Земляные работы и хирургия души
Приходилось ли вам копать траншею в легком, податливом грунте? С мягким шорохом, почти без усилий, врезается лопата в песок, усталости не чувствуешь, и дело спорится, так что перед обедом еще успеешь искупаться в прохладной речке… Но что это? скрежещет металл, тычешься вправо, влево – безрезультатно: на пути камень. И ты уже сидишь на бревнышке, отираешь пот со лба, тупо разглядываешь мозоли на ладонях. Отменяется и речка, и, может статься, даже обед. Придется где-то доставать лом или кирку, обкапывать и вытаскивать проклятый камень. Метр траншеи потребует больше усилий, чем весь остальной участок, но ничего не попишешь: камень надо убрать.
Так же в точности работает человеческий разум, врезаясь в лёгкий песок повседневности. Раз, два – в стороны разлетаются вопросы, недоумения, парадоксы. Всё ясно, о чем тут говорить! Но вот лопата бьет о камень – стоп. Хочется бросить все эти рассуждения, занять сердце и голову чем-нибудь попроще и поприятнее. «Это сложная тема… Здесь концов не разыщешь… Незачем зря себя растравливать…» Пустые отговорки: душе нужна истина.
Когда мы совершаем Божественную Литургию – Таинство Святой Евхаристии – есть молитвы, которые священник читает в алтаре во время пения антифонов, как правило, неслышно для молящихся в храме. В молитве третьего антифона мы обращаемся ко Господу от имени всех верующих, «согласующихся о Имени Его», приносим Ему их прошения. Очевидно, все прошения во всём их многообразии нет никакого смысла перечислять; и вот, в этот момент мы явно называем лишь два прошения, очевидно самых важных и неотложных: «…В настоящем веке познание Твоея истины, и в будущем – жизнь вечную».
Душе нужна истина, и ни на что другое она не согласится. Камень надо убрать с дороги.
Но это еще полдела. А само дело куда серьезней и даже болезненнее. Ведь камень – это внешнее препятствие, и прокладка траншеи далеко не точно изображает наш внутренний мир. Траншея в грунте – вовсе не то, что траншея в собственной душе: грунт не болит, не страдает, не стонет и не бьется в судорогах. Поэтому придется предложить вам еще одну метафору.
Что такое желчекаменная болезнь – никому объяснять не надо. И не надо расписывать процесс диагностики, медицинские консультации, сомнения в необходимости хирургического вмешательства… Остановимся на том, что по единогласному суждению врачей больному необходима операция – удаление желчного пузыря.
Легко ли человеку согласиться отдать часть своего тела,часть себя? Но это необходимо, невозможно обойти, так же в точности, как невозможно обойти камень в траншее. Разница между камнем в траншее и в желчном пузыре состоит в том, что первый извлекают из земли, а второй – из собственного живого тела.
И это тоже образ нашего движения к истине. Есть в нашей душе нечто, некие камни, которые требуют удаления, – а без такой операции душа не достигает цели. Но хирургия души, по сравнению с хирургией тела, имеет серьезное преимущество. Операция на нашем теле всегда причиняет ему, наряду с пользой, реальный вред: человек теряет желчный пузырь – или желудок, легкое, участок кишечника и т.п., – нарушается целостность тканей и работа многих органов, выздоровление после операции – длительный и плохо предсказуемый процесс. А освобождение души от камней, хотя и далеко не просто, намс гарантией не повредит: удаляются только лишние, чуждые нам объекты.
Случается, конечно, мы болеем душой, потеряв те или иные душевные камни: по какой-то причине они были нам дороги… Но болезнь наша тотчас проходит, лишь только мы с определенностью узнаем, что именно произошло с нашей душою и от чего она освободилась. Иное дело в обычной хирургии: много ли толку утешать послеоперационного больного, у которого загноились швы, что его операция прошла успешно?
Само собой разумеется, в этой книжке нет ничего нового о любви – настоящей, мнимой, или фальшивой – что бы не было известно людям в течение, по крайней мере, двух тысяч лет; но тем не менее для многих читателей дорога будет непростой. И это тоже в порядке вещей. Если, скажем, кому-то вздумается выучить геометрию (например, учащимся 8-го класса!), они тоже возьмут в руки учебник с теоремами и задачами двухтысячелетней давности – но отсюда вовсе не следует, что учеба обязательно пойдет как по маслу!
В словах ли дело?
– Ваши примеры разных «любовей», эдакая сборная солянка в начале урока, не говорит ни о чем, кроме непригодности русского языка для выражения серьезных понятий. Вам, как священнослужителю, неплохо бы знать, что в греческом языке, который послужил почвой для философской мысли человечества, – и на котором, кстати, написан весь христианский Новый Завет – русскому слову «любить» соответствует несколько разных слов, каждое со своим точным смыслом.
