, как обычный пират: в рубаху, почерневшую от старых пятен крови, и короткие холщовые брюки, из которых торчали волосатые ноги.

Его пояс, к которому были прицеплены ножны разных размеров, сейчас, правда, пустые, говорил, вне всякого сомнения, о его принадлежности к корпорации тех людей, которые в Карибском море охотятся, забивают, разделывают туши свиней и диких быков, водящихся на островах. А затем, накоптив достаточное количество мяса, продают его проходящим мимо кораблям. Обычные морские мясники, и, если угодно, торговцы, не лучше и не хуже любых других. Но их толкнул на пиратство и на войну испанец-завоеватель, который не терпит чужого присутствия на американских архипелагах.

Его спутники, стоявшие за деревьями, выглядели еще менее привлекательно, чем он. Молодой юнга, хилый и тщедушный, казалось, вот-вот отдаст богу душу. Португалец с лицом оливкового цвета был похож на кочан капусты, и, наконец последний, тоже темнолицый, — на тыкву. Что же касается раненого…

Анжелика приподняла наброшенный на него грязный лоскут, и все присутствующие вздрогнули от отвращения и ужаса. Сама Анжелика едва сдержала подступившую к горлу тошноту.

Зияющая рана имела в длину почти пятнадцать дюймов, и над ее краями, словно кошмарное видение, вздувалось и вздрагивало спазматическими движениями нечто подобное клубку змей. Оголенные внутренности во вскрытом животе!

Все застыли в оцепенении, за исключением Пиксарета, внезапно появившегося здесь и с веселым любопытством склонившегося над раненым.

Анжелика почти сразу же интуитивно почувствовала, что она может попытаться что-то сделать. Раненый не только не потерял сознание, но даже с некоторой насмешкой смотрел на нее из-под лохматых бровей. Несмотря на восковую бледность и глубоко ввалившиеся глаза, Анжелика не обнаружила на этом мерзком лице пьяницы никаких признаков смерти. Как это ни было удивительно, но он, казалось, решил остаться в живых. Кишечник ни в одном месте не был поврежден, иначе это повлекло бы за собой быстрый конец.

Он первым заговорил приглушенным голосом, стараясь при этом не гримасничать.

— Да, миледи!.. Здорово это вы ухитрились меня полоснуть.., сработано прямо как настоящей цыганкой, а мне это знакомо… Теперь нужно все это мне зашить.

Он думал об этом всю ночь и, наверное, убедил себя, что это возможно. Этот человечишка был не так уж глуп, хотя, судя по всему, был порядочный негодяй. Не было необходимости долго разглядывать его внешность и внешность всех его сотоварищей, чтобы понять, к какой категории людей все они принадлежали. Настоящие отбросы общества.

Взгляд Анжелики переходил с лица этого человека, которое отражало дьявольскую жизнеспособность, на чудовищную рану, яз которой исходил гнилостный запах, и вокруг которой уже начали жужжать крупные мухи. — Ладно, — решила она, — попытаемся.

Глава 4

«Ну, мне и не такое приходилось видеть», — повторяла она про себя, быстро раскладывая хирургические инструменты, которые достала из своей сумки.

Это было не совсем так… Конечно, зимой в Вапассу ей приходилось делать самые различные и даже весьма сложные хирургические операции. Необычная искусность ее тонких пальцев, столь подвижных, что, казалось, каждый из них живет своей самостоятельной жизнью, верный инстинкт ее исцеляющих рук толкали ее на эксперименты, которые для тех времен и для этой страны были не лишены смелости.

Так, весной ей пришлось лечить одного индейского вождя, которому лось своим рогом распорол спину. Впервые в подобном случае она попыталась сшить края раны при помощи ниток. Заживление прошло потрясающе.

Слава о ней как врачевателе широко разошлась по округе. И в Хоуснок хлынули толпы туземцев, желающих лечиться у белой дамы.

При операциях она пользовалась тонкими иглами, у которых, по ее просьбе, часовых дел мастер Жонас изогнул концы. И именно такими иглами Анжелика предпочитала выполнять свою деликатную работу. Она была очень довольна, что ей удалось сохранить свою драгоценную сумку, несмотря на все недавние события. Это было просто здорово. Она нашла там массу просто необходимых вещей. В одном кармашке она обнаружила горсть толченых засушенных стручков акации. Этот лечебный порошок обладал дубильными свойствами, и она использовала его в качестве пластыря, который, по-видимому, препятствовал распространению в теле больного болезнетворной жидкости после закрытия раны. Его было маловато. Она показала порошок Пиксарету, и тот, рассмотрев и понюхав его, с понимающим видом улыбнулся и отправился в лес.

