Которые за благочестие и святые

ЦЕРКОВНЫЕ ЗАКОНЫ И ПРЕДАНИЯ

В НЫНЕШНИЕ ВРЕМЕНА ВЕЛИКОДУШНО

ПОСТРАДАЛИ.

Книга известного старообрядческого писателя XVIII века Симеона Денисова «История об отцах и страдальцах Соло­вецких», наряду со знаменитым «Житием» протопопа Авва­кума, в продолжение двух веков являлась любимейшим чтени­ем русских людей, сохранивших верность древнеотеческому Православию. Исповеднический и мученический подвиг бра­тии Соловецкого монастыря, решительно и обоснованно от­казавшейся предать анафеме церковные чины и уставы, заве­щанные святыми основателями прославленной обители, и ве­ровать и молиться Богу так, «как начальство повелит», воспет Симеоном Денисовым возвышенным, героическим сло­гом. В наше время «зело приукрашенный» церковно-славянский язык автора, к большому сожалению, стал малопонятен его соотечественникам. Новый перевод ее на современный язык имеет целью вернуть этот выдающийся памятник рус­ской духовной истории широкому кругу читателей.

Издание подготовлено Д. А. Урушевым.

К ЧИТАТЕЛЮ

«Вопроси отца твоего и возвестит тебе, старцев твоих — и расскажут тебе» (Втор. 32, 7)

«История об отцах и страдальцах соловецких», написанная знаменитым старообрядческим писателем, настоятелем Выговского монастыря Симеоном Денисовым (1682—1740), на протяжении почти трехсот лет была одной из популярнейших книг среди хри­стиан, о чем свидетельствуют многочисленные издания и рукописи «Истории», дошедшие до наших дней. Читая произведение Денисо­ва, многие поколения староверов получали великую пользу и верное наставление в христианской жизни. Имея перед собой пример по­двига святых соловецких мучеников, они были всегда готовы к му­жественному стоянию за древнее Православие и отеческое благо­честие, всегда были готовы безбоязненно исповедать перед врагами Церкви свою веру, свое упование, не боясь никаких казней, никаких мучений.

К великому сожалению, за годы безбожной советской власти среди старообрядцев в значительной мере снизилось знание церковно-славянского языка, да и сам круг чтения славянских книг сузил­ся в основном до книг богослужебных. Поэтому «История» оста­ется недоступной и неизвестной многим христианам. Посему мы и поставили перед собою задачу — вернуть произведение Симеона Денисова читательской публике, дабы пробудилась в верных серд­цах любовь к святым подвижникам и мученикам, с которых всем нам подобает брать пример, прославляя Бога, «Который хочет, чтоб все люди спаслись и в разум истинный пришли» (1 Тим. 2, 4). Нам ни в коем случае нельзя забывать, что православная культура всегда основывалась на книгах, что именно грамотность, книж­ность, начитанность отличали старовера от представителя «гос­подствующей церкви». Без книг не может быть старообрядческой традиции, ибо тот, кто не читает книг, превращается в «Ивана, не помнящего родства».

Наша вера и история кажутся необъяснимыми, если нет той умственной культуры, которую единственно сохраняют наши кни­ги. Посему мы искренне надеемся, что настоящий перевод бес­смертного творения Симеона Денисова найдет своего читателя, может быть, немногочисленного, но думающего.

В качестве приложения к «Истории» мы публикуем несколько исторических документов, большинство которых совершенно неиз­вестно публике. Особенно хочется обратить внимание читателей на документы, связанные с именем Иоанна Захарьева — стойкого исповедника и дивного страдальца за истинную веру Христову: мы помещаем в приложении послание святого мученика и приговор, вынесенный ему царем и боярами. Делаем мы это не только для того, дабы познакомить читателя с житием еще одного старооб­рядческого святого, но и чтобы показать несоразмерность того бесчеловечно-жестокого наказания (пытки и казнь) с «виной» Ио­анна — небольшим письмом частного содержания.

Кроме того, мы публикуем в приложениях «отписку» соловецко­го архимандрита Макария на имя патриарха Иоакима. Из содер­жания этой записки можно заключить о том нравственном и ду­ховном уровне никонианских монахов, которые были посланы (а правильнее сказать «сосланы») в монастырь на место убиенных старцев. Если прежние насельники обители отличались исключи­тельным благочестием, стойкой приверженностью преданиям и обычаям древних подвижников, что и засвидетельствовали самою лютою смертью, то новые монахи являют собой совершенную ка­рикатуру на ангельский иноческий образ... Чего только стоит одна жалоба Макария на то, что иноки «поскучили», не хотят есть палтусины, трески и семги, а хотят летом все из монастыря вон брести, даже не спрашиваясь у настоятеля! Мы специально поме­щаем это послание в конце нашей книги, знаменуя тем самым пла­чевный конец некогда славного Соловецкого монастыря...