Для обозначения религиозной любви в Библии употребляется особенное слово - существительное агапи и глагол агапо. Они всегда имеют положительный оттенок, говорят о духовной любви в ее высших проявлениях. Так что почитайте современную популярную литературу по эротике и философии секса: там всё объяснено.
О популярной литературе найдем возможность поговорить чуть позже. А пока надо поблагодарить нашего нового участника за внимание к столь важному и близкому к нашей теме предмету, как язык. Да, да, прошу не удивляться. Еще в Соборном Послании св. апостола Иакова целая глава (3-я) отведена языку и его исключительно важной роли во всех серьезных сферах человеческой жизни. Казалось бы: «Хоть горшком назови, только в печь не сажай», – ан нет! Очень многое зависит даже не от самих названий, а от их взаимоотношений, насколько верно и точно человек способен различить за названиями реальность.
Итак, русский язык никуда не годится. Другое дело греческий: это сила!… хорошо еще, что не английский. И вообще, если в чем-то находят какую-нибудь слабость, то мы сразу готовы смиренно согласиться: да, мол, все понятно, все правильно, так и есть, это типично русская черта…
Но не спешите соглашаться. Разные языки в самом деле имеют разную способность к отражению и охвату тех или иных понятий. Сообщали как-то, что в языке одного из народов Крайнего Севера насчитывается несколько десятков слов для обозначения снега – и это вполне естественно. Так же в точности естественным и благотворным был приток варваризмов (то есть заимствований из иностранных языков) в русский язык в области горного дела и мореплавания в восемнадцатом веке и электроники в конце двадцатого.
Но что такое «секс»? Английское слово, означающее пол, а также половую близость, коитус (от греческого китис, что означает ложе; данное слово многократно употребляется в Новом Завете и в прямом, и в переносном смысле). Что, разве для русского сознания эта область недоступна или незнакома, как для папуаса снег или для эскимоса пальмы? – Вторжение данного столь популярного в наши дни варваризма объясняется совсем другими причинами. Те, кто его употребляют, сознательно или нет, исходят из того, что русские слова и выражения непригодны, что требуется другой взгляд, другое понимание предмета, а именно то, которое несет с собой современная западная (по преимуществу англоязычная) культура – книги, журналы, фильмы, какофоническая «музыка», «знаменитости» различного калибра и подбора, и т.д. и т.п.
То же самое, к сожалению, и о любви. «Заниматься любовью» – калька с английского to make love, совокупляться. Проблема, однако, не столько в бездарях-переводчиках и ротозеях-редакторах (их всегда хватало), сколько в читателях, слушателях и зрителях, которые с жадностью заглатывают мусор и находят ему место у себя на языке и в душе.
Итак, если по самой природе русского языка невозможно объяснить, что такое любовь, каково ее место в жизни, смысл и значение, если русский язык – а следовательно, и русское сознание – не в силах адекватно отразить и охватить предмет исследования, то и в самом деле необходимо идти на выучку к зарубежным авторитетам по сексуальному вопросу, а наипаче пригласить эту публику к нам школы, дабы они подготовили наших детей к взрослой жизни в раскрепощенно-прогрессивном духе.
–Позвольте, но ведь речь шла о христианском, религиозном контексте, в котором проясняется смысл любви посредством изучения греческих слов. Причем не откуда-нибудь, а прямо из Священного Писания!
В греческом языке действительно есть разные слова, в значительной мере эквивалентные русскому «люблю». И, разумеется, знание греческого языка необходимо для серьезного изучения Св. Писания: можно только приветствовать тех, кто его учит, знает и любит. Греческий перевод ветхозаветных книг, выполненный почти за триста лет до Р.Х., ко времени Спасителя был распространен гораздо шире, чем древнееврейские тексты; именно он постоянно цитируется апостолами в Новом Завете. К тому же он сохраняется в неизменном виде до сего дня, в то время как древнееврейские рукописи были подвергнуты тщательному редактированию в период религиозных реформ, со II по VIII в.в. после Р.Х.
Однако расчет на то, что посредством «изучения греческих слов» можно раскрыть смысл нашего предмета, который в русском варианте якобы остается скрытым, мягко выражаясь, необоснован. Исчерпывающий обзор употребления указанных слов в Св. Писании получился бы весьма объемным – поскольку любовь и в самом деле занимает там ключевое место, о чем нам еще предстоит побеседовать, – однако чтобы убедиться в сказанном, такой обзор совсем не нужен. Достаточно для примера сопоставить, что было сказано выше про «особенное слово» агапи, с текстом Св. Писания.