— Займись с кем-нибудь из англичан баркасом, — приказала Анжелика Кантору. — Убедись, что он в состоянии плыть под парусом, взяв на борт часть нашей группы. Будьте настороже и возьмите с собой оружие. Хотя я не думаю, что эти бедные бандиты способны сейчас причинить нам какой-либо вред.

Элизабет Пиджон застенчиво предложила Анжелике свою помощь. Но та предпочла послать ее накладывав мазь на несчастных жертв пчелиных укусов. Взяв с собой преподобного Пэтриджа, которому нужно было сменить повязку, старая дева отправилась выполнять порученную ей работу. Сознавая новую ситуацию, она выбрала из сваленного в кучу оружия пиратов наименее зазубренную саблю и, прицепив ее себе на пояс, с молодцеватым видом зашагала к хижине, где Шеплей начал с ухмылкой на устах раздавать свои снадобья.

Под деревом, рядом с раненым, Анжелика разложила на большом плоском камне свои иглы, зажимы, флакон с очень крепкой водкой, ножницы и чистую белую корпию, завернутую в кусок просмоленной ткани.

Раненого не нужно было куда-то переносить, так как рядом был ручей, из которого можно было брать воду. Она раздула угли маленького костра, поставила на них глиняный котелок с водой и высыпала туда порошок из стручков акации.

Пиксарет вернулся из леса и принес целую охапку стручков. Они были еще зеленые. Анжелика попробовала один из них на зуб, состроила гримасу и выплюнула зеленый и горький сок. Хотя и очень неприятный во рту, это еще не был сок дозревшего танина, который должен иметь вкус чернил и обладать свойством стягивать раны, заживлять их, бороться с воспалением и наконец благодаря своему тонизирующему действию, ликвидировать нагноение, из-за которого раны очень долго заживают.

— Придется пользоваться таким, какой есть. Она уже собиралась бросить стручки в кипяток, когда Пиксарет остановил ее.

— Дай их приготовить Мактаре.

Он показал на старую индианку, служанку или подругу английского медика. Похоже, что та знала о свойствах этого растения. Она села на корточки рядом с костром, взяла стручки и стала их жевать. Получающуюся массу она клала на широкие листья. Анжелика не стала возражать, так как знала (этому ее обучил старый колдун с Бобрового поля под Вапассу), что приготовленное таким образом лекарство приобретает все нужные свойства.

Она вернулась к своему пациенту, в широко открытых глазах которого отразились одновременно и надежда, и ужас, когда он увидел, как она опустилась на колени у его изголовья и склонила над ним свое обрамленное светлой шевелюрой лицо с выражением такой решимости, что он чуть не лишился чувств. Но взгляд этого старого бродяги оставался осмысленным.

— Послушай, красотка, — прошептал он. — Раньше, чем начнем, давай договоримся. Если тебе удастся меня заштопать, и я снова стану на киль, надеюсь, ты не будешь требовать, чтобы мы отдали вам свое оружие и нашу старую посудину? Это все, что эта сволочь Золотая Борода нам оставил, чтобы выжить здесь, на этой чертовой земле. А то получится, что ты еще хуже его.

— Золотая Борода? — переспросила Анжелика настороженно. — Значит вы — его люди?

— Были, ты хочешь сказать, его люди… Этот сукин сын высадил нас здесь, не оставив даже достаточно пороха, чтобы защищаться против зверей, дикарей и таких, как вы. Ведь здесь все сплошь бандиты…

— ..А теперь помолчите, — сказала Анжелика, стараясь оставаться спокойной, — вы слишком болтливы для умирающего… Поговорим об этом позже.

Силы его иссякли. И обтянутое прозрачной кожей бледное лицо с красными обводами вокруг воспаленных глаз все больше и больше стало походить на череп.

Но покрасневшие от притока крови края его век свидетельствовали о том, что его организм сопротивляется. «Он выживет», — подумала Анжелика и сжала губы. Затем снова в ее голове возникли мысли о всех этих историях, связанных с Золотой Бородой.

— Вы слишком рано ставите свои условия, сударь, — ответила она громко. — Мы поступим с вашим оружием и с вашим баркасом так, как сочтем нужным. А вы будьте довольны, если останетесь живым.

— В любом случае.., потребуется несколько дней, чтобы ее починить.., эту посудину…, — ответил он, не желая уступать.

— Для вас тоже потребуется несколько дней, чтобы вас починить, деревянная башка. А теперь поберегите силы и постарайтесь успокоиться.

И она положила руку на его воспаленный и липкий от пота лоб.

Она думала, стоит ли ему дать выпить успокаивающую микстуру, сделанную на базе той самой белладонны, которую так не любил Шеплей. Ничто так не помогло бы уменьшить боль во время операции.

— Грогу бы мне, — простонал раненый, — кружку бы доброго горячего грогу с половинкой лимона. Смогу ли я его выпить хоть в последний раз?..

— Неплохая идея, — заметила Анжелика. — Это ему поможет выдержать болевой шок. Этот флибустьер так пропитался ромом, что, может быть, это его спасет… — Эй, вы, — обратилась она к подошедшему к ним пирату, — у вас там не найдется пинты рома?

Тот утвердительно кивнул, насколько это ему позволяли болезненные опухоли на лице. В сопровождении одного из англичан он пошел к месту их стоянки в бухте и вскоре вернулся, держа в руках фляжку из черного стекла с узким горлышком, наполовину заполненную превосходным ромом с островов, о чем можно было судить по тому запаху, который исходил из бутылки, когда Анжелика вынула пробку.

— Так оно будет лучше. Глотни это, парень, и держись, сколько можешь, потому что скоро тебе небо покажется с овчинку.

— Что, будет очень больно? — прохрипел он и растерянно спросил:

— А в этой проклятой дыре не найдется, случайно, исповедника?

— Я исповедник, — сказал Пиксарет, став на колени. — Черная Сутана доверил мне уроки катехизиса, и я вождь всех абенакских племен. И поэтому Господь избрал меня, чтобы совершать крещение и давать отпущение грехов.

— Господи Иисусе! Дикарь!.. Этого еще не хватало.., или я совсем рехнулся! — воскликнул раненый и потерял сознание.

Правда, неизвестно от чего: то ли от сильного удивления, то ли от слишком больших, потребовавшихся от него усилий.

— Так будет лучше, — сказала Анжелика. «Я промою рану, — подумала она, — теплой водой с разведенным в ней экстрактом белладонны».

Она взяла маленький кусок коры в форме желобка и стала с ее помощью направлять струю воды, лившуюся из выдолбленной тыквы, которую держал Пиксарет. Затем она наклонилась над чудовищной зияющей раной.

Как только она к ней в первый раз прикоснулась, хотя и сделала это очень осторожно, больной вздрогнул и попытался вскочить. Его удержали на месте сильные руки Стоугтона.

Анжелика велела здоровенному пирату лечь поперек бедер своего товарища, лицом к земле, а индеец, слуга Шеплея, держал его за лодыжки. Раненый частично пришел в себя и стал умолять, чтобы ему приподняли голову. Потом сделал еще несколько глотков рома, и в полубессознательном состоянии позволил привязать свои запястья к врытым в землю колышкам. Анжелика вставила ему между зубов моток корпии, затем положила под затылок немного соломы, чтобы ему легче было дышать через нос.

С другой стороны от больного стоял на коленях старый английский лекарь. Он снял с головы свою большую шляпу, и ветер шевелил его седые кудри. Он выполнял роль ассистента. Понимая без слов, чем ей нужно помочь, он взял защепы из тростника и с их помощью стал сближать края раны.

Полностью это было почти невозможно сделать, но решительными движениями руки Анжелика протыкала иглой с виду дряблую, но в действительности плотную и упругую ткань, удерживая пальцами края раны в натянутом состоянии, в то время, как неуловимым, но требующим больших усилий и ловкости, движением кисти она протягивала смазанную жиром нить и потом завязывала ее узлом. Она работала быстро, четко, без колебаний. Слегка наклонившись, она оставалась совершенно неподвижной; лишь ни на секунду не прекращались размеренные и ловкие движения ее рук. Старый Джон работал с ней в одном ритме, помогая при помощи защепов или пальцами, когда защепы не могли удержать истерзанные ткани.

Несчастный мученик был без чувств. Но по его телу постоянно пробегала дрожь, и временами сквозь кляп во рту слышалось глухое хрипение, которое, казалось, каждый раз было последним. И тогда клубок дурно пахнущих, липких и непрерывно шевелящихся внутренностей набухал и снова готов был вывалиться наружу. И нужно было снова его вдавливать обратно в полость живота. На беловато-лиловых кольцах кишечника часто образовывались вздутия, и каждый раз возникало опасение, что они могут лопнуть или окажутся случайно продырявленными, после чего, — и Анжелика хорошо это знала — неизбежно наступит фатальный исход. Но, в конце концов, последний шов был наложен.

Человек казался мертвым.

Анжелика взяла таниновую примочку, которую ей подала индианка, и наложила ее на всю поверхность живота, затем крепко стянула и завязала концы полотнища, которое она перед началом операции протянула под поясницей пациента.

Ему теперь оставалось лишь снова привыкать к своим внутренностям, которые его чуть не покинули, но вовремя были водворены на место. Следовало надеяться, что сейчас их удалось окончательно урезонить.

Анжелика встала и с трудом разогнула спину. Операция длилась более часа.

Она пошла к ручью вымыть руки. Затем вернулась назад и аккуратно сложила все инструменты.

Из бухты послышались удары колотушки. Баркас был готов к отплытию раньше его несчастного капитана.

Анжелика де Пейрак приоткрыла веки раненого, послушала сердце. Он по-прежнему был жив. Тогда, окинув взглядом всю его фигуру, начиная от грязных, покрытых мозолями ног и до его косматой головы, она вдруг почувствовала прилив симпатии к этому подонку, чью жалкую жизнь только что спасла.

Глава 5

Баркас флибустьеров был отремонтирован и подготовлен к плаванью, но всех, и прежде всего больных и раненых, не представлялось возможным взять на его борт. Нужно было выбрать тех, кто уедет и кто останется, и это была очень деликатная проблема. И снова окончательное решение должна была принять Анжелика.

Было очевидно, что Кантор, владевший искусством навигации, должен был взять на себя командование, чтобы доставить баркас в Голдсборо. Мужчины — Стоугтон и Коруэн, выросшие на берегу моря, должны были помогать ему в управлении кораблем, и было логичным, чтобы их семьи в полном составе отправились с ними.

Кроме того, их работники не хотели их покидать. Они умерли бы от страха без своих хозяев, это был бы для них конец света. Таким образом, баркас уже был заполнен до отказа. Кроме того, нечего было и думать грузить туда больных, нуждающихся в постоянном уходе. Анжелика с самого начала поняла, что она должна остаться с ними. Пожалуй, никогда ранее необходимость исполнить свой долг не обходилась ей так дорого. Но как могла она оставить на произвол судьбы умирающих, и громадного Пэтриджа, и отравленных укусами пчел флибустьеров, и чудом спасенного прооперированного? Кантор стал громко возражать. Он считал недопустимым оставить свою мать в столь гнусной и опасной компании.

— Ты хоть понимаешь, — сказала она ему, — что нельзя с собой брать никого из больных! Они будут мешать управлять кораблем, требовать ухода, который нельзя им обеспечить на борту, и рискуют умереть в пути.

— Пусть тогда останется здесь и будет их лечить старик Шеплей.

— Шеплей мне сказал, что в один из ближайших вечеров он должен идти в лес за травами. Отложить это не может из-за луны. Кроме того, я думаю, что он не горит желанием остаться один на один с этими канальями с Карибских островов.

— А вы сами, разве вы не подвергаетесь большой опасности в этой компании?

— Себя я смогу защитить. А кроме того, все они больны.

— Не все. Один из них пришел в себя, и его поведение не внушает мне никакого доверия.

— Хорошо! Тогда вот что я предлагаю. Ты возьмешь этого типа с собой на корабль, Коруэн и Стоугтон будут следить за ним, пока вы не высадите его на одном из островов в бухте Каско. Затем вы отправитесь полным ходом в Голдсборо. И с попутным ветром вы сможете вернуться сюда на «Ларошельце» меньше чем через восемь дней. За это время ничего здесь страшного со мной не случится…

Она хотела сама себя в этом убедить. И Кантор в конце концов согласился, что никакого другого решения придумать нельзя.

Чем быстрее поднимут паруса, тем скорее все окажутся дома, под защитой прочных стен Голдсборо, которое представлялось им как мирная гавань, где придет конец всем их тревогам. В Голдсборо было оружие, богатство, люди, корабли…

А сейчас здесь, на оконечности мыса, на косе Макуа, они остались лишь восьмером.

Уже два дня, как баркас флибустьеров, влекомый вперед своими парусами и умело управляемый Кантором, покинул бухту и, накренившись, как чайка на ветру, оставил за кормой последние острова.

На его борту находились семьи Коруэна и Стоугтона, их работники, маленькая Роз-Анн и наименее больной из флибустьеров, от которого необходимо было попытаться избавиться при первой же возможности, высадив его на одном из островов. Прежде чем отплыть, он долго говорил на их жаргоне с другими бандитами.

На берегу остались не совсем излечившийся от ожогов маленький Сэмми Коруэн, все еще слишком слабый преподобный Томас, и пожелавшая остаться вместе со своим пастором мисс Пиджон. Адемар сначала колебался, не следует ли ему тоже сесть на корабль, но его страх перед морем и англичанами взял верх, и, поразмыслив, он предпочел остаться с Анжеликой. Он был убежден, что дьявол или какие-то другие силы наделили ее способностью предохраняться от любой опасности. Анжелика посылала его за дровами, водой, съедобными ракушками или поручала ему отгонять от больных комаров, которые ужасно донимали их. Баркас не мог взять на борт больше ни одного человека, что, правда, не помешало росомахе Вольверине броситься вслед за Кантором, всем своим видом показывая, что место на борту корабля ей просто необходимо.

Анжелика, буквально как привязанная, не отходила от своего прооперированного, который упорно желал остаться живым. Звали его Аристид Бомаршан, как об этом сообщил ей один из его друзей. «Ему больше подошли бы имена „Деревянная башка“ или „Дырявый живот“, — сказала Анжелика, пожав плечами.

Наши рекомендации