При переводе «Истории» мы столкнулись с неожиданной слож­ностью — необычайной трудностью церковно-славянского языка Симеона Денисова. Трудность эта заключалась не столько в самом языке, сколько в невозможности адекватно перевести на современ­ный русский язык все те пышные, разукрашенные фразы, которыми так обильно пестрит текст Денисова. Иногда оказывалось, что наш усредненный язык, «"городское эсперанто", на котором все и со всеми могут общаться» (Ю. П. Казаков), просто не в состоянии справиться с денисовским хитросплетением словес, поэтому в на­шем переводе лишь отчасти можно ощутить тот торжественный дух и слог эпического повествования, которым написана «Исто­рия». Хочется также отметить, что в настоящий текст для большего удобства чтения нами внесены отдельные слова, большин­ство из которых выделено в угловые скобки, а также введено раз­деление на главы, отсутствующее в оригинале.

Настоящий перевод выполнен по изданию: Симеон Денисов «Ис­тория о отцех и страдальцех соловецких» (Издание В. Г. Усо­ва).— М., 1907. Исправлен по изданию: «Повесть об осаде Соловец­кого монастыря» (Подготовка текста и комментарии Н. В. Понырко и Е. М. Юхименко) // Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн. I. М., 1988— С. 155—191. Комментарии со­ставлены с использованием примечаний этого издания.

Мы считаем своим приятным долгом сердечно поблагодарить доктора филологических наук Елену Михайловну Юхименко за лю­безно оказанные помощь и содействие.

Итак, с Богом починаем наш перевод. Если оке кто, сие читая, обрящет в нем ошибки, неисправности или недосмотры, пусть не клянет наше грешное худоумие и невежество, но да исправит, как Господь его вразумит. Богу нашему слава во веки веком. Аминь.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Если древний поэт Гомер показал такое тщание, такой подвиг, такой труд, чтобы описать начало, жительство и разорение города Трои, чтобы показать мужей-исполинов храбрых, мощных и креп­ких духом, которые подвизались за честь отечества даже до смер­ти, то тем более нам подобает явить многое тщание, больший подвиг, теплейшее усердие для повествования не о городе креп­ком и преславном, изумляющем твердостью стен, удивляющем высотою башен, прославляемом множеством добрых мужей, но о монастыре святом и пречудном, которого как начало свято и славно, так и конец богоугоден и праведен. В нем же воссияли мужи чудного и высокого жития, мужи храброго и крепкого тер­пения, мужи твердого и непоколебимого великодушия, храбро и весьма храбро победившие не плотских и не вещественных су­постатов, но невещественных мысленных врагов. Мужи, которые за отеческие законы, за церковное Православие отдали плечи свои на раны, спины на удары, уды на раздробление, тела на муки и в конце предались на смерть ради бессмертной жизни.

А так как много жаждущих с любовью услышать об этом, то мы ревностно потщились к труду собирания, чтобы изъявить как о количестве святых мужей, воссиявших в разное время в обители, так и о дивном мужестве страдавших за неприятие новшеств.

Не похвалу (что не красна в устах грешных) складываем чуд­ным мужам, но сами дела, сами деяния отцов, которые собрали от различных писателей, которые слышали из уст самих бывших в воинстве во время разорения обители, которым достоверно научились от оставшихся соловецких отцов — это возвещаем ушам боголюбивых.

Итак, во-первых, расскажем о начале святой обители, ко­гда создалась, какими ктиторами, какими правилами, какими преданиями и благочинием оградилась. Потом расскажем и о живущих в ней отцах, какой святости, сколь высокого жития, какого чудного воздержания были. Наконец, предла­гаем в этом сочинении рассказ о великодушии страдания, ревности благочестия, крепости терпения блаженных отцов, бывших во время разорения и проливших кровь свою за благо­честие.

Пусть от корня древо, и от него ветви,

От ветвей же плоды легко появятся,

И незнающие услышав удивятся,

Знающие же памятью обновятся,

И доброго усердия плод вместе снимут,

Пользу послушания в небе воспримут.