Из Второй Книги Царств, где речь идет о царе Давиде и его многочисленном потомстве, мы возьмем с вами 13-ю главу (ст. 1-19), отрывок, значение которого простирается куда дальше, чем упражнения в лингвистике. Некоторые даже считают эту историю любви одной из самых ярких во всей мировой литературе. Приводим текст в русском переводе, а интересующие нас греческие слова – в скобках.
«И было после того: у Авессалома, сына Давидова, была сестра красивая, по имени Фамарь, и полюбил (игаписен – прошедшее время от агапо) ее Амнон, сын Давида. И скорбел Амнон до того, что заболел из-за Фамари, сестры своей; ибо она была девица, и Амнону казалось трудным что-нибудь сделать с нею.
Но у Амнона был друг, по имени Ионадав, сын Самая, брата Давидова; и Ионадав был человек очень хитрый. И он сказал ему: отчего ты так худеешь с каждым днем, сын царев, – не откроешь ли мне? И сказал ему Амнон: Фамарь, сестру Авессалома, брата моего, люблю (агапо) я. И сказал ему Ионадав: ложись в постель твою, и притворись больным; и когда отец твой придет навестить тебя: скажи ему: пусть придет Фамарь, сестра моя, и подкрепит меня пищею, приготовив кушанье при моих глазах, чтоб я видел, и ел из рук ее.
И лег Амнон и притворился больным, и пришел царь навестить его; и сказал Амнон царю: пусть придет Фамарь, сестра моя, и испечет при моих глазах лепешку, или две, и я поем из рук ее. И послал Давид к Фамари в дом сказать: пойди в дом Амнона, брата твоего, и приготовь ему кушанье. И пошла она в дом брата своего Амнона; а он лежит. И взяла она муки и замесила, и изготовила пред глазами его и испекла лепешки, и взяла сковороду и выложила пред ним; но он не хотел есть. И сказал Амнон: пусть все выйдут от меня. И вышли от него все люди, и сказал Амнон Фамари: отнеси кушанье во внутреннюю комнату, и я поем из рук твоих.
И взяла Фамарь лепешки, которые приготовила, и отнесла Амнону, брату своему, во внутреннюю комнату. И когда она поставила пред ним, чтоб он ел, то он схватил ее, и сказал ей: иди, ложись со мною, сестра моя. Но она сказала: нет, брат мой, не бесчести меня, ибо не делается так в Израиле; не делай этого безумия. И я, куда пойду я с моим бесчестием? И ты, ты будешь одним из безумных в Израиле. Ты поговори с царем; он не откажет отдать меня тебе. Но он не хотел слушать слов ее, и преодолел ее, и изнасиловал ее, и лежал с нею.
Потом возненавидел ее Амнон величайшею ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви (агапин – винительный падеж от агапи), какую имел к ней; и сказал ей Амнон: встань, уйди. И Фамарь сказала ему: нет, брат; прогнать меня – это зло больше первого, которое ты сделал со мною. Но он не хотел слушать ее. И позвал отрока своего, который служил ему, и сказал: прогони эту от меня вон и запри дверь за нею.
На ней была разноцветная одежда, ибо такие верхние одежды носили царские дочери-девицы. И вывел ее слуга вон и запер за нею дверь. И посыпала Фамарь пеплом голову свою, и разодрала разноцветную одежду, которую имела на себе, и положила руки свои на голову свою, и так шла и вопила».
Видны ли здесь «положительный оттенок, духовная любовь в ее высших проявлениях»? – И дело тут вовсе не в том, что кто-то ошибся в «точном смысле» или употреблении того или иного «особенного слова». Как сказал поэт, «дело не в сухом расчете, дело в мировом законе». Закон этот весьма прост: жизнь не сводится к словам и формулам. Жизнь всегда богаче и сильнее, чем информация о жизни. Знание жизни можно черпать из книги, но знание это приносит плоды лишь в контакте с самой жизнью. В отрыве от жизни оно бесплодно и бессильно, даже если эта книга – Священное Писание.
Мыслители-рационалисты, будь то в религии, философии, или в других сферах, пытаются построить жизнь на формулах; а между тем формулы (если они истинные) строятся на жизни. Такой взгляд неотделим от православного мировоззрения. Как-то спросили у священника инославные верующие, незнакомые с Православием: «Можно ли сказать, что ваша церковь полностью основана на Библии?» – что у протестантов выглядит как некий «знак качества» для христианских конфессий, которых у них десятки и сотни. «Нет, – ответил священник, подумав, – этого сказать нельзя. Можно сказать, однако, что наша Библия полностью основана на Церкви».
Так и нам, в наших поисках настоящей любви, надо опираться не на слова и формулы, а на реальные факты жизни: не на то, что написано, а на то, что есть.