О пользе СКЛАДНОГО МЕТРА

Маврикий Пафнутьевич очень хотел заболеть. Он подходил к делу обстоятельно: ложился строго горизонтально, складывал руки на груди крестом, до хруста зажмуривал глаза и старался не дышать. Он представлял себя холо-деющим телом, у которого глухо и неровно колотится сердце, зудят зубы, ноют кости, першит в горле и свербит в носу. Если хотя бы его голову украсил лишай, ладони — бородавки, а между пальцев ног завелся неутомимый грибок — то и это было бы победой. Маврикий Пафнутьевич мог бы тогда рассчитывать на обоснованный больничный листок, уютную коечку, неспешную книжечку, внимание и сочувствие окружающих, свежие апельсины, грелочку под бочок и чай с разнообразными настоечками. А главное — на визиты сердобольной миловидной соседки-медички Агриппины Антоновны, обладающей навыками произведения внутримышечных инъекций и упоительными выпуклостями многогранной фигуры. Образ ее пухлых пальчиков, сжимающих шприц, а после — поглаживающих его уколотую мышцу, являлся в самых сладких фантазиях Маврикия Пафну-тьевича.

Однако злой рок преследовал его — болезни были для него неуловимы.

Как человек серьезный, Маврикий решил действовать наверняка. Часами он сиживал на сквозняке, расстегнув пуговицы до последних пределов, допустимых приличиями, весь настроясь на волну холода, опоясывающую его нежную поясницу и беззащитные гланды. Он провертел пару дырочек в добротных кожаных ботинках, памятуя, что промокшие ноги делают первый шаг на пути к затяжному простудному заболеванию, а может быть, даже к пневмонии. Ему пришлось установить себе строжайший режим с тем только, чтобы иметь возможность пунктуально его нарушать: ел он жирное и сладкое в самые неожиданные часы, считываемые со случайно вытащенных бочонков лото; дивясь несхожести вкусовых оттенков, пил разного качества и наименования алкогольные напитки, купленные только во внезапно попавшихся на глаза сомнительных ларьках; курил листочки, шишечки и сушеные мухоморы; женщин обходил не менее чем за два с половиною метра (для точности расчетов обретя складной метр в нагрудном кармане). Он дотошно вызубрил медицинский атлас и в сотый раз представлял, где, как и каким образом должна проявиться в нем та или иная хворь во всей своей полноте. Мимо больниц Маврикий Пафнутьевич проходил быстрым шагом, боясь не сдержаться и завидуя немощным и убогим.

Но все шло Маврикию лишь на пользу. Организм работал как точнейший метроном, и даже кукушки облетали его стороной, небезосновательно боясь сорвать голос в ответ на традиционный вопрос о грядущих летах почтенного Маврикия. Агриппина Антоновна равнодушно проходила мимо, и уникально здоровые, девственно неколотые мышцы оставались без мимолетной медицинской ласки.

Он прыгал с высоких мест, съедал по пятнадцать упаковок снотворного, ложился под поезд и заплывал в начале апреля на середину только что рассосавшей льдины реки. Ноги крепли, глаза исправно открывались по уграм, поезд опаздывал на сутки, вода наводила на кожу лубочный румянчик.

Маврикий Пафнутьевич осатанел. Он почувствовал себя фантастическим существом. «Если меня не берет ни одна зараза, значит, я — оборотень», — решил Маврикий Пафнутьевич. Стало быть, вывернуть наоборот следовало и все свое существование, нарушить каждую из устоявшихся привычных методик по приобретению заболевания.

Точно в десять сорок две по Мальтийскому календарю Маврикий Пафнутьевич застегнулся на все пуговицы, отказался от алкоголеупо-требления, курения и, подкараулив у лифта Агриппину Антоновну, сделал ей. Неприличное. Предложение. Два раза. Первый раз прямо в лифте, заклинив его на одном из этажей при помощи складного метра. Второй раз — спустя полчаса уже у Агриппины на диване, между ножек которого, у плинтуса, в пыли валялся покореженный складной метр. Дииан обнадеживающе скрипел, стонал, прогибался и накренялся, и жизнерадостные кукушки уже облюбовывали часы.