ГЛАВА 1

Монастырь Соловецкий — это киновия (то есть общежитие), собранный из стекшихся иноков в спасительное пребывание с общим имением и общей трапезой, более же всего с общим единомыслием, построенный вне мирских жилищ на одном из морских островов, именуемом Соловки, от него же и принял на­звание «Соловецкий». Начало жизни на острове положил препо­добный отец Саватий1 в 6928 (1420) году при благочестивом князе Василии Васильевиче <Темном> и много лет уединенным житием спасительно безмолвствовал. По его же преставлении возобновил жительство на острове преподобный отец Зосима2 и киновию построил и братию собрал. Предав к созиданию душ человеческих чины, уставы и предания церковные и отеческие, оставил ученикам спасительное наследие.

И оставляю писать как о местоположении киновии и дально­сти отстояния вселенной, так и о зданиях и постройках, также и о виде благолепия, украшения и твердости монастыря, кото­рые не только россиянам своими очами всегда удостоверены, но весьма известны и историографам вселенной и географам, пре­бывающим на западе и востоке...

И так < Соловецкий монастырь> просиял добрыми закона­ми и пресветлым благочестием, так украсился благочинием и преемством уставов, что посреди российских монастырей све­тился, как луна посреди звезд. Ибо ученики преподобного <3осимы> так сохраняли благочестие неповрежденным, законы не­зыблемыми, предание неущербленным, как изначально приня­ли, как от преподобного отца научились, ничего не изменяя или привнося, и так твердо сохраняли, что во время искушения и кровью сие запечатлели, о чем расскажет грядущее слово.

Жители же острова, то есть ученики преподобных отцов, весьма умножились, как семя Авраамово, их же число доходило до пятисот и более, кроме бельцов и испытуемых, бывших во множестве. Ибо от благого корня молитвенных потов богоносных отцов Зосимы и Саватия вырос благой и многоплодный сад собрания иноков. Добрые ветви пустили святые мужи, не только видимо украшенные цветами добродетелей, но и обогатившиеся плодами благодати Божьей и наследием Царствия Небесного. Такими по преставлении святых были прежде всех Иоанн и Василий-пономарь3, по смерти своей чудесно являвшиеся лю­дям вместе с преподобными. Потом Иоанн и Логин, бывшие служители киновии, ныне же новоявленные яренгские чудо­творцы4. Филипп святой5 — и старательный ктитор киновии, и всероссийский чудотворец и архиерей. Иаков, игумен6 и тру­долюбивый строитель чудных монастырских стен. Преподобный Иринарх, игумен7 и дивный пустынножитель. Преподобный Диодор8, трудник и житель Соловецкой киновии, затем и пус­тынножитель, и отшельник чудный, построивший потом Юрьегорский монастырь и в нем свято переселившийся от здешних к Богу. Преподобный и дивный пустынножитель Андрей9, быв­ший трудник соловецкий, который прожил пятьдесят восемь лет в пустынном уединении и, работая Господу, сверхъестественной сподобился благодати.

С этими и прочие бесчисленные жители, великие постники и безмолвные пустынники Соловецкого острова просияли как пресветлые звезды. О них же рассказывают книги житий препо­добных отцов <3осимы и Саватия>, и житие Филиппа митропо­лита, и житие преподобного Диодора, начальника Юрьегорского. В последние времена таковы выросшие побеги сада соло­вецких чудотворцев: преподобный и духоносный Елеазар10, чудотворец Анзерский, построивший скит и устроивший в нем жительство иноков, который ради чистого жития обогатился пророчествами и так сказал пребывающим у него в послушании о Никоне патриархе и начальнике нововведений: «На великое зло. Россия себе его израстила». Как достоверно рассказали жи­тели Анзера, святой однажды видел Никона, служащего литур­гию, и змия черного и великого, обернувшегося около его шеи, и весьма ужаснулся. С тех пор Елеазар, невзлюбив его, вынудил бежать11.

Илья святой12 и первый архимандрит, муж великого воздержания, который такое воздержание стяжал, что один хлеб с во-дою ел, а за трапезою ел теплую воду, дабы не узнали, что не ест вареного.

Иоанн юродивый, в человеческом безумстве обогатившийся небесною мудростью, предвидя день своей смерти, ходил по обители много дней, громким голосом призывая: «Кто мне будет спутник до Иеросалима?» И никто не мог уразуметь сказанного. В вечер же последней ночи пришел к одному из кожевников, его же имел себе другом, говоря: «Друже, иди со мною до Филиппова колодца, дивное дело тебе явлю». Тот же, отказываясь, ибо была глубокая ночь, обещался утром идти. Когда же настало утро, кожевник, не увидев того <Иоанна>, пошел к Филиппову колодцу, нашел его о Господе скончавшимся и всем это поведал. Тогда уразумели все, что в Небесный Иеросалим блаженный звал себе спутника.

Гурий, блаженный инок, который юродством жития явился творцом великих чудес, который жил в пекарне и по извлечении хлебов входил в хлебопекарную печь, в нестерпимую жару и, затворив устье печи, стоял, как будто в некоей прохладе, принося поклоны и молитвы Богу. Он наперед предсказал о приезде13 <будущего> патриарха Никона за мощами святого Филиппа. Этот блаженный, где встречал отца Игнатия14, всегда говорил: "Игнатий, уйди из этого монастыря, ибо соберешь свой монастырь, равный Соловецкому». Это слово блаженного потом делом явилось, когда Игнатий с двумя тысячами и семью сотнями народа в Палеостровском монастыре от нашедших воинов скончался огнем за благочестие.

Иоанн, называемый Похабный, который блаженным похабством сподобился благодати предвидеть будущее. Он, пребывая в Соловецкой киновии, когда еще был глубокий мир церковный, ходя по обители, кричал: «Бежим отсюда, ибо иноземцы идут к обители!» И некоего морехода именем Амос, приехавшего в обитель, умолял взять с собою на берег; когда же тот спрашивал: «Зачем?», юродивый говорил, что иноземцы будут разорять обитель. Амос же, взяв блаженного на ладью и наедине вопросив его об этом, услышал, что царево воинство придет и разорит оби­тель, и изменятся монастырские обычаи и законы. На берег же, приехав, жил юродивый в деревнях Приморья, Калгалакши и прочих. Как-то ходил он и по обыкновению юродствовал, а мужик пьяный из местных, дьяволом научен, накинулся на блажен­ного и, ударив о землю, бил даже до полусмерти. Иоанн же, немного полежав, встал и, поглядев на убийцу, сказал ему: «Какой прибыток получил ты? Вот вскоре будешь растерзан псами и даже следа костей твоих не найдется». Слово блаженного тотчас стано­вится делом. Вскоре пошел тот <мужик> в некую деревню, и на­пали на него псы, и всего растерзали, и даже костей его не оста­вили, по слову блаженного. И поскольку юродивый ходил во всех странах Поморья, даже и до города Архангельска, и возвещал сво­бодным голосом древнецерковные уставы благочестия, то был взят и свезен в Холмогоры. И после многих истязаний и различ­ных мучений и ран мучители, поняв неизменность нрава блажен­ного, решили сжечь его. Когда вели блаженного на смерть, то весь народ собрался на зрелище и сам воевода приехал, держа на руках младшее дитя. И когда в сруб спустили его <юродивого>, стал он, молясь на восток. Объял огонь сруб и, опалив страдаль­ца, пал на землю. Тогда ребенок воеводы закричал, указывая пальцем: «Отче, отче, вон Иоанн на высоту пошел, вон на небо восходит!» Многие из стоявшего вблизи народа, слышавшие это, прославили Бога, Возводящего Своих рабов на вечную славу не­бес краткими скорбями мучения.

Подвижники же и молитвенники, жившие как в уединенной пустыни острова, так и в самой обители, были весьма велики не только исперва, но и перед самым временем искушения. Таким был тот брат, который, умирая, исповедал отцу духовному, что исполнил келейное правило на тридцать лет вперед. Таким был тот дьякон, совсем не заботившийся о своих ногах, опухших от многого стояния <на молитве>. Случилось же ему некогда идти на службу, а сапог его провалился сквозь мостовую. Он выта­щил ногу и увидел, что сапог полон крови, но, вытащив сапог и всунув в него ногу, с радостью поспешил дальше на службу, будто совсем не пострадал. Многие из них были изрядными знатоками святых писаний, многие были искусны и в толкованиях. И столь многие, что тем обителям было достаточно правления своих настоятелей. И не только в обители, но и на высочайшие архиерейские престолы были избираемы соловецкие отцы.

Многие были причастны ксловесному наставлению мудро­сти, что обнаружилось через сочиненные ими повести. Среди них есть и Герасим Фирсов15, муж довольной учености, который во время нововведений Никона патриарха оставил по себе лучшее свидетельство своей мудрости, сочинив Слово о крест­ном знамении. От него, как губка, впитывал воду мудрости вы­шеозначенный Игнатий, который утвердил стоять в догматах Православия все соловецкие и каргопольские страны и насадил благочестивыми жителями непроходимые, пустынные дебри.

Таково было насаждение преподобных отцов, такой много­плодный сад, такое благое древо, посаженное при водах Божиих законов. Поэтому и лист его не опал во время великого и бур­ного искушения, но зрелые и целые плоды были посланы Бла­гому Садовнику. Как же были посланы? Послушайте!

ГЛАВА 2

Когда приспело время, предсказанное в древности, тотчас Никон вошел в патриаршие дворы. Тогда сбылось пророчество вышереченного Елеазара, ибо Никон, облачившись в патриар­шие одежды и приняв высочайший престол, наполнил Церковь великим смущением и мятежом, людей — великими озлобленьями и бедами, всю Россию — великим шатанием и колебанием. Поколебав непоколебимые церковные устои, подвигнув недви­жимые уставы благочестия, порвал соборные клятвы святых от­цов и что держал в тайнике сердца, то и умыслил непотребно внести в Церковь: чтобы тремя перстами креститься, чтобы пя­тью благословлять, чтобы крестом двусоставным просфоры пе­чатать, чтобы «аллилуию» в чтении псалмов троить, чтобы коле­нопреклонений в святые посты в церкви не творить, чтобы на коленях стоя молиться в преждеосвященной литургии и в ве­чер Пятидесятницы и прочие бесчисленные изменения чинов и уставов. Уговорил царя и синклит и собрал всех архиереев на собор16, каких ласкою, каких лестью, каких царским страхом склонил к своему намерению.

А непокорившихся, предав узам, темницам, ранам и заточеньям, лишил нынешней жизни горчайшими смертями. И по­велел печатать книги с вышеозначенными нововведениями, и рассылать их всюду, по областям Российской державы, и со­вершать по ним всякую службу молитвословия. Таковые рассы­лались повсюду, во все митрополии, города, области, монасты­ри, села и деревни и раздавались во всех приходах каждому священнику. И никого не нашлось, выступающего против, и никого, возражающего тем новшествам, кроме Павла, слав­ного епископа Коломенского, и великоревностного протопо­па Аввакума, возразивших еще в самое время первого собо­ра, и прочих малых. Ни один из великих монастырей и горо­дов нисколько не воспротивился царскому указу, все поко­лебавшему, но все нехотя приняли новопечатные книги и служ­бу по ним совершали по-новому.

Дошли же царские и патриаршьи письма вместе с новопечат­ными книгами и в Соловецкую обитель преподобных отцов17. Те отцы, совет сотворив, совсем не хотели их <новые книги> при­нять, но хотели, дав ответ, назад возвратить с посланными. Упо­мянутый прежде Илья архимандрит, муж доброго рассуждения, сказал к ним: «Отцы и братья! Да будет угоден вам мой совет. Книги, посланные от патриарха, примем, чтобы зазря гнев на себя не вызвать. Рассмотрев же их несогласие и противность Божьим законам, получим основательный повод для нашего противостояния». И те, приняв совет архимандрита, дали знаю­щим рассмотреть новые книги, а службы по ним никак не со­вершали.

Архимандрит же Илья отошел от вещественных к невещест­венным18. Вместо него был поставлен архимандрит Варфоло­мей19. И поскольку слава Соловецкого монастыря как в обще­жительных преданиях, так и о тщательном хранении уставов церковного благочестия пролетела во все концы России, то мно­гие иноки и миряне отовсюду стекались в обитель. Никанор, ар­химандрит Савина монастыря20, объятый желанием безмолвного убежища, будучи мужем духовного рассуждения и духовником царским, придя в монастырь и быв радушно принят, жил тут потом с отцами.

Слух же о твердости благочестия отцов соловецких, распро­страняясь, дошел и до патриаршего наместника21 и прочих ар­хиереев, взявших на себя после Никона защиту новин. И они, неправедно на праведных заострив языки, возжигают гнев, вос­паляют ярость самодержца. И царь посылает указ, чтобы взять архимандрита соловецкого в Москву. Отцы же соловецкие, со­вет соборно сотворив, написали к царю молитвенное прошение, в нем же молили самодержца разрешить им жить по отеческим уставам в отеческом собрании. В подтверждение написанного приводили свидетельства как старопечатных и старописьменных московских и белорусских книг, сербских и острожских, так и святых российских архиереев соборно, и особо утверждавших то <старые обряды> собственноручным писанием, так и гре­ческих святых учителей, это засвидетельствовавших. Приводи­ли в пример преподобных чудотворцев как соловецких, так и прочих российских, в своих обителях то же и подобное пере­давших и повелевших неизменно хранить. Приводили в пример повсеместный благочестивый обычай Российской Церкви, кото­рый был принят от греков при Владимире <Святом> и до настоящего времени непоколебимо соблюдался, что и объявля­ется святыми образами греческого письма. Об этих неизменен­ных уставах, неизмененных святых обычаях иноки умоляли, просили, увещевали самодержца, чтобы разрешил им неизменно сохранять. И объявляли икоки пред Богом, что новых преданий, установленных Никоном, никогда не посмеют принять, дабы не подпасть под отеческие проклятия: «Если и гнев царев сильно разожжется на нас, мы готовы не только нужды и скорби тер­петь, но и кровопролитием и положением голов своих запечат­леть уставы святых отцов».

С таким молитвенным прошением, с такою челобитного по­слали к царю соборного старца Александра Стукалова22, еще же уговорили ехать в Москву и Никанора архимандрита, духовника царского, с Варфоломеем, соловецким архимандритом, дабы укротить гнев царский, воспылавший на обитель, и выпросить позволение, чтоб жители ее стояли в древнецерковных уставах, о которых они и обещали ревностно заботиться.

Приехав же в Москву и представ перед самодержцем, архи­мандриты подали государю прошение соловецких иноков. Он не прочитал, не принял его, не восхотел разрешить отцам жить по древнецерковным уставам. Архимандрит Никанор, хотя и много царя увещевал об извращении древнего благочестия, однако ни в чем не преуспел, но только гнев царев более распалился. Тогда и вселенские патриархи прибыли в Москву, и собор архиереев был собран23. Царь представил Никанора патриархам и собору и многою ласкою, и увещаниями, и страхом заставил покорить­ся их воле; и возложили на главу ему греческий рогатый клобук24.

Потом царь и патриарх послали в Соловецкий монастырь трех архимандритов — Варфоломея, Иосифа и Никанора (по его просьбе), чтобы уговорить соловецких отцов к покорности пат­риарху и принятию новопечатных книг. Варфоломей должен был отдать монастырь новопоставленному архимандриту Иоси­фу, бывшему прежде соловецким строителем в Москве25. Ни­канор же отпросился <якобы> уговаривать отцов соловецких, а на самом деле, чтобы обратиться к покаянию за отступление26. И когда архимандриты приехали в киновию, отцы соловецкие встретили их с честью, как подобает, но, узнав причину, чего ради приехали, то есть увещание к принятию новопечатных книг, все соборно тем отказали27, возжелав лучше умереть, чем изменить отеческим преданиям. Поэтому отослали их без успеха. Никанор же, сколь пал к преступлению, ослабев как че­ловек, столь тепло пришел обратиться к покаянию, принес столь смиренное покаяние отцам киновии и вновь с любовью был принят. Так это было, и архимандриты к пославшим воз­вратились, а Никанор в киновии остался. Пришел от царя указ в киновию, призывая Никанора в Москву. Но соловецкие отцы, поскольку он не захотел ехать, то и они посланнику его не вы­дали. Сами же, между собою соборно посоветовавшись, послали в Москву соборного старца, прежде упомянутого Герасима Фирсова, мужа весьма искусного как в святых писаниях, так и во внешней науке. Послали такого мужа умолить и уговаривать са­модержца, чтобы позволил собранию преподобных отцов в их предании неизменно жить и скончаться. Его же власти духовные до самодержца не допустили, но в пути, как знающие говорят, задушили, как <митрополита> Филиппа, и прежде царя земного отослали к Небесному Царю28...

Царя же патриарх и прочие уговорили не позволять соловец­ким инокам жить по древним установлениям. Поэтому часто и посылали всякое духовное начальство, чтобы приклонить их покориться его <царя> воле. Эти приезжающие по-разному уве­щевали иноков, мольбою, ласкою и угрозами убеждали принять новые книги. Многие же от новгородского митрополита были посылаемы для увещания отцов Соловецкой киновии. Но те твердо, как адаманты, стояли в древнецерковном благочестии, против увещаний обретались, как башня против ветра. Так вос­хотели делом исполнить то, что изъявили словом в прошении самодержцу: «Лучше возжелав вкусить смерть ради благочестия, чем что-нибудь из новшеств принять». Тем более что появились мнимые духовные, духа кротости не имеющие, желающие осквернить освященные руки кровью неповинных. Они гнев са­модержца возбудили и, сильно распалив, подвигли на ярость, чтобы руками мучителей разорить святое место. И послали в Соловецкую киновию воеводу Игнатия Волохова29 с одною сотнею вооруженных воинов, чтобы он страхом оружия всех подчинил воле царя и патриарха и вышеупомянутого Иосифа архимандрита возвел на свое место. Отсюда начался подвиг ве­ликой борьбы соловецких отцов. Одно из двух было предложе­но: покорившимся новоустановленным преданиям обещана сла­дость временной жизни, стоящим же в древнецерковном благо­честии —- горчайшая смерть.

Потому и собираются в соборную келью все насельники обители: и иноки, и бельцы — и, объявляя царев гнев и прибы­тие посланного воинства на разорение киновии, советуют остаться в обители всем смелым мужам, желаюшим горестью нынешней смерти получить будущие святые сладости. Немощ­ным и трусливым сердцами к битве и желающим остаться в жи­вых советуют отъехать на морской берег. Когда этот совет стал известен всем братьям, только некоторые из иноков и бельцов захотели идти на берег. Прочие же все, их же число доходило до тысячи и пятисот, приготовились на смерть за древнецерковные законы. И приехавшему воеводе ответили, что хоть и тысячами люто пострадают, но древних законов благочестия не могут от­речься. И так затворились в монастыре в год 7178 (1670).

ГЛАВА 3

Этот же воевода стоял под монастырем четыре года, приез­жая весною под монастырь и все лето пребывая на острове Заяцком, творил различные беды кииовии. Осенью вновь на берег возвращался, в Сумский острог30, отсюда причинял монастырю великое притеснение и нужду, великое насилие и скорбь. Не только не давал выйти из монастыря, но и приказал воинам хва­тать многих служебных старцев и слуг и, мучая различно, смер­ти предавал.

Так и блаженного Иоанна Захарьева, бывшего писаря соло­вецкого31, потом пустынножителя и ученика дивного отца Пи­мена32, предал смерти, много мучая. Его страдание было таким: некий поселянин донес воеводе о живущих в пустыни христиа­нах, а воевода послал в пустыню воинов на поиски; воины же, пойдя, обрели отца Пимена, его ученика Григория и этого бла­женного Иоанна и, связав, привели их к воеводе в Сумский ост­рог. И как привели, то воевода пытался низвести их от высоты благочестия сначала многими увещаниями, ласками, обещанием чести и богатства, а потом угрозой мучений. Но нисколько не преуспел и не смог даже немного поколебать твердость их ума. Тогда, разгневавшись, повелел посадить в темницу, в ней же пробыли год, удручаемы голодом и жаждою и прочими темнич­ными нуждами. В это же время терпели заточение за древнецерковное благочестие в Кандалакшском монастыре славные в тер­пении страдания старцы Сила и Алексий, к ним же и вся об­ласть Поморья стекалась вопросить о благочестии. К сим и бла­женный Иоанн из темницы посылает послание, в котором похваляет древнего благочестия уставы, новые же установления пори­цает. Это послание, когда нашлось оброненным из-за ошибки посыльного, принесено было в руки воеводы, который сильно разгневался и, получив указом от самодержца власть истязать его <Иоанна> муками, каких только умыслов на нем не показал, ка­ких только горчайших мучений на его спине не ковал! Ибо преж­де в пытку воевода руки ему сломал, после бичом его тело сильно изранил, потом израненное его тело, бросив на огонь, повелел жечь, как камень. И так воевода не умилосердился, но и из столь обожженного тела повелел вытащить ребра раскаленными клеща­ми. И так не насытившись, не ослабил мучения, но остриг темя его главы и повелел многие часы лить на нее студенейшую воду. Страдалец же, терзаем две ночи и два дня неослабевающими му­чениями, все терпел доблестно и благодарно. Наконец мучитель, видя свое бессилие, повелел отсечь мечом честную главу страдаль­ца. В субботу по Пятидесятнице в небесное субботство послал страстотерпца отсечением главы33, но даже на мертвое тело бла­женного не умилосердился немилостивый воевода. Ибо, когда боголюбцы сделали ему <Иоанну> гроб, приготовили погребальное, собрали деньги и принесли икону Богоматери, воевода повелел воинам все это отобрать. Тело же страдальца погребли, обвив ро­гожею и бесчестно честно/го закопав в землю. Это первый и доб­рейший плод, или, лучше сказать, гроздь сладчайшая от соловец­кого сладчайшего винограда преподобных отцов, выжатая в точи­ле мучений, была принесена на божественную вечерю к Царю всех и Богу.

Когда же воевода повелел воинам привести отца Пимена на испытание мученьями и когда раздели его, то увидел на его теле тяжкие вериги. Устыдился этого мучитель, и такова была воля Божия, что повелел Пимена вновь посадить в темницу, и препо­добный, долгое время просидев с учеником, вновь был отпущен в пустыню.

Немного прошло времени по смерти вышереченного стра­дальца, как из отцов, покинувших Соловецкий монастырь, были пойманы Димитрий и Тихон, с ними же и белец Иов, и были заперты в мрачнейшей темнице, где, удручаемы голодом, жаж­дою, холодом, наготою, веригами, узами и прочими различными нуждами, переселились к свету будущего Царствия и были по­гребены близ того <Иоанна>.

Но вновь возвратим слово к повести о Соловецкой обители. Этот воевода Волохов три или четыре неполных года пробыл в Сумском остроге, разоряя святую обитель летними наездами, но, ни в чем не преуспев, возвращен был царским указом в царствующий град Москву34. Вместо него послан был от само­держца полковник с тысячью воинов, чтобы разорить святую киновию, имя же ему Климент Иевлев, человек лютый и неми­лостивый35. Придя к обители, он сотворил святому месту силь­нейшее притеснение, горчайшую нужду, многие пакости. Ибо коней и волов монастырских, которых имели на острове для пе­ревоза деревьев и для прочих братских нужд, во дворе, на то устроенном, всех, загнав во двор, сжег всех без остатка, вместе с кельею. С ними сжег и служебные кельи окрест обители, что были построены на острове для отдыха трудников. Также и кельи рыболовов и снасти — сети, мрежи и неводы с их приспособлениями — все он, злодей, бесчеловечно сжег. Но и мзду за это от Бога немедленно принял — поражен был гной­ною язвою и червями и от этого болезненно страдал. Поэтому и был возвращен указом царским в Москву, и там злодей погиб от той язвы и жизни лишился, под монастырем простояв два года.

Когда же он жестоко скончался, на его место был послан царевым повелением Иоанн Мещеринов, лютейший мучитель36, и с ним тысяча триста воинов. Он пришел под киновию со мно­гими стенобитными орудиями и в течение двух лет показал вся­кие козни, всякий умысел к разорению киновии. В летнее время стоял <под монастырем>, а зимой отъезжал на берег, но ни в чем не преуспел. Бывшие же в обители отцы, видя себя окру­женными такими напастями, видя самодержца, сильно архи­ереями распаляемого на гнев ярости, отчаялись помощи и мило­сти человеческой, прибегли к Единому Владыке всех и Богу, прибегли к Пречистой Владычице и Богородице, прибегли к преподобным отцам Зосиме и Саватию, с горькими слезами и воплем просили помощи и заступления. Против ратников встали только затем, чтобы не дать им дерзновения войти в ограду монастыря. А больше вооружались молитвами и слеза­ми, вседневными богослужениями и стреляли против врага мо­литвенными стрелами, и положили петь на каждый день по два молебна, чтобы Господь Бог, о них умилосердившись, благово­лил не предать в руки ратников, но Своими щедротами устроил спасение просящим.

Премилостивый же Господь, воистину Близкий всем призы­вающим Его, послал на них мор великий, обнаруживающийся в язвах за три или четыре дня до смерти37. За это время больные постригались в иночество и принимали святую схиму, и очища­ли покаянием, свои души, и отходили ко Господу, принимая в напутствие Святое Тело и Кровь Христа Бога. И такими язва­ми, такою христианскою смертью многие скончались, до семи сотен преставилось.

Прежде же упомянутый воевода Мещеринов и его воины, стоя окрест святой обители, не уставая стреляли по ней когда из пушек, когда из пищалей. Но молитвами преподобных отцов <3осимы и Саватия>, охраняющих обитель, ратники ни в чем не преуспели, хоть и много старались. И как-то, нацелив пушку (о, дерзость безумная!), выстрелили в алтарь соборной церкви.

И то ядро, полетев в окно, ударило (Твоего терпения, Христе!) в образ Всемилостивого Спаса, что стоял в алтаре. До такого беззакония безумная дерзость безумных довела! И хотя два года воинство к обители приезжало, но не смогло разорить ее всяки­ми осадными хитростями.

На третий год воевода повелел всему воинству зимовать на острове38, уготовав различные осадные орудия на разорение обители, сделал последнее притеснение отцам киновии. Повелел мастерам сделать из дерева три великие гранатные пушки, вме­щающие множество железных ядер, начиненных порохом. Одна из них вмещала 160 ядер, другая же — 260, третья же — 360 ядер. Когда же их сделали, приказал начинить таким количеством ядер и выпускать по обители. Рассчитал этими пушками легко развеять, спалив, строения, что в обители, и живущих в них, ибо ядра, летя, опаляли пламенем огня все на своем пути, так­же, разрываясь, без милости сокрушали осколками и предавали смерти. Но сколь усердствовали теми яростными устремленьями к разорению святого места, столь Божье милосердие по молит­вам преподобных чудотворцев покрывало обитель, показав сует­ными ухищрения врагов. Ибо, когда выстрелили по обители первым начиненным зарядом, просчитались, ничего не сумели, ибо пущенное, поднявш

Наши рекомендации