СКАЗОЧКА О ДЫАХ РНУТРБННИХ ОРГАНОВ

Грибы есть везде и всегда.

Если грибы не видны — это не значит, что их нет. Это значит, что они либо не выросли и спят в грибнице, либо выросли, но вы их не замечаете, как грибник-любитель. Грибник-профессионал найдет гриб даже там, где другому и в голову не пришло бы поискать.

Например, во Внутренних Органах, этом сказочном королевстве, в котором все появляется как бы из ниоткуда. У кого-то дети там заводятся, а у кого-то и грибы. Это уж кому как повезет.

Гамаюновне повезло так, что непонятно зачем.

Грибов у нее в этом сказочном королевстве развелось превеликое множество. Были бы это не органы, а леса, и были б те грибы шампиньонами, была бы Гамаюновна всегда при грибном супе, грибном жульене и при деньгах от продажи грибов заводам-заготовителям.

Но в этот раз грибочки Гамаюновны в натуральном виде годились разве что для поражения потенциальных противников. Однако деловая женщина не впадала в кручину, а развела активную деятельность себе на благо.

Над зеркалом в ванной комнате появился плакат-призыв: «Веселую молочницу — веселому молочнику! Остальным попарно укрыться в лесу!»

Неленивая Гамаюновна составила, издала и успешно продала сборник новых народных примет «К чему грибы». Сборник был толстенным томом, с картинками и комментариями, но в целом по этой книжке выходило, что грибы появляются где угодно к чему угодно тому, у кого они появляются.

Сама Гамаюновна для себя решила, что грибы — к деньгам, а когда грибы пропадут — то значит, к деньгам станет что-нибудь другое.

Грибы приуныли. Главный Гриб Внутренних Органов объявил о мобилизации всего грибного населения, включая спящих и неактивированных, на борьбу с Гамаюновной. Гамаюновна в ответ решила вызвать доброго духа — Иммунитета — и повысить его.

Иммунитет, согласно древним легендам, являлся Бэтмэном Внутреннего Мира, рыцарем Железного Здоровья, кавалером Ордена Красных Телец.

Ритуал вызова доброго духа Иммунитета был прост, но систематичен.

Каждое утро и вечер после еды надлежало принимать предварительно изготовленную кашицу из протертого хрена, по десертной ложке, разведенной в полстакане воды, чтоб не так страшно было употреблять сие снадобье.

Хрен-приношение духу Гамаюновна принимала со всеми почестями. Трижды кланялась ему в пояс, дважды окунала в водку и единожды читала прославительное напутствие: «Войди в меня, Хрен-молодец, покажем грибочкам трындец!»

При этих словах на кухне у Гамаюновны иногда возникали знакомые и незнакомые мужчины, но Гамаюновна делала строгое лицо и на время выводила мужчин из процедурного кабинета.

Неизвестно, что уж там показывал Хрен-молодец грибочкам, однако после двухнедельного возложения на алтарь Внутренних Органов на сцене появился долгожданный дух Иммунитет. Гамаюновна сразу же принялась его повышать.

Сперва в звании. Она сразу же присвоила ему внеочередное наименование Высочайшего Наикрепчайшего. Каждый день она делала зарубки на дверном косяке, хозяйственных весах и на сантиметровой ленте, неуклонно подтверждавшие, что Иммунитет прибавляет в росте, в весе и в объеме. А на потолке она соорудила специальный пьедестал для Иммунитета с пояснительной табличкой «Иммунитет Выше некуда!».

Польщенный Иммунитет приступил к своим исконно иммунитетским занятиям. Буквально за три дня он поправил Гамаюновне зрение, восстановил обмен веществ, посжигал лишние жиры и, наконец, добрался до Внутренних Органов.

— Грибы?? На фиг! — слушала Гамаюновна изнутри собственного организма грозные крики Иммунитета. — Тунеядцы! Сластолюбцы! Ишь, понаплодились — проходу нет! -- орал Иммунитет, который был диктатором-единоличником и не терпел никакой конкуренции со стороны населения Внутренних Органов. — Кишка тонка!!! — провозгласил он старинное могучее заклинание.

В означенном месте моментально возникло целое войско Полезных Ферментов с Гормоня-ми, которые пошли войной на Грибное Царство с песнями и плясками. Завязалась бескровная битва, и грибы все погибли в неравном бою, и бактерии лишние тоже. И стала во Внутренних Органах тишь и благодать под неусыпным оком Высочайшего Наикрепчайшего Иммунитета.

А неугомонная Гамаюновна на всякий случай засушила на зиму хрена и иногда подмигивала ему в шкафчик, где он хранился.

При этом на кухне у Гамаюновны иногда возникали знакомые и незнакомые мужчины, которым Гамаюновна делала строгое лицо и на время выходила с ними из процедурного кабинета. С песнями и плясками. Для профилактики.

Ушедшим и оставшимся

Ах, Марс, ты опять зовешь меня на войну. Но я не хочу войны. Уберите ваши гороскопы, милая, и протяните ваши грустные ладони. Я сам погадаю вам, бедная, бедная моя девочка. Я поверну ладошку к глазам и коснусь губами каждой линии. Так я открываю твои подвалы и чердаки, так я узнаю тебя, как па ладони. Милая, нам по столетью бы па каждую ладошку, и я бы не спешил, но ты нетерпелива. Милая, нежная, глупая девочка. Полночи па дворе вздыхает, и завтра никакого нет. Одно сегодня. Вечное сегодня.

ЛИССИ МУССА, СОЛО МАНИфЕСТО

«Богородица Дева, радуйся, благодатная Мария, Господь с Тобою!

Благословенна ты между женами и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила, ecu душ наших»

Хорошая моя, ну что ты плачешь? Кого жалеешь, солнечная женщина? Ты позвала — и я пришел. А ты опять в слезах. А я сижу с тобой уже полгода, невидимый, бесшумный, несвободный. Привязанный твоей печалью к пустому пыльному двору, к окну, к дверным проемам, и тополиный пух кружит через меня. Я тут, с тобой, но разве это счастье?

Я — не любовь, я часть большой любви. Возьми ее, откуда хочешь. Не дорисовывай меня, не делай знак, не сотвори в тоске пустую куклу, похожую чертами на меня.

Открой окно, взгляни на купола. Сегодня день проснуться от печали. Сегодня день взять в руки карандаш, нарисовать себя и рядом — тополь, потом дома, весь город и окрест, потом дорисовать Луну и звезды, подробностей добавить несерьезных, чертить, чертить, пока не надоест. Потом достать смешные акварели, изрисовать в нелепые цвета. Потом себя в оранжевый покрасить. Ты будешь — Солнце, вечное, всегда. И возле Солнца — ангелы и бесы, песочницы, гитары, звон монет, коты и кастаньеты, апельсины, смешные дети, сильные мужчины. И в центре — твой улыбчивый портрет.

Я буду каждым, я во всех ролях попробую себя в твоем рисунке, я ни на шаг не сгину от тебя, но уж и ты мне, Солнце, подыграй: побудь такой, как вышло на портрете — улыбчивой, весенней, озорной. И все твои мужчины, ваши дети придут к тебе, наполненные мной. Ты знаешь, настоящее бессмертье — Вселенная, рожденная тобой.

Рисуй же, верь, порви, еще рисуй, твори для нас отдельную планету, смотри вокруг — я буду в каждом дне, в котором ты СМЕЕШЬСЯ ОБО МНЕ. Когда-нибудь, оставив это тело, ты выйдешь в мир, рисованный тобой. Пока же — радуйся всему, лови минуты. Когда ты плачешь — не бывает эха: когда смеешься — я отвечу смехом.

Я улыбаюсь, значит, я — живой...

Нет дня, где нет меня. Мои слова:

«Я отрицаю всякий мир за гранью закрытых мною век». Мое дыханье — есть первый знак — Вселенная жива.

Когда я сплю — планеты меркнет пульс, Чтоб поутру из пустоты родиться. И все, что были, есть и будут лица — Я в зеркале читаю наизусть.

И если смерть, знаменьем осеня,

Мне руки сложит вдоль,

а сердце — в камень,

То он надгробьем станет мирозданью.

Нет дня, в котором нет меня.

СКАЗКА ПРО ЖАБУ И ПРО ПОЛЬЗУ №Ш ПО-ФРАНЦУЗСКИ

Было у Мартына Перимыча две заковэки: сначала его Жаба давила, потом Жор напал.

Жаба была давнишняя, привычная, почти что ручная. Вот хочет маленький Мартынко конфеткой барышню угостить, ан нет — жабка его (по малолетству обладателя еще тоже крохотная совсем) уж лапчонки свои влажные тянет, ХЛОП Мартынку по ладошке, чтоб, значи-ца, не разбазаривала добро понапрасну. А то еще и по уху двинет — до того развязные манеры были у нахального земноводного. Мальчонка всплакнет, бывалочи, да и в рот конфетку тащит — не пропадать же съестному, раз такая незадача приключилася. А барышня стоит — глазками лу-пает, на непочтительность кавалера дивится: подразнил лакомством — и сожрал самостоятельно. Жабка-то была спецательная — невидимая постороннему оку. Потому дивчине и удивление большое выходило.

С годами Жабка посолиднела, стала чуть что — сразу по загривку вдаривать, да за химки Мартынку таскать. Мол, бережливым будь, мил человек, и все у нас получится! Мартынка жабку боялся, поэтому уважал. Раз колошматит — значит, право у ней такое имеется. Да к тому же остальных-то по рассказам, Жабы вовсе душили до жуткости, а Мартыну повезло: пара синяков пустяшных — а сколько степенства в характере прибавилось! •

Жила Жаба на груди у Мартына, где, опять же по слухам, обычно змеи у жалистных людей заводятся пригремшись. Питалась мухами, которые в открытый от изумления на мир Мар-тынкин рот залетали, да воронами, которых Мартынка усердно считал. Иногда пеняла Жабка Мартынке, что не баба он, а то и молоком бы удобно было прям с грудей питаться.

Мартынка только вздыхал. О том, что он не баба, кроме Жабы мало кто догадывался. Потому что однажды на них с Жабкой напал Жор. Подкараулил в минуту горестных раздумий Мартынку-подростка, накинулся — и ультиматум выставил: жить буду в пузе мартынки-ном. Будет мальчик кушать сытно за троих, а то Жор чего плохое сделать может: позовёт приятеля — разбойника Голода, от действий которого Мартынка и помрёт в юные лета. Мартынка решил судьбу не искушать и даже временно Жабку приструнил пред лицом опасности неведомой — и стал с аппетитом приобретать и поглощать всего помногу и неполезного. Отчего фигура Мартыикина вскорости стала смахивать на дамскую, за исключением линий физиономии. По причине чего и дамы Мартынку избегали, и мужчинам он не всем нравился.

Тут уж подошел срок — Мартына стали по батюшке Перимычем кликать. А он все с Жабкою мыкался, да Жором был помыкаем. Случай помог.

Познакомился Мартынко Перимыч внезапно с девицею французской породы. Внешности крайне соблазнительной и наповалыюй. А та и подсказала: мол, Мартын Перимыч, Жабо на вас давлеет, голубчик. Это она на ихний Нерусский лад так жабку нарекла. А та разобиделась, что ее будто воротником кружавчатым обозвали — да и свалила от Мартынки в ближайший водоем. Думала, побежит, догонит, вернет ее Мартынко, чай, скоко годков сообща прожили, породнились, считай. А Мартынке до того разве, когда такая мамзель завлекательная его Жор стала Жоржем упоминать, да еще через «мсье». Жор-Жорж от важности необычайной так надуваться стал неосмотрительно, что как-то и лопнул с характерным сильным звуком в районе поясницы. Мартын было при даме-то сконфузился от эдакого недоразумения, да куда там! Французская девица уж не к Мартынкиным пертурбациям прислушивалась, а ругаться с портным затеялась по фасону подвенечного наряда. Да повару указки строить по меню на двадцать семь персон...

Так для Мартынки непонятным образом и окончилась холостая жисть со всеми ее недоразумениями. Жабку на свадьбу не пригласили. Чем нанесли такую обиду, что больше она к Мартыну Перимычу даже на порог не захаживала, не то что на грудь, на которую повадилась регулярно притулять свою очаровательную французскую головку молодая жинка. Прислонит ушко к груди — послушает сердечко, пониже спустится — послушает осиротевший без Жора, а вскорости — и без жира, животик, пониже спустится — пупочек пощекочет от избытка нежности, пониже спустится — и... начинается тут совсем другая французская сказка. С картинками. Приятная для любого Мартынки. Чего и вам желаю.

СКАЗОЧКА ПРО СУПЕРМЕНКУ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

Однажды проездом из Парижа в Конотоп одна семья родила девочку-москвичку. И подбросила ее под ворота местной военной части ракетных войск сверхсекретного назначения. Когда служивые нашли сверточек, то кроме мирно сопящей девчурки обнаружили в нем также письмо и медальон. В письме было поведано, что от южных гор до северных морей русская армия всех сильней, поэтому воспитание девочки-суперменки можно поручить только офицерскому составу российских войск. Также была в письме и просьба назвать девочку в честь французов-предков Жюли и в положенный срок отдать суперменке волшебный медальон, который поможет ей реализовать предначертанное свыше назначение.

Сержант Макаров долго читал письмо, потом понял, что надо проводить групповую аналитическую дешифровку странного послания. Поэтому он быстро вручил дитё полковому доктору Посылайкину, взял в техчасти очищенного спирту и созвал военный совет из числа близких друзей.

Прапорщик Гусько и прапорщик Идиоми-ди тоже долго читали письмо, закусывая квашеными огурцами, но к единому мнению пришли нескоро.

Споры зашли уже далеко за полночь, когда на их запах забрел подполковник Коротыго, страдающий весенней бессонницей. Многие думали, что он вампир. Поэтому уважали и побаивались. Коротыго читал письмо еще дольше, чем проспиртованная троица, зато думал быстро.

— Девочку, — сказал подполковник, — я беру под личный патронаж. Будем делать из нее спецназовку, оно всегда в хозяйстве пригодится. — И забрал медальон на схоронение.

глава вторая

Так подкидыш обрел новую судьбу. Девчурка оказалась и впрямь разудалой, так что Коротыго и весь его подчиненный люд преисполнялись гордости за свои педагогические таланты.

Идиомиди, Гусько и Макаров, считавшиеся чем-то вроде крестных отцов Жулии (как они ее ласково называли), не уставали соревноваться в привитии будущей суперменке полезных навыков.

Поэтому в два года Жулия уже бегала по отвесным стенам, в три — ловко рыла окопы и метко стреляла из рогаток, а к пяти годам умела разбить кирпич ребром соседа и вести скрытую фотосъемку секретных заседаний из самых неожиданных ракурсов.

Одно огорчало наставников: Жулия отличалась особой любовью к пакостям. Даже воровала она исключительно, чтобы насолить каптеру, даже взрывные устройства мастерила, только чтобы напугать романтического Идиомиди, даже слабительное подсыпала в полковой котел только для того, чтобы потом довольно потереть изящные ладошки.

Бить Жулию было некому, потому что развитая не по годам барышня сама уже могла накостылять кому угодно. Поэтому управиться с ней мог только подполковник Коротыго путем прочувствованных бесед. После полуночных застолий с Коротыгой, дочь полка на какое-то время преисполнялась кротости, а полк преисполнялся уверенности, что Коротыго — все-таки вампир, раз обладает такой волшебной силой над таким изощренным существом.

Глава

Долго ли, коротко ли, а только к пятнадцати годам даже Коротыго просек, что надо от Жулии избавляться, чтобы сохранить в целостности вверенные ему здания, сооружения, технику и человеческие ресурсы. Ибо супер-Жу-лия вошла в брачный возраст, и бушевавшие гормоны толкали ее на совсем уж нестандартные затеи.

Вроде того, когда она за одну ночь похитила восемь часовых подряд прямо с охраняемых вышек и составила из них команду самолично спроектированного и собранного НЛО. К утру часовых нашли лежащими на мосту в пяти километрах от войсковой части, седых, безмолвных и имеющих по шесть пальцев на каждой руке. А рук у них стало по пять. С каждой стороны. Шивообразные вояки конечно пригодились потом родине, но Жулию следовало отвадить от приемного дома поскорее.

И снова был созван военный совет из Макарова, Идиомиди и Гусько под председательством Коротыго. Также позвали и доктора По-сылайкина, как специалиста по женской анатомии, физиологии и психологии. Споры кипели трое суток и наконец обрели достойный финал.

Жулию решено было отправить на мыс Доброй Надежды, поручив задание позаковы-ристее, а именно: производить геодезические изыскания поверхности Сатурна визуальным путем, с предварительной разработкой и изготовлением необходимого оборудования и последующим составлением карты нанесения возможных ракетных ударов с территории Подмосковья.

Коротыго вспомнил про медальон и, раскопав его в одном ему известном месте, протер спиртом от ржавчины.

глава четвертая

Жулия обрадовалась заданию невероятно. И совсем было уже собралась отправиться на его выполнение. Но Коротыго, в качестве отцовского благословения, сперва торжественно надел на шею суперменке таинственный медальон.

И тут произошло невиданное: медальон засветился оранжевым светом, Жулию мелко заколотило, и непонятно откуда раздался мелодичный звук, как будто кто-то нежно тюкал рюмкой по оконному стеклу. На спине у девицы проступили странные иероглифы, глаза засияли, потом задымились, потом Жулия принялась бить себя кулаками по груди с криками: «О Bella ciao, Bella ciao, Bella ciao! ciao! ciao!»

Интеллигентный Идиомиди перевел присутствующим загадочную фразу «Прощай, красотка» и высказал предположение, что Жулия таки покидает их многострадальную часть, причем в момент какого-то необычайного просветления.

Так оно и было. Медальон оказался волшебным талисманом, преобразующим разрушительные наклонности суперменки в созидательные порывы.

Жулия допела гимн гарибальдийских партизан и объявила всем, что теперь, когда ей открылось ее истинное предназначение, она действительно поедет на мыс Доброй Надежды, но в качестве сестры милосердия.

Ибо ошущает в себе талант слепым глаза вернуть и спины выпрямить горбатым.

Вспоминая многоруких часовых, присутствующие ничуть не усомнились в словах Жулии, а даже, наоборот, прослезились от радости за такой замечательный исход такой непростой затеи.

А Коротыго даже расцеловал дочурку в шею, застенчиво пряча прокуренные клыки. Жулия зарделась, потом торжественно поклялась посвятить себя служению силам Света, Тепла и Энергетики в целом, и взмыла в теплое майское небо.

Был последний день весны. Назавтра настал июнь. А с ним — новая жизнь для всех военных и гражданских.

глава пятая, заключительная

Жулию больше никто в наших краях не видел. И только рассказы о ее многочисленных подвигах расходились миллионными сообщениями в сети Интернет.

А полковник Коротыго купил модем и частенько по ночам читывал себе вслух про любимую воспитанницу, обнажая в гордой улыбке зазубренный левый клык.

САМЫЙ плохой день вГОДУ

Сегодня опять был самый плохой день в году. Сначала Муж не проснулся, потом не открыл глаза, поэтому утро соответственно тоже не началось. А сразу наступил самый плохой день. На ногу. В виде жены. У которой было еще утро, причем самое брюзгливое в году, а также 70 кило живого весу. Поэтому кроме ноги досталось кот)', погоде и неисправному крану. Кран подлил масла в виде ржавой воды в огонь мужского самолюбия, которое схватилось за гаечный ключ. Руками Мужа, которые в это время исполняли увертюру к всепохмельному дрожанию организма. Который вовсе состоял в спячке по поводу затянувшейся зимы. Которая в этом году была особенно похожа на жену в старости. Которая, уж конечно, не замедлит прийти, потому что Судьба. Которой наплевать на то, что в нее уже давно никто не верит.

Потому что если судьба человеку починить кран, то тут не поможет ни дрожание рук, ни брюзжание жены, ни мысли о смерти. До которой так далеко, что хочется уже сейчас. И как сладко представить, что взяв последнее слово для прощания, твой лучший друг подмигнет твоей вдовице, и, припомнив твой однажды починенный кран, скажет: «Золотые у него были руки